Кома

             Утро наступило слишком быстро для человека, который хотел бы оттянуть появление солнца на горизонте. Мучительно быстро и даже внезапно, несмотря на то, что я последующие остатки ночи не смыкала глаз. В голове смешалось все: тепло девианта, позволившее хотя бы на десять минут почувствовать себя живой; труп мистера Смита, исчезнувшего так внезапно и принявшего столь жуткую смерть; силуэт медицинской машины с пустым салоном. Все крутилось в голове, удушая меня настолько сильно, словно это сама смерть держит мое горло в руках. Я так не хотела смотреть в окно, но свет поднимающегося солнца неумолимо заливал комнату через окно. Я так хотела оттянуть рассвет… но солнце не слышало моих молитв.       Свет уже залил комнату отца, когда я стояла на пороге перед открытой дверью. Войти сюда было выше моих сил, так тяжко, что слезы безвольно потекли по щекам, хоть я и не думала плакать. Хотелось простоять вот так всю оставшуюся жизнь, не брать на себя ответственность за какие-то там решения и просто спустить все на авось. Но время шло, солнце практически покинуло линию горизонта, а значит, у меня больше не осталось лишних минут. Я попыталась оторвать ногу от пола и переступить порог, но как же сложно оказалось это сделать! Ступни словно приросли к месту, пустив корни в паркет второго этажа! Паника медленно кралась к моей спине, и я, прикрыв глаза и сжав губы, сделала глубокий вздох. Нет, я не могу торчать здесь всю жизнь. Ричард предлагал свою помощь в этом деле, но все внутри меня требует взять такую ношу на себя, а не сбрасывать ее на другого. Придется сделать этот невыносимо тяжелый первый шаг. А за ним следующий. И следующий…       Около постели отца оказалось еще тяжелее. Не замечала, чтобы ранее здесь было так душно. Или это тиски горя, траура и всепоглощающего чувства вины сдавливают сердце? Очень долгое время я не могла оторвать от отца взгляд, игнорируя напряжение в глазах. Казалось, если отвернусь или моргну – наверняка в следующую секунду увижу его открытые глаза и укор в них, с которым папа будет смотреть в мою душу.       – Он говорит, что ты не стал бы меня ни в чем винить, – едва открыла рот, как предательски дрогнул голос. Я попыталась удержать себя в руках, сжав губы и выждав недолгую паузу. – Самое паршивое… что он прав. Ты бы точно не хотел такой жизни…       Впервые я произношу то, о чем подозревала глубоко внутри, но что отталкивала от себя как можно дальше. Конечно, отец не захотел бы жить в качестве прикованного к постели тела. Не хотел бы, чтобы я рисковала своей жизнью из раза в раз ради поддержания его жизни. не хотел бы, чтобы я была в конечном итоге убита из-за… чего? Едва дышащего тела, пусть даже самого близкого на свете человека?       Слезы потекли градом, я уже не смогла справиться с рвущимися наружу рыданиями. Захотелось спрятаться, убежать отсюда и оставить все как есть, но время заканчиваются, а ведь еще столько всего придется сделать! Накрыв мокрые от слез губы ладонью, лишь бы не разреветься так, что услышат все одичавшие животные города, я зажмурила глаза, но как не старалась – не смогла сдавить рыдания. Слез становилось все больше, они душили, сдавливали глотку, стискивали легкие. Все сдерживаемые так долго эмоции стремились наружу, и у меня уже не было ни сил, ни желания их скрывать.       – Прости, папа! – сама того не понимая, я панически упала ему на впалую грудь, желая выразить всю свою боль и сожаление. – Прости, пожалуйста!.. я не должна так поступать! Но я не могу умереть здесь, в одиночестве! Прости!..       Сколько было сказано слов – я уже и не вспомню. Мне было жаль отца, стыдно за свой выбор и, самое отвратительное, жаль себя, потому что до конца дней тяжкий груз этого решения будет сдавливать мое сердце и реветь из-за ощущения, что «я плохая дочь». Но как я могу жалеть себя, когда главная жертва обстоятельств это отец?! Это ему предстоит умереть! Это ему предстоит беспрекословно принять мой выбор, который решает его судьбу! Это его не станет! А я смею думать о себе!       Время неумолимо шло дальше, как назло несясь слишком быстро, чтобы суметь окончательно принять свой следующий шаг. Я понимала, что внизу ждет Девятка и лишнего времени у нас нет, но так сложно было заставить себя оторваться от скелета, что некогда был моим родителем, и закончить эти мучения! Только когда на лестнице послышался какой-то шум, истерика резко отступила. Я отпрянула от грудной клетки отца и, стыдливо вытирая слезы, отвернулась от выхода. Ричард не вошел в комнату, вероятно, оставшись у двери, но его незримое присутствие помогло собраться с мыслями, хоть я и застыла, глядя на кнопку отключения жизнеобеспечения на приборе. Все это время сердце отца билось размеренно, как и полагается живому человеку. Вопреки моему желанию оно уже никогда не сможет изменить свой ритм, а значит, с этим действительно пора заканчивать.       Все губы были покусаны. Руки холодны и дрожат. Я вся облилась потом, бросало то в жар, то в холод. Отчаянно хотелось не дотрагиваться до кнопки, как будто та смертельно ударит током, но время все еще шло. Его секунды отсчитывались в моей голове, сильно разнясь с учащенным сердцем. И как бы не хотелось подальше отодвинуть этот момент, тянуть больше некуда. Давясь слезами и вновь срываясь на рванное дыхание с рыданием, я с крупной дрожью во всем теле нажала кнопку. Удара током не последовало, но сигнал отсутствия сердцебиения оказался куда хуже. Я вновь разревелась, шепотом и истерично повторяя мольбы о прощении у отца. Теперь он действительно меня не слышит.       Ричард что-то сосредоточенно объяснял, указывая на модель города над планшетом, но его слова пролетали мимо ушей. Хоть я и смотрела на эту модель, таращась на подсвеченную дорогу, перед глазами все равно лежал папа, накрытый одеялом. Бросать его вот так была плохой идеей, но выбора на сей раз не осталось. Ричард отказал в похоронах, убедив, что это займет слишком много времени.       В какой-то момент монотонный говор Девятки оборвался и сквозь туман в голове послышалось мое имя, произнесенное требовательным тоном. Я насилу выдернула себя из мыслей, потуплено переведя взгляд на андроида. Судя по его глазам, он был недоволен.       – Ты что-то сказал?.. – затуманено спросила я, чуть нахмурившись.       – Повтори последнее, что запомнила.       Такая простая задача, но как легко и быстро она поставила меня в тупик. Я несколько раз открыла и закрыла рот, затем опустила взгляд на макет и оцепенела. Я не то, что совсем ничего не помню. Я вообще ничего не услышала. Все слова Девятого как будто прошли сквозь меня, не оставив ни следа. Ричард не удивился моему остолбенелому виду, но недовольно поджал губы и сдержанно произнес:       – Ты не могла ничего сделать. Ни тогда, ни сейчас. Сосредоточься на том, чтобы выбраться из города без задержек, иначе у нас могут возникнуть проблемы.       – Да, я понимаю. Просто… – просто мне сложно принять то, что вскоре придется сделать то, чего я категорически не хотела делать – бежать из штата, оставив отца. Еще сложнее принять то, что я по сути и стала его убийцей, несмотря на то, что папа давно был мертв. Теперь еще и бросаю его прямо здесь, в доме, не попрощавшись как следует.       Некоторое время я молчу, ладонью прикрыв глаза. Девятый терпеливо ждет, не сводя с меня сурового пристального взгляда, и я наконец задаю мучащий меня вопрос дрожащим голосом, стараясь скрыть свое состояние за натянутой улыбкой.       – Что вы делаете с телами людей?       В моих слезливых глазах ясно читалось, с какой целью этот интерес к утилизации трупов, и Ричард, не сменяя суровости, спокойно отвечает:       – Кремируют. Нам нет смысла отравлять землю погребением людей, которых мы даже не знаем.       Этот ответ был куда лучше, чем то, что я себе представляла, начиная от братского захоронения и заканчивая уничтожением через различные химикаты. Получив хоть какую-то толику уверенности, я благодарно покивала головой и снова опустила взгляд на макет. Увы, но мысли так и остались на втором этаже, рядом с телом самого близкого на всем свете человека.       – Я понимаю, что тебе не просто. По крайней мере, стараюсь понять. Но у нас нет времени на сантименты и сожаления, – на плечо опустилась мужская рука, и меня на мгновение изумил этот жест: это жест друга, но не того, кто вчера залез тебе в штаны. – Сосредоточься на макете и слушай меня внимательно. Через тридцать минут я буду должен выехать из города.       Мне действительно пора было собраться с мыслями, что я и сделала, снова покачав головой и, шмыгнув носом, сконцентрировавшись на изображении города. Как же сложно направить все свои мысли в одно русло, пока в голове царит картинка с изображением отца на кровати! Что скажет брат, когда узнает?.. вряд ли я решусь найти его после возвращения в человеческий мир.       Удостоверившись, что я вся во внимании, Девятый кивнул сам себе и вернулся взглядом к макету. На сей раз слушать его было куда проще, слова не пролетали мимо, давая возможность понять, что от меня требуется.       – Сейчас для тебя главное – добраться до набережной и найти пристань. Прошлой ночью у пятого причала я оставил катер. Он заправлен. Ключи от гнезда зажигания найдешь на сиденье, – девиант четко проговаривал каждое слово, периодически смотря в мою сторону. Мне с самого начала план стал казаться сомнительным, как минимум потому что хромаю на одну ногу. – Плыви строго вперед на север и выберись на том берегу. Двигайся на северо-запад и выйдешь на шестую трассу. Придется пройти по ней четыре километра на запад. Там будет заправка «Красная ракета». Спрячься там и никуда не выходи, пока я не приду за тобой.       – Ты уверен, что это хороший план? Мне бы для начала до причала добраться с моей ногой.       – На соседнем участке стоит велосипед. Можешь поискать и автомобиль, но вряд ли успеешь найти подходящий с ключами от зажигания, тем более, что его на яхту с собой не возьмешь, чтобы проехать по трассе.       Конечно, идея ехать на велосипеде с больной ногой была не самая удачная, но все же лучше, чем идти пешком. Я на некоторое время замолчала, задумчиво смотря на макет.       – А если кто-то будет ехать по этой трассе? Там ведь пустырь, насколько я помню. Мне даже негде будет спрятаться.       – Эта часть дороги ведет к брошенному городу, никто не пользуется ею и не планирует в ближайшие месяцы.       – Почему ты просто не можешь вывести меня отсюда? Это ведь законно у вас, ты сам говорил.       – Законно не значит приветствуется, – сурово произнес андроид, свернув макет и убрав планшет в сторону. Его место заняла свернутая карта, в которых я всегда была полным профаном. – Я могу вывезти тебя прямиком на мотоцикле, но тогда возникнет ряд вопросов, и не только ко мне. Возможно, придется даже пообщаться с нашими лидерами, а мне бы совсем не хотелось лишней огласки.       В голове тут же выстроилась картинка, где несколько лидеров революции сидят за трибунами судей, смотря на меня сверху вниз. И я, стоящая напротив и дрожащая от страха. Маленький человечек, который уже не будет способен решать, жить ему или умереть. От воображения повеяло могильным холодком, и меня передернуло. Я откинула от себя дурные мысли, хмуро взяв протянутую мне карту.       – Я плохо разбираюсь в картах... – голос выдал мою потерянность, но Ричард на нее практически не среагировал.       – Ничего сложного. Главное – выйти на трассу и определить, где запад и восток. Надеюсь, с этим у тебя проблем не будет?       От такого вопроса внезапно почувствовала себя тупой. Это была не насмешка, но легкий укор, подкрепленный пристальным взглядом, мол, «я и так весь путь за тебя придумал, а ты еще выпендриваешься». Мне резко захотелось заткнуться, что я и сделала, опустив взгляд и прижав карту к себе. Ричард, не получив ответа, молча подхватил растолстевшую сумку с боеприпасами и вышел из дома. Оставаться здесь одной, после убийства отца, совсем не хотелось. Я быстро, практически панически выскочила следом на улицу, растеряно смотря на то, как девиант готовится к отъезду. Вскоре он покинет город, я останусь здесь одна, и вся дальнейшая история будет зависеть только от меня самой. Это пугало. Вообще остаться без общества Девятого внезапно стало страшно и как-то противоестественно.       – У тебя десять минут на сборы и на то, чтобы отправиться на причал, – андроид даже не смотрел на меня, уже водрузившись на байк. Мне панически хотелось задержать его, оттянув время отбытия. – Через тридцать минут я отправлю сюда группу зачистки и лучше бы тебе здесь уже не оставаться…       – Я не умею водить катер! – резко выпалила я, порадовавшись открывшемуся факту. Девиант, застыв, поднял на меня взгляд.       – Значит, придется научиться.       Короткий ответ, вернувший мне предпаническое состояние. Тяжело дыша, как перепуганный кролик, я жалобно наблюдала на то, как девиант заводит мотоцикл, как надевает перчатки и готовится к отбытию. Его костюм изрядно потрепался за все это время, верхняя часть давно отпорота и выброшена. Та футболка, которая была отдана андроиду, уже успела в чем-то испачкаться. Я хваталась взглядом за каждое пятнышко, за любую деталь в образе Ричарда, лишь бы запомнить его. Не хотелось его отпускать. Тревога съедала меня изнутри.       – А если я заблужусь… или ты не придешь.       Ричард вновь посмотрел на меня, на сей раз в его глазах читалось понимание и сожаление. Я так старательно пыталась увидеть в них желание остаться, что все же смогла отыскать чувство в его взгляде, однако Ричард был непреклонен. Он некоторое время помолчал и, глядя мне в глаза, спокойно произнес:       – Я найду тебя. Обещаю.       Его словам хотелось верить и даже больше: я сделала пару шагов вперед, когда девиант, больше ничего не сказав, выехал на улицу. Через минуту звук мотора его мотоцикла остался лишь в моем воображении. Я перепугано осталась стоять одна, во дворе своего прибежища, прижимать карту к груди и тоскливо смотреть вслед Девятому. Неделю назад я мчалась по улицам подальше от него, как от вестника смерти. Теперь мне отчаянно хочется увидеть его снова, хоть за сотню метров, хоть один глазком! Хоть на минуточку испытав чувство безопасности. Но времени грезить не было, и я, ненароком бросив взгляд на лежащий у соседнего двора розовый велосипед, хмуро отправилась в дом. В нем стало еще грустнее.       Мне было дано десять минут, и я спешила, как могла, собирая самые необходимые вещи: вода, фонарик, карта, еда – все шло в рюкзак. Единственное, с чем было напряжно на первом этаже – с бинтами и кремом для распухшей ноги, что находились в моей комнате, рядом с комнатой отца. Как же жутко туда не хотелось подниматься… прошло не меньше половины минуты прежде, чем я смогла сдвинуться с места, стоя все это время напротив лестницы. Там, наверху пахло смертью, и если в больнице на работе этот запах мне был привычен, то здесь он пугал до ужаса. Но мне следовало преодолеть себя, что я и сделала, поднявшись быстро, насколько это было возможно с вывихом. Все необходимое судорожно отправилось в рюкзак, я уже была на пути вниз, как вдруг что-то внутри заставило остановиться, обернуться в сторону отцовской двери.       Надо же… в последний год больше всего на свете я боялась оставить его здесь одного. Боялась, что на очередной вылазке что-то случится и отец будет тихо умирать без моей помощи. Я боялась, что стану неблагодарной дочерью, что брошу родителя, когда ему так нужна моя поддержка. И когда наступил момент прощания и подача кислорода прекратилась, отца не стало меньше, чем за минуту. Столько стараний ради того, где уже нет жизни…       – Прощай, пап, – тихо прошептала я, слабо улыбнувшись сквозь проступившие слезы. Больше меня здесь ничего не держало. Пора было отправляться в путь.       Ехать на велосипеде с распухшей и побаливающей ногой было сложно, но возможно. Первые десять минут по моим щекам безостановочно текли слезы, несмотря на то, что плакать мне как такой и не хотелось. Путь предстоял недолгий, максимум двадцать минут, но все это время я прислушивалась к каждому шороху, напряженно присматривалась к поворотам и улицам. Мозг отчетливо помнил, что Девятый вычистил город с особым пристрастием, но внутренний перепуганный зверек все равно требовал быть аккуратной. Только добравшись до причала, я почувствовала себя действительно свободной от опасности. Погода стояла солнечная, ветра не предвиделось, а значит, добраться до того берега было проще простого. Единственное, что мне останется – завести катер и на свой страх и риск пересечь реку. Стоит ли говорить, что я достаточно сильно боюсь воду и достаточно плохо умею плавать?..       Я действовала быстро, насколько это было возможно – отыскала пятый причал и единственный около него катер, отвязала швартовой трос, не без усилий закинула велосипед, болезненно шикая от сильной боли в ноге. Ключи оказались на полу у сиденья, мотор тихо заурчал. Мне было не просто волнительно, мне было страшно, глядя на водную гладь умиротворенной реки. Но один взгляд на оставшийся за спиной город придал сил. Я больше не могу здесь оставаться, и как бы мне не хотелось развернуться и отправиться обратно в дом – меня здесь больше ничего и никто не держит.       На глаза снова набежали слезы, которые я быстро смахнула и вернулась к катеру. Разобраться в его управлении оказалось несложно – все, что было для водителя, это рычаг и рулевое колесо, так что я достаточно быстро, хоть и с третьей попытки, отправилась вдоль по реке, молясь добраться до того берега.       

Двенадцать часов спустя

      Время близилось к полуночи. Стены заправки едва освещались оставленным в углу слабым фонариком. По логике безопасности мне бы сидеть в полной темноте и не отсвечивать, но страх незнакомых стен и полного одиночества на совершенно незнакомой территории пересилил разум. В рюкзаке все еще были припасы воды и еды, которые я старалась не трогать, но, по правде говоря, мне и не хотелось есть. Все мысли были заняты вопросами «а вдруг» и «а если», и избавиться от них было просто невозможно.       Прошло столько времени, столько часов, а его все нет. Я успела исследовать все уголки заправки, отыскать мертвую мышь в выключенном холодильнике для фаст-фуда и изучить все бумажные записи выдачи бензина. Удивилась тому, что кто-то вообще еще ведет такие журналы. Облазила все полки в поисках чего-то съестного или иного полезного, но весь магазин оказался пустым. С приближением темноты обустроила себе небольшой ночлег на сиденьях для посетителей, подложив прихваченную куртку и рюкзак в качестве подушки. И ждала. Долго ждала, устроившись на импровизированной кровати сбоку от входа. Долго смотрела в темноту, где едва различны силуэты из-за слабого фонарика. Ждала, свернувшись колачиком и молясь, чтобы до утра в проходе появился знакомый мне силуэт. Ждала, с каждым часом теряя надежду. В голове вертятся его слова и обещания найти, но как сложно найти надежду, когда ты один на чужой, опасной тебе территории.       Время неумолимо шло вперед, тянулось, растягивалось. Вот-вот должно было пробить полночь, но сна ни в одном глазу. Чем дольше я смотрела в темноту, тем меньше различала обстановку: те очертания, что были заметны поначалу, теперь едва различимы, путаются между собой и сливаются в одно целое. В давящей тишине стен рождается множество мыслей, всплывают воспоминания: животный страх от первой встречи, обжигающая ярость от попытки отключить отца от аппарата, первое доверие от протянутой руки помощи… первое желание быть всегда рядом, как гарантия безопасности. И первое плотное и жаркое прикосновение, отдающееся пульсациями во всем теле. Наутро после случившегося мне, как ни странно, даже не было стыдно: голова была занята папой, что вот-вот навсегда покинет мир, и смотреть Ричарду в глаза мне казалось чем-то естественным. Словно все, что случилось вчера и все, что происходило до этого, было правильным, было нормальным. Знаю, я буду очень скучать, когда наконец окажусь в мире людей, навсегда оторванной от его общества. Если, конечно, он еще появится в моей жизни, найдя в этой маленькой одинокой заправке.       В конце концов, усталость взяла свое. Сон медленно выкрал мое сознание, налив веки сильной тяжестью. Мне ничего не снилось, по крайней мере, я ничего не помню. Но помню, как почувствовала, будто падаю во сне и резко дернулась, обнаружив, что едва не скатилась с сидушек. В округе все так же царила тишина, но это оказалось иллюзией. Уже через пару секунд я услышала некоторый шум – чьи-то шаги, идущие к заправке. За окном все так же стояла темень, никакого света от фар. И хоть меня это должно было удивить, я замерла даже в сердце, таращась в едва видный в сумраке проход.       Кто-то вошел в здание. Кто-то высокий, одетый в темное. Этот кто-то остановился, медленно оглянулся и, повернув голову ко мне, застыл. Я чувствовала на себе его взгляд, ощутила как волнение прокатывается по телу, гоняя свору мурашек. Он смотрел молча, пристально, и вскоре вышел прямо на свет фонарика, держа руки в карманах черного пальто.       Он не улыбался. Вместо него слабо улыбалась я.