Преходящие сны (Passing Dreams)

В первый раз, когда Энакину приснился кошмар о матери, он и Оби-Ван возвращались домой с задания. Само задание оказалось всего лишь простыми переговорами между двумя враждующими племенами небольшого, малонаселенного мира. По правде говоря, это вряд ли заслуживало внимания джедаев — и это точно было не то задание, которое могло бы вызвать у Энакина кошмары. И даже если бы это было так, он не мог понять, почему из-за него ему должны были сниться кошмары о его матери. Энакин проснулся, задыхаясь и обливаясь потом, в каюте, которую он делил с Оби-Ваном. Места там было совсем немного: пространства хватило лишь на две койки и маленький столик с двумя стульями. Поэтому, он не удивился, когда Оби-Ван пошевелился на другой койке — учитель услышал его. Оби-Ван не мог не заметить, что он проснулся. Он знал это. Джедай его уровня не мог упустить что-то столь явное, и, понимая это, Энакин принялся ждать. Секунды сменяли друг друга, с каждым разом становясь все длиннее, и в тягучей тишине он с удивлением понял, что на самом деле хочет, чтобы Оби-Ван проявил интерес. В последнее время ему хотелось, чтобы его учитель не вмешивался в его дела, но это… это что-то совсем другое. Нечто гораздо более эфемерное. Он не умел бороться с этим, как он умел бороться с материальными вещами в повседневной жизни, и это пугало его, съедало изнутри и подтачивало его уверенность в себе. По крайней мере, в этом вопросе он все еще нуждался в своем учителе. Он и сам не знал, для чего, но что-то внутри него желало внимания Оби-Вана, когда возникла эта новая и тревожная ситуация. Хотя бы для того, чтобы тот выслушал его, или, может, сказал, что все будет хорошо. — Энакин? — наконец спросил Оби-Ван, его голос такой же ровный и выдержанный, как когда он полностью проснулся. В этом весь Оби-Ван: он никогда не кажется взволнованным, даже если его застали врасплох. — Ты в порядке? — Я… — На мгновение ему в голову пришла мысль солгать, но… Оби-Ван узнает, да это и в самом деле совершенно бессмысленно. — Не совсем. Молчание. Всего на несколько ударов сердца Энакин уверен, что Оби-Ван даже не собирается отвечать, и эта мысль ранит его сильнее, чем он готов признать. Но вместо пугающей его тишины, ему ответил тихий шорох простыней, а затем звук босых ног по полу. Прежде чем он успел осознать происходящее, Оби-Ван придвинул один из стульев к его кровати и уселся на него. — Что случилось? — тихо прошептал он. Энакин пожалел, что не может увидеть его лицо. В голосе Оби-Вана нет раздражения от того, что его разбудили, но это не обязательно означает… — Энакин, я чувствую твое беспокойство. Скажи мне, что не так. — Простите, что разбудил вас, учитель… Из темноты донесся тихий вздох. — Все в порядке, падаван. Мы все равно через несколько дней прибудем домой. Тогда у меня будет более чем достаточно времени, чтобы отдохнуть, а значит, сейчас у меня достаточно времени, чтобы обсудить то, что тебя беспокоит. Энакин почти видит улыбку на лице своего учителя, даже в темноте комнаты. По крайней мере, он слышит в его тоне следы эмоций, которые вызывают эту улыбку, и это помогает ему немного расслабиться. Быть в центре внимания Оби-Вана очень непривычно, и он с удивлением понимает, что ему это нравится — по крайней мере, ему нравится, когда Оби-Ван ведет себя именно так. Никаких выговоров или нотаций, только готовность выслушать, и ему хочется, чтобы Оби-Ван делал так почаще. Хотя, если честно, Энакин знает, что он очень редко просит о таком внимании, а иногда даже отказывается от него, когда его оказывают. — Просто кошмар, — наконец ответил он. — Просто? Мне показалось, что это нечто большее. — Я… он был о моей матери. Оби-Ван снова вздохнул, и Энакин понял, что он, вероятно, думает о привязанности. К счастью, он не озвучил эту мысль. — Что случилось в твоем сне? — Ей… было больно. Тускенские рейдеры, они пытали ее, а она плакала — плакала и звала меня. Это было так реально. Я боюсь, что это был не просто сон. — Нет причин думать, что это было что-то большее, Энакин, — мягко и уверенно ответил Оби-Ван, и Энакин почувствовал, что начинает успокаиваться. Он вспомнил времена, когда он был младше и все еще верил, что Оби-Ван может исправить почти все. Сейчас, оглядываясь назад, он с иронией заметил, что даже если в их отношениях с учителем было много неприятных моментов, он всегда верил в то, что он все исправит. — Что, если это не так? Что, если она действительно страдает? Что, если я ей нужен?.. — Его голос сорвался на последних словах, и он был даже рад, что света нет, так как на глаза навернулись слезы. — Ты должен довериться Силе. Все добрые чувства Энакина к своему учителю тут же исчезли. Сила. Оби-Ван ничего не понимает и это раздражающее клише — единственный ответ, который он может дать. Энакин сейчас не хочет слышать о Силе. Он знает, что должен — знает, что именно этого должен желать хороший джедай, но какая-то часть его боится воли Силы, поскольку что, если эта воля в конечном итоге окажется чем-то, что ему не понравится? Что, если воля Силы в конечном итоге приведет к тому, что его мать умрет? Сейчас он предпочел бы, чтобы была исполнена его собственная воля… но он знает, что не может сказать об этом Оби-Вану. — Я знаю, учитель. Оби-Ван явно почувствовал раздражение в его голосе, потому что в течение нескольких мгновений он больше ничего не сказал. Когда он наконец снова заговорил, в его голосе слышались нотки сочувствия. — Я знаю, что ты беспокоишься за нее, Энакин. Да, это так, и он чувствует, как слезы начинают струиться по его лицу при одной только мысли об этом. Он ненавидит себя за это, потому что он слишком взрослый, чтобы плакать, и, что еще важнее, он не хочет, чтобы его учитель заметил его слабость. — Я… всего лишь хочу знать, что с ней все в порядке. Услышав скрежет стула по полу, Энакин зажмурил глаза и постарался не показывать обиды на то, что его учитель собирается вернуться в постель. Еще не начав, он потерпел неудачу. Мысль о том, что учитель сейчас оставит его, причиняет боль, потому что он не хочет, чтобы Оби-Ван оставлял его. Он хочет, чтобы тот хоть раз отбросил джедайский самоконтроль и сказал Энакину, что ему не все равно. Энакин хочет быть абсолютно уверенным в том, что он что-то значит для Оби-Вана. Когда на нем натянулись одеяла, это стало для него полной неожиданностью; ему понадобилось мгновение, чтобы понять, что их стягивает вес Оби-Вана, который устроился на краю койки Энакина. — Я знаю, — просто сказал он, положив руку на плечо Энакина. — Я знаю, Эни. — Откуда ты можешь знать? — Может, я и не знал свою мать, но я знаю, каково это — обнимать самого близкого человека, который был мне отцом, когда он умирает. Я знаю, каково это — хотеть только одного: спасти его. К сожалению, Энакин, иногда это просто невозможно. — Ты говоришь, что я должен дать своей матери умереть? — Я говорю, что ты должен отдать это Силе. — Я не хочу больше ничего слышать о Силе. Разозлившись, Энакин резко развернулся на койке. Иногда он просто ненавидит Силу. Иногда он даже ненавидит Оби-Вана. Почему тот никогда не может просто сказать то, что хочет услышать Энакин? Неужели он не может хоть раз отбросить джедайскую логику? Почему он не может просто сказать ему, что все будет хорошо? — Я бы оказал тебе плохую услугу, если бы сказал тебе что-то другое, падаван. Его раздражает, что Оби-Ван знает его достаточно хорошо, чтобы понимать, о чем он думает. — Оставь меня в покое, — огрызнулся он, позволяя своему раздражению закипеть. Выпусти его в Силу, сказал бы Оби-Ван. Выпусти свой гнев. Да, он сделает это сразу же, как только Оби-Ван прекратит быть ханжой и дураком, произносящим джедайские банальности. — На самом деле ты этого не хочешь. В действительности ты хочешь, чтобы я сказал тебе, что все будет хорошо. А потом ты хочешь, чтобы я все исправил, и все наладилось. — Оби-Ван крепко сжал его плечо и перевернул Энакина так, чтобы тот лег на спину. Энакин не пытается сопротивляться; похоже, он слишком устал и расстроен для этого. — Если бы я мог все исправить, Энакин, ты знаешь, я бы это сделал. К сожалению, некоторые вещи, подобные этой, не так легко исправить, как например строгий выговор одного из твоих наставников или ссору с товарищем-падаваном из-за того, кто из вас более искусен в обращении с лайтсейбером. Боюсь, что дни, когда я мог бы с легкостью решить все твои проблемы, почти прошли. Да, они прошли… и Энакин уже скучает по ним. — Ты же не веришь, что это простые сны? — Я не могу этого знать, — устало ответил Оби-Ван. Он медленно отпустил его плечо, а затем удивил Энакина, соскользнув вниз, чтобы лечь на кровать на спину. — Но я знаю, что с тобой редко бывает все просто. Сон ли это или что-то большее, не имеет значения — все равно это влияет на тебя. Это… даже немного шокировало. Оби-Ван никогда не говорил открыто, что его что-то волнует только потому, что это затрагивает Энакина. Он не слишком хорошо выражал свои чувства и для Энакина это было непросто. Его мать всегда говорила, что думает, но чувства Оби-Вана всегда проявлялись только в его действиях — у двух родительских фигур в его жизни были настолько разные способы обращения с эмоциями, и расхождения между их стилями всегда оставляли Энакина в некотором замешательстве. Подобные моменты, когда Оби-Ван говорит о своих чувствах — редкость. Энакин хотел бы, чтобы их было немного больше. В том, чтобы вот так лежать плечом к плечу с Оби-Ваном, было что-то удивительно уютное. Ему нравился этот контакт со своим учителем. Когда они находятся в таком состоянии — когда Энакин знает, что Оби-Ван уделяет ему все свое внимание, даже если он не говорит — молчание кажется более терпимым. Несколько минут они оба молчат. Наконец тишина нарушается, и это делает Оби-Ван. — Я не могу обещать тебе, что смогу все исправить, — тихо сказал он Энакину, — но я могу обещать тебе одну вещь. Обещание, данное учителем, всегда надежно. Оби-Ван держит свое слово, и одного этого знания достаточно, чтобы Энакин очень серьезно отнесся к тому, что Оби-Ван собирается сказать. — И что же это? — Возможно, я уже не смогу решить все твои проблемы, Энакин, но я могу пообещать, что буду рядом с тобой до конца. Я помогу тебе найти ответ, а если ответ не будет найден, я все равно буду рядом с тобой. Именно это ему и нужно было услышать. Что-то такое простое, но все же утешительное, и Энакин улыбается в темноте. Он не думал, что может просить чего-то большего от своего учителя, и, так или иначе, его устраивает даже это. Теперь его кошмары кажутся более преодолимыми.