Мурашки

Девушка стояла на коленях. Её тело было связано красными лентами, что сильно выделялись на светлой коже. Линии верёвок красиво обводили подтянутые ягодицы, бёдра, эстетично обходили грудь, выделяя розовые бусинки. Руки связаны за спиной, не давая возможности шевелить ими. На горле также была красная ленточка, несильно сжимая, но затрудняя дыхание. Лиза вновь помотала головой, но повязка была слишком туго затянута, чтобы так просто упасть. Тяжело знать, что прямо перед ней на кресле в самой похабной манере сидит её демон. Но не видеть. Адрющенко нервно улыбалась в предвкушении, не могла сдержать глупой улыбки, облизывала губы и подрагивала, ожидая прикосновения, поглаживания, удара: да чего угодно! Лиза ждала, полностью открытая и голая. — Выглядишь так жалко, — прозвучал резкий властный голос, от которого мурашки пробежали по спине, но Лиза только сильнее возбудилась. Андрющенко шумно сглотнула и вновь дернула плечами. Она уже давно так сидит, конечности болезненно затекли, а сама она измучилась, гадая, что же Кира приподнесет ей. — Такая красивая, — прошептала Кира. — Такая подвластная, такая покорная. По щеке нежно провели пальчиками ноги, переместились к губам, мягко огладили. Лиза судорожно выдохнула, опаляя их горячим дыханием, раскрыла рот, позволяя вторгнуться внутрь, скользнуть по языку и вынырнуть, прижаться стопой к лицу, чтобы она смогла осыпать ее короткими поцелуями. — Как ты унижаешься… Хочешь, чтобы я коснулась тебя? — донесся соблазнительный голос Медведевой, а её нога скользнула по подбородку вниз, к груди, чуть надавила, спускаясь ниже. — Д-да… — выдохнула Лиза и подалась вперед, навстречу прикосновению, почувствовать больше. — Проси вежливее, — сказала она и вовсе убрала ногу. До боли вжала в красную кожу узел, заставляя Адрющенко тихонько шикнуть. — К… коснись меня, Кира. Лиза услышала шорох кожи о кожу — девушка размашисто провела по своему телу рукой, дразнясь звуками, возбуждая напряженный разум тихим хлюпаньем. Она трогает себя? Облизывает собственные пальцы? Как же хотелось поглядеть на неё! Девушка приглушенно застонала, звуки стали еще более пошлыми. Точно ласкает себя, Господи, какая она, должно быть, мокрая. Медведева коснулась мокрыми от собственной смазки пальцами чужих мягких губ, сразу чувствуя горячий юркий язык, облизывающий, собирающий соленую влагу. Лизе сейчас до дрожи в коленках хочется прикоснуться к себе и довести себя, наконец, до искр перед глазами. Андрющенко тяжело прерывисто дышала, заглатывая пару пальцев, а потом слизывала свою слюну, давилась ею, забывая вдохнуть. Кира высунула руку, заставляя невольно потянуться за ней в желании снова захватить в горячий плен влажного рта, но девушка не позволила, только нежно огладила щеку, наслаждаясь ее беспомощностью… Замахнулась. Пощечина получилась жгучей и отрезвляющей. Взгляд Медведевой был заинтересованный, одержимый, любующийся: она наслаждалась зрелищем краснеющей щеки, приоткрытого рта, судорожно вздымающейся груди, дрожащих напряженных плеч. Она прекрасна. Произведение искусства, сотканное из греха и грязи. Кира коснулась ладонью ударенной щеки, нежно провела большим пальцем, скользнула по пухлым искусанным губам. Адрющенко почти теряла сознание от того наслаждения, что испытывала, сидя у ее ног, чувствуя на себе теплые сносящие крышу осторожные прикосновения, сглаживающие боль от неожиданного нещадного удара. Девушка любовно улыбнулась, убрала руку, зажевав нижнюю губу, и откинулась на спинку кресла, скрипнув тканью, коснулась ногой её влажной промежности. Лиза шумно выдохнула, откидывая голову, веревка, обвитая за шеей, дала о себе знать и натянулась, причиняя дискомфорт, но чужая нога так приятно елозила по промежности, что она не могла сдержать тихих неровных вздохов, щекочущих чуткий слух. — Громче, кисуля, — опьяненно проговорила Кира, вынуждая подать голос, громко протяжно застонать и дернуться навстречу. — П-пожалуйста! Кира… — хныкала Адрющенко, кривила губы и жмурила глаза в бессилии перед собой, перед своими желаниями, а Медведева упивалась её слабостью и все трогала, трогала ее, доводя до жгучего желанного исступления. Между ног пылало и хлюпало, а Лиза стонала, часто, прерывисто, коротко, но блаженно. — Еще, черт возьми, еще! — срывающимся голосом молила девушка. Чужое тяжелое дыхание со стороны распаляло еще сильнее, влажные звуки сносили крышу: Кира снова доставляла себе удовольствие, прямо у нее перед носом, широко разведя ноги. Адрющенко могда только представить, как она жмурится, откидывая голову на спинку кресла, как стискивает зубы и, быть может, впивается пальцами в собственное бедро. — Кир… Кира! Лиза выгнулась настолько, насколько позволяли веревки, и кончила. Девушка тяжело дышит, пытаясь отойти от оргазма. — Лиза… — нежно выдохнула девушка и потянулась влажными ладошками к ее щекам, приблизилась к лицу, глубоко затяжно поцеловала, скользя языком по ее языку, обводя и посасывая. — Моя, — рыкнула Медведева, толкаясь глубже, впиваясь в ее губы жестким кусачим поцелуем, проглатывая её новые сладкие стоны. Адрющенко отвечала преданно и пылко, хотя и немного уставше, но со всей любовью и восхищением, на которые только была способна. Губы плавно заскользили вниз по подбородку к шее, от которой исходил лёгкий запах цветочных духов. — Ты так вкусно пахнешь, — Кира провёла языком по пульсирующей венке и слабо прикусила бархатную кожу, резко выдохнув на неё. Медведева обняла её за шею, крепко прижалась и развязала один из узлов, освобождая ее руки. Лиза сразу стиснула её в объятиях, прижалась крепче, зацеловывая любимые алые губы, кусая и терзая их, не в силах оторваться, а когда совсем выдохлась, просто подползла поближе и уложила голову на чужих коленках, тяжело дыша. Кира гладила её по волосам, вплетала пальцы в пряди. Адрющенко заерзала, придвигаясь теснее, подрагивая в чужих руках. — Спи, малышка. Усталость горячим комком теплилась в груди. Погас светильник, погружая комнатку в темноту, где-то далеко завыла собака, появилась едва заметная бледно-розовая полоска, возвещающая о начале нового дня. В квартире стояла ничем не нарушаемая тишина.