Сон из прошлой жизни

Хаширама едва слышно поздоровался с утра, практически проигнорировал тарелку с завтраком, лишь вяло поковырявшись, и снова ушёл в свою комнату. Тобирама в очередной раз вздохнул, убирая со стола. Как бы ни было обидно за брата, а работу никто не отменял. Они только недавно вернулись в старый город, и теперь приходилось заново привыкать ко всему - пути на работу, новому дому, окружению. Хотя брату явно с этим было проще, он уже почти десять лет не выходил из дома. Работал удалённо, жил практически в затворничестве, окончательно удалившись от всех, с кем мог бы поговорить и пообщаться. О большем и говорить нечего. Белый он не любил, но носил, что в прошлой, что в этой жизни. Халат ощущался привычным доспехом. Он уже месяц работал на новом месте, но никак не мог привыкнуть к такому большому количеству людей, которые не помнят ничего из прошлой жизни. В университете он встречал тех, кого не знал сам, но кто знал его, кто жил после него и теперь, в новом времени переродились вместе. Он не был особенно болтливым, поэтому с людей быстро слетал налёт восхищения, и все они возвращались к продуктивному сотрудничеству. Но то, что о нём знали, хотя бы в общих чертах, упрощало многое. Не приходилось объяснять особенности поведения, необщительность и черты характера, они знали, когда он жил и как он жил, потому что сами проходили примерно через то же. Теперь же приходилось тянуть улыбки и хотя бы немного смягчать хмурое выражение лица. Взрослые люди, ровесники и старше его не особенно любили, зато дети, с которыми он работал, ещё с прошлой жизни были доверчивы и непослушны. И стоило выставить очередную надоедливую мамочку за дверь кабинета, как ребёнок тут же рассказывал, что случилось, что болит, и обещать, что мама не будет ругаться за то, что он испачкал джинсы, слезая с забора. Был у него один случай, маленький непоседа только хмурил мордашку, но не ревел, только причитал, что мама будет ругаться за то, что он опять грязный. А перелома будто не было, да. Тобирама оставив загипсованное чудо наедине с конфетами у себя в кабинете, в довольно резкой форме высказал мамаше то, как плохо срывать на ребёнке своё плохое настроение и ругать за то, что мальчик растёт активным. Девушка, довольно молодая и милая, жарко покраснела и даже растеряла боевое выражение, с которым привела сына в больницу. - Да бог с ней, с одеждой, - пробормотала она. - Я за него переживаю, такой шебутной, это кошмар какой-то. Был бы отец, может, приструнил, а я одна его ращу... Тобирама выдохнул и даже улыбнулся. - Отдайте его в секцию, пусть тратит энергию на занятие спортом, подберите что-то, что ему понравится. И всё будет хорошо. Девушка покивала, забрала зайчиком прыгающего бесёнка с гипсом, поблагодарила искренне и ушла. Бесёнок выглянул из-за плеча матери, помахал перемазанной в шоколаде ладошкой. - Пока, Второй! Ты классный! Тобирама вздохнул. Ну вот, ещё один ребёнок, который помнит то, что не должен. Но, кажется, с ним всё будет хорошо. Вон как улыбается. Через пару дней он в дверях столкнулся с одним из своих коллег. Вывалившийся на улицу молодой мужчина сверкал такими синяками под глазами поверх маски, что тотчас же захотелось завернуть его в одеяло, напоить какао со сладостями, скормить половину холодильника и не будить дня три. Даже не поздоровался, выбежал как ненормальный и скрылся где-то в небольшом скверике их медицинского центра. Хорошо, что уже поздняя весна, не простынет. Второй раз Тобираму почти сбила с ног выбежавшая следом за врачом медсестра. - Вы хирурга не видели? - пропыхтела девушка. - Куда он убежал? - А что случилось? Девушка как-то сдулась и ссутулила плечи. Они отошли со входа, чтобы никому не мешать. Прислонилась к стене, едва не сползая по ней. - Пациент на столе умер. Он, конечно, тяжёлый был, но мы так старались, а буквально под конец операции вот это вот... Все расстроились, а ведущий хирург, гений, но совсем молодой, так воспринял остро. Он всегда очень переживает за своих пациентов, ну как так можно, а... Понимаю, что все люди, жалко, но сгорит же, сгорит... Вы ведь наш педиатр, да? Поговорите с ним, может хоть вас послушается, сколько он там бродить будет. Я предупрежу, что вы чуть опоздаете. - Как вас зовут? - Я Сакура, - ответила девушка, улыбнувшись. - Мы раньше нигде не встречались? - Навряд ли, - состроил улыбку в ответ. Кажется, она ничего не помнит, просто иногда всплывают отголоски. - Спасибо, постараюсь найти и привести его. Хирург нашёлся буквально минут через десять поисков, отбросив маску, он со злостью курил, вдыхая и выдыхая так резко, что удивительно, как ещё не закашлялся. Лица толком не разглядеть. Тобирама замялся. - Это... Привет, тебя ищут. - Ага, - ответили, не глядя. - Будто в первый раз. Отойду, вернусь. Тобирама набрал в приёмник, спросил, нет ли пациентов, и, чуть наклонившись, дёрнул коллегу за воротник. - Пойдём ко мне в кабинет, чаю попьём. После такого нельзя оставаться одному. И осёкся, когда на него наконец посмотрели снизу вверх. Зло и резко. - А, - осклабился, узнавая. И огрызнулся, - Что надо? Тобирама смотрел на него и думал, думал о том, что ещё в детстве хотел подружиться с этим мальчиком. Красивым мальчиком, мягким и светлым. Пока в шестнадцать не вернулась память о прошлой жизни и всё полетело в тартарары. Учиха, Изуна, чтоб его, и без того смотрел на него волком, видимо, скреблась изнутри прошлая вражда, а когда Тобирама чисто на рефлексах шарахнулся, когда увидел красные отблески в чёрных глазах, расплылся в до того неприятной улыбке, что всё стало понятно - они не смогут даже просто общаться между собой спокойно. Что логично. Да, прошлое должно остаться в прошлом, но Тобирама чисто автоматически всегда избегал Учих, даже если сейчас они носили другую фамилию. Всегда их узнавал безошибочно. И как дурак в детстве тянулся к ребёнку, с которым до смерти сражался в прошлой жизни. Вражда враждой, а он всё-таки не привык отмахиваться от своих слов. - Пойдём ко мне в кабинет, - повторил. - Ты с ног валишься. Изуна на него посмотрел долго-долго, ища в резких чертах что-то, что, видимо, успешно нашёл. И улыбнулся той самой неприятной улыбкой. - Неа, Сенжу, - поднялся, сверкая искрами в глазах. У них больше не было той невообразимой силы, что раньше, но отголоски остались. У Учих - острое зрение и некое подобие шарингана, которое можно было заметить не по полноценному узору, а вот по таким едва видным искрам. Тобирама до сих пор отлично чувствовал воду и при необходимости мог управлять ею. Ну и, конечно же, физические данные, да. - Узнал? - и сам не ожидал, что прозвучит глухо. Потому что до сих пор скреблось подобие обиды, когда его раз за разом отталкивали. Не так уж легко привязаться к кому-то. - Я не забываю своих убийц, - осклабился. - Можешь не тратить на меня время, скоро вернусь. Тобирама потоптался. Что ж он такой невыносимый, а. - Я тебя в этой жизни и пальцем не тронул. - Ага, спасибо большое. Мне прошлой хватило, - Изуна потёр горло. - Знаешь, какое незабываемое ощущение, когда у тебя в горле проворачивается кунай? - Была война, мы все сражались. Ты не был единственным погибшим. Учиха резко встал, оказавшись даже чуть выше, пусть тоньше и изящнее. - Да? Здорово, что ты так думаешь. А знаешь, что ещё просто восхитительно? Что это твой ученик отдал приказ о ликвидации моего клана. Что это вы, Сенжу, загнали нас на самый отшиб, дали самую грязную работу и кичились своей благодатью! А заставили убить нас ребёнка! Потому что, блядь, у самих духу не хватило перебить столько людей за раз! Крысиный клан Сенжу! Он вскинулся, схватил Тобираму за воротник и встряхнул так сильно, что у того клацнули зубы. - Я умер! Я умер раньше своего брата! И следовал за ним до самой его смерти! Ничего не мог изменить, только смотрел на то, как он всё больше сходит с ума! Как убивают всех, кто имел к нам хоть какое-то отношение, кто носил фамилию Учиха! Как последний из нас открещивался и ненавидел своё наследие и пользовался только потому, что это была сила! Настоящая сила! Та, что перешла ему вместе с нашей грязной кровью! Вам стоило вырезать нас ещё во время войны, но вы играли в дружбу и отравляли нашу жизнь годами, пока не надоело играться! Что ты мне скажешь, Сенжу?! Слова ударили в самое сердце. Он не думал об этом с такой стороны. Не думал, что кто-то может помнить так ярко. Так больно и сильно. - ...Ты не забывал. Это всё объясняло. Учиха расхохотался ужасным, скребущим горло смехом. Но ответил тихо и почти без эмоций. - Нет, не забывал. Ничего не забывал. И представь моё удивление, когда тот, кто был больше всех против перемирия, в этой жизни едва ли не хвостом за мной ходил. До тех пор, пока не вспомнил, какое я грязное проклятое отребье, да? Готов поспорить, тебе было до отвращения неприятно. Хмыкнул, прошёл мимо, от души задев плечом. - Мне не было противно, - бросил признание вслед. - Мне было обидно. - Что же, - ответил, не останавливаясь. - Хоть какое-то чувство у нас общее. Позже они ещё не раз сталкивались, и Тобирама снова чувствовал себя тем же навязчивым щеночком, каким был в детстве. Он таскал Учихе чай, домашние обеды, выспрашивал его расписание и обязательно ловил после операций, просто чтобы убедиться, что эта язва в порядке. - Тору, да? - раздалось за спиной, когда он закрывал кабинет. - Миленько. - Это моё имя на этот раз, - пояснил, проворачивая ключ в замке. - Брат часто дразнил меня так раньше, а теперь меня так зовут. - Ты что-то хотел? О. Когда он обернулся, то даже рот приоткрыл от удивления, Изуна держал на руках ребёнка. Очень милого ребёнка, похожего на него общими фамильными чертами, и до того тихого, что, не обернувшись, его можно было бы и вовсе не заметить. - Посмотри его, наверно ногу подвернул. Я заплачу. - Ты дурак? - едва не выругался резче и снова отвернулся, отпирая дверь. - Заходите уже. Тобирама и сам не знал, от кого подцепил привычку беззлобно ворчать, но, кажется, Учихи от этого только расслабились, пока он усаживал мальчика на кушетку, закатывал штанину, снимал обувь и аккуратно ощупывал опухшую стопу. - Да, всё так. Где так растянулся, малыш? Но, видимо, его внешность не вызывала расположения ни у кого из Учих, даже у самых маленьких. Мальчик поймал взгляд Изуны, дождался его кивка и только потом ответил - на лестнице. - Я наложу повязку, уйми энергию дня на четыре. Если что-то случится, обращайтесь в любое время. - Спасибо, - скупо кивнул, подхватывая ребёнка на руки. - Сын? - Брат, - Тобирама, видимо, не удержал лицо, потому что Изуна почти весело хмыкнул. - Спасибо, Сенджу. За мной должок. Пойдём, Итачи. Пора домой. Ещё несколько раз Тобирама видел ребёнка и даже подслушал несколько сплетен, за которые потом строго выговорил коллегам и медсёстрам. Мальчик был тихий-тихий, на грани апатии, не играл в громкие игрушки, зато всегда что-то спокойно читал на планшете или в книге. - Почему он всё время в больнице? Некому присмотреть дома? - Какой ты догадливый, ха-ха, - съязвили в ответ. - Да, некому. Учится экстерном, в школу не ходит. - Приводи тогда ко мне. У меня две комнаты в кабинете, не помешает. Ребёнок всё равно должен быть под присмотром, а ты носишься как заведённый и сам поесть не успеваешь, - Изуна вскинулся было спорить, но осёкся, когда его перебили. - Это не укор, ты молодец, и мне не сложно будет за ним присмотреть, даже если он освоится и разнесёт мне кабинет. Правда, всё в порядке. Ты можешь ненавидеть меня, но я не обижаю детей, иначе бы не работал педиатром. - Разнесёт - это вряд ли, - хмыкнул. - Ладно, ты сам предложил. Благодарить не буду. И я тебя не ненавижу. Как ты там говорил? Ах да, мне обидно. - А у него ведь брат здесь лежит, - сказала как-то Сакура, забежав на чай. Она была милой, но, слава богу, у неё был парень, потому что Тобирама, кажется, напрочь прикипел к одному невозможному человеку и был не способен испытать романтические чувства к кому-то другому. Зато с этой девушкой было приятно поболтать, даже сплетни она пересказывала как-то так, что не хотелось отмыться с мылом. - Ты про Итачи? Так только же вчера у меня был, - кольнуло беспокойством. - Что-то случилось? - Я не про младшего, я про старшего. ... Чёрт. Старший у Изуны всегда мог быть только один. - А что с ним? Честно говоря, от того, что с ним в одном... Да даже в одном городе находится Учиха Мадара, Тору стало не по себе. Девушка пожала плечами. - Никто не знает. Он не то чтобы в коме, просто спит. Даже иногда отвечает, если с ним разговаривать, узнает, когда к нему приходит именно брат, но не просыпается. Признаков истощения как таковых нет, ну в пределах нормы, особенно учитывая то, что он уже десять лет спит. Десять лет?! Тобирама ещё неделю и так, и этак ворочал эту мысль, пока всё-таки не выспросил у той же всеведущей Сакуры номер палаты. Та не задавала лишних вопросов, видимо, приняв это за беспокойство за друга (о, как мило шипел Учиха, когда девчонки назвали их закадычными друзьями, а к осени пошли слухи о том, что они встречаются). Он подошёл к двери, постучал и зашёл. Изуна, которого он совсем не ожидал увидеть здесь в середине рабочего дня, вскинулся, глядя на него злыми покрасневшими глазами. Только красными они были вовсе не от шарингана, а от недосыпа и слёз. - Чего припёрся? Проваливай. - Хватит меня уже гнать, - махнул рукой, прозвучав устало. - Что происходит? - Да ничего, - от спокойного тона Изуна будто бы сдулся и в измождении откинулся на спинку неудобного стула. - Просто он вспомнил. Не смог с этим жить. Уснул, когда мне было восемнадцать, и больше не просыпался. Дождался, сволочь, пока я совершеннолетним стану. Даже записки, дурак, не оставил. Мадара повернул голову, сминая щекой подушку. - Не плачь. Его голос был совсем слабый, хриплый, если бы они не стояли так близко, то могли и не услышать. - Если не хочешь, чтобы я плакал, придурок, то проснись и скажи это, глядя мне в глаза, - Изуна обхватил безвольную руку брата и уткнулся в неё лбом. - Господи, ты бы знал, как тебя не хватает. Мне так тяжело, что докатился до принятия помощи от Сенджу. Вечером Тобирама до темноты сидел на кухне и тупо пялился в окно, думая. Две поломанных жизни, плюс ещё одна. И, если он хоть что-то понимал в той мистике, что со всеми ними творится, выход был только один. - Брат, отвлекись, пожалуйста. Хаши поднял на него тусклый взгляд, потирая зудящие от беспрерывного сидения за компьютером глаза. - Тору? Что-то случилось? - Сходи со мной на работу завтра, пожалуйста. Это важно. Хаширама мог быть разбит, слишком уставшим от уже второй жизни, он мог быть апатичным, грустным и вызывающим сплошное беспокойство. Но он всё равно был его братом, всё равно любил его. Всё равно спрашивал, не случилось ли что. Тобирама шагнул ближе и обнял, прижимаясь и жарко дыша в макушку. - Всё хорошо, Тору, - пробормотал брат ему в живот, обнимая в ответ. - Всё хорошо, Тору. Очень хотелось бы верить, что это так. - Мне нравится место, здесь сад красивый, - раздалось тихое. Тобирама почти закатил глаза. Кому что, а Хашираме сад. Помешанный на растениях в любой жизни, он и в этой почти лес у себя в комнате вырастил. - Я слышу твоё ворчание, Тору. Слабая улыбка была тем максимум, которое брат мог из себя выдавить с тех пор, как вспомнил о прошлой жизни. Он слишком о многом жалел, раньше часто плакал, но постепенно опустел, иссох будто, становясь тем, чем является сейчас - тихой, прозрачной тенью самого себя. Но Тобирама надеялся, что всё будет хорошо. В конце концов ему всегда оставалась только надежда. - Так что ты хотел показать? - Увидишь. Вежливо здороваясь с коллегами, довёл до заветной палаты. Толкнул дверь, не стучась. Изуна, было почти дружелюбно поздоровавшийся с ним, едва не вздыбил шерсть как разъярённый кот, стоило войти Хашираме. - Ты зачем его привёл, а?! Мало было?! Убийца! Но Хаширама словно не слышал, он как сомнамбула прошёл дальше, обходя напряжённого парня и впиваясь взглядом в бледное лицо спящего. Застонал вымученно и рухнул на колени под удивлённый вскрик Изуны. - Мадара, - прорыдал почти беззвучно, - господи, я нашёл тебя, я нашёл тебя. Прости меня, прости, я так виноват. Он беззвучно плакал, уткнувшись лицом в белую простынь рядом с безвольной рукой и всё повторял-повторял чужое имя. Имя, которое он так шептал во сне, когда Тобирама пробирался в его комнату, чтобы разбудить от кошмара. Изуна, когда его обняли, дёрнулся и от души врезал ему по плечу, укусил, да так и замер, сжимая зубы на коже. Синяк, наверно, выйдет знатный. Позже Тобираме закатили очень громкий скандал, таки разбомбили половину кабинета вместо Итачи, но Хаши разрешили посещения. Итачи - чудесный ребёнок, который впервые на его глазах пылал щеками от стыда и предлагал помочь с уборкой. Тобирама на радостях обнял его, купил торт и скормил несколько кусочков, пока мальчик не запросил пощады, что тоже было чрезвычайно мило и очаровательно. - Изуна, можно я его себе заберу? Он слишком хорошенький, - шёпотом попросил, когда Учиха, вернувшись под вечер, аккуратно подхватил на руки спящего ребёнка. Паршивец умудрился с занятыми руками показать ему средний палец. Ну что ж, попытка - не пытка. Всегда остаётся надежда, всегда. Поэтому для него почти не было удивлением то, что по привычке зайдя с утра в палату к Мадаре, наткнулся на ясный чёрный взгляд. - А, Сенджу, - прозвучал неприятно хриплый голос. Тобирама, стараясь не двигаться слишком быстро, налил ему воды и подал стакан. - Таки добился своего, да? - Почти, - хмыкнул. - Если он хоть раз из-за тебя расстроится, я вырежу твою селезёнку и заставлю ею подавиться. Вау. Угрозы от Мадары пронимали даже тогда, когда он едва очнулся от десятилетнего сна и был слабее котёнка. - Ты меня не напугал. - А я и не пытался, это только предупреждение. Давай уже, звони всем, собирайте свой шабаш, ты же этого хочешь? На какое-то мгновение он даже задумался, кому позвонить раньше. По итогу плачущий Хаширама, прибежав, застал ревущего навзрыд Изуну и сверкающего отпечатком ладони на бледной физиономии Мадару. Замер на пороге, смотря не отрываясь. Учиха поднял на него взгляд первым. Посмотрел долго-долго и наконец улыбнулся. - А ты всё такой же дурак. Привет, Хаши. - Привет, - ответил, налетая с объятиями. Мадара крякнул, засипел демонстративно и взглядом попросил стащить с него хотя бы младшего. Они неспеша вышли на улицу, Изуна попытался закурить, но у него уже привычно выхватили сигарету, сломали и выкинули. - Доволен? - вспыхнули искорками тёмные глаза. - Можно мне наконец тебя поцеловать? - выпалил в ответ. Изуна очаровательно-раздражающе закатил глаза и притянул за воротник. - Вы, Сенджу, такие придурки. - Зато ваши, - пробормотал в чужие губы. - Да уж, зато наши. Его губы были солёными и горькими от никотина. Обветренными, искусанными и тонкими. Самыми лучшими. - Тоже на экзамен? Итачи обернулся, разглядывая заговорившего. В виске кольнуло, как и каждый раз, когда он встречал кого-то из прошлой жизни. - Да. А ты? - И я, учишься экстерном? - Верно. Мальчик рассмотрел его задумчиво, пожевал губы, сжал как игрушку прижатый к груди рюкзак. - Красивый и умный. Я хочу стать твоим другом.