ОАЗИС. АКТ II. СИМФОНИЯ ПЕЧАЛЬНЫХ ПЕСЕН

РАЙ

Первый акт окончен. Переходим ко второму, пропуская антракт. Эва Винтер разговаривает по телефону с матерью. Я дожидаюсь, когда разговор закончится, и появляюсь. — Привет. Она застывает с телефоном в руке. Она узнаёт мой голос. — Спустя два года мы всё-таки увиделись. — Ты не похож на него. Вы совсем разные. Если бы не голос, я бы тебя никогда не узнала, — Эва кладёт телефон на стол. Она думает, что я собираюсь её убить. — Ты был против нашего брака? — Это я заставил его жениться на тебе. Когда вы только повстречались на набережной, он уже знал, что женит тебя на себе. — Значит, он меня не любил. — Нет, — качаю головой. — Ты была ему близка. Он испытывал к тебе… — я задумываюсь, — искренние чувства. Скажу так, ты была ему симпатична, но он тебя не любил. Не принимай это близко к сердцу, Эва. Артур никого не любил. Я сделал его таким. — Поэтому он меня бросил? — Он тебя бросил, а я — спас. Я не дал тебе умереть во время выкидыша, вызвал в тот вечер «скорую». — Я была одна в Разукрашенной Леди. — Я был рядом. Ты меня не видела. — Выгораживаешь его? Пускай вы внешне разные, но вы братья. Вы одинаковые. — Он не смог тебе сказать. Скажу за него. Я не защищаю брата, это я убил его. Эва меняется в лице. Ей становится по-настоящему страшно. Я приближаюсь к ней в плотную: — Если Артур тебя не любил, почему он так не хотел от тебя уходить? Он знал, какой результат показал тест на беременность. Он молил меня оставить его в образе Артура. Он хотел быть с тобой и с ребёнком, а я не позволил ему. Думаешь, «сволочь», как ты его называла в душе весь год, способен испытывать такие чувства? В её глазах пропадает страх. Появляется невыносимая печаль. — Ты ни в чём не виновата. Перестань винить себя в уходе Артура. Это я сказал ему уйти от тебя. Между мной и братом всегда была ненависть, точнее, только у меня. Он был игрушкой в моих руках многие годы. А ты мне просто понравилась, и я решил тебя использовать. Увы, я поступил с тобой крайне жестоко. Прошу у тебя прощения, но моё извинение не вернёт тебе мёртвого неродившегося ребёнка. Воспоминания. Они вновь возвращаются в голову Эвы. Воспоминания вновь заставляют заплакать рыжеволосую девушку. — Уезжай отсюда и никогда не возвращайся. Этот город отнял у тебя слишком много, а я слишком много отнял у брата. Уезжай и помни, Артур не хотел причинить тебе столько страданий. Он поплатился за то, что боролся за тебя.

***

Я всё-таки заснул или потерял сознание. Точно не знаю. Мне было очень плохо, и я отключился. Ночь. Звёздное небо. Незнакомый район. Скамейка, на которой сидит Пифон. Незнакомец обрёл имя. Я дотрагиваюсь до лица — мои губы и нёбо зашиты. У меня болит нога, но черви её не сжирают. Это мой сон. Мой счастливый сон, в котором я говорю и слышу. Сон, в котором у меня болит нога, и внутри тела пылает пожар. — Я давно не видел этот сон. Почему? — сижу на скамейке и опираюсь на трость. Пифон рядом со мной. — Я был занят. Готовился. — К чему? К геноциду? — К этому разговору, — его стальной голос сегодня удивительно спокойный, даже немного дрожащий. — Будешь снова меня судить за мои поступки? Или теперь за моё положение? — Оно желает оставаться лучшим. — Я тут кое-что вспомнил, — беру в обе руки трость. — Перед Оазисом ты вернул мне трость и сказал, что я оставил её в Разукрашенной Леди. Откуда ты это знал? — Я был там. Захватывал дом вместе со спецназом. — Так ты за «добрых» или за «плохих»? — Тогда я был другим человеком. Я был за тех и за других. — А теперь? — Только за себя. — Хорошее это место, — я смотрю на звёздное небо. — Здесь никого нет. Здесь так тихо и спокойно. И дело даже не в том, что я говорю и слышу. Боль в ноге заставляет обращать на себя внимание. Здесь нет людей. Здесь пусто. От этого мне так хорошо тут. Это мой личный рай? — Ты думаешь, что попадёшь туда после содеянного? — Но мечтать-то можно? — Ответь мне на вопрос: Марра или Моника? — А ведь что самое главное? Женщина, что убила меня, или женщина, что любила меня? — я задумываюсь. — Что лучше: любить или быть любимым? — Когда ты кого-то любишь — это может приносить тебе боль, но когда кто-то любит тебя — это безопасно. — Что бы ты выбрал? — Второй вариант. — Почему? — Я бы хотел, чтобы ко мне испытывали такие же чувства, которые испытывает к тебе Моника. — Я не люблю её. Не напоминай мне о ней. — В какой момент ты разлюбил её? — Когда она отказалась помочь мне. Она обещала меня вылечить, но Мон не видит, как плохо мне. Она обещала меня спасти, но отвернулась в итоге. Я хотел её проучить. Так вышло, что Моника выжила. Ей просто повезло, или это стечение обстоятельств. — Она выжила, потому что я ей сказал не идти утром на работу. Моника хорошая девушка, она послушалась меня. — Мне кажется, или Моника тебе самому нравится? — Да, ты прав. Но я не рассматриваю её, как девушку для себя. Она идеальная кандидатура для тебя. — О, ты пытаешься устроить мою личную жизнь? А какое ты право на это имеешь? — Просто дружеский совет… — Пифон отворачивается от меня и смотрит вдаль, — не более. — Дружеский? Не знал, что мы друзья. — Не хочешь, чтобы я был твоим другом? — У меня нет друзей. Они мне не нужны. А ты заимел громкую славу, которая тебя не красит. Ты ударил брата в спину. Что ты можешь сделать со мной, с твоим другом? — У тебя есть Моника, она — твой друг… — Опять ты заладил про эту чёртову Монику! Я встаю со скамьи, оперевшись на трость со сломанной ручкой. Острая боль пронзает голень правой ноги. Я отхожу подальше от Пифона. Мне не нравится разговор, который вечно заводит он. — Ты разлюбил Монику, когда тебя поцеловала Марра. Ты думаешь, что можешь быть с той, которой не причиняешь вред? Ты не нужен Марре! Всё это было бредом, ловушкой. Она любила Сееру, а ты ей нахрен не нужен! Она специально сошлась с тобой, чтобы… — Пифон затыкается. — Чтобы что? — я поворачиваюсь к нему лицом. — Чтобы запудрить тебе мозги. Любовь? Марра тебя не любит и не любила. Она переспала с тобой, дала надежду… а потом убила тебя. Нестрашно любить ту, кто в любой момент может снова тебя убить? — Марра не убьёт меня. — О, ты так уверен в этом? Думаешь, она закончила свои дела в Разукрашенной Леди? Марра придёт за тобой и закончит начатое. Вот увидишь. Я тебя предупредил. — Пошёл ты на хер! Если Марра придёт, я сожгу её! — Как? Ты же любишь ундину. А, ну да. Тебе не составит труда убить ту, которую любишь. Только после того, как Марра утопит тебя в воде, первой, к кому ты пойдёшь, будет Моника и… — Ты задрал меня своей Моникой! Я ненавижу её! Никогда и ни за что не буду с ней! Сейчас я проснусь и пойду её убивать. — Ты — труп! Ты даже на ноги не поднимешься в реальном мире! Отворачиваюсь от него и ударяю себя по голове. Мне надо проснуться. Я не хочу слушать бред, который говорит Пифон. — Тебе нужна Моника! — спокойствие металлического голоса переходит на крик отчаяния. — Она милосердна! Она вытащит тебя из пучины твоего кошмара. Пожалуйста, Филипп, послушайся меня хотя бы раз в жизни! Я перестаю себя бить. Что он сказал?… Оборачиваюсь на монстра на скамейке: — Как ты меня назвал? В мире нет человека, который знает моё настоящее имя. Они все умерли во Франции. Я всех их убил. — Тебя зовут Филипп… Я понял. Это место не рай… — Нет… — мне нельзя плакать. Слёзы причинят боль. — Нет… нет… нет… Ты не он… Ты не мой отец… — у меня трясутся губы. Я чуть не роняю трость, потому что рука запотевает. — Я встретил Одри́ и… она мне понравилась. Я думал, это Она. Но оказалось, что это не так. Одри забеременела, родила и прогнала меня. Она считала, что я виноват в том, что ты родился таким. Она считала меня странным человеком, и моя странность передалась тебе в виде огня. Но ты же знаешь свою мать, Филипп. У неё были насекомые в голове. — Она была больным человеком, но она была хорошей матерью! — У вас был самый чистый дом в деревне. У Одри была мания чистоты. Почему в вашем доме не было насекомых? Даже летом у вас не летали комары. Потому что Одри забирала их в себя. — Это бред… — Она говорила, что в её голове копошатся насекомые. Соседи называли это паразитом. — Мама была больна! У неё было не в порядке с головой! Не было никаких насекомых! Тебя там не было… тебя не было в нашей с мамой жизни! — Она хотела тебя убить. — Перестань! — Одри боялась тебя, но я уверовал её, что с тобой всё в порядке. Тогда она немного отстранилась от сына. — Ты не мой отец… Нет! — от нервов я перекладываю трость из одной руки в другую. — Мы с тобой одного возраста! — Я не старею, но я намного старше тебя. Филипп, посмотри, — Пифон встаёт со скамейки, — мы с тобой похожи. Почти одинаковый рост, одинаковое телосложение. Нос, губы — всё одинаковое. Повадки, мимика… Ты мой сын. — Мы не похожи! — я зажигаю огонь в руке. — Ты взял меня за руку и отвёл в детский дом. Ты бросил меня! Бросил, как ненужного щенка! — Тебя воспитали и дали потрясающее образование. Чужие люди сделали из тебя прекрасного человека. Я бы не смог тебе всё это дать. Я бы не смог воспитать из маленького мальчика лучшего доктора гистологии. — Это не они, а я сам себя таким сделал! — Я бы не дал тебе свободу, которую дали тебе в детдоме. Я бы не отпускал тебя ни на шаг от себя, зная, что в любой момент, ты можешь воспламениться. — Ты бы растил меня, как монстра? — Мы с тобой слишком похожи. Я не хотел для тебя такой же судьбы, как у меня. Филипп, я — монстр, я сжигал людей. Я отдал тебя, чтобы ты не стал таким, как я. — Но я всё же стал монстром. С тобой или без тебя — неважно. У меня твои гены, и ты не забрал их, оставив меня в детдоме. — Я могу всё исправить. Могу забрать у тебя огонь. — Подавись ты им! Где ты был, когда мне было плохо? Где ты был, когда я убивал мать? Ты смотрел! Смотрел и гордился мной, потому что ты так не можешь. Твоё время прошло, и наступило моё. — Мой дар меня не убивает. — А мой меня убьёт… — одна слеза всё-таки катится по щеке, и кожа щиплет. — Он меня уничтожит. Это моя судьба? А? — огонь в руке потухает. — Я должен через всё это пройти? — Ты должен уничтожить себя, чтобы вновь возродиться. — Так же было и с тобой? Отец… Пифон плачет. Он не выглядит, как всемогущее существо. Он выглядит, как обычный беспомощный человек… как мой отец. — Змея… — смотрю на трость. — Здесь была ручка в виде змеи. Она твоя? — У меня не было ноги. Четыре года я ходил с этой тростью. — Твой подарок… единственное, что ты мне подарил за пятьдесят четыре года. Не машинку! Не конструктор! Трость! Для инвалидов! А ещё маску, которая скрывает моё уродство! Твоё уродство! Пифону становится плохо. Он хватается за сердце. Клетчатая рубашка на груди мнётся. — Посмотри на меня! Голова отца опущена. Он не поднимает взгляд. Его грудь под рубашкой тяжело двигается. — У тебя нет выбора. Посмотри на меня! Ему стыдно. Не знаю, за себя или за меня. Я кое-что ещё вспоминаю. — Сеера… твой брат, мой дядя. — Он хотел убить тебя. Захват дома организовал он, — отец задыхается и закатывает глаза. — Таким образом твой дядя хотел, чтобы тебя поймали. Он всегда считал тебя чудовищем. Он презирал тебя и ненавидел. — Ложь! Я не верю. Хозяин не мог про меня такое думать. Да, он нейтрализовал меня при захвате дома, но я не верю, что он настолько меня ненавидел. — Тебе стало легче? А? Стало легче после того, как ты открыл мне правду? Столько лет ты был со мной в этом сне и молчал. А сегодня ты заговорил со мной. Ну как, пап, полегчало на душе? Нравится, когда я называю тебя папой? Мне перестать или продолжать? Он смотрит на меня разноцветными глазами исподлобья. Его лицо белее соли. — Видишь это? — я указываю на себя. — Видишь меня? Увидь меня, пап! Это твоё наследство! — Тебя зовут Филипп Флёрéм. И я последний человек, кто тебя так назвал, — отец выпрямляется в полный рост и вытирает слёзы. — Ты — сын Бруно Морица. — Ты мне не нужен, — я смотрю на трость и кидаю её к ногам Пифона. — Подавись своим подарком. Когда я просыпаюсь, то снова оказываюсь на полу кухни. Снова черви копошатся в ноге. Снова мухи облепливают мой рот. Я дотягиваюсь до тумбы и хватаю нож для нарезки хлеба. Зубья. Буду чувствовать их на своей коже. Я прикладываю лезвие к ноге выше колена и надавливаю. Колено. Всё началось именно с него. Я чувствую дикую боль, но хочу почувствовать свободу, когда отрежу себе ногу.

***

Мир Снов уникален тем, что в нём нет живых душ. Это фантомы. Они не слышат, не разговаривают, не понимают. Это иллюзии. Мир Снов создан мной. В Мире Снов нельзя ничего почувствовать. Здесь даже машины ездят бесшумно по дорогам. Удары капель дождя не звенят по асфальту. Это всё иллюзия. Только что в реальности мой сын практически убил себя. Он лишил себя ноги, как я когда-то лишился её в госпитале. Наши судьбы схожи. Я загадал желание перед смертью. Филипп проживёт ещё какое-то время. Он сильный. Он терпит боль всю жизнь, как я когда-то. У него моё сердце. Сердце, что перенесло много боли в своё время. Боюсь, что моё сердце не выдержит смерть сына. Я стою на улице под проливным дождём. Ливень уже потушил Великий Пожар, устроенный Филиппом. Пироман побил свой рекорд, установленный в далеком 1968-м году. Ему не нужно знать, сколько людей я убил в своё время, иначе он несомненно уверится в том, что является сыном монстра. Безжизненные фантомы обступают меня, зажимают в кольцо, а затем надвигаются. Всё ближе и ближе. Я в тисках человеческих тел. Они не дают мне пошевелиться. Они знают, хоть и не могут знать. Они чувствуют, хоть и не могут чувствовать. Они понимают, хоть и не могут понимать. Тротуар и проезжая часть заполняются людьми. Их тиски становятся всё сильнее и сильнее. — Оставьте… Они не отступят. Они хотят и дальше существовать. — Оставьте меня в покое! Но они мне больше не нужны. Фантомы вокруг меня рассыпаются от моего крика. Мир Снов рассыпается на мелкие кусочки. Мир Снов создан мной. Я разрушил его.