Любовь и боль

      Натура, привыкшая держать ситуацию под контролем, доводить дела до конца и продумывать ходы на три шага вперёд, никогда не сможет ужиться в мире существования. Там не действуют законы логики, интуиции — их там нет. Паранойи тоже нет — убьют так, убьют. И ножом в сердце, и выстрелом в голову. Сходя с ума от самого себя.       Поставив стакан в раковину, выкинешь опустевшую, вновь, бутылку коньяка в мусорное ведро. Встав под холодный душ, приведёшь себя в порядок, постараешься это сделать. Натянешь привычный образ звёзды эстрады, улыбку, не забудешь прихватить житейские мысли и ключи от автомобиля. Войдя в стены родных съёмочных площадок, продолжишь жить, как прежде. Задумаешься о существовании лишь ближе к рассвету. Это уже правило, проверенное годами, но в каждом правиле есть свои исключения:       От себя не убежишь, Филипп…       И так изо дня в день. Добраться до бутылки — налить. Залпом — налить снова. Пить из горла — не поможет. Трезвее любого трезвенника. Мозг работает на полную катушку, не слушаясь. Продолжая показывать кино, возвращая то в одну ступень жизни, то в другую. Не кричать.

Молчать.

      Молчать о своих чувствах, проблемах. Молчать. Никто не поймёт. Безликие дни убивают.       Ночью он пьёт, чтобы забыть её, все что связано с ней. А утром, как ни в чем не бывало, с новой маской, выходить в люди. В этом они схожи. Одинаковые маски, улыбки и пустота в душе. Только причины совсем разные. Одинаковая боль, прожигающая два сердца, холодный лёд, что покрыл их и не даст малейшего шанса, на что-то лучшее.       Ключ из кармана — пулей со двора, в любом состоянии. Скрываешься в темноте ночи, задыхаясь собственным присутствием. Бегом. Бежать от людей, от проблем, от минут, секунд, бессмысленного «тик-так» — а в голове, от себя. Не получится, не сможешь скрыться от настоящего, не выкинешь мысли из головы, не заставишь их перестать прокручивать фотопленку боли и отчаянья. По холодному асфальту, едва сохранившему осенние листья и грязь по обочинам, по крышам домов, поглощающих людей день ото дня. По своим эмоциям.       Сквозь пелену живущих улиц на миг теряешься во всей этой суете. Позволив себе отдаться работе, погрузиться в ту, чтобы сбежать от ужасающих разум, но всё чаще появляющихся в нём мыслей.       Руки к голове — стиснуть зубы. Нельзя кричать, потому что ты мужчина. Не позволено. Замкнуться в себе и держать до самого конца, пока не сойдёшь с ума, от самого себя. Сумасшествие уже пришло. Собрать себя по осколкам, вливать жизнь капля за каплей, отправить душу в санаторий. Желательно, на века.       Филипп сходил с ума. Убиваясь от собственных ощущений, чувств. Он всё время держался вдали от той, кто тревожит его. Кто не оставляет в покое сердце ни днем, ни ночью. Старался не следить за ней, за жизнью. Лишь изредка, через знакомых он узнавал. Приезжая на съёмки шоу, он каждый раз надеялся с ней поговорить, но у неё не было на это никакого желания. Убегала от разговора под предлогом, что они не в том месте, что много людей, лишних свидетелей. Каждый раз новая, дурацкая причина.       Я, наверное, нашёл в ней всё, что так долго искал. Но не имею и малейшего понятия, за что я ее полюбил… Когда знаешь причину любви, это уже не любовь. Но даже при её буйном характере, холоду ко мне, уничтожающей привязанности к другому, моя душа нашла в ней то же самое безумство, что живет и у меня. И этого достаточно, для любви и привязанности достаточно.       Филипп испытывал к Валерии привязанность, как к наркотику. От которого не так просто отказаться. Мужчине даже не нужно было пробовать его, ведь он уже привязался, словно был околдован её красотой. Одна мысль, что они хоть пару минут будут вместе, неважно на съёмке или в одном павильоне; в жизнь или только в глубоких фантазиях подсознания — грела. Но так жить дальше нельзя, изводя себя день за днём.       Единственное, что по его мнению могло спасти сознание — алкоголь, много алкоголя. Он пьянил и погружал в эйфорию. Когда не чувствуешь никого и ничего рядом с собой, когда нет мыслей, нет желания. Опьянение, дурманившее голову не спасало, но желание забыть было куда сильнее.       Она простая, не такая, как другие. Улыбается без причины, а смех разливается по венам, заглядывает в душу и знает намного больше, чем должна, умеет жить без причины. Она просто есть в моей жизни, но не со мной. Я знаю, что она любит малиновый закат и красоту ночных звезд… и человека, что ее сломил…       Я не раз видел, как пылают Лерины глаза и как в них отражается душа. Видел, как дрожал голос, пытаясь сказать о чем-то важном и как краснеют щеки. Всегда думал, что счастье — это деньги и успех, но теперь… счастье для меня — она.       Мне нравится в Валерии именно то, что её характер не похож на тех девиц, что я знал. Она умеет сохранять свою скромность, будучи при этом очень страстной и пылкой дамой. Девушки вешаются мне на шею, а я полюбил ту, что ни разу не показала свое неравнодушие ко мне.       — Ир, ты можешь приехать ко мне? Мне плохо!       От безысходности и запоя, он не знал куда деваться. Алкоголь в прежних количествах уже не брал, приходилось увеличивать дозу. Дошло до двух или трёх бутылок коньяка за вечер. Но и это количество не спасало, не пьянел. Понимание того, что он так сопьется, не давало ему покоя, но и пить больше не мог. Не мог сбежать от своих же мыслей и какой-то пустоты, что жила внутри.       Именно вечером накатывало это состояние, нехватки новой дозы, в виде Валерии. Когда оставался наедине с собой, не хватало её. Скучал, как маленький ребёнок. Останавливал себя на попытке написать или позвонить, не важно сколько времени, день или ночь, главное услышать её голос, самый родной в мире голос. Остался все же ещё человек, кто мог его вытащить, вправив мозги. Помочь справиться со всем этим.       Через час, она стояла на пороге его дома. Бросила всё, ради того, чтобы помочь другу. Забыв о вечных делах и суете жизни, примчалась на другой конец Москвы, не представляя, что её может там ожидать. Задаваясь вопросом: зачем ей это надо?       Резкий аромат алкоголя, во всем доме, вызывал отвращение. Казалось, что всё им пропахло. На кухне, за барной стойкой, он сидел, держа в руках полный бокал янтарно-чёрной жидкости, а рядом стояла початая бутылка, с элитным названием и пятью звездами. Ирина молча дошла до него, села рядом и ждала реакции.       Пять, десять, пятнадцать минут.       Ирина Алексеевна постоянно бросала взгляд на часы, думая сколько ему нужно ещё времени, чтобы начать этот разговор. Словно опаздывая куда-то, хотя так и было, опаздывала, были более важные дела, которые оказались брошены из-за него. Но певец не торопился, он молчал, замерев всё в той же позе. Его сознание не находилось с ним, оно было далеко, слишком далеко. Он даже и не заметил, что рядом с ним был кто-то еще, напрочь забыл обо всем.       — Меня это достало! — она не выдержала, прервала гнетущую тишину. — Либо ты рассказываешь для чего меня позвал, либо я уезжаю. — голос твёрд, как и всегда, она уже почти встала со стула, готовясь уйти, но он остановил.       — Ир, дай мне совет. — он с грохотом поставил стакан на стол, разлив немного его содержимого и посмотрел на подругу, желая найти в зеленых глазах ответ. — Я схожу с ума… — короткая пауза и осознание, — уже сошёл…       — От чего? Что случилось? — она сменила злости на снисходительность, готова была ему помочь всем, чем сможет, забыть обо всех собственных проблемах, главное помочь ему. Сердце сжималось от взгляда на него, хотелось поскорее вытащить из этого, чтобы вновь увидеть его счастливые глаза.       — Я не могу спать, жить, существовать. Я вновь влюбился, в ту, которой я не нужен…       Вновь его сердце захотело ощутить это чувство, но жаль, что это безответно. За всю жизнь только раз два сердца бились воедино, только раз была любовь, а не влюбленность. Каждая следующая не давала ему ничего того, что он так желал. В каждой новой женщине он хотел найти что-то родное, близкое, но каждый раз убеждался, что нет ничего родного между ними. За всю свою жизнь он любил, по-настоящему, лишь раз. Филиппа любили все женщины, все были готовы отдать всё, что имели, лишь бы провести с ним хоть минуту и почувствовать взаимность. И вот спустя много лет, наконец найдя что-то родное, что-то схожее с прошлым, он был готов отдать всё за неё, но это было лишь в фантазии…       — Ты с ней об этом разговаривал? — она перебила его, не дав закончить свой монолог.       — Нет! — резкий ответ, объяснявший всю суть его алкогольной зависимость. Страх отказа, который во много раз хуже, чем запой. К нему так и не пришло осознание, что проще поговорить, чем молча сходить с ума, от собственной жалости. Взрослые часто ведут себя, как дети, боясь того, что не могут предугадать.       — Тогда с чего ты это взял? Чего ты так убиваешься, если не попытался хоть что-то сделать? Поговори с ней, признайся. — ее слова звучали слишком жестко, не сдерживая эмоций, она пыталась его направить на нужный путь. — Есть проблемы — решай, а не можешь решить, так не ной. — ударив по столу кулаком, зеленоглазая перевела на него взгляд, ожидая, что он ответит на это.       Филиппу нравится роль бедного, брошенного мальчика, от которого отвернулся весь мир. Это самая удобная позиция в жизни, обвинять весь мир, но при этом, никак не пытаться его изменить. Хотеть чувствовать себя брошенным, чтобы сочувствовали и сопереживали, желали. Но, к сожалению, он не является таким. Киркоров хотел получать поддержку, которая на самом деле, и не нужна ему.       — Понимаешь, она беременна, потеряла мужа… а тут я со своей любовью. Мне страшно начинать этот разговор, нет для этого возможности. — ему жалко и себя и ту, о ком говорит и он не понимает, кого жалко больше.       Он боится сказать ей о своих чувствах, понимая, что получит отказ. Много раз слышал историю её жизни, знал подругу хорошо и знал о любви, что был у неё. Даже не пытаясь попробовать что-то сделать, попробовать начать эти отношения. Они слишком долго знакомы, выучили друг друга, как себя. Знают, что нужны, но как друзья. Лера не тот человек, что кинется на шею к тому, кто скажет те заветные три слова. Знает, что это может отдалить её от него.       — У тебя два варианта: спиться от того, что ты трус и не можешь поговорить с женщиной, которой сейчас нужна поддержка! Или поговорить… — она груба с ним, но по-другому не получалось. Павлова не понимала как показать ему, что он выглядит жалко и уже совсем не то Киркоров, которого она знала, не так уж и давно. — Филь, можно всю жизнь ждать подходящего момента и в итоге, так и не сказать друг другу что-то важное. — снизив тон, добавила она, словно желая этим сказать нечто большее.        Павлову бесило, что человек, которого она любила, стал нюней, который убивается из-за отказа, которого ещё не было. Или она просто раньше этого не замечала. Ведь и ей он не мог долго признаться в чувствах, боялся. Но тогда все было проще, гораздо проще. Они были молодыми и неопытными. Была какая-то непонятная влюблённость к каждому, кто хоть чуть-чуть проявлял любовь или заботу по отношению к тебе. А сейчас все сложнее. Страшнее получить отказ, когда за спиной много прошлых огорчений и предательств, когда тебя бросали и унижали или когда ты это делал.       Павлова знала Филиппа на все сто. Она не просто знала, что он хочет сказать, но знала его мимику и жесты. Научилась угадывать его настроение лишь по одному взгляду. Слишком долго знакомы, чтобы что-то скрывать. Он мог спрятать свои эмоции за натянутой улыбкой или маской безразличия, от кого угодно, но только не от неё и так же поступала Ира. Когда рядом — самые честные и искренние. Они всегда смотрят друг другу в душу, а не поверхностно, как это обычно бывает.       Мне кажется мы с ним навечно… — повторяла себе женщина, когда в очередной раз они встречались.       Сколько бы раз они не пытались забыть друг друга, сжечь дотла мосты и разбежаться, как в море корабли. Не получалось. Всегда кто-то тянул их назад. То она, то он. Между друзьями не было любви, или так хотелось, просто хорошая дружба, длинною в целую жизнь, хорошо понимали друг друга и помогали. Но при этом, стоило им лишь день не видеться или не поговорить по телефону, в душе образовывалась пустота, огромная сияющая дыра, которую нечем закрыть. Когда он рядом, её янтарные глаза загораются довольными огоньками, и кажется, что становишься неуязвим. Приобретается огромный потенциал, приток сил, который будто бы никогда не иссякнет. Только с ним её душа обретает покой и тело дрожит от удовольствия.       Друг для друга они особенно важны и нужны. Нужный человек будет выбирать тебя настолько же самоотверженно, как ты выбираешь его. Напрочь забыв обо всём на свете. Не придется скрывать свою заботу, никогда не придется чувствовать себя так, словно слишком много и ещё чуть-чуть и надоешь. Не придется умолять о любви, что так заслуживаешь, будут давать просто так. Ведь однажды ты стал для него самым большим пристрастием и это больше не будет смущать, больше не нужно будет сражаться за кого-то. Больше не придется держаться за ненужных людей, ведь нужные люди всегда сами найдутся и останутся навсегда.       — Да ты права… — она посмотрела на него, думая, какое из решений он примет, а его янтарные глаза вдруг на миг зажглись и погасли в ту же секунду.       Киркоров долго смотрел на манящий алкоголь, стоящий рядом, но решение было принято, причём давно и бесповоротно. Взяв хрупкий сосуд, который преданно выслушивали всю его боль и не задавал вопросов, он с жестокостью, не присущей ему, кинул его в стену. С грохотом бутылка разбилась на миллион осколков: как маленьких, так и больших. Филипп даже глазом не повёл от этого грохота, который в тишине, казался, ещё более громким. Содержимое, разлилось по всей комнате, его терпкий аромат заполнил пространство, как никогда до этого.       — Я должен хотя бы попробовать. — улыбка разлилась на его лице, все эмоции, вновь ожили. Он принял правильное решение.       Его счастье только в его руках, и только ему решать, как он им будет распоряжаться. И так всегда. Закрыв одну дверь, перед тобой встаёт выбор, какую из других открыть и угадать, что за ними скрыто, невозможно.       Взяв в руки телефон, он написал ей сообщение, с надеждой, что она его заметит и ответит, что он сможет с ней поговорить. Надежда всегда живет в человеке и как бы не было сложно, она всегда есть у тебя.       «Лер, привет. Ты как? Я могу к тебе заехать, мы давно не виделись…»       Трясущими руками он отправил его, не представляя, что может получить в ответ. Страх всё равно не покидал, но пытаться добиться цели — это уже шаг, на встречу к мечте. Боялся, что слишком настойчивым покажется. Что навязывается.       Несколько минут, он не отводит глаз с потухшего экрана смартфона. Словно перестал дышать и моргать. Но стоило высветиться её звонку на экране, как голос стал тише и спокойнее, радостнее, а сердце билось быстрее.       — Да, Лерочка! — бодрым голосом он ответил на звонок, сразу забыв о своих страхах.       — Ты хочешь увидеться? — у неё грустный и тихий голос, она повторила его вопрос, будто не слышала его до этого.       — Да. Лер, а что с голосом? Что случилось? — он не скрывал своего испуга за неё, понимая, что что-то не так.       — Я в больнице, проблемы. — сухо, с дрожью в голосе произнесла звезда, не стала врать ему, не было смысла, он бы и так узнал.       — В какой? Я приеду сейчас! — он был готов тут же сорваться с места и рвануть к ней, лишь бы увидеть. Лишь бы побыть рядом с той, кто важен для него.       — В 5, приезжай, пожалуйста. Мне страшно. — она не скрывала того, что ей страшно и плохо, голос дрожал и не видя ее лица, можно было понять, что она плачет. — Приезжай.       — Хорошо, скоро буду.       Мужчина не стал спорить с блондинкой, узнавать и выпытывать, что да как. Под недовольный и ничего не понимающий взгляд подруги, он носился по дому, пытаясь, как можно скорее собраться и приехать к ней. Схватив ключи от машины, он был готов тут же рвануть со двора, но подруга перегородила путь к дорогой иномарке.       — Совсем? — покрутив пальцем у виска, она протянула руку вперед и добавила, — Ключи от машины!       — Зачем? — не спеша отдать кличи, мужчина знатно напрягся от слов подруги.       — Ты пьян, я не пущу тебя за руль. — облокотившись о водительскую дверь, она не убирала вытянутой руки. — У меня мало желания тебя потом опознавать, если ты врежешься во что-то. Я поеду с тобой и это не обсуждается. — слоило ключам оказаться в ее руках, как она прибавила, — Такого водителя у тебя точно не было. — расплылась в улыбке женщина.

***

      Лера сидела в небольшом холле, напротив стойки регистратуры и крутила в руках мобильник, думая, кому можно позвонить, а из головы не уходили слова врача. Первый и единственный вариант был позвонить дочери, они были, как подружки и если и нужна была поддержка, то Аня всегда была рядом. Объяснив ей всю ситуацию, девушка пообещала приехать, как можно скорее.       Время тянулось невыносимо долго, врач всё не выходил и не сообщал свой вердикт, а от постоянного взгляда на наручные часы было еще хуже. Стрелки были словно приклеены.       За пришествием часа в больнице оказалась дочь, было удивительно, что она так быстро смогла приехать, ведь был час пик. А буквально через минут двадцать и Филипп приехал.       — Что случилось? — выпалил мужчина, как только подошел к подруге, что сидела словно в трансе.       — Что-то с ребёнком, она ничего толком не рассказала. — ответила за маму дочь, видя, что певица не услышала вопроса друга.       Показавшийся на горизонте медик вывел певицу из транса. Она резко подскочила с места, не заметив вокруг близких людей, рванула к ней, желая узнать, что они решили.       — Лер, мы посовещались. — тихо начала женщина, их окружили близкие, желающие узнать, что все же случилось с певицей. — Я никогда не проводила подобных операций и никто из наших тоже. Это слишком опасно. Надо прерывать беременность. Слишком большие риски. — практически со слезами на глазах, озвучила вердикт медик. Певица ничего не ответив, вернулась на стул и закрыла лицо руками, чтобы не было видно слез.       — Вы можете объяснить, что вообще случилось?! — разрушила тишину Анна.       Подойдя ближе к стульям, на которых сидела певица, Пронина повторила всё то, что озвучила пару часов назад своей пациентке. Павлова, внимательно выслушав, отошла чуть в сторону и взяв в руки мобильник, принялась звонить кому-то. Аня обнимала маму, чтобы хоть как-то успокоить, а Филипп пытался выяснить у врача все подробности.       — Мам, ну может врач прав… Риски большие… Ты сильная, ты справишься…       — Это мой ребенок! — тихим голосом выдала певица. — Я не могу… нет… — пытаясь собрать все мысли в кучу, певица не могла адекватно объяснить то, что не может потерять последнюю частичку, напоминающую о ее любимом.       — Поехали. — в разговор вмешалась Павлова, на удивленные взгляды она добавила, — Мои врачи могут помочь!

***

      — Нин, привет. — Павлова, быстрым шагом шла по больнице, злая, как никогда, но сотрудники привыкли к сменам ее настроения, уже перестали обращать на это внимание. — Срочно Покровскую ко мне! — сорвалась на медсестру и не дождавшись ответа, обратилась к другу, сменив тон, — Посидите здесь.       Переодевшись в форму, она принялась ждать подчиненную, думая, как можно помочь в ситуации, свидетелем которой она стала. Хоть и объяснив по телефону, поговорить лично была хорошая мысль. На столе миллион бумажек, которые будто прибавлялись с каждой минутой. Но у Ирины не было желания заниматься отчетами, тем более скоро у неё должна была быть операция, из-за которой пришлось бы бросить бумажную волокиту. Присев за стол, она открыла медкарту Валерии, изучая все, что там написано. Стук в дверь, заставил ее оторвать глаза от стола.       — Да! — дерзко выкрикнула она.       — Ирина Алексеевна, — на пороге кабинета появилась Покровская, — вызывали?       — Александра Алексеевна, проходите! — она указала рукой на стул, стоявший рядом со столом. Женщина неуверенно прошла и присела на свободный стул. — Я хотела поговорить о Валерии, — она протянула ей карту, — Вы можете помочь? — для заведующей было не привычно просить кого-то о помощи, привыкла все решать самостоятельно, но эта ситуация была, какая-то слишком личная для неё самой. Видя убитую горем певицу от смерти мужа, женщину, что держится из последних сил, а тут еще и новость, что необходимо прервать беременность. На секунду поставив себя на место звезды, Павловой стало страшно даже от мысли, что такое может быть.       — Ирина Алексеевна, риск летального исхода огромен. Я проводила подобные операции, но не осложненные тромбом. Попробовать можно…       — Хорошо, она ждет в приемной. — перебив врача, Павлова мягко намекнула, что той пора.       Сменив дорогую, частную клинику на государственную, певица сидела перед другим гинекологом, что так же проводил осмотр. Для Леры было неважно кто из врачей её будет осматривать, в частной или государственной клинике, главное — сохранить жизнь ребенку.       УЗИ показывало то же самое, дочь, изъявила желание быть рядом, чтобы поддержать маму, молча наблюдала за работой медика.       — Валерия, к сожалению, Ваш гинеколог прав, тромб действительно присутствует. — тихо подвела итог Покровская.       — Что делать? — безразлично спросила певица.       — Варианта два. Первый — прерывание беременности. — озвучила медик, стараясь, мягче произнести приговор, зная, от Павловой, что аборт — это не вариант для певицы. — Второй вариант — мы проведем операцию. Она крайне опасная для вас.       — Я согласна. — вновь согласилась женщина, надеясь, что врач спасет жизнь ребенку.       — Я не согласна! — в разговор вмешалась Аня, услышав об опасности для мамы. — Мам, если есть риск для тебя — никакой операции быть не может! — переживая, она не могла отдать отчет своим словам, хотя понимала, что ребенок — единственное, что придает сил матери.       — Я поговорю с коллегами. — чтобы не стать свидетелем ссоры, Александра постаралась поскорее удалиться на консилиум. — Вы ждете меня в палате. — уходя, сказала она.       Сидя на больничной койке, Валерия не могла допустить мысли, что придется прервать беременность. Певица просто сидела и прикусив губу, смотрела в пол, чтобы никто не видел, что на самом деле она сейчас испытывает. Глаза стали постепенно влажнеть, а руки теребили кольца. Это было слишком жестоким испытанием от судьбы, ведь ребенок — единственное, что осталось у неё. Внутри всё неприятно сжималось, в каком-то непонимании. Будто всё пропало, она чувствовала тревогу и опустошённость. Лера сидела как в трансе, наблюдала за метанием дочери по палате и за её безуспешных попытках отговорить.       — Мамочка, родная моя, — кружа вокруг матери, девушка, стирала с глаз слезы, — Я прошу тебя, откажись. Ты ещё будешь счастлива… — Аня не знала, как убедить маму, она слишком сильно переживала за неё, не представляя, как сложно ей.       — Девочки, что случилось у вас? — зайдя в палату и увидев, как Аня сидела на коленях перед мамой, поинтересовался Филип.       — Ты можешь умереть, мам! Умереть, пойми, умереть. — уже не сдерживая эмоций, пыталась вразумить Аня. — Филип, ну хотя бы вы ей объясните, врачи говорят, что есть риск для жизни. — обратившись к мужчине, девушка, надеялась, что он встанет на её сторону. Пережив так много вместе, от одной мысли, что мамы может не стать, эмоции брали вверх. — Разве можно соглашаться на такую операцию? — обратившись к самому родному человеку, Аня не могла сдержать своего возмущения.       — Ань. — устав выслушивать монолог дочери, певица наконец заговорила, — Перестань.       — Приходят врачи и ты отказываешься. — глубоко вздохнув и сев рядом, устав просить и умолять, девушка, твердо сказала, совсем забыв, что к старшим, а тем более маме, нужно относиться уважительно. — Ты отказываешься, мам, не смей.       Вошедшая в комнату врач нарушила споры между ними. Заметив её и набравшись смелости, Валерия встала, желая услышать только положительный ответ, спросила:       — Ну, что, когда операция?       — Валерия, подождите. — напряжение нарастало. — Мы сейчас очень долго совещались с коллегами, — отдавая себе отчет и вспоминая все протесты коллег, риски и многое другое, она несмело говорила, — операция очень сложная и вы должны это понимать. — взяв паузу, чтобы окончательно решить для себя, какое решение озвучить, она озвучила, — Мы готовы ее провести.       Валерия со спокойствием выдохнула, подумав, что её молитвы услышаны. Она искренне улыбнулась Покровской, благодаря за возможность дать жизнь ребенку.       — Я согласна. — с энтузиазмом произнесла певица, радуясь тому, что всё налаживается.       — Лер, подожди! — резко вскрикнул Филип, — Надо еще раз подумать. — он был обеспокоен, переживал не меньше Ани, но только не показывал это так явно как девушка.       — Филь, Ань, — тихо и как-то слишком спокойно, присев рядом с ними, начала певица, — Родные мои, — взяв дочь за руку, она мило улыбнулась ей. — Это мой ребенок! — подчеркнув голосом важность этой фразы, она обвела их глазами, в которых начала читаться надежда. — Я прошу вас, не мешайте. Если можете поддержите, но не мешайте. — искренне попросила певица, понимая, насколько важно ей дать жизнь ребенку и не важно, что для этого будет нужно. — Я обязана его спасти!       — Пойдемте подпишем согласие. — сказала врач, уведя певицу с собой.       — Ну видишь, она сама так решила, значит она права. — попытался подбодрить Филип Аню, которая вновь еле сдерживала слезы.       — Она не права! — зло произнесла блондинка, стерев с щек слезы и вышла из палаты.       Быстро шагая по больничным коридором и ни на секунду не останавливаясь у кабинетов, Аня уверенно шла к заведующей. Девушкой двигало только одно — спасти маму. Анна не понимала, что своим желанием она лишь убивает последнее хорошее, что есть у женщины. Не понимала, потому что никогда не была на её месте. В голове крутились только слова врача: «Это опасно для нее, для жизни.» Страх потерять единственного родного человека — был превыше всего остального.       — Остановите операцию! — выкрикнула девушка, как только зашла в кабинет.       — Что? — с удивлением, посмотрела зеленоглазая. Ира не понимала почему родная дочь против операции, которая поможет спасению жизни.       — Остановите, я вас прошу. — снизив тон, более спокойно сказала она.       Павлова недолго думая, направилась в операционный блок, где певицу уже готовили к операции. Она понимала позицию обеих. Валерия — хотела сохранить жизнь ребенка, который остался частичкой прошлой жизни. Все газеты и журналы пестрили громкими заголовками о смерти супруга певицы и о том, что она сама находится в деликатном положении. Да и не надо быть преданным поклонником, чтобы знать, что их союз прозвали, как: «самый крепкий брак отечественного шоу-бизнеса.» А с другой стороны — Анна. Девушка, которая хочет спасти маму, боясь, что та не переживет операции. И её можно понять. Она потеряла родного отца, в тот момент, когда он проявил злость и жестокость, когда стал тираном. Потеряла отчима, что так скоропостижно скончался. И остаться круглой сиротой ей не хотелось. Можно было понять обеих, но выбрать кого-то одного — нельзя.       — Валерия, — Покровская обратилась к певице, когда анестезиолог уже был готов отправить женщину в царствие Морфея, — мы сделаем, все, что зависит от нас. Не волнуйтесь.       — Спасибо… — одними губами вымолвила она.       — Уже готовы? — обсуждение хода операции, между медиками, прервала Павлова.       — Да.       — Я отменяю операцию. — спокойно сказала женщина, окинув всех присутствующих взглядом.       — Почему? Что случилось? — не понимая такой смены слов заведующей, поинтересовалась Александра. То просит помочь, то сама отменяет уже практически начавшуюся операцию       — Её дочь категорически против. Пока я с ними обеими не поговорю — ничего не получится. — сказав, женщина покинула операционную. А в след за ней и медики, что согласились помочь на этой сложной операции.       Передав слова заведующей певице Александра направилась в кабинет Павловой, где их ждала Анна. Успокоительное, что так любезно, дала Ирина не помогало справиться с накаляющимся страхом и желанием остановить этот ад.       — Нет! Нет! — повторяла как заведенная, — Я не позволю вам делать эту операцию, слышите, я не позволю.       — Ань… — Филип, вместе с врачами, старался переубедить девушку.       — Я не позволю рисковать жизнью мамы. — не дав мужчине сказать и слова, девушка перебила его, она не желала слышать ничего.       — Послушайте меня, пожалуйста, — устав от разговора, который явно не приходил ни к чему хорошему, в него вклинилась Павлова, — мы сделали УЗИ, операция нужна в любом случае. Два варианта. — на удивление спокойно говорила женщина, хотя внутри она начинала закипать.       — Первый — удаляем плод. — озвучила гинеколог.       — Но ваша мама хотела этого ребенка. — будучи осведомленной чуть лучше, чем должна была быть, благодаря другу, сделала заключение Ира.       — Но есть второй вариант. Мы сохраняем беременность, аккуратно удаляем тромб, тем самым восстанавливаем кровоснабжение. Если мы не сделаем операцию, плод погибает в полости матки, тогда начинается воспалительный процесс и тогда это уже угроза для жизни Валерии. — озвучив все варианты, медик надеялась, что это успокоит девушку.       — Господи, операция, операция… А нельзя дать ей какую-нибудь таблетку или какой-нибудь укол сделать, чтобы избавиться от этой беременности — она продолжала стоять на своем.       — Очень большой срок.       — Простите, что вмешиваюсь, — в спор женщин, вмешался Филип, стараясь сохранить хладнокровие, но при этом быть разумным, ведь и для него было не просто смириться с мыслью, что есть, хоть и маленький шанс, потерять её. — Лера в отчаянье. Ей нужна эта операция, этот ребенок.       Все трое не переставали смотреть на Анну, ожидая только её согласия. Для медиков это был просто пациент, просто жизнь, которую они должны спасти. Но для двух других — она была частью их собственной жизни. Была родным и близким человеком, потерять которого, было равносильно, потерять себя самого.       — Ну что вы на меня давите? — задыхаясь от собственных слез, она не могла дать тот ответ, что все ждали.       — Я сделаю всё, что от меня требуется, поверьте. — чтобы хоть как-то успокоить девушку, Покровская пообещала ей, понимая, что это обещание она сможет сдержать.       — Дайте согласие. — спокойно произнесла Павлова.       — Я согласна. — рыдая в захлёб, она произнесла то, что так хотели услышать окружающие. Не понимая, что за собой понесут ее слова, но понимая, насколько они нужны маме, она произнесла их. — Но вы отвечаете за жизнь моей мамы.       Проводив девушку в приемное, Филипп, вместе с ней, стал ждать хороших новостей от врача. А в голове промелькнула мысль, что сейчас, так безжалостно разбитая бутылка коньяка, была бы кстати.