Балкон напротив отеля

Балкон, Фёдор опирается локтями на поручень, удерживая согревающую своим теплом кружку в руках. Прямо напротив – отель, что затмил светом окон своих номеров общий пейзаж. Можно было бы предположить, что брюнет сталкерит, но он всего лишь не может унять любопытства, заглядывая в не зашторенные помещения, попивая чай. Взгляд остановился на паре, сидящей в интересной позе за письменным столом: парень, сидя на офисном стуле, устроил на своих коленях девушку, что обвила его шею руками, утягивая в поцелуй… – Фёдор. – Осаму встал рядом и проследил за взглядом собеседника. – Что, за людьми подсматриваешь? – Отпуская смешок, шатен вернул взор на Достоевского, подпирая голову рукой. – Окстись, случайность. Здесь больше не на что глядеть. Скукота. – Махнув рукой, брюнет оставляет кружку на подоконнике, чтобы усесться на излюбленном стуле, игнорируя голодный взгляд глаз цвета растопленного шоколада. Дазай же ещё какое-то время понаблюдал за парой, пока Фёдор устраивался удобнее. Кажется, страсть за окном кипела во всю и парню наконец пришло в голову, что было бы неплохо сохранить приватность, используя штору. Потирая ладонь пальцами, Осаму отпустил вздох многозначительный, разворачиваясь и направляясь к Достоевскому. Брюнет не сразу понял, как Дазай оказался на коленях, щекой потираясь о его внутреннюю сторону бедра… Прохладными пальцами цепляясь за резинку, удерживающую спортивки, шатен одним взглядом обжигает недра сознания. – Осаму, давай хотя бы в дом пойдём… – Прикусывая внутреннюю сторону щеки, Фёдор пальцами в каштановые волосы зарывается, не отрывая взгляда от картины столь прелестной. – Нет. – Наклоняясь, шатен сквозь одежду поцелуем в пах утыкается, выдыхая горячо, и вновь с улыбкой похабной в глаза аметистовые заглядывает. – Пусть наблюдают. Пусть смотрят, как я тебе нравлюсь. И как нравишься мне ты. Стягивая штаны вместе с боксёрами, Дазай наполовину эрегированный член облизывает, пока чужая рука в волосы крепкой хваткой цепляется. Достоевский выдыхает неровно, взглядом в сторону балконной двери на секунду устремляясь. Брюнету было бы намного комфортнее на кровати, но этот демон… – Мх, ‘саму… Шатен пальцами окольцевал основание наливающейся кровью плоти, выводя по ней узоры языком снизу вверх. Обхватывая губами теплую головку, второй рукой Дазай обвивает бедро партнёра, впиваясь в его нежную кожу своими тонкими пальцами. И делает первое движение головой, возвращая всё внимание Фёдора к себе. И блядь, брюнет готов проклясть бога, чувствуя горячую глотку своим членом. Достоевскому хотелось бы запрокинуть голову, но он не может позволить себе отвести взгляда. Всё, что ему остаётся – молиться. Молиться на это липкое сладостное тянущее чувство, приносящее наслаждение. Молиться на Осаму, что заглатывает с каждым движением всё глубже, будто для него не существует людских рефлексов. Прикусывая нижнюю губу, Достоевский второй рукой аналогично зарывается в волосы шатена. И упирается в заднюю стенку чужого горла, прикладывая силу, заставляя Дазая взять глубже и поперхнуться, от чего слюна тонкой струйкой по подбородку кареглазого парня стекает. Осаму же наслаждался каждым движением… Чего таить, из его заднего прохода с таким же успехом сейчас вытекает смазка. И шатен, хватая за руки Фёдора и выпуская изо рта его член, поднимается, разворачиваясь задом. И стоит ему только сказать, что он готов – Достоевскому башню срывает. Прогибая Дазая через балконный поручень, стягивает с него одежду. Убеждаясь в том, что Осаму специально для него себя подготовил – в оскале довольном расплывается, головкой члена к проходу подстраиваясь. На лице шатена легкий румянец разливается, такого же цвета, как припухшие от недавнего трения губы. Бледная рука на шее Дазая удерживает его, не давая перекинуться по ту сторону. Взгляд Осаму устремлён вперед – в освященную светом окон отеля темноту. И когда в него достаточно резко и грубо проникает твёрдый мокрый член – шатен прогибается сильнее и громко-хрипло простанывает, хватаясь за свою опору крепче. Каждый толчок сопровождается пошлым шлепком кожи о кожу, что эхом в сознании расплывается, даря такое нужное наслаждение. Фёдор такой желанный, такой твёрдый и сочный, что Дазай неосознанно крепче сжимает его своими горячими стенками внутри себя, вбирая глубже. – Ах… Ф… Федя… Каждое скольжение твёрдостью о простату в сознании отдаётся расплывчатыми волнами. Брюнету же хочется погрузиться в пучину этих чувств полностью. В глазах искрами огни горящие отражаются. Глубина, в которой бесконтрольно можно утонуть. Постепенно ускоряясь, обжигающая своей болью разрядка витала по телу острыми ощущениями. Разливаясь внутри Осаму, Достоевский приглушённо простонал, крепче сжимая бинтованное тело в руках, пальцами крепче в шею впиваясь. И с ещё одним движением головки о железу Дазай кончил следом, пульсацией и спазмом окольцовывая плоть внутри себя, стоном протяжным улицу одарил, на выдохе имя произнося… Щелчок. Вспышка камеры из окна напротив. Колыхание шторы, будто кто-то буквально только что там был и ушёл.