Солнце

Солнце — одно, а шагает по всем городам.
 Солнце — мое. Я его никому не отдам. Ни на час, ни на луч, ни на взгляд. — Никому. Никогда! 
Пусть погибают в бессменной ночи города! В руки возьму!— Чтоб не смело вертеться в кругу!
 Пусть себе руки, и губы, и сердце сожгу! В вечную ночь пропадет,— погонюсь по следам… 
Солнце мое! Я тебя никому не отдам! М. Цветаева Кто-то неожиданно закрыл Володе глаза руками и за спиной раздался знакомый звонкий смех. Ну, конечно… снова пришел. Как и всегда. Не зря он ждал. Поцелуй в шею. Знакомый любимый запах, тепло щеки… юрино тепло. И вдруг включили солнце. Володя обернулся и улыбнулся, за его спиной стоял… — Юрочка…солнце… Володя сидел на скрипучей старой карусели с тетрадкой в руках, кругом раскинулось бело-желтое поле одуванчиков, пушинки летали в воздухе и так и норовили попасть в рот и в нос. Юрка чихнул. Володя расхохотался, впрочем не слишком громко: весь лагерь спал. Если забыться, то вообще могло показаться, что они в нем одни. — Товарищ вожатый, пока тихий час…пойдем в кинозал, там прохладнее… и я давно хотел показать тебе там одно тайное место, — заговорщицки проговорил Юрка, подмигивая. — Ну, Юрка! — засмеялся Володя, — ты все тайные места в Ласточке знаешь. И вдруг его накрыло волной какого-то небывалого счастья, будто картинка застыла на миг… хотелось врезать ее в память, на внутреннюю сторону век: Юра, стоит среди одуванчиков, залитый солнечным светом, смешно чешет нос, загорелый, румяный, с растрепанными жесткими вихрами. Все ноги в комариных укусах, а на коленке — новая ссадина, и когда успел? — Ну чего ты застыл! — дернул его Юрка за рукав, — времени мало, идем же! Чувствуя себя соучастником преступления, Володя, озираясь по сторонам, пошел вслед за Юркой. Из солнечного света они шагнули в прохладу и полумрак. В нос ударил особый, чуть пыльный запах кинозала, старых кожаных кресел, деревянных крашеных полов. Косые солнечные лучи из окон под потолком падают на крышку фортепиано. Юрка поднялся на сцену, походя ласково провел рукой по полированному дереву и устремился за кулисы. Володя, ничего не спрашивая, бесшумно двигался за ним. — Вот! — Шепотом сказал Юрка, указывая на неприметную дверцу за сценой, — это старая костюмерная. Склад всякой старой хрен…. — поймав укоризненный взгляд Володи, он поправился, — всякой ерунды. Юрка дернул дверь и со скрипом она открылась. В комнатке было даже уютно: стояла пара старых столов и стульев, на полу валялись какие-то бумаги, на вешалке висели старые выгоревшие костюмы. «Странное местечко», — мелькнуло у Володи в голове, — «будто заброшенное, но почему руководство не следит? Пожарная безопасность и все такое…» Однако Юрка прервал его размышления. Едва дверь за ними захлопнулась, он с юным пылом кинулся к Володе на шею, начал покрывать поцелуями его лицо, жадно прильнул к губам. В этот раз Володя не сопротивлялся. Он уже смирился с тем, что монстр внутри него не успокоится, пока не получит своего. Юркина рука скользнула под ткань рубашки, тонкие пальцы пробежались по дрожащей коже живота… Володя захлебнулся воздухом и только рвано выдохнул ему в ушко: — Юрочка… как хорошо, что ты пришел… — Володя… я так скучал! Когда все закончилось, они вдвоем, тяжело дыша, повалились на какой-то старый занавес, сложенный тут же в углу. Юрка молчал, глядя на него чуть печально своими большими карими глазами. Провел рукой по щеке. — Володя, Володя… что же ты делаешь со своей жизнью? Зачем позволяешь ему это? — теперь нежная рука прошлась по исполосованной спине, не причиняя боли, а будто исцеляя, — Зачем тебе это все? Оставайся лучше тут, со мной! И сценарий еще не дописан… и столько мест, где мы еще не были… навсегда оставайся, Володя, ведь ты сейчас счастлив? Здесь, а не там? — Юрочка… я… я не могу, — сдавленно прошептал Володя, — понимаешь, мать… Юркино лицо сразу будто стерлось, потускнело, уголки губ опустились. Володя оглянулся вокруг… все стало рушится, ветшать, карусель покрылась ржавчиной и перекосилась, от пианино, по которому когда-то порхали любимые пальцы, остались одни доски и кучка разбросанных клавиш, занавес обветшал, отсырел и висел над сценой серой тряпкой… всюду был тлен и разруха… флагшток одиноко и бессмысленно торчал над развалинами «Ласточки». Вместо свежего аромата яблок и сирени повеяло сыростью и гнилью. И тут как будто стекло разбилось. Звук был пронзительным и странным, вездесущим. Володя открыл глаза и понял, что звонит будильник. Он зачем-то провел рукой рядом — никого не было. И уже не будет — он понял это с ужасающей ясностью. Света, Игорь — все это было лишь эрзацем того, настоящего, что теперь осталось лишь в прошлом, да приходило в его болезненно-сладких и пугающе реалистичных снах, из которых мучительно не хотелось возвращаться в реальность. Одиночество. И виноват в этом только он сам. Володя понял это сейчас со всей очевидностью. Предал, оттолкнул, побоялся испортить «будущее» и себе, и ему. Он теперь казался себе жалким — тридцативосьмилетний дурак каждый год ходит закапывать под дерево никому не нужные бумажки. Ведь если человек нужен — его найдут, правда? Конечно, настоящий Юрий Конев давно и думать забыл про какого-то вожатого из «Ласточки», где отдыхал двадцать лет назад. Зато у него есть Юрка из сна … тот, кто любит и понимает. «Оставайся тут, со мной!» — вновь прозвучали в голове его слова. Зачем возвращаться в реальность, где Юры нет и уже никогда не будет? Лучше и правда остаться навсегда там, на одуванчиковой поляне, вечно сидеть на скрипучей старой карусели, правя бесконечный сценарий к спектаклю, который никогда не состоится, потому что эта смена не закончится. Смотреть в большие смеющиеся карие глаза и хохоча выплевывать изо рта пушинки одуванчика. Володя пошарил рукой на тумбочке - там лежали таблетки, которые дал ему Игорь. Тяжелая артиллерия, когда другие снотворные не действуют. Отсыпал себе парочку, потом добавил еще и еще, наконец высыпал в ладонь их все. Проглотил горсть залпом, запил водой из стакана. Откинул голову на подушку, медленно погружаясь в вязкий сон, из которого не было выхода, в ушах все громче и громче шумело, зашипели радиопомехи и среди них из радиоприемника полилась забытая, любимая мелодия… «Колыбельная»…. Все снова было хорошо, ветки ивы качались над головой и большая загорелая рука с изящными музыкальными пальцами несмело очерчивала круги на его коже. *** Володя уже не слышал телефонного звонка, который раздался через пару часов. Рингтон гулко разносился в недрах Володиного дома. Там, у ивы, кутаясь в щегольский бирюзовый шарф, в перепачканном землей светлом плаще, настоящий Юра ждал его ответа с измятыми письмами в дрожащих руках.