Are You Here Looking for Love? / Ты в поисках любви?

ОДИН Энид не привыкать к косым взглядам или скрытым оскорблениям. Она оборотень, который не может менять свой облик, так что, конечно, каждый хотел ткнуть её нос в этот факт. Но это никак не облегчает боль. Больно, когда её стая отказывается разговаривать с ней или когда они называют ее человеком. Они насмехаются, дразнят и толкают. Полнолуния - самое худшее, но в то же время и самое легкое время. Луна влияет на нее точно так же, как и на остальных членов ее стаи. Ее тошнит, она слишком чувствительна и раздражительна, из-за чего чувствует сближение со стаей. Энид приходит на занятия утром перед полнолунием, и другие оборотни выглядят так же дерьмово, как и она, и она не единственная, кто засыпает посреди лекции. Но между ними всё ещё дистанция, целая пропасть. И какие бы дружеские отношения не выстраивались между ней и стаей во время полнолуния, они рушатся на следующий день. Когда она единственная, кто приходит на занятия без клыков; единственная, кто не линяет на пол. Единственная, кто пришёл в норму. “И ты называешь себя оборотнем.” Она слышала это тысячи раз. От родителей, братьев и сестер, тетей и дядей, бабушки и дедушки. Но когда за этими словами сразу следует резкий удар в плечо, Энид решает, что с неё хватит. Она разворачивается на каблуках и толкает одного из членов своей стаи, повалив его на землю. – Черт возьми! – он бьет ее коленом в живот, и Энид скатывается с него, кашляя в траву. Он запрыгивает на нее, и они борются; ее локоть упирается ему в шею сбоку, а его рука крепко сжимает ее запястье. – Эй! Его вес больше не давит на неё, и внезапно её поднимают на ноги. Ксавье толкает её обидчика по стае и тот улетает на другой конец двора, а Йоко стоит за спиной Энид. – Ты в порядке, Синклер? – спрашивает Йоко. Она высвобождается из объятий друга и вращает плечами. Ее ребра болят в том месте, куда ее ударили, и ее эго задето, но в остальном с ней все в порядке, и она говорит об этом Йоко. – Уверена? –Да, – Энид пересекает двор и врывается в свою комнату. Уэнсдей сидит за своим столом с Вещью, вдвоем работают над последней главой криминального романа Уэнсдей. Энид хлопает дверью и плюхается на кровать, пряча лицо под подушкой. – Что происходит? – спрашивает Уэнсдей. – Не то чтобы мне это не нравилось, но... – Я не в настроении для твоих колкостей, Уэнсдей. – Наконец-то. Энид слышит, как Вещь что-то говорит Уэнсдей, попеременно печатая и отстукивая азбуку Морзе. – Кто это был? – Уэнсдей... – Кто. Это. Был? Энид поднимает голову и перекатывается на спину, глядя на свою соседку по комнате. – Всё в порядке.. – Тогда мне просто придется пытать их всех. – решает Уэнсдей. – Вещь, ты хочешь помочь? Он выстукивает знакомое сочетание. Да. – Хорошо. Тогда пошли. – Уэнсдей, не надо... – Никто не связывается с Аддамсами, кроме других Аддамсов. – Но я не...– Энид замолкает под пристальным взглядом Уэнсдей. – Я вернусь поздно. Не жди меня. ДВА Энид никогда не возвращается домой на осенние каникулы, да и вообще на любые каникулы, если уж на то пошло. Она живет в Неверморе круглый год, за исключением лета, когда директор почти полностью покрывает кампус серебром, только чтобы заставить ее уехать. Но Уэнсдей часто уезжает домой. Почти каждый раз, когда выпадают трехдневные выходные, она собирает сумку и садится в машину, и Энид остается одна. Эти выходные не исключение. Четверг, у Уэнсдей на кровати лежит сумка, в которую она упаковывает кинжалы, мышьяк и кое-какую одежду. – Едешь домой на выходные? – Энид переворачивается на бок и наблюдает. Уэнсдей кивает, затем подаёт знак Вещи, которая пробегает по полу и бросает конверт на колени Энид. – Ты тоже. – Я сомневаюсь в этом. – Усмехается она, беря черный конверт и любуясь восковой печатью на обороте. – Мои родители... – Мои родители пригласили тебя, – заканчивает за неё Уэнсдей. – Они хотят встретиться с тобой – Я познакомилась с ними в начале этого года. – Ты хочешь остаться здесь на выходные? – Не совсем? – Тогда собери сумку. Мы отправляемся на рассвете. Отправление на рассвете, как потом поняла Энид, было вполне буквальным. Солнце едва поднялось над горизонтом, когда Уэнсдей затолкала ее в машину перед школой. Дворецкий Аддамсов, Лурч, был единственным в машине, и Вещь нетерпеливо подбежала к приборной панели автомобиля, чтобы взволнованно жестикулировать ему. – С кем предстоит встретиться? – Мои родители, мой брат–демон... – В плане, настоящий демон? – Мы не уверены. И мой дядя Фестер. – И это все? – Если только не будет похорон. Энид не знает, как на это реагировать, но она решает, что Пагсли не демон. Он добрый и больший любитель обниматься, чем его старшая сестра. И когда миссис Аддамс объявляет, что им нужно больше бархатцев для Дня мёртвых, он немедленно вызывается добровольцем, и Энид присоединилась. – Так, вы получается красите бархатцы? – спрашивает Энид, следуя за Пагсли по улицам маленького города рядом с особняком Аддамс. Он хмурится. – Зачем нам это делать. – Потому что они не черные. Хмурый взгляд Пагсли смягчается, и он качает головой. – День мёртвых - исключение. Это не мрачный праздник, даже для нас. – Но как насчет Уэнсдей? Разве у нее нет аллергии на цвета? – С ней все в порядке, - пожимает плечами Пагсли. – О! Давай, сюда зайдем! Это лучшее место для покупки бархатцев. Папа может научить тебя готовить Пан–дель-Муэрто, и... – Зачем ты мне все это рассказываешь? – Энид не хочет прерывать и быстро отступает. – Не то чтобы я не люблю учиться, но... Пагсли делает паузу, его рука лежит на дверной ручки цветочного магазина. – Тебе нравится Уэнсдей, не так ли? – Да. – Энид останавливается, ее щеки заливает теплом. – Я имею в виду, не так. В плане, она мне нравится, но не как... нравится она, но я... Пагсли ухмыляется ей и распахивает дверь. – Если ты собираешься стать Аддамс, ты должна узнать, где что находится — в том числе, где взять лучшие бархатцы. Энид не знает, как на это реагировать, но позволяет Пагсли схватить ее за запястье и затащить в маленький магазинчик. Он показывает ей, как проверять цветы и сколько их нужно, и как нести их так, чтобы цветы не сломались по пути в особняк. И к тому времени, как Энид и Уэнсдей снова садятся в машину Аддамсов, чтобы вернуться в Невермор в конце выходных, Пагсли привязался к ней. И ей это нравится. ТРИ День семьи. Абсолютно худший день за весь год — честно говоря, Энид предпочла бы дважды сдать экзамены, чем иметь дело с этим. Потому что День семьи означает, что ее родители приедут в Невермор и испортят единственное место, где у нее было хотя бы малейшее подобие комфорта и личных достижений. — Энид. Помяни дьявола. — πολυαγαπημένος. (“Дорогая”) Ее родители. Энид делает глубокий вдох и медленно поворачивается. — Γεια σας, μητέρα. πατέρας. (“Здравствуй, мама. Отец”.) — Как учёба? — спрашивает ее отец, бросая взгляд на часы на запястье. — Хорошо. — Просто хорошо? — ее мать усмехается. — Мы приехали сюда ради "Хорошо". Я не могу тебе поверить, Энид. — Я имею в виду, что всё хорошо. — Энид спешит исправиться. — У меня одни пятёрки и, вроде, идеальная посещаемость и... — Τα μαλλιά σας είναι ακόμα βαμμένα. — перебивает миссис Синклер, хватая Энид за волосы. — γιατί επιμένετε να συμπεριφέρεστε έτσι. — (“Твои волосы все еще окрашены. Почему ты настаиваешь на подобном поведении?”) Энид крепко сжимает руки за спиной. — Потому что мне это нравится, мама. — "Потому что тебе это нравится". Честно, Энид, δεν είχαμε ποτέ αυτά τα θέματα με τον αδελφό σου. γιατί δεν μπορείτε να είστε περισσότερο σαν τον ΧΆγκαν; (“У нас никогда не было таких проблем с твоим братом. Почему ты не можешь быть больше похожим на Хагана?”) — Хватит, Сабра. — прерывает отец Энид, кладя руку на плечо своей жены— То, что Энид решит делать со своими волосами, нас не касается. Энид напрягается. — Не сейчас, когда у нас есть более серьезные проблемы, о которых нужно беспокоиться. — он снова обращает свое внимание на Энид, чьи глаза тут же опускаются в пол. — Есть ли какой-нибудь прогресс? — Нет. Λυπάμαι, πατέρα. — (“Прости, отец.”) Он закатывает глаза и усмехается. — И подумать только, мы тратим все эти деньги на обучение ради ничего. Образование стоит недешево, Энид. — Я... — О, Энид! — все трое Синклеров поднимают глаза, когда Мортиша Аддамс направляется к ним. — Вот ты где. — Миссис Аддамс. — вежливо приветствует ее Энид, по ее лицу скользит хорошо отработанная улыбка. — Здравствуйте. Как проходит семейный день? — О, просто потрясающе. Уэнсдей показала нам, что вы двое создали на химии. Весьма впечатляюще. — Спасибо вам, миссис Аддамс. — Энид бросает взгляд на своих родителей. — Это мои родители. Мама, папа, это миссис Аддамс. — Сабра. — представляется ее мать. — Джанс. — следует за ней отец. — Приятно познакомиться. Мортиша задумывается. — Не возражаете, если я позаимствую Энид на минутку? У нас с мужем Гомесом есть несколько идей для её с Уэнсдей комнаты. — Конечно. — кивает отец Энид. — Энид, мы будем ждать тебя в библиотеке, когда ты закончишь с Аддамсами. Δεν τελειώσαμε μαζί σας. ("Мы с тобой еще не закончили.") Энид кивает. — Конечно, отец. Мортиша уводит ее, лишь ненадолго задержавшись перед дверью Уэнсдей и Энид. — Не слушай их, cariño. Теперь ты Аддамс; мы не позволим им так с тобой разговаривать. И Энид хочется плакать. ЧЕТЫРЕ По мере того как Энид и Уэнсдей становятся ближе — особенно после того, как они начинают встречаться, — Энид проводит больше времени с Аддамсами. Ее родители до сих пор не знают, и Энид намерена держать их в неведении как можно дольше. Конечно, они могут и не выгнать ее за то, что ей понравилась девушка, но они, черт возьми, выгонят ее за то, что она не оборотень. Особенно не оборотень из семейки Аддамсов. Но Энид она нравится, по-настоящему нравится, и Гомес и Мортиша более чем счастливы видеть её у себя дома на каникулах Кроме того, у Аддамсов есть фехтовальные маты и мечи с красиво оформленными рукоятками вместо прочных, гладких, на которых настаивают ее собственные родители. Помещение также пустует большую часть дня, так как Аддамсы, как правило, используют весь свой дом для фехтования и фехтования на мечах, поэтому Энид получает его в свое распоряжение. Она может изучить французские захваты и различные пистолетные рукоятки, а также различные навыки. — Ты довольно хороша. Энид подпрыгивает, поворачивается и обнаруживает, что Гомес наблюдает за ней из дверного проема. — Извините, я... — Почему ты извиняешься? — он входит в комнату, проходит остаток пути и подходит к стойке с клинками. — Ты искусная фехтовальщица. — Я не могу научиться этому приёму.. — Вижу. — напевает Гомес. — Могу я предложить свою помощь? — Пожалуйста. Гомес выбирает свой меч и присоединяется к Энид на ковре, показывая ей стойку и движения. Она повторяет это за ним. — Ты должна расслабиться. — Что? — Ты слишком напряжена, вот что тебя останавливает. Энид хмурится. — Это бой на мечах. — Это плавность. — мягко поправляет Гомес, подходя к ней. — Думай об этом как о танце. Твой клинок - это продолжение тебя самой. Вот, дай мне меч. Она протягивает ему свой клинок. — Встряхни свою руку. Она встряхивает. — Закрой глаза. Энид подчиняется. — Теперь я положу рукоятку в твою руку. Не сжимай её — инструктирует Гомес. — Просто дай ей прижиться в твоей руке, почувствуй текстуру рукояти и позволь ей стать частью тебя. Энид чувствует, как рукоятка прижимается к ее руке, и сжимает ее пальцами. — Не сжимай, просто расслабься. И, когда будешь готова, попробуй еще раз. Энид делает вдох и открывает глаза. Она сгибает колени и успешно осваивает навык. — Да! Энид подпрыгивает. — Так держать! — Гомес стоит рядом с ней, тепло хлопая ее по плечу. — У тебя получилось! Продолжай тренироваться, и вскоре будешь фехтовать совсем как Аддамс! Энид лучезарно улыбается ему. ПЯТЬ Со временем количество убийств только увеличивалось. Чем ближе они подходили к раскрытию правды, тем больше людей умирало. И Уэнсдей винила себя. Она никогда не говорила этого прямо, но от Энид ничего не скроешь. Она видела это по тому, как сжималась челюсть Уэнсдей всякий раз, когда объявляли о новой жертве, или по тому, как у нее перехватывало дыхание, когда она видела мемориалы, появляющиеся вокруг кампуса. Энид каждый раз говорила ей “Это не твоя вина”, но Уэнсдей никогда ей не верила. Крик Уэнсдей будит ее посреди ночи. Энид немедленно вскакивает, пересекает их комнату в общежитии и запрыгивает на кровать Уэнсдей. — Уэнсдей! Эй, Уилла, ты в порядке. Проснись, ну же, пожалуйста, Уилла, проснись. Уэнсдей вздрагивает от прикосновения Энид, закрывая голову руками. — Нет, нет, нет... — Уилла, эй. — Энид пододвигается ближе, обнимает Уэнсдей и сажает ее себе на колени. — Все в порядке. Ты в порядке, ты в безопасности. Давай, открой глаза. — Вещь рассказала ей о видениях, но Уэнсдей сказала, что Энид была единственной, с кем их не было. Как она надеялась, что ничего не изменилось с тех пор. — Это я, Уэнсдей, это Энид. Ты в безопасности. Ты в безопасности. Ты в порядке. Пожалуйста, дыши со мной, хорошо? Уэнсдей замирает. — Уилла? Эй, что с тобой? — Э-Энид? — О, слава Богу. Да, это я, э-э, soy yo. — у нее ужасный акцент, но испанский прорывается сквозь то, что затуманило мозг Уэнсдей. Она обнимает Энид за талию и зарывается лицом в ее пижамную рубашку. — Энид... я... я не могла.. тебя.. спасти... Энид крепче обнимает Уэнсдей и нежно целует её в макушку. — Я здесь, Уилла. Я рядом. Я в порядке, ты в порядке. — Но они... они поймали тебя... убийца.. Энид напевает. — Мы найдём их, Уэнсдей. — Что, если... — Никаких ”что, если", — останавливает ее Энид. — Мы найдем их и остановим их. Мы справимся с этим. Уэнсдей прижимается ближе к Энид и прячет лицо в изгибе ее шеи. — А потом я заставлю их пожалеть о том, что могло причинить тебе боль. — продолжает она. — Я собираюсь убить их! Или... или оторвать им пальцы! Убить их электрическим током! Похоронить их заживо! Уэнсдей слегка смеется, и сердце Энид трепещет. — Кажется твой характер заразен, Уилла. — Отлично. Ты говоришь как Аддамс. Возможно, это один из лучших комплиментов, которые получила Энид. + ОДИН Годы спустя Энид стоит перед зеркалом, в миллионный раз поправляя свое платье. — Ты прекрасно выглядишь. Она крутится. — Я не могу выглядеть просто прекрасно, мне нужно выглядеть идеально. Йоко закатывает глаза. — Уэнсдей буквально думает, что ты выглядишь идеально во всем. С тобой все будет в порядке. — Но вся ее семья здесь. Что, если я им не понравлюсь? Йоко встает и подходит к Энид. — Когда ты кому-нибудь не нравилась? — Я не понравилась Уэнсдей. — И смотри куда это привело. — За это я благодарна — Энид. — Йоко поворачивает Энид к себе. — Вы с Уэнсдей планировали сегодняшний день целый год. Все будет хорошо. — Но что, если, например.. — Никаких "что если", хорошо? Сделай вдох. Энид втягивает кислород в легкие, медленно выдыхая. — У тебя всё получится. — У меня всё получится. Энид входит первой, идёт к алтарю на кладбище, букеты черных цветов с единственной красной розой в центре располагаются на краю каждого ряда сидений. Мортиша стоит под аркой, на ее лице нежная улыбка. — Привет, милая. — Привет, Мортиша. — Ты выглядишь неотразимо. Энид чувствует, как узел тревоги в ее животе ослабевает. — Спасибо. Оркестр начинает играть, и взгляд Энид останавливается на конце прохода. Вот она. И она... прекрасна. — О мой… Бог... Струящееся черное платье, красивая черная вуаль; черный букет в ее руках. Гомес помогает ей взобраться к алтарю, и Энид тянется к рукам Уэнсдей. — Ты… вау... — это все, что Энид смогла выдавить из себя. — Ты… вау. Уэнсдей улыбается ей. — Ты тоже. Церемонию ведет Мортиша, и “я согласна” даётся Энид невероятно легко.. — Теперь ты можешь поцеловать свою невесту. Энид обхватывает ладонями лицо Уэнсдей и притягивает ее ближе. — Привет, миссис Аддамс. — буквально напевает Уэнсдей, когда они отстраняются, прижимаясь лбом к лбу Энид. Энид радостно напевает. — Привет. Они проводят остаток ночи, танцуя, веселясь и поедая пан-дульсе, тамале и любую другую еду под солнцем. Это лучшая ночь в жизни Энид, и она заканчивается тем, что они вдвоем оказываются в постели, Уэнсдей спит рядом с Энид, положив голову ей на плечо. Она смотрит вниз на свою спящую невесту — нет, на свою спящую жену — и шепчет: — Энид Аддамс. Это кажется правильным, и она думает, что это звучит намного приятнее, чем Энид Синклер.