Призрачные перспективы

Снова кровоподтек на лице — оставил буквально на пару минут и на тебе. — Брагин, ты меня в могилу сведешь! Тот смотрит виновато, пытается улыбнуться — неудачно — щеку саднит, больно, видимо… Да и повода нет — три трупа, чудом среди них нет самого Юры. — Дай сюда, — это Шибанов про его лицо — просит наклониться. Юра редко такой покорный — приятно, когда слушается. С высоты своего роста склоняется — сколько у них разница? Сантиметров пять-десять? А постоять за себя как не мог, так и не может. — Отделала тебя как нечего делать. Аукнулись тебе уроки самообороны, которые ты из принципа прогуливал? — Что ты снова начинаешь, Миш? — а самому стыдно. Подбородок опускает к груди, ресницы прикрывают глаза… Челка падает ему на лоб элегантной волной — иначе никак, он всегда элегантен. Даже когда ссадина на щеке, взгляд еще взволнованный, сам бледный и весь в тревоге, но зовет: — Поехали уже на адрес. Шибанов укоризненно смотрит на него: — Юр, ну куда тебе ехать? Тебе лучше домой, примочки делать… Я отвезу, — протягивает руку, чтобы приобнять — воспользоваться случаем, но Брагин, удивительно послушный сегодня, уже исполняет его просьбу — садится на пассажирское, ждет, когда его отвезут. Такой весь несчастный, потерянный… Еще этот кровоподтек на скуле… Миша тоже садится в машину, кладет руки на руль, смотрит перед собой, собираясь с мыслями. Поворачивает затем слегка голову, обращая глаза к Брагину — тот все такой же, требующий заботы. И смотрит на него выжидающе, как будто знает… Рука сама собой тянется к юриному лицу, и в тот момент, когда подушечки пальцев касаются бледной кожи, Шибанов уже не дышит — он весь обратился в осязание и зрение. Смотрит, не мигая, в широкие глаза, ощущает под своим горячим прикосновением уютное и какое-то испуганное тепло… — Ты чего, Миш? — тихо спрашивает Брагин, не шевелясь — пытается снова улыбнуться — вопросительно теперь, и снова ему это не удается. Шибанов не отвечает. Он уже повернулся всем корпусом и ладонью отваживается приобнять это красивое бледное и израненное лицо… Юра вжимается затылком в подголовник, но сбежать не пытается — это хороший знак или нет?.. — За эти пару дней ты спровоцировал у меня инфаркт — и как минимум трижды, — говорит Миша зачем-то, начиная свое возможное признание с упрека, — а теперь тебя отделала девчонка. Ты вообще понимаешь, что творишь? Как я жить-то должен, зная, что ты круглые сутки в опасности? Слова его расходятся с действиями, и Брагин, такой обычно острый на язык, не знает что ответить. Смотрит удивленно и испуганно — ширит свои и без того огромные глаза. — Миш, ты чего? — повторят он свой прежний вопрос, когда Шибанов наклоняется ближе. Это дает тому возможность сохраниться: — Ссадину твою рассматриваю, — оставляет он себе лазейку, если не решится. Только ладонь все еще придерживает Юру за щеку. Поворачивает, согласно своей легенде, его лицо в сторону, и Брагин покорно подчиняется, позволяя его руке вести его за подбородок, даже когда сам Шибанов так ненормально близко. Когда же Юра прикрывает глаза ресницами, это окончательно сносит с катушек, и Миша вдруг рывком наклоняет его лицо к себе, нажимает пальцами на ямки щек, чтобы тот приоткрыл рот, и впивается в его сухие губы отчаянным поцелуем. За миг до этого — ошеломленный взгляд, Миша жмурится, скрываясь от него в своей панической надежде увлечь в свое занятие Брагина… — Шибанов, ты охренел, что ли? — отталкивает его от себя Юра — пихает в грудь с незнакомой в нем силой. Вытирает мокрые губы рукавом, глаза широкие, пронзительно синие и очень яркие в дневном свете, — Что это было только что? Отступать некуда и глупо, а идти дальше и вовсе бессмысленно. — Юр, я это… — говорит Миша, не зная, что теперь предпринять. Знает только, что лучше прятать глаза, да и отвернуться к рулю будет правильным решением, — я переволновался и вот… — на этом его скудный поток объяснений совсем иссякает, и сам он как-то весь сжимается, надеясь стать неприметнее. Спустя длинную паузу Брагин все же произносит: «У меня слов нет!». Миша не смотрит на него, но чувствует его огромные глаза на себе — Юра предельно честен, и у него, совершенно очевидно, и впрямь нет слов, чтобы выразить все свое возмущение и те, мягко говоря, неприятные чувства, в которых он еще не успел толком разобраться. Так, пожалуй, только лучше. — Я домой тебя отвезу все-таки, — смущенно говорит Шибанов и уже не ждет ответ. Просто проворачивает ключ зажигания, касается педалей носками полуботинок, кладет руку на рычаг управления… — Мне извиниться или что? — спрашивает он тихо совета спустя несколько минут, потому что на самом деле не знает, что ему со всем этим делать. Юра, отвернувшийся к окну, анализирует его слова долгую минуту, потом отвечает, не глядя на него: — Давай просто забудем, — и Миша вдруг — нечаянно — отваживается отправить взгляд в его сторону — и тогда замечает румянец на его щеках — нежно-розовый на бледном лице, точь-в-точь как у принцесс. И как Юра старательно отворачивается, чтобы Шибанов этого не увидел… Губы сами собой расползаются в улыбку — Миша успевает собрать их в короткую, не вызывающую подозрений, линию. — Как скажешь, Юр, — говорит он небрежно и как-то чересчур довольно, снова выпрямляясь свободно в кресле, — хочешь, заедем по пути в магазин? Сам выберешь, что купить на ужин. Как-то совсем забылись эти три трупа, ссадина на лице Брагина, смертельный страх за Юру, когда тот позвонил ему на сотовый спустя десять минут после их расставания — забылся и тот ужас, когда Юра оттолкнул его и вперил в него требовавший ответов взгляд… — Не надо, дома все есть. Он не добавляет, что Шибанову не стоит приходить сегодня и не подразумевает это никак в голосе — зато румянец по-прежнему на месте. Миша вздыхает почти счастливо — не лучший вариант развития событий, но и не худший — надежда еще есть. — Как скажешь, Юр, — повторяет он мягко и почти улыбается своим призрачным перспективам. Кто знает, может, они и не так призрачны — эти перспективы, в конце концов…