когда разбиваются небеса

Этот социум напоминает сено

А ты ищешь в нём иголку

Чтобы стать с ней одним целым ненадолго, на толику

А я, наоборот, всю жизнь ищу в горе иголок одинокую соломинку

Мелко накрапывал дождь, портя без того ужасное настроение, вызывая иррациональный страх и тревогу. Казалось бы, смертельным разговор с мамой стать не мог, чего бояться? Саске для себя всё решил, благо было время взвесить все за и против, не обращаясь за советом к Наруто, который итак обещал поддержать любое его решение и помочь с признанием, если всё выйдет из-под контроля. Но волновать его не хотелось, поэтому Учиха не сказал, что поедет к маме уже сегодня. Удобнее случая выдасться не могло. Саске приехал к маме вечером, до ужина. Он прекрасно знал, что отца в это время не будет дома и вряд ли он вернётся с важной встречи раньше поздней ночи, поэтому и выбрал этот день и этот час. Старшего брата, однако, тоже здесь не было, его пока что самой крепкой поддержки и опоры. И из-за этого приходилось жутко волноваться, потому что Саске боялся говорить правду хоть кому-то из родителей. Наверное, именно из-за страха он закрывал водолазкой засосы Сакуры на своей шее, боясь демонстрировать открыто, к чему его привело замалчивание проблем. Он только и мог, что испытывать мерзкое чувство вины от того, что ему прикосновения невесты стали столь отвратительны, что сейчас он стоял перед мамой и дрожал, сдерживая слëзы и накатывающую панику. — Что случилось, дорогой? — Микото склоняет голову, на её лице отражается волнение и его легко можно различить в темноте глаз, в морщинке на лбу, в изгибе бровей и поджатых губах. Она переживает за состояние своего ребёнка и только эта мысль даёт Саске возможность набраться сил для того, чтобы выпалить на одном дыхании: — Прости меня, мам, я знаю, что я ужасный сын, я не хотел вас разочаровать, я боялся сказать правду, прости меня. Он рухнул на колени перед той, что родила его, и обхватил её руки, чтобы чувствовать столь важное сейчас тепло и поддержку. Чтобы хоть ненадолго поверить в то, что его могут принять таким. Чтобы, если всё пойдёт не так, запомнить мягкость рук, что могут в любой момент его, такого мерзкого, оттолкнуть. — Сынок... о чём ты, малыш? Вставай, ну же, — совершенно растерялась женщина, предприняв пару попыток поднять сына, но того как пригвоздило к полу. И совершенно не понятно было по его опущенной вниз голове, что с ним происходит. — Я гей, мам, — всхлипнув, Саске зажмурился. Его плечи задрожали и сам он весь затрясся от всхлипов и рыданий, что рвались откуда-то изнутри, огромным горячим комом разрывая горло. Так, словно оно действительно могло просто взорваться или сгореть. И одновременно с настигнувшей его тяжестью признания, его одолела лёгкость от того, что мама теперь знала правду. Что он больше не скрывал это. Хотя бы от неё. Затянувшаяся тишина стала ударом сильнее физического. Саске разжал пальцы, отпуская материнские руки, но не успел их убрать вниз, как тут же запястья оказались перехвачены, а Микото, рухнув на колени перед своим сыном, крепко обняла его, прижав плачущего ребёнка к своей груди. И она сама разрыдалась, зарываясь в волосы сына пальцами и прижимая его к себе так сильно, чтобы он не смел сомневаться, что он всё ещё любим, и чтобы больше не сомневался, что его не оттолкнут, а, наоборот, притянут только ближе. — Я горжусь тобой, малыш, — произнесла Микото и для Саске это было важнее всего остального. Знать, что мама не разочаровалась, что она любит и ценит его даже таким. — Прости... Прости... Прости меня... Прости, мам... — бормотал он куда-то над материнским сердцем, грохочущим и разрывающимся от боли. — Я люблю тебя. Я всё равно люблю тебя, сынок. Каким бы ты ни был, какие бы ужасные или прекрасные вещи ты не делал, я была и всегда буду оставаться твоей мамой, я никогда не отвернусь от тебя. Моё солнце, — она поцеловала прохладный лоб, жмурясь от слëз, и всхлипнула, перебирая со всей нежностью спутанные тёмные пряди, — моё небо, мой воздух, моя вселенная, — и каждая фраза поцелуем на бледных щеках и висках. Микото бы ни за что себя не простила, если бы не приняла сына таким, какой он есть. Она давно знала и замечала, что Саске отличается от всех. И приход Наруто в их семью подтвердил её догадки, а признание сына укрепило её в желании расторгнуть договорëнность с семьёй Харуно. Счастье сына ей было дороже всех земных благ и всех денег мира. Крепко обнимая его и успокаивая всевозможными словами любви, Микото была готова перед ним простоять на коленях хоть всю жизнь, доказывая, что не отвернëтся ни за что. И стирать слëзы с его лица была готова каждый раз, когда ему будет больно так сильно, что он решится ей их показать. А в боли его она не сомневалась. Он ведь абсолютно не мог им, своим родителям, довериться. И измывался из-за этого над собой, только бы идеальным казаться, а за всей этой маской маленький испуганный ребёнок, которому просто хотелось любить человека, который сердцу дорог, а не навязан другими. Любить и при этом не быть презираемым собственной семьёй. Микото даже на секунду не могла представить, чтобы оттолкнуть сына и назвать его какими-то ужасными словами, ведь какая она мать тогда будет, если после всех трудностей беременности и воспитания, просто откажется от собственного творения. Саске прекрасен таким, какой он есть. Будь он хоть геем, хоть кем. Микото любила своих сыновей. Они были её миром. Она дала им возможность быть кем угодно и она не смела даже на секунду пожалеть о своём решении создать внутри себя новую жизнь и произвести её на свет. И если эта жизнь принесёт её детям только страдания, то стоили ли её мучения того? Когда Саске успокоился, он боялся отпускать Микото. Боялся того, что всё это плод его воображения, а на деле на лице собственной мамы он увидит отвращение и презрение, стоит только поднять взгляд. Этого не произошло. Все страхи остались всего лишь глупыми страхами. Не более того. Микото с улыбкой смотрела на сына, поглаживая его щëку. У обоих глаза были на мокром месте, у обоих в груди сердца бились оглушительно громко. И этот момент Саске точно запомнится на всю жизнь, потому что он перешагнул через свой страх, а многолетняя тайна наконец перестала тяготить его. На сердце стало гораздо свободнее и оно теперь было готово любить Наруто ещё сильнее и сильнее. — Больше не держи ничего в себе, — Микото наклонилась к сыну и коснулась его лба своим, слабо боднув, — я не стану тебя ни за что осуждать. — Спасибо, — Саске слабо улыбнулся, наконец сумев расслабиться и вдохнуть полной грудью. — Всё хорошо. Спасибо, что сказал мне, — произнесла женщина и с нежностью завела чëрные пряди с лица сына за уши, утерев подушечками больших пальцев остатки слëз с его щëк, — давай выпьем чаю и успокоимся, ладно? Я ждала тебя, сделала твой любимый пирог... — Ладно, — тихо отозвался Саске, поднимаясь сам и помогая подняться маме. Он и не замечал до сих пор, как сильно у него дрожали колени всё это время. Потерев веки и шмыгнув носом, он проследовал за мамой на кухню и остановился возле стола, не сдержав слабого смешка. На столе стоял черничный пирог. Саске в детстве постоянно просил его приготовить. Наверное, это единственное приятное воспоминание из детства, наполненное атмосферой ребячества и беззаботности. Когда он ещё позволял себе быть капризным ребёнком, требующим, чтобы всё было по его задумке. И Микото навсегда запомнила любимый пирог сына, и с тех пор не было ни единого раза, когда бы она, заметив плохое настроение своего ребёнка, не испекла свой фирменный пирог, чтобы его порадовать. Просьба Саске минувшим вечером поговорить показалась ей очень тревожной. Она словно ощущала страх своего сына, она с самого утра была готова к любому разговору и к любому его исходу. Но оба были рады, что всё закончилось именно так. За столом, с двумя кружками чая и порезанным треугольниками пирогом. Саске совсем иначе смотрел на маму, а мать на сына. — Ты любишь кого-то? — Микото не хотела смущать Саске вот так сразу, задавая вопрос напрямую про Наруто, потому что тогда было бы очевидно, что она догадалась обо всём. Она хотела, чтобы сын сам ей рассказал, как всё пришло к его признанию. — Да. И ты знаешь этого человека, — Саске слегка улыбнулся, отводя взгляд в кружку, где мягко кружили по дну чаинки, словно танцуя вальс друг с другом, — он не хотел, чтобы я портил себе жизнь и до последнего отвергал меня, считая себя недостойным, — улыбка пропала, а вместо неё на лице появилась горечь и сожаление, — я хотел бы, чтобы он увидел себя моими глазами, тогда бы он знал, что он прекрасный человек... — Ты сейчас говоришь о Наруто, я права? — Микото нежно улыбнулась, наблюдая за сыном. Её мальчик был искренне влюблён в кого-то. Ей приятно было видеть, как горят его глаза. Это совсем не то, что было с Сакурой. Приведя эту девушку в офис после предложения объединиться с семьёй Харуно и представив, как свою невесту, Саске и в половину не выглядел так, как сейчас. Ему была безразлична Сакура, он смотрел на неё, как на приблудившегося щенка, не более. То была жалость, чувство долга и закопанная под завалами, едва прослеживающаяся нежность к человеку, который был красив внешне и умело притворялся хорошим. Саске её не винил ни в чëм, относился хорошо, иногда ему казалось, что он и впрямь её любит, но они были друг другу абсолютно чужими, то была навязанная обществом и слепыми к чувствам сына родителями любовь. Саске ни разу не рассказывал Микото о Сакуре. Но о Наруто он говорил без умолку. Это было показательно, это было важно. Когда они только познакомились с этим парнем, Микото услышала столько слов о незнакомце, сколько сын в целом не произносил за всю жизнь. Он называл этого неизвестного парня своим другом, но на слове «друг» его эмоции всегда выдавали его истинные чувства. Стоило этому «другу» появиться на пороге их дома, и Микото увидела сына в совсем ином свете. Таким, каким не видела за все двадцать три года его жизни. Забота, любовь и нежность, с какой её сын смотрел на Наруто, грела материнское сердце. Они были абсолютно противоположны, но так идеально дополняли друг друга, что Микото захотела снова увидеть в своём доме Наруто, ещё разок понаблюдать за сыном, но уже зная о его истинных чувствах к этому парню. — О Наруто, — честно признался Саске и выдохнул, неуверенно зачëрпывая на ложку кусочек пирога, — я бы хотел, чтобы и отец его принял... Но этого точно не случится, я ведь прав? — Фугаку кажется строгим, но он очень любит вас, мальчики, — улыбнулась Микото, — я уверена, он побубнит немного, но всё-таки примет твой выбор. — Я очень на это надеюсь, — Саске натянуто улыбнулся и сунул пирог в рот, блаженно прикрыв глаза. Он очень любил мамину выпечку. Никогда не зависел от сладостей, если они не были приготовлены Микото. Только она идеально знала насколько сладким должен быть пирог, чтобы понравиться Саске, сколько ягод должно быть в нём и как он должен выглядеть внешне. Всё это казалось мелочью, но на деле очень сильно демонстрировало мамину любовь. — Так вы с Наруто встречаетесь? Он знает, что ты здесь? — Это сложно, — выдохнул парень, — не знает, я не смог ему сказать. Мы решили ненадолго прервать наши встречи, чтобы никто не подумал лишнего. Сакура, кажется, догадалась о том, что я ей... изменяю. — Расстанься с ней, Саске, — Микото слегка склонила голову, — не называя причин. Если не хочешь говорить отцу, то просто расстанься с ней сам, а Фугаку я скажу, что Сакура не пришлась мне по нраву. Родители перехвалили её, на деле она обычная нахлебница, я не хочу видеть такую девушку рядом со своим сыном. Накрыв ладонь Саске на столе, Микото слегка сжала её и улыбнулась, когда сын удивлëнно на неё посмотрел. — Или ты думал, что я рада была видеть, как она из тебя верёвки вьëт? — Нет, но... это ведь навредит компании и отцу... — А брак с ней навредит тебе, — Микото щëлкнула сына по лбу и тихо рассмеялась, — всё будет хорошо. Папа всё уладит, так что не переживай. Главное, чтобы ты был счастлив. — Спасибо, мам... — и Саске наконец понял, что имеет право строить свою жизнь сам.