Дождётся

В ночной тишине звучит тихая музыка. Устало, нота за нотой, льются звуки «Расспроса». Души прислушиваются, но мелодия зовёт не их, потому они разлетаются прочь, исчезают, растворяются в темноте. Вэй Ин не имеет тела, не имеет ничего, даже осознавать себя он почти перестал. Но музыка заставляет его встрепенуться, будто бы проснуться, почувствовать не сердцем, но всем собой, ведь теперь он всего лишь душа. Почувствовать зов — и выйти по нему к тому, чьи чуткие пальцы снова и снова тревожат струны. Он замирает — граница между миром людей и миром духов тонка. Здесь он может пересечь её — «Расспрос» даёт ему право. Здесь он видит наконец — Лань Чжань играет на гуцине. По спокойному и отрешённому лицу то и дело скатываются слёзы. На миг капли ловят блик свечи — и исчезают. Лань Чжань будто не замечает их. «Расспрос» продолжается. Зовёт. И Вэй Ин наконец понимает, что музыка взывает именно к нему. Ищет его одного в целом мире. Во всех мирах — от Верхних Небес до мира демонов, лежащего далеко внизу. «Я с тобой, ближе, чем ты можешь подумать, и эта музыка не должна звучать столь печально», — силится сказать Вэй Ин, но не получается. Тьма оплетает его, удерживает, не позволяет коснуться струн гуциня и дать Лань Чжаню ответ: «Я с тобой, знай, знай, я здесь». Тьма связывает ему руки, затыкает безжалостно рот. Лань Чжань замирает, струны перестают дрожать, и вдруг он говорит: — Нам нелегко сейчас, Вэй Ин, и осень выпала холодная. Его голос звучит так успокаивающе мягко. За ним столько затаённой боли. Вэй Ин рвётся из пальцев тьмы и словно бы подходит ближе. На самую границу между миром живых и миром духов. — Чужие завистливые взгляды, чужие речи, злость чужих сердец, Вэй Ин, множатся. Если бы твой поступок сумел их остановить… Если бы ты мог вернуться, — Лань Чжань на миг опускает голову. — Так много не успел тебе сказать, не сумел объяснить. Если бы только удержать тебя… Вэй Ин тянется к струнам, тянется, чтобы сыграться на них: «Мы всё сможем вынести, мы всё пройдём вместе. Не останавливайся, не переставай верить. Я с тобой, слышишь?» Тьма не пускает, не желает пускать его. Он борется с ней, с каждым мгновением теряя силы. Кажется, вот-вот его дух не выдержит и расколется, рассыплется, станет лишь бликами от свечи, лишь порывами осеннего пронзительного ветра, лишь шелестом сухой полыни. И всё же — ему удаётся. Снова в ночной тишине звучит мелодия. «Я дам тебе сил, сколько потребуется, сам буду держать тебя, сколько понадобится, буду с тобой. Никуда не уйду, и не растворюсь в ночи, и не оставлю тебя одного», — играет Вэй Ин, пусть тьма вцепилась в него так больно! Он и не знал прежде, что души тоже могут испытывать боль. Лань Чжань замирает, вслушиваясь. На миг лицо его расцветает нежной улыбкой. «Пусть никто больше не услышит того, что я шепчу сейчас тебе, о чём в ночи звучит песня моей души. Пусть даже ночь не подслушает твой ответ мне. Но я с тобой, Лань Чжань», — прилагает последние усилия Вэй Ин. Только бы эта тоска, эта ужасающая печаль в чужих глазах отступила. О, он полон решимости сдержать высказанные обещания. Он снова и снова будет сражаться с ожившим мраком, он… Вэй Ин утомился. Духи устают иначе, чем люди, и он впервые понимает, как много сил отняла одна короткая мелодия. Отдыхают духи тоже не так, как люди. Ему не поможет медитация, только тишина и забвение. И много дней, много-много дней он не сумеет больше коснуться струн, чтобы утешить Лань Чжаня. Это неожиданно бьёт больнее прочего. Вэй Ин понимает — Лань Чжань может устать. Может перестать верить! Жизнь вокруг него идёт вперёд, это Вэй Ин завис в темноте и не знает, как двигаться дальше. Что же случится, если Лань Чжань посчитает — легкомысленный дух обещал и предал?.. Боль дрожит на кончиках пальцев, как будто у Вэй Ина есть ещё пальцы. Но в этот самый момент Лань Чжань говорит ему, говорит, не касаясь гуциня снова: — Я дождусь, сколько бы лет ни прошло. Дождётся, — с облегчением сознаёт Вэй Ин. И темнота закрывает ему глаза.