Сладко-мерзкий кофе

      Рик, склонившись над очередным дерьмом, убеждал Морти в том, что это самое дерьмо — абсолютно гениальная и мега нужная хрень. Морти согласно мычал, впрочем, совершенно не вникая. Взгляд натыкается на кружку, наполненную, кажется, черным кофе, который, возможно, когда-то был горячим, но сейчас безнадежно остыл. В гараже душно, и Морти бездумно тянется к напитку, не успевая услышать «т-ты, блять, не см-эгх-ей!», прежде чем делает жадный глоток. Жидкость странно обжигает горло, а сознание обжигает пониманием, что это, несомненно, что угодно, но не кофе. Мозг, решив, что его работа на сегодня с честью выполнена, расплывается растаявшим мороженным, капая из ушей.       Кружка выпадает из рук и, кажется, трескается, распадается на острую мозаику у его ног, и мир как-то распадается тоже. Звуки отходят на второй план, и Морти не слышит, как ему что-то настойчиво говорит дед, не слышит, как звонко поет разбившаяся кружка. Он не замечает, как ноги подкашиваются, опуская его обратно на стул, не замечает, как темная лужа расползается под его кроссовками. Внутри него, похоже, тоже расползается нечто подобное, будто кружка и Морти поменялись местами. Парень охает и путается, забывая моргать.       Линии становятся внезапно-четкими, врезаются, будто выжигают себя на сетчатке, и Морти стонет и морщится, старательно жмурит глаза, но свет вырисовывает на веках фигуры еще более дикие, и парень смотрит зло в стену, выбирая из двух зол меньшее. Взгляд отказывается фокусироваться, вбирая все и сразу, вычерчивает каждую деталь, от чего резко болит голова и что-то назойливо скрипит в висках. Все вокруг такое уродливое, что это превращается в ужасный, неправильный, притягательный шарм и напрочь сносит голову Морти. На губы сама ложится какая-то ублюдская улыбка, а взгляд плывет, лениво переползая с вещи на вещь, пока не натыкается на знакомую долговязую фигуру, идентифицируемую воспаленным, запутавшимся мозгом как "Рик" с какой-то запоздалой припиской "ахуенный".       Рик стоит, опираясь бедрами о стол, кривит губы и прикладывается к фляжке — словом, ведет себя совершенно обычно. Но Морти краснеет: у Рика внезапно вырастают на голове два монстрочлена, как рожки у дьявола, вокруг порхают подсвечиваемые розовым задницы в форме сердечек. А сам Рик слегка сияет зеленым, словно за его спиной открыт портал. Морти знает, что никакого портала там нет. Возможно, от постоянных перемещений Рик сам начал светиться? Только ли светиться? Может, он приобрел еще какие-то свойства, кроме хуевых рожек?       Морти упорот в край и теперь глупо хихикает, размышляя (чудо, что способен) о том, что же у деда в штанах, если все и даже чуть больше члены переселились на его несомненно гениальную макушку. В груди взрывается тяга к движению, мягкая, ленивая нега пропадает, выжигается нетерпеливой энергией, и он вскакивает, слишком резко, чтобы мир успел перестроиться.       Картинка вокруг смазывается, словно в кинофильме, замедляется, а сам Морти движется нечеловечески, как ему кажется, стремительно, в мгновение ока преодолев то неясное расстояние до Рика, спотыкается о предательски плотный воздух, утыкается носом куда-то в халат, прижимается плотно и пытается вспомнить, для чего вставал.       Рик что-то говорит, но звук лишь оседает на его волосах, спутывается там, и до ушей доходит только невнятный набор букв. Морти глупо улыбается, упирается подбородком в грудь деда, поднимая раскрасневшееся лицо, щурит заволоченные инопланетным дурманом глаза, пытаясь вычленить в мешанине лица Рика его глаза. Внезапно преуспевает, что тут же решает отметить весьма сомнительным способом: вцепившись малоподвижными пальцами куда придется и встав на носочки, скользит по теплому телу вверх, упирается губами в подбородок и вскидывает голову еще выше, пока не находит наконец разящий алкоголем рот. Прижимается к приоткрывшимся возмущенно губам, неумело вылизывает их, надавливая языком, проскальзывая по зубам, пока чужой язык не выталкивает его обратно, заодно забираясь в уже его приглашающе открытый рот и вытрахивая через него из Морти всю душу.       "Пиздец", — с каким-то отчаянием мелькает в спутанном сознании, но Морти не успевает вспомнить почему пиздец, или подумать о чем-то еще. Потому что ладони Рика обжигают бедра и внезапно сжимают его маленькую задницу, грубо подтаскивая парня выше.       Морти весь утекает, распадается на множество маленьких Морти, и все они принадлежат Рику — тому самому, который ахуенный и пьет из фляги, но конкретно сейчас пьет он самого Морти, и тот не против, совершенно не против. Парню хочется, чтобы мужчина выпил его всего, без остатка. Он бы свернулся калачиком в его желудке, и это, несомненно, было бы так хорошо...       Как-то получается, что они меняются местами, и это он теперь придавлен, распластан на столе. Угол больно впивается в поясницу, но рядом в бедра впиваются острые, требовательные пальцы, сдергивают его джинсы, о которых он успел забыть, и теребят приспущенную ткань трусов. Приоритеты сползают мгновенно, и Морти уже совсем не думает о столе: это, честно, так неважно, когда сухие пальцы мнут его яички, — а кажется, что душу — стискивают истекающий предсеменем некрупный член, оттягивая крайнюю плоть и кружа большим пальцем по головке.       Морти кажется, что он проваливается куда-то сквозь этот стол, но ему хочется, напротив, взлететь и впитаться в Рика, втереться бальзамом в кожу, проникнуть сквозь поры. И он подается вперед, выгибается над столешницей, хватает деда за шею, неаккуратно роняя на себя, обхватывая узкие, крепкие бедра своими ногами, притискивая его к себе и совершенно не обращая внимания на то, как ткань неприятно натирает нежную кожу. Все это так несущественно, когда перед глазами маячит знакомая шея, а губы сами находят ключицу, выцеловывая на ней даже ему неведомый узор.       Рик вздыхает где-то над ухом, отстраняется на одно долгое мгновение, — Морти, отказываясь отпускать, зависает над поверхностью, не расцепляя ни рук, ни ног, — выпутывается из мешающих брюк кое-как и скидывает халат. На большее его не хватает. Они оба довольно стонут, когда член Рика вдавливается в бедро мальчишки, скользит вдоль его члена, пачкая кожу.       Подрагивающие пальцы сжимают предплечье, и там наверняка останутся синяки, но Морти лишь улыбается этой мысли. Ему почему-то хочется, чтобы Рик отравил его собой, пометил, присвоил себе его тело, также, как сделал это с его душой. И он смотрит зачарованно, как гладкий, изогнутый член пачкает его живот, как горячие пальцы сжимают покрасневший сосок и царапают грудь. Крупно вздрагивает, когда зубы деда внезапно смыкаются на его шее, прямо вокруг часто бьющейся жилки.       Растеряв где-то все свое обычное стеснение, парень развратно раздвигает ноги, притирается плотнее, томно вздыхает и просяще заглядывает в глаза. У Рика дергается глаз, и это так невыразимо смешно, что Морти вздрагивает и стонет, задумчиво сводя брови на переносице, потому что дед безо всякого предупреждения вдавливает в него свои непомерно длинные пальцы и раскрывает их внутри него, вырывая из горла Морти долгий пораженный визг.       Морти всхлипывает и часто-часто облизывает сохнущие губы. Сердце делится на два и переползает в виски, где настукивает всей галактике на Морзе о том, какой же Рик ахуенный. Он чувствует себя распятым, раскрытым и потерянным и очень хочет поскорее найтись. Поэтому закусывает слегка онемевшую и почему-то имеющую соленый привкус крови губу, толкается навстречу терзающим его пальцам и скулит неразборчиво: "По-пожалуйста, тра-хни меня уже, Р-ик!"       Маневр внезапно оказывается успешным — мужчина что-то отвечает и кусает Морти за красное ухо, заставляя в который раз вздрогнуть. А потом его пронзает что-то большое и горячее, и дышать становится тяжело и больно, словно он вдыхает раскаленный свинец, по какому-то недоразумению заменивший кислород. Грудь тисками сдавливает, а щеки обжигает что-то мокрое и горячее. Он не понимает, что плачет, пока Рик не сцеловывает эти пьяные, насквозь отравленные слезы, шепча ему что-то невразумительное, но до дрожи приятное. Это имеет эффект. Морти дрожит, нервно комкая в пальцах водолазку деда, изгвазданную какой-то хуйней, оставляющей на пальцах неясные следы, и сладкий свинец послушно затекает в легкие, окончательно отключая то, что в Морти еще было способно думать.       Рик качается, проталкиваясь еще глубже, и Морти качается вместе с ним, елозит спиной со скатавшейся в жгут задранной желтой футболкой, смаргивает назойливую влагу и беспрестанно стонет, не отрывая взгляда от искаженного удовольствием лица напротив. Рик жадно берет его, закинув одну ногу парня себе на плечо и сложив ойкнувшего от таких маневров подростка. "До" и "после" окончательно стерлись, оставляя после себя только извращенские «да» и «прошу, еще», и Рик уже не осознает, что творит, ловя губами оказавшийся перед ним розовый сосок, наслаждаясь тем, как Морти давится очередным своим стоном и тоненько всхлипывает, зарываясь пальцами в волосы мужчины и притягивая еще ближе, выгибая грудь, ластясь и выпрашивая больше.       Это так отвратительно, что он готов кончить прямо сейчас. Что, собственно, и делает — на очередном толчке, ощущая, как Рик кусает его подбородок, пальцами сжимая грудь, вскрикивает, сжимаясь, и мир вокруг тоже сжимается, скомкавшись в одну кислую, концентрированную точку, чтобы в следующий момент оказаться разорванным, вывернутым наизнанку, вспыхнувшим, словно бенгальский огонь.       Морти кричал, крупно трясся, изгибаясь дико и несдержанно, исполосывая руки мужчины, выдаивая его член, пульсирующе стискивая его в себе. Рик, пробормотав что-то сугубо грязное и матерное, навалился на парня, буквально втрахивая его в стол, вбиваясь с какой-то иступленной остервенелостью, захватывая губы и обрывки мыслей Морти, выплескиваясь внутрь него.       Сперма Рика, оказавшаяся внутри, по мнению Морти, упорно выжигала его желудок, словно кислота. Его глаза счастливо закатились, но пальцы отказались разжиматься, намертво вцепившись в ткань и угрожая ту разорвать, если кто-то попробует освободиться. Никто, впрочем, не пробовал. Рик лишь дышал ему куда-то в шею, очевидно, нуждаясь в нескольких минутах паузы, чтобы собрать себя из разбросанных повсюду осколков. Морти собирать себя не спешил и вовсе, наслаждаясь нахождением в нем опадающего и становящегося мягким члена Рика, который действительно пиздец какой ахуенный.       В момент, когда тот все же выскользнул из распухшего розового колечка, сознание Морти столь же мягко покинуло его, оставляя в блаженной темноте. Пальцы, однако, лишь сильнее вцепились в Рика, спазмически сжимаясь и не собираясь никуда его отпускать.       Оглядев итоги творившегося здесь непотребства, Рик ощутил сильную необходимость хорошенько выпить. Фляга, однако, валялась где-то на полу в ворохе спешно снятых вещей, а он по какой-то непонятной причине замер, задумчиво нависая над отрубившимся внуком, разглядывая раскрасневшуюся, влажную, расписанную красными отметинами засосов и укусов, синеющими следами его собственных пальцев и белесыми потеками спермы светлую кожу. Стоило бы вырвать руки из этой хватки да напиться, в процессе дела сходив за мозговыносяшкой, пока Морти в отрубе, но... Почему-то, он продолжал смотреть на это глупое, расплывшееся в блаженной улыбке лицо с откровенно и пошло исцелованными губами.       — Пиздец, — припечатал Рик, все же отходя от проклятого стола. Фляга быстро опустела в его руках. Минут через двадцать уже ничто в гараже не могло даже намекнуть на еще недавно происходящее здесь безумие, но Рик все равно напивался, сверля взглядом, казалось, пропитанный развратом стол.       Морти не спрашивал Рика, почему тот заменил его (не Морти, слава богу, а только всего лишь стол) на следующий день. Мало ли что могло произойти?