Курение как способы борьбы

***

      Сам Кай не помнил, что чувствовал, когда потерял родителей. Наверно, это было сродни депрессии, но он не мог вдаваться в это, потому что надо было заботится о младшей сестре.       Наверно, сейчас он бы назвал это тоской и жаждой справедливости.       Ллойд же назвал это безнадёжностью.       Потому что он потерял отца. И остался без того, что было центром его жизни всегда.       Теперь в жизни не казалось ничего стоящего. И как предполагал Кай все — у мальчишки началась депрессия.       Не эта романтизированная херня из фильмов, где человек валяется весь день в кровати, ест пиццу, ходит с засаленными волосами, приходит в школу с синяками под глазами, плачет в туалете. Нет.       Это боль — одна сплошная боль. Тягучая, вязкая; в ней тонут пальцы и тело. Думать без боли нельзя. Ты погружаешься в неё и отдаёшься. Либо думаешь о боли, либо не думаешь вовсе.       А потом эмоции пропадают.       Они просто исчезли и сомнений в том, что-то — это депрессия просто нет.       Ллойд вроде в порядке. Выглядел нормально. Синяки чуть больше обычных, обычная бледная кожа. А потом смотришь в глаза — они потухшие. Тусклые.       Совсем не светились зелёным, как раньше. Просто блеклый болотный блин со зрачком-точкой.       Он ходил на тренировки. Дрался. Но потом валился с ног, уставая больше обычного, и, не ужиная, шёл спать.       Спал, кстати, почти двенадцать часов.       Вставал почти в восемь и медленно поднимался. Долго сидел на кухне и пялился в никуда.       Когда приходили друзья — натянуто улыбался и даже шутил. Пил с ними кофе, завтракал как мышка и собирался на тренировку.       Он, естественно, плакал. Рыдал, захлёбываясь слезами, либо тихо и незаметно ронял слезинку.       Перед зеркалом, в кровати, на тренировке, рядом с фотографиями, около холодильника, в дверном проёме, с посохом в руках, завязывая костюм. В объятьях Кая, который приходил.       И он, наверно, был единственной пилюлей свободы. Глотком воздуха, снотворного и успокоительного в одном флаконе с забытьем.       Он забирал кошмары и был рядом. Терпел слёзы и заботливо приносил воду; держался рядом всегда и везде. Спал в одной кровати, помогал собраться на тренировку, если совсем плохо было.       Обычно же, он мог просто побыть рядом. Когда надо. Когда не надо — сидел недалеко от комнаты, листая страницы какой-то толстенной книги, украденной из библиотеки сенсей.       Да и вообще всегда был рядом.       И за это Ллойд любил Кая.       Просто за то, что он есть. Есть в его жизни. Есть в его сердце. И никуда не собирается уходить.       Наоборот, он приходит, поддерживающе улыбается, даёт кружку чая и никогда не целует первым. Ждёт когда Ллойд будет готов. Когда Ллойд поцелует первым.       И Ллойд целует первым, и Кай прижимается ближе, забирая кошмары и тревогу через лёгкий поцелуй куда-то в макушку. Сидит рядом и своими пальцами вытягивает всё ужасное, выпуская голову из «липкости» депрессии.       Боль отпускает. Отступает. До следующего раза.       В следующий раз с особой силой накатывает.       «Твой отец мёртв».       И Ллойд теряется в депрессии.

***

      Кай всегда знал, когда прийти. Когда нужно было появится со спасительной кружкой чая и присесть к завёрнутому в одеяло Ллойду. Гладить того по спине, или что там попадалось парню под руку, и шептать что-то поддерживающе-хорошее.       И в этот раз он не то ошибся, не то был как раз «кстати».       Ллойд сидел на маленьком балкончике, свесив ноги за перила. И курил.       — Ллойд?..       Парень даже не дёрнулся. Он лениво обернулся и кивком головы пригласил присесть рядом.       — И давно ты…куришь?       — Месяца два, — парень затянулся и вальяжно стряхнул пепел, крайне небрежно держа сигарету двумя пальцами, — не бойся. Всего сигарета раз в день. Подумаешь.       Парень выдохнул и тут же втянул дым носом. Если бы Кай не видел, что у парня лицо выражает самое холодное равнодушие, то подумал бы, что он заигрывает с ним.       Ллойд смотрел в даль, простукивая пальцами свободной руки какую-то мелодию. Смит сидел рядом и наблюдал за ним, думая, что же ещё хранит этот мелкий гаденыш. Но он не мог его винить. Потому что сам когда-то давно и долго курил. Дымил, как паровоз, пока чуть не довёл мастерскую до пожара, а сестра почти пальцы не поотрубала.       — Дай и мне.       Ллойд протянул ему сигарету и почти равнодушно рассматривал лицо Кая, которое в ту же секунду приобрело расслабленность, стоило парню сделать затяжку посильней.       — Профи, — одобрительно улыбнулся Ллойд.       — Мастер высшего ранга.       Ветер сдувал пепел молниеносно, но Кай наблюдал, куда летела серая крошка сожжённого табака. Он смотрел на неё долго, пока она не скрывалась за звёздами, а затем смотрел на Ллойда, который равнодушно, хотя на самом деле с благодарностью, смотрел на своего парня. Он его не ругал, не осуждал, не читал нотации, а просто сел рядом и закурил.       — Кай…       — М-м-м… — парень отвлёкся от созерцания звёзды и второй сигареты.       — Я не знаю как, но я чувствую.       Ллойд затянулся сильно, эстетично придерживая бычок большим и средним пальцами у самого края, и затем поцеловал Кая. Развязно, пошло, сексуально. Так горячо, как уже давно они не целовались.       С языком.       Только теперь ещё и с языком дыма, опоясывающего их лица, головы и тела.       Они задыхались от табака, но настойчиво продолжали целоваться, придвигаясь ближе. У Ллойда щипало глаза, а Кай чувствовал, что ещё мгновение — и он сорвётся.       У Ллойда были сухие безжизненные губы, тусклые длинные локоны, потухшие глаза и влюблённое переполненное равнодушием, болью и любовью сердце. Он с таким сухим остервенением целовал Кая, как животное, добравшееся до водопоя. Он сухо целовал, грязно скользил между губами и быстро проходился языком по острым зубам.       Сигарета задрожала и выпала из его рук, а Кай принимал этот жадный до чувств поцелуй и только делал вид, что старается бороться. Сам он пытался уловить остатки дыма и нащупать пуговицы на пижамной кофте.       — Ллойд…       Голос у парня сел и на губах показалась капля крови.       — Я…наверно, я теперь так люблю.       И Ллойд теперь любил грубо и сухо.       Вскоре, он поборол депрессию. И может, теперь он грубо и сухо любил; теперь он носил чай, тихо признавался в любви; теперь он трахал Кая.

***