Who Is They

Он чувствует… Злость? Нет. Её присутствие обычно совершенно иное. Каина закуривает, вальяжно усаживаясь на диван, и улыбается сладко и хищно, будто бы облизываясь, оппоненту напротив. Кай стискивает зубы. Это ярость?.. Чёрт, нет, это что-то совершенно другое. — Реконструктор. — Да, леди, — он отзывается мгновенно, слегка кланяясь, хоть в положении за её плечом и спинкой дивана это необязательно. — Ты уже успел вымыть свои белые ручки? Чисаки давится её ехидством, но послушно глотает всё, что Цуцуми подаёт. Это стало чем-то вроде привычки за годы службы при доме её семьи. Он был ещё маленьким, когда отец, потомственный дворецкий и почётный член семьи Цуцуми, скончался. Пришлось несладко, но Кай выстоял и до своего первого десятка практически в совершенстве овладел искусством потомственного служения. А потом в дом привели её. Его возраста девочку, с волосами цвета увядающей сирени, вздорным нравом и задиристым характером. Чисаки приставили к юной Леди, подорвав все надежды на стабильность: распорядок дня, привычки, манера обращения и даже комната! всё в один миг переменилось, вновь, как в тот самый первый день службы, став волнами раскачиваться под ногами Кая, когда как он словно пытался удержать серебряный поднос с посудой на голове. На этот раз «первое время» прошло не то, что не сладко, а скорее горько и кисло: Каина подгаживала ему, как могла, не скупясь на фантазию, не боясь замарать об чертового слугу ручки. Хоть и, стоит отметить, что род Чисаки состоял далеко не из обычных слуг, о которых можно вытереть ноги! Дворецкие его семьи стояли века по правую руку Глав Цуцуми, разрешая их конфликты как с обществом, так и с самими собой; выполняя всю грязную работу как бытовую, так и в делах бизнеса. Возможно, вскоре Каина это поняла, ведь в какой-то момент их общение стало вполне дружелюбным: она сама подталкивала его на работу сообща, а иной раз и подбивала на простые детские шалости. Между ними оказалось много общего и, будучи подростками, они даже перешли за границу делового партнёрства слуги и хозяина, буквально взявшись за руки и зашагав по дну океана преступности верными друзьями. Они росли вместе и стали друг другу семьёй, когда из родной семьи никого не осталось. Но ещё каких-то полдесятка лет и Каина перестала быть задорной девчушкой, дерзкой девушкой — Каиной Цуцуми. Её детский возмущённый лепет превратился в строгость и непоколебимость. А взгляд, что выдавал все эмоции, охладел, покрывшись непробиваемым льдом. Так выросла Леди Наган и осела на дно Каина Цуцуми. Так Чисаки вновь стал лишь верным слугой, оставив позади роль верного друга. Ранее маленькая, но гордая, рыбка, теперь поднималась из тины кровожадной и беспощадной акулой, даже изредка бросаясь к берегу, лишь смеха ради. Наган научилась зловеще смеяться, привыкла к запаху крови и перестала быть уязвимой. Но для Кая не были загадкой её слабые места, одним из которых для Наган очень быстро стал он сам. Чисаки часто замечает её недоверие к себе, однако старается оставаться старым-добрым, верным, слугой, что ради своего хозяина пройдёт за двоих и огонь, и воду. Цуцуми быстро учится. И вновь в какой-то момент она это поняла. Теперь для Каины — забава принуждать Кая к грязным поступкам, а шутка про белые перчатки-белые ручки, что Каю было так мерзко пачкать всякий раз, теперь преследовала его на постоянной основе, как и кличка «Реконструктор», ведь: — Каждая твоя жертва выстраивает наши доверительные отношения заново, Кай. Это было словно бы насмешкой и издевательством над гордым родом Чисаки, коих клан услужников, который на сегодняшний день он замыкал, испытывал на себе лишь в первые дни существования: когда род Цуцуми только начал осознавать, кто является их верными слугами. Кай стискивал зубы и под их скрежет терпел, однако не способный бесконечно смиряться с мыслью о том, что, возможно, останется в своей династии единственным Чисаки, не заслужившим доверие главы Цуцуми. Но было ли это чувство верным? От него ли Кай сходил с ума всякий раз, когда его леди заключала с кем-либо сделку, не оглядываясь за плечо, чтобы увидеть выражение лица своей правой руки. Кивок его головы, говорящий взгляд, постукивающие о серебряный поднос пальцы — всё то, что демонстрировало бы его реакцию. Между прочим, очень даже не лишнюю! Слуги издревле обладали более широкой и правдивой информацией, чем их хозяева, и Кай тоже может предоставить своей леди пару тройку толстых дел на каждого её клиента! Он может советовать ей, с кем лучше иметь дело, может поддерживать её решения, может… Он может делать всё то, что когда-то делал его отец! Так что же это: профессиональная ревность или же сугубо личная?.. — Реконструктор, — её голос звучит намного твёрже и рассерженней: не привыкла, что подводят. — Да, леди, — голос Кая не дрожит, но вот нутро слегка сводит от осознания, что он отступает от давно отработанной схемы. — Я спросила, успел ли ты вымыть свои белые ручки, и до сих пор не получила ответа, — она оборачивается (в кои-то веке), вонзая в кожаную спинку дивана свои подкрашенные ноготочки. Кай ухмыляется, на что Каина реагирует совершенно не скрываемой яростью. — Уже успел, моя леди. Возможно ли, что когда Цуцуми считала его другом, он считал её кем-то большим, и сейчас эта ревность проявляется не из-за недостатка внимания, а по совершенно другой причине?.. Её зубы скрежечут, но Чисаки стоит на своём. — Значит, тебе придётся замарать их снова. Не забывай своё место. Кай не хочет, чтобы движение его кадыка при нервном глотке было заметно, отчего говорит с комом в горле: — Я прекрасно помню его, Каина, потому каждое утро приношу тебе холодный кофе. Произнесенные «Каина» и «холодный кофе», что двоились на забытую дружбу и непричастного слугу, заставили Наган буквально зарычать и действовать, возможно, слегка безрассудно: вывернув руку, она выстрелила из локтевой пушки точно в новоиспечённого клиента. Сделав всю работу за своего слугу. Вскочив с дивана, Цуцуми подошла вплотную к Каю. — Как ты посмел произнести моё имя при постороннем человеке. Чисаки постарался остаться невозмутимым, но раскиданные по гостиной кровавые куски и ошмётки того самого постороннего человека за её спиной совсем чуть-чуть сбивали его с толку. Ох, а ещё разъярённая Каина, что вновь оголила свои акульи зубки, однако теперь уже на него. — Как ты посмел ослушаться меня, — вбивала она свинцовые гвозди в воздух. — Ослушаться в чём, прошу меня простить? Я принёс вам табак и стоял по правое плечо, слегка сзади — всё по регламенту. — Какому, к чёрту, регламенту?! Ты не выполнил мой приказ! — Но никакого приказа не прозвучало, моя леди. «Принеси мне кофе, выпроводи этого джентльмена, набери горячую ванну,» — я не расслышал ничего даже подобного на это. Каина прикрыла глаза и выдохнула, уперев ладони в бёдра. — Значит, вот как. Значит, ты обидеться у нас решил. — Всего лишь придерживаюсь своих служебных обязанностей, в которые, по вашей же воле, теперь не входят полномочия правой руки. Чисаки не успел ещё выдохнуть, закончив слово, когда из локтя Каины уже вновь выросла пушка, выстрелив ему в руку. Кай вскрикнул, выронив поднос и под его грохот согнувшись от ужасной боли, но Цуцуми не дала ему осесть на колени, подняв к своему лицу за ворот рубашки. — Вот значит и останешься без неё. Без правой руки. В последнее время, ты стал позволять себе слишком многое. Она обрушила его скрипящую от боли тушу на пол и развернулась на своих высоких и толстых каблуках, произнеся уже в дверях будто бы самой себе: — Похоже, мне придётся позаботиться о поиске нового, более профессионального слуги. Хлопнула дверь. Кай стиснул зубы, вжавшись лбом в холодный пол и впившись пальцами в мясной фарш, вываливающийся горстями из его плеча. Это конец. Это был конец династии гордых служителей Чисаки и личный конец Кая: теперь в родовом древе его имя будет стоять последним не из-за отсутствия наследника, а из-за фактического окончания услужничества роду Цуцуми. Кай застонал от физической и моральной боли, и громкость стона нарастала до тех пор, пока не была сравнима с рёвом. Чисаки с силой ударился лбом о пол так, что его голова отскочила вбок, утянув с собой дрожащее туловище. Он ударился ещё раз, ещё, и ещё — бился, словно об лёд, до тех пор, пока в глазах не перестала мигать мутная картинка гостевой комнаты и не воцарилась беспросветная тьма. Так что же это за чувства посещали его всё это время? Злость, всё же ярость? Испытывал ли он их в порыве ревности к Каине, к тому, что её вниманием владеет не он? Или всё-таки это был вопрос профессионального непризнания? Сейчас Каю было ясно, как день, что к леди Наган он не испытывал абсолютно ничего: даже занесённая илом дружба давно растворилась внутри его Я. Чисаки было противно от осознания, что ему не доверяют так же, как его отцу, как его деду, и как его прадеду. Что он упустил доверие главы Цуцуми, предотвращение чего должно было быть целью его жизни. Кай. Ревновал. Доверие, что Каина отдавала не ему. Сразу после потери руки, слуга покинул родовое гнездо, однако, вскоре, вернулся туда и уже не в одиночку: в сопровождении банды обделённых, кто был жестоко подвергнут тем же чувствам, что и он. И отомстил. Смотреть на то, как Каина истекает кровью, на то, как злится, на то, как убегает — смотреть на неё сверху вниз — доставило Каю особое удовольствие. Он бы хотел реконструировать этот момент заново каждое утро, каждый вечер, каждый божий день, поскрипывая своей металлической рукой и тянущей складки щек за уши улыбкой. Но теперь он был занят совершенно другими заботами, да и... Главам не пристало пачкать свои белые чистые ручки.