Лисий царь

      Станислава с подозрениями оглядывает дом, сразу же почувствовал неладное, стоило только переступить порог. Она ставит ружьё у стены, вешает шубу на вешалку и, подождав, пока пёс на крыльце встряхнётся от снега, заходит в дом, закрыв за собой дверь.       Она готовилась к чему-то из ряда вон выходящего, оставляя пусть и раненую, но дикую лисицу одну дома, и осознанно пошла на это — вновь отказаться от охоты не было возможности. И всё же… Станислава действительно удивлена.       Отличной хозяйкой она никогда не могла назвать себя; с детства привыкшая больше к охоте, чем к роли хранительницы очага, она так и не переучила себя после начала самостоятельной жизни. За домом следила, но он впервые настолько блестит от чистоты, словно тут хозяйничал человек, точно знающий своё дело; стараться и готовить для одной себя никогда желания не было, потому удивляет и сытный, почти что изысканный обед, точно только-только приготовленный, судя по аппетитному запаху.       Хромой топот лисьих лап мало привлекает внимание — Станислава крепко задумывается, складывая руки на груди.       — Андрей был? Обычно ведь посылает письмо, чтобы предупредить…       Размышления перебивает лисица, что боднула её; приходится опустить взгляд, чтобы столкнуться с голубыми глазами хитрого создания. Лиса вновь смотрит пристально-пристально, но в этот раз — чего-то ожидая. Станислава наклоняет голову набок — и лиса повторяет за ней.       — Ну и чего тебе?       Ответ не следует — лиса лишь шкребется коготками по сапогу в откровенной попытке привлечь внимание. Станислава думает, думает — жалеет, что это наглое, лохматое существо способно на что угодно, но не на человеческую речь, — и берёт лису на руки. Она не сопротивляется, наоборот, кажется удовлетворенной, устраиваясь в чужой хватке. Станислава вздыхает.       — Попрошайка, — Станислава вздыхает, — даже не думай, что я постоянно буду тебя носить.       Лиса фыркает почти насмешливо — появляется желание сбросить её на пол, но становится жалко. Пусть греется, раз так хочет. Есть в ней что-то… располагающее. Почти волшебное.       Станислава за столом, отвлекаясь от еды, пишет письмо другу, маскируя за насмешливым упрёком благодарность, пока лиса дремлет на коленях. И день, на удивление, в её компании, проходит не так уныло, как обычно. Пёс и тот остаётся доволен; воспользовавшись прилипчивостью лисы, не отходящей от хозяйки дома ни на шаг, отвоёвывает обратно лежанку и приготавливается к крепкому сну.       Даже начавшаяся к вечеру пурга не вызвала должного раздражения. Письмо не вышло вовремя отправить, и чёрт с ним; приходится думать больше о том, как удержать тепло в доме.       Дрова трещат в печке, пока Станислава садится в кресло, да поближе к ней; плед уютится на коленях, пока сама она старается согреть руки собственным дыханием. Кончики пальцев неприятно немеют от холода, и в такие моменты больше всего хочется бросить всё и найти приют в месте приветливее, да потеплее — но свой дом, свой лес она не оставит.       Особенно сейчас.       Лиса вновь привлекает внимание — всем видом выдаёт своё желание запрыгнуть на колени, да раненая лапа мешает. Станислава фыркает — никогда в жизни она не видела лисы ласковее и навязчивее, а оттого и умилительнее, — и подхватывает её, позволяя вновь пригреться у себя.       Только в этот раз лиса отчетливо подставляется, словно намекая на своё ответное желание согреть её — Станислава запускает холодные руки в густой мех, пушистый и мягкий-мягкий на ощупь. Лиса на это низко, довольно урчит, укладывая рядом и роскошный хвост, вызывая желание рассмеяться с такой своеобразной заботы. Но вместо этого Станислава лишь насмешливо шепчет:       — И всё-таки надо будет тебя на мех пустить. Тёплые рукавицы получатся.       Лиса на это привычно дёргается, точно до сих пор принимает всерьёз каждую угрозу, но её уже никуда не отпускают.