звёзды собраны в нас

Ночной мрак погружает живые уголки Ли Юэ лунным благословением. И кажется, что даже сама луна высоко у Селестии направляла глаза в самый центр особенно торжественной Гавани в эту ночь. Встревоженные праздником люди выскакивали на пороги и балконы своих домов, дети прыгают на месте и уставляют наивные взгляды вдаль, прося поднять их на плечи, чтобы парящие в небе фонари можно было разглядеть, чтобы можно было захлебнуться в мимолётном восхищении. Смертный шум и гам не такой режущий слух как в городе — в маленьких деревнях с которых было отлично видно торжественный ритуал царил уют и тихое беспокойство. Только звон бокалов и бутылок у таверн и ресторанов могли разрушить непоколебимое умиротворение. Сяо вздыхает тяжело, устало. Копье растворяется в энергетике так же быстро, как и появилось, стоит адепту сесть у края крыши постоялого двора Ваншу, бессмысленно уставляясь мёртвой точкой куда-то в сторону пустого неба. Погружаться в свои мысли не стоит: Сяо ощущает на себе равномерное соотношение грязи с холодным ветром, идущий вверх по венам где-то внутри. "Где-то внутри" - в груди тревожно сжимается и разжимается, словно кто-то взял в руки половую тряпку, готовясь вытирать полы. Порывы хаотичных ветров усилились, сбивая волосы Алатуса в беспорядочный вихрь. Пряди неприятно лезут в глаза, в лицо, Сяо непроизвольно показывает свое недовольство сведёнными к переносице бровями и сжатой стойке сидя. Хлопок каблуками по деревянной поверхности крыши. Адепт настораживается, стоит только снова пошатнуться от ветряных потоков. Уже не таких сильных и холодных, как раньше. Рядом с ним вихри усмирялись, блаженно успокаивались и мягко шептали что-то неразборчивое, что о свободе и беспечности. —И ты тоже здесь? Приятель в бирюзовом плаще свободно садится рядом, подставляя руки на бортики и свешивая ноги с края, беззаботно болтая ими и напевая себе что-то под нос, самую малость. Позже гость на крыше замолкает. Вопрос был настолько наигран фальшивым любопытством, словно бард в действительности не знал где искать Сяо, что он позволяет себе усмехнуться. В себя, конечно же. Торжество вот-вот начнётся. Люди в яркой гавани у моря собираются в большие толпы, и издалека Сяо готов поклясться, что это выглядит как сплошное скопление жёлтого света фонарей. И не более. Хочется ответить, сказать что-то особенное. Присутствие Венти рядом было тревожное, неловкое, адепт мысленно ругается и сжимает руки в кулак. Не от злости, конечно же; косички Венти болтаются из стороны в сторону, а лепестки Сесилий на его берете словно вот-вот улелят. В волевую прогулку. И снова вернуться обратно, потому что это вещь Венти. —Твоя флейта, — Сяо обрывает хриплое предложение резко, рвано и несвойственно. Становится стыдно. Хрупкий предмет в бледных руках прокрутился пару раз; глубокие глаза Архонта уставились на Алатуса, в немой усмешке возвращаясь к пейзажу. Какой провальный позор. —На флейте я играю только для тебя, —Венти продолжает, —Чем же тебя лира не устраивает? Барбатос продолжает беззаботно болтать ногами, подаваясь навстречу ветру, что играется с его косами и краями длинного плаща. Они разговаривали сегодня днем; Венти выглядел иначе. В кругу Чжун Ли и других знакомых глазам гостей сосредоточиться было сложно, поэтому Сяо предпочёл побыстрее скрыться в тени и подумать над свободными разговорами, что гудят в голове, в одиночестве. До невозможности странно — грудь сжимается в обязательном долгу тьмы, пожирая воздух и перекачивая всё внимание на себя. Желание послушать навсегда запечатленную мелодию в воспоминаниях было прямой потребностью: самую малость прикрыть глаза и прогнать из себя жгучую боль, тайно вознестись Анемо Архонту и попросить у Бога ту беззаботную свободу, парящей в ком угодно, но не в самом Сяо. Но просить вот так нельзя. Сяо холоден: ужасно холоден, когда не договаривает предложение о флейте и смотрит себе под ноги, ужасно холоден, когда воздушные фонари Ли Юэ загораются и зеркально отражаются в лазуритовых глазах, раскрытых в восхищении до спирания воздуха в лёгких. Венти что-то говорит о разных торжествах в Мондштадте и Ли Юэ, что-то связанное между собой тонкой нитью духовной схожести народа, пусть даже в Ли Юэ люди кажутся более закрытыми, чем в родных краях Бога Свободы. Всё это похоже на глупость, но Сяо продолжает внимательно слушать. Не показывает воодушевления, но слушает. Пока ласковые потоки южного вихря обвивают сжатое от дискомфорта тело. "Объятия". Ещё через ночь на верхушке крыши дома двора Ваншу доносятся мелодии нежной флейты, самую малость онемевшие от мороза пальцы и развивающиеся косы. Сяо не чувствовал себя так плохо, чтобы играть ему, но он никогда не просил остановиться, безнаказанно и свободно наслаждаясь нотами музыки, греющие где-то в центре изнеможенного давления в груди кармического долга. И Венти так же быстро исчезал, посылая призрачные касания ветров и мягкие улыбки, сверкая ярким беретом в ночи. Они разговаривали мало: мало, и Сяо не находил в себе сил уйти первым или не задержаться ещё на какое-то время, вольно рассматривая спокойные улицы и тропы в леса, настораживающе вслушиваясь острыми ушами в каждый тёмный угол - была бы его воля, не спускался бы оттуда никогда. В случае, если там будет Венти. —Ли Юэ не меняется своим величием. — Бард оборачивается к Сяо, откладывая крупный плод красного яблока в сторону, стоит обратить внимание на внезапный грохот у своих колен. Что ты делаешь? Раны сами быстро затягиваются неизвестной тьмой; копьё с шумом падает на обрешётки крыши, и тяжёлая голова адепта влетает в чужой живот с характерным выдохом и сбитым пульсом. Это плохо сказывалось на Сяо — Барбатосу приходилось лишь тяжело вздыхать, натягивать шёлковую улыбку и продолжать играть, резвясь с нотами, летающие вместе с бурей. Хочется заплакать или раз за разом тяжело дышать. Сяо хочется только раствориться. У ног Анемо Архонта. —Сяо, вставай. Венти в бездействии смотрит на каменную фигуру с иногда опускающимися и поднимающимися плечами, руками пытаясь приподнять чужое лицо вверх, аккуратно обхватив холодными ладонями щёки. Лицо не подчиняется прикосновениям, и Венти готов поклясться, что адепт приложил некоторые усилия, чтобы не поднять голову к верху, —Ну же, встань. Ему не нужны были мольбы и подношения — Барбатос был прозрачным ветром среди народа Мондштадта, и Венти не был готов к убеждению, что заслуживает выпадов к его ногам таким существам, как Сяо. Ты волен делать то, что хочешь сам. Полные струи воздуха, подобные эфемерным касанием оставляют в области лба и щёк ощущение физического контакта, и расслабленный вид Венти, может быть, самую малость парящий, придавал адепту чувство безопасности больше, чем кто либо другой. Пахнет Сесилиями, холодным вихрем и самую малость вином из одуванчиков. Анемо Архонт вернулся в свои края ещё рано утром, оставляя за собой волевое эхо флейты и слов о свободе, созвучные с тревожным свистом любви. Лоб-щека-щека-линия скул. Мелодии дурманят разум, заставляют снять маску и начать танцевать в такт нот, растворяясь в ветреном забвении беспечности бытия. О мнимые ветра, позвольте же забыться.