Легенда об окури-ину

      Возвращаться в столь поздний час из соседнего поселения к себе домой было явно не лучшей идеей юного Чонгука, но утруждать своего друга и оставаться на ночь тоже не хотелось. У Юнги очень доброе сердце, и он без промедления разместил бы своего друга со всеми удобствами у себя дома, но дело в том, что помимо доброго сердца у Мина была и чудеснейшая семья, стеснять которую было не столько неудобно, сколько стыдно.       Чета Мин, в которую входил сам Юнги, его муж Хосок и трое прелестнейших детей, которых супруги меньше года назад забрали из приюта, всем своим немаленьким составом жили в уютной, но не шибко большой минке, где даже один лишний человек совсем не оставил бы свободного места. А потому Чонгук, за теплой дружеской беседой потеряв счет времени и упустив момент, когда солнце ушло за горизонт, решил, что лучше пройдется пару часиков по темному лесу, чем всю ночь будет жаться от неловкости в чужой семье, пускай для неё он и был как родной. Он не любил пренебрегать чужим гостеприимством. Юнги для приличия немного поворчал, но не стал напирать на друга, прекрасно зная, что переубедить Чонгука — задачка не из простых. Но и отпустить друга в кромешную темень леса просто так не позволяло болящее сердце: много нечисти во тьме скрывается по множеству поверий. Поэтому Юнги, снарядив в дорогу другу небольшого размера фонарь, провожал Чона взглядом вплоть до того момента, пока тот не скрылся в лесной чаще и не исчез даже малейший намек на свет крохотного огонька от фонаря. Закончив бормотать молитву молодому путнику, Мин вернулся к своей семье. Но на сердце было неспокойно. Лес всегда был опасен, а сейчас, в ночное время, и подавно. Очень некстати сознание подкинуло ему новости о том, что уже на протяжении месяца в соседнем лесу каждую ясную луну пропадают зеваки и торговцы, которые, к их огромному несчастью, оказались на землях, что величают проклятыми. Чонгук же ушел в совсем другой лес, но переживания о друге не отступали, сон в ту ночь шел из рук вон плохо.

***

      Под ногами шелестит трава, приминаемая ногами, обутыми в классические таби. Окутанный тьмой лес, в который не пробирается даже капля лунного света, освещается лишь слабым светом от тётин. Небольшой фонарь на ручке позволяет молодому путнику разве что слабо рассмотреть очертания узкой тропинки, по которой он идет вот уже добрые тридцать минут. Вокруг стоит оглушающая тишина, которая время от времени разбавляется слабым шелестом листвы от редких дуновений ветра. Весь лес погрузился в сон, не слышно ни стрекота цикад, ни шуршания в кустах мелких зверьков, которые после жаркого летнего дня направляются в свои норы. Хотя вот за последнее Чонгук даже рад: он не может ручаться за то, что сердце не остановится, если он услышит в темноте какое-либо шуршание или возню. Тишина, конечно, тоже давила на нервы, но в ней хотя бы можно услышать приближающуюся опасность, верно? Чонгук неглупый, а еще до жути суеверный, а потому знает, что в лесу может находиться множество духов и ёкаев, которые могут и не отличаться особым дружелюбием. Как ни крути, он находится в чужих владениях, и играть тут нужно по чужим правилам. Игры Чонгук не любил, а потому тихонечко молился, чтобы добраться до дома в целости и сохранности. Он еще молод, не обзавелся любимым человеком и семьей, не достиг в жизни желанных высот, так что помереть глупой смертью жертвы демона ему хотелось в самую последнюю очередь. Прогоняя в голове все эти мысли на сотый круг, он тихонечко потянулся во внутренний кармашек своего хаори, в котором неизменно лежал оберег, много лет назад подаренный матерью. Убедившись, что омамори все еще при нем, юноша стал чуть спокойнее, но по спине все еще периодически пробегал холодок, справиться с которым было очень тяжело. Может, это и есть то, что называют шестым чувством?       Глубоко погрузившийся в свои мысли, Чонгук даже не замечает того, что в лесу он уже очень давно не один. Звуки стали еще тише, вся природа и ее обитатели будто затаились и приготовились наблюдать за юношей в простеньком хаори и его бесшумным спутником, шагающим за Чоном попятам.       Если бы люди только были способны заглянуть за завесу зримого и увидеть то, что на самом деле происходит в лесах. Завеса эта тонкая и прозрачная, но скрывает правду очень умело. Однако стоит только слегка ее приоткрыть, как без проблем можно потерять дар речи. Ветки деревьев, кусты и просто обычные ответвления тропы усеяны духами, ёкаями и множеством другой нечисти. Все они были тут с самого начала, никуда не уходили с момента наступления темноты, терпеливо ожидая бедолагу, который сегодня угодит к ним на ужин. Один далеко не упитанный человечек неспособен утолить голод такого большого количества желающих, а потому путников они обычно караулят у подножия леса, стараясь обозначить для других то, что найденная добыча уже занята. Преследуют людей примерно до середины леса, там, где крики точно будут неслышны, и нападают, безжалостно отбирая жизни. Обрекают страдальцев навсегда остаться в этом лесу неприкаянной душой, которая спустя сотни лет затаенной злобы сможет стать одним из тех духов, что погубили ее. Замкнутый круг.       Но в этот раз духи не сдвигаются с места, молча выстроившись вдоль тропы и провожая мальчишку взглядами. Не преследуют, не надеются им отужинать. Сегодняшнее пиршество достанется лишь одному, тому, кому перечить не посмеет никто в этом лесу. Создание, стоящее на порядок выше в их пищевой цепи. Любимец владыки этих земель окури-ину. И даже сам владыка решил одарить всех своим присутствием в этот момент.       Волк с небольшими рогами на голове, раза в полтора крупнее обычных волков, аккуратной поступью следовал за бормочущим молитвы Чонгуком, который перестал замечать что-либо вокруг, а потому не заметил и ёкая, который следовал за ним, не скрываясь под завесой «той стороны». Волк держался на расстоянии десяти шагов от паренька и не спускал своих демонических глаз с выбранной цели. Ёкай не нападал пока что, он ждал, пока путник запнется. Ведь только тогда волк сможет полакомиться человеком. Ему было плевать на середину леса и прочие условности здешних обитателей, волку хватило бы смелости напасть и у самого начала леса, но только когда путник упадет. Никак не раньше. Это правило привил ему хозяин, и ослушаться его было подобно смерти для преданного зверя.       Ёкай изголодался, путники в соседнем лесу стали в разы осторожнее после череды человеческих пропаж, а потому сжалившийся над любимцем хозяин привел его в этот лес, где путники все еще имели смелость забывать про осторожность и необходимость смотреть под ноги. Хозяин окури-ину редко составлял компанию своему любимцу во время его охоты, предпочитая просто слоняться по лесу и наводить ужас на местных духов, но, доведя после заката к кромке леса своего верного друга и проводив того взглядом перед охотой, он заприметил приближающуюся к лесу фигуру паренька, который, озираясь по сторонам, торопливо приближался к началу владений нечисти. Серый хаори сидел на пареньке очень хорошо, подчеркивая его миниатюрность и, возможно, даже хрупкость. Смоляные волосы, собранные в аккуратный пучок, выпускали на свободу две передние прядки, которые красиво обрамляли нежное, фарфоровое лицо. Розовые от нескончаемых покусываний губы еле слышно что-то шептали, а широко распахнутые блестящие глаза олененка бегали по округе, будто пытаясь что-то или кого-то выискать.       «Ну точно олененок», — подумалось Тэхену, который с того момента, как завидел мальчишку, так и не смог оторвать от него взгляда. Владыке лесов вдруг костью в горле стала мысль, что такое чудо может кто-то погубить. Еще никто ни разу не вызывал в нем подобных чувств, но это не казалось неправильным. Решив, что мальчик с глазами олененка обязан сегодня добраться до своей цели живым и невредимым, Тэхен направился по той же тропинке, по которой шёл еле заметно подрагивающий от страха паренек, прекрасно понимая, что его верный окури-ину тоже вскоре заприметит мальчишку и последует за ним. Вмешиваться владыка планировал лишь в крайнем случае, если олененок запнется. Ведь он прекрасно знает, что пока он и его екай идут за спиной у человека, ни одна тварь не посмеет на него посягнуть.       Так и шёл Тэхен поодаль от шествующего мальчишки и волка, пристально наблюдая за каждым дальнейшим шагом, что только собирался сделать Чонгук. Со стороны, должно быть, выглядело интересно: парень со слабо освещающим фонарем и следующие за ним хозяин леса с верным слугой, окруженные по обе стороны от тропинки стеной из нечисти, что неподвижно наблюдала за шествием, рассматривая Чонгука, но боясь кинуть даже мимолетный взгляд на его провожатых.       Долго ли, мало ли продолжался путь Чонгука, но по его ощущениям, он уж минут как двадцать должен был миновать середину леса. Ноги уже давно начали гудеть и заплетаться, путь был немаленький, и неровная тропа с периодически встречающимися кореньями, что торчали из земли, подмоги и спокойствия явно не приносила. Сознание за столь длинный путь давно перестало подкидывать темы для осмысления, а потому всё внимание, рассеянное раньше по воображению, обратилось в слух. Губительная ошибка, ведь не до конца оставившие его фантазии подкидывали ему не самые приятные образы, что вкупе с обострившимся слухом создавали слуховые галлюцинации и стойкую уверенность в том, что его преследуют. Обернувшись раз, он не заметил ничего, кроме непроглядной тьмы: света от фонаря едва хватало осветить путь под ногами, чего уж говорить про несколько метров позади него, где, по мнению Чона, что-то определенно скрывалось.       Так некстати вспомнились все рассказы дедушки о лесных духах и демонах, что поджидают простаков во тьме. Вспомнились и рассказы про уси-оно, бычьего демона, и про сютэн-додзи, который спускался с гор, чтобы похищать женщин. Вспомнился и самый пугающий, про которого рассказывал дедушка. Окури-ину, сопровождающая собака и любимый ёкай демона-владыки лесов. Этот рассказ запомнился маленькому Чонгуку больше всего, ведь, по словам дедушки, он сам в молодости имел неосторожность повстречать страшного монстра. Тот нападает лишь на тех, кто оступается и валится с ног, наскакивая на жертву со спины и мгновенно убивая. Дедушка рассказывал, что тоже упал, но выжил. Как же? По его словам, всё очень просто: он после падения очень быстро перевернулся лицом к зверю и сделал вид, что решил перевести дух после долгого пути. Он присел на тропинку, по которой только что шел, воскликнул «Шиндой ва!» и просидел так еще несколько минут, действительно переводя дух. Волк же все это время терпеливо ожидал его, не нападая. Выбравшись из леса, дедушка обернулся к волку и прокричал ему: «Спасибо, что проводил меня!». После этого он спокойно добрался до своего дома вблизи леса.       Чуть позже он выставил на крыльце дома миску с добротным куском мяса для зверя, благодаря его за то, что тот присматривал за ним. К утру миска уже была пуста, а дедушка после этого никогда больше не видел окури-ину. В детстве Чонгук всегда любил слушать эту сказку, зажмуривая глаза в моментах, когда дедушка рассказывал про огромные клыки и демонические глаза зверя. Но все равно каждый раз снова и снова просил рассказать именно про этого монстра, ведь он никак не мог понять, почему монстр «провожает» своих жертв. Он мог напасть в лицо, но этого не делал. Удивительно!       Сейчас же Чонгук больше не считал все дедовские истории сказками и небылицами, ведь всё ещё ощущал позади себя чьё-то присутствие, от которого по телу бежали мурашки. Воспоминания о былых вечерах с дедом сыграли с Чоном злую шутку: вновь погрузишись в думы, он забыл о том, как сильно устал и как сильно с каждым шагом начали подкашиваться ноги. Из-за этого он не заметил крупный корень прямо посреди тропы и полетел прямо на холодную землю. В сердце вмиг появились страх и паника, стоило только ему заслышать во время падения ужасающий рык, что издался прямо за спиной. Ужас пробирал прямо до костей.       Тэхен, наблюдавший все это время на теряющего силы паренька, который в данный момент летел не только на землю, но и на верную смерть, уже было хотел дать команду окури-ину не нападать. Но вдруг опешил и замер: мальчишка, стоило ему только приземлиться на землю, быстро перевернулся, уселся лицом к зверю и… сладко потянулся, издав при этом звук, похожий на то, когда ты сильно устал и собираешься размять мышцы. Вместе с Тэхеном замер и волк, которому только что, кажется, обломали ужин. Владыка подобное видит впервые, то ли от того, что ёкая сопровождает крайне редко, то ли от того, что это и правда если не первый, то точно редкий случай. Этот мальчишка удивительный во всех смыслах. А как он потрясающе и соблазнительно выглядел, когда тянулся всем телом, якобы желая размяться… Тэхен был готов вечность смотреть на юношу, не отрывая глаз. И видно же, что в глазах застыл ужас и страх, видно же, что нижняя губа дрожит оттого, что мальчишка готов в любую секунду разреветься. Но он все равно стойко продолжает свой спектакль, откуда-то зная, что зверь не нападет. Знает про волка? Интересно. Владыка лесов подходит чуть ближе к Чонгуку, желая получше рассмотреть все черты напуганного лица, как в этот же момент взгляд мальчишки поднимается с волка к самому Киму. Видимо, он разглядел в темноте приближающийся силуэт. Тэхен останавливается в паре шагов от мальчишки, не желая попадать под свет фонаря, и ожидает дальнейших действий от олененка. Чонгук быстро отводит взгляд от замершего силуэта и шепчет в пустоту: «Мори но ши». И этим поражает Тэхена еще сильнее. Мальчишка знает, кто стоит перед ним.       Собрав всю волю в кулак, Чонгук поднимается на ноги, попутно поднимая с земли чудом не погасший фонарь, и средним шагом продолжает свой путь как ни в чем не бывало. Адреналин, клокочущий в крови, снимает усталость как рукой и подгоняет паренька скорее выбраться из леса и творящейся в ней чертовщины, пока есть такая возможность. Он видит окончание леса и освещаемое луной родное поселение. Чуть ускоряя шаг, он выбирается из леса и, оборачиваясь, видит, что волк с его хозяином остались стоять на окраине.       «Спасибо, что проводили меня!» — кричит паренек и, поворачиваясь обратно к деревне, бежит со всех ног к дому.       Забежав в родную обитель, Чон, прислонившись спиной к двери, первым делом старается привести в норму заполошно бьющееся сердце и сбившееся дыхание. Выпив целый кувшин воды, Чонгук вспоминает про последнюю часть истории дедушки, а потому кладет в миску жирный кусок мяса, не забывая при этом про второго спутника, а также наливает в небольшую чарку саке. Он выносит все это на крыльцо дома и, поставив миску на пол, возвращается в дом за небольшим столиком, который также ставит на крыльце и выставляет на него саке. Благодарность за то, что его проводили. Наконец, отправившись в дом, Чон укладывается спать, где забывается мертвенным сном, в котором он бродит по сияющему лесу в окружении удивительных существ и двух надежных стражей, что зорко следят за своим человеком.       В эту же ночь Тэхен, которого волк утянул к дому олененка, обнаруживает дары и, держа у самых губ чарку с саке негромко, но так, чтобы окури-ину услышал, говорит: «На этого мальчишку больше никогда не смей охотиться. Будет нужно — защищай». Услышав в ответ такой же негромкий рык, означающий, что слова хозяина волк понял, владыка лесов выпивает подношение, после чего удаляется обратно в свои владения, не дожидаясь, пока волк закончит трапезу.       Ощущение, что это не последняя встреча с олененком, приятно греет сердце демона.