Четверг

Перед глазами всё плыло. Голова невероятно гудела, а затылок болел так, словно по нему не только хорошенько ударили, но и приложили несколько раз оземь. Сфокусировать взгляд было сложно, но даже так Тома всё ещё мог понять, что находится среди того красного, в котором оказался по причине своего любопытства. И всё же, сейчас было не так страшно, как в тот момент, когда он оказался в коридоре, что вёл его в запретное крыло поместья. В настоящее время, в первую очередь ему хотелось прийти в себя, избавиться от вкуса рвоты, что стоял у него во рту и уйти отсюда. Судя по всему, господина в помещении сейчас не было; поэтому у него есть возможность сбежать. Всё бы ничего, но картина, что предстала перед ним не так давно, против воли всплыла в памяти, как и все события, произошедшие до его отключки…

***

Вечер пятницы. Все работящие в это время суток обычно расходятся по домам и спешат к своим близким. Он же просыпается от чувства, что проспал начало своей смены. Взглянув на часы, стоящие на прикроватной тумбе, Тома резко вскакивает с постели. — Вот чёрт! Я же должен был убраться ещё днём! — наскоро приведя себя в порядок, он покидает свою комнату и идёт к помещению с инвентарём. Подготовив ведро и швабру, непутёвый домработник направляется в сторону западного крыла. Оттуда начинать было проще: большинство помещений было закрыто на постоянной основе, а потому и площадь для мытья полов меньше. После же можно было спокойно приниматься и за восточное крыло. Однако, ступив в коридор ведущий его в нужном направлении и пройдя около десяти шагов, он вдруг остановился и принюхался. Металлический запах крови в смеси с отходами, словно где-то здесь недавно резали скот, ударил по его обонятельным рецепторам. Недоумённо нахмурившись, Тома медленно пошёл дальше. По ходу движения вглубь коридора, он всё отчётливее начинал слышать звуки. Очень неприятные, склизкие звуки, вперемешку с голосами. Что они говорили, разобрать было сложно, но одно было понятно сто процентов: один голос принадлежал явно плачущему человеку. Лёгкий холодок прошёл по его спине. Второй голос в свою очередь говорил что-то первому, с холодной, невозмутимой интонацией. Запах становился всё сильнее и невыносимее. Теперь он чётко ощущал кровь и кал. Если бы он не жил всё детство в деревне, где частенько забивали коров, ему уже стало бы не просто дурно, а, наверное, вырвало. Громкий мужской вскрик заставил его дёрнуться от неожиданности, отчего он чуть не выронил ведро с водой из рук. После этого всё стихло, и лишь нечто, разливающееся на пол вдали нарушало это непонятное затишье. «Что там происходит?», — пронеслась тревожная мысль в его голове. Изначально он предполагал, что здесь по непонятным причинам закололи одну из свиней, что жили в специально отведённом для них вольере на улице. Но сейчас это становилось всё менее правдоподобным. Ускорив шаг, Тома поспешил вперёд, и вскоре его взгляд зацепился за дверь. Она находилась почти в самом конце коридора и была открыта. Из-за сквозняка она слегка покачивалась из стороны в сторону. Предупреждающий скрип давно не смазываемых петель, по мере приближения Томы к таинственной комнате, становился всё громче. Как раз-таки оттуда было слышно, как что-то, пусть уже и не разливается так рьяно, но продолжает беспрестанно капать. Раньше это помещение было намертво заперто; домработник впервые видел его открытым. В этот момент он осознал, что от усталости потерялся во времени; понял, что проспал слишком долго после тяжёлой рабочей недели, а потому перепутал дни, приняв пятницу за четверг. Ему нельзя находиться здесь по пятницам. На несколько секунд он остановился и застыл, намереваясь поскорее уйти отсюда, пока его не заметили, и забыть о страшных предположениях, закравшихся в его сознание. Тома даже повернул в обратном направлении, чтобы покинуть коридор, но любопытство, что не вовремя возникло в его сознании, заставило усомниться в этом решении. Чёрт побери это назойливое чувство, которое склоняет людей к всяческим авантюрам, и порой таким, что лучше бы человек вообще никогда не имел способности ощущать желание засунуть свой нос в чужие дела. Было сложно определиться. Интерес к происходящему вступил в схватку со здравым смыслом. Чувство тревоги и желания узнать правду смешались воедино. По услышанному он уже мог понять, что внутри этой комнаты скрывается что-то нехорошее. Об остальных подозрительных аспектах и упоминать не стоило. Также его могут наказать за нарушение правил поместья, даже если всё на самом деле хорошо, и он всё придумал благодаря своей бурной фантазии. Но, с другой стороны, когда у него будет другая возможность узнать, почему ему нельзя заходить сюда в определённые дни? Ясно одно: здесь происходит что-то, о чём ему знать нельзя. Но запретный плод сладок… В конце концов, если заглянуть всего одним глазком, никто ведь не заметит, верно? Любопытство всё же победило, толкнув Тому на лезвие ножа, по которому ему предстояло пройтись, и, возможно, всё же передумать до того момента, пока он не доберётся до края и рухнет вниз. Однако, тихонько поставив ведро на пол и положив рядом швабру, Тома, подобно шкодливому котёнку, на носочках двинулся вперёд. Невыносимый запах стал ещё ярче. Дышать было всё труднее, так как дух крови наполнял лёгкие, выворачивая их наизнанку. Непонятный шорох нагонял волнения. Но, вопреки всем своим внутренним сигналам об опасности, наплевав на все инстинкты самосохранения, возможностью повернуть назад он успешно пренебрёг. Когда же домработник аккуратно выглянул из-за всё также покачивающейся двери и «утешил» своё любопытство, он пожалел о содеянном в тот же миг. Только вот вернуться в прошлое больше было нельзя. Лучше бы он не покидал свою комнату сегодня вечером… Помещение было красным, в буквальном смысле этого слова. Тома не сразу смог сориентироваться и посчитать, сколько человек было в этой каше мяса. Сколько групп крови здесь смешано? Кто все эти несчастные, что лежат сейчас у его ног в виде бесформенного «нечто»? Всего один шаг ограждал его от того, чтобы не вляпаться в кровь, которой был залит пол. С его губ сорвался испуганный вскрик, а глаза панически забегали в разные стороны. Но нигде они не смогли убежать от того, что видели: в одном углу, собранные в небрежную кучу, валялись кишки, а вслед за ними тянулись и другие, уже не настолько узнаваемые куски мяса; также где-то можно было разглядеть кости, не до конца очищенные от плоти. В другом углу взгляд Томы наткнулся на отрезанные конечности и, судя по всему, половые органы. Бесформенные пласты жира тоже бросались в глаза… Как он умудрился в тот момент понять, что именно лежит измазанное в металлической жидкости, оставалось загадкой. Но ещё больше нежеланного внимания в следующий момент привлекли тела. Вернее то, что от них осталось. Судя по размерам, два четвертованных туловища принадлежали явно подросткам, если не детям. Они лежали на чёрном кожаном диване в таком положении, словно тот, кто сотворил с ними такое, специально придал им позу, в которой они могли бы сидеть, будь это живые люди. Маленькие грудные клетки обоих были вскрыты; тонкие рёбра, если не валялись на полу рядом с «сидящими», то торчали во все стороны, образовывая посередине неровную дыру. На журнальном столике возле них Тома увидел головы, которые раньше, похоже, принадлежали несчастным. Однако они едва ли могли передать хоть какие-то черты лица. Скальпы отсутствовали, валяясь рядом. Глаз тоже не было, как и слоёв кожи. Да чего греха таить, через тонкий пласт мяса, что осталось от мимических мышц, просматривались черепа. Помимо них, в комнате было ещё два тела. Одно живое, целое и невредимое, и даже знакомое ему, но почему-то даже не удосужившееся повернуться в его сторону. Второе, к сожалению, мёртвое. Оно тоже было обезглавленным, однако конечности были на месте. Правда, вывернуты они были неестественно. Кожа присутствовала, но частично. Некоторые места выглядели также, как те детские головы. Зрелище было настолько невыносимым для его глаз, что рвота, подступающая к горлу, больно защипала то. Согнувшись пополам, он проблевался прямо на пороге ужасающей комнаты. — А я уже думал удивиться тому, какой ты крепкий орешек. До сих пор безмолвный человек, единственный не разобранный на части здесь, вдруг негромко засмеялся, повернувшись к чуть ли не падающему парню. Когда последний сумел выпрямиться, преодолев очередной приступ тошноты, его взгляд встретился с чужим лицом. Эти глаза… В обычное время они вызывали у Томы лишь приятные чувства восхищения их красотой и необычностью перелива от голубого к фиолетовому. Но сейчас их взор, обращенный на него, только отвращал. В чужих руках он заметил мужскую голову. Судя по всему, она принадлежала самому относительно целому телу, валяющемуся на полу, и была совсем недавно отделена от того. Рвота снова подступила к горлу, но в этот раз Тома смог сдержать себя. — Так и будешь стоять и смотреть на меня так? Придётся тебе зайти сюда, раз уж ты здесь, хоть и не должен… В этот момент домработник осознал, что выдал себя перед Аято, его работодателем, целиком и полностью. Страх, о котором он немного подзабыл из-за всеобъемлющего шока и тошноты, накрыл его с головой. Повинуясь первому зову инстинкта самосохранения, парень на негнущихся ногах попятился назад. — Тебе ведь некуда идти… То, что ты сейчас делаешь, сделает только хуже, — отложив «не обработанную» голову на стол, убийца неспешно пошёл в сторону пытающегося улизнуть от него парня. Последний в свою очередь не слышал чужих слов. В голове всё срочным сигналом голосило лишь одним единственным словом: Б Е Ж А Т Ь. Только вот преодолеть дрожь в коленках было трудно, из-за чего ему оставалось только упорно идти спиной вперёд. Он чувствовал: стоит только развернуться — и беды не миновать. А её и так не избежать. Тома уже намеревался попытаться переступить через себя и пуститься в бегство, как вдруг перед глазами всё потемнело, а затылок пронзила резкая боль. Перед тем, как потерять сознание, он услышал ощутимый хлопок чего-то тяжёлого об собственный череп.

***

— О, я погляжу, ты очнулся. Мне уже стало страшно за то, что моя дорогая сестрёнка ударила тебя слишком сильно. Куда же ты опять уходишь? Тома только-только сумел приподняться на четвереньки и начать потихоньку ползти в сторону двери, как вдруг услышал его голос. От интонации, с которой обратился к нему говорящий, кровь в жилах начала стремительно стыть. Из-за этого мышцы стали ещё непослушнее, чем прежде. Дрожь волной прошлась по всему телу. Желание покинуть это место и больше никогда не возвращаться возросло до неведомых высот. Перед тем, как жёсткий каблук чужой туфли надавил на его спину, прижав к полу, он успел сделать ещё один кривой шаг в сторону света, виднеющегося из дверной щели. — Лежать, — сила, с которой его прижимали к липкому кафелю, стала в разы ощутимее. Рёбра Томы были на грани, чтобы не треснуть под этим напором. Голова закружилась по новой. От страха или возможного сотрясения — не понятно. — А теперь, повернись ко мне. Хочу видеть твоё лицо. — Г-господин… — когда давление сверху пропало, он медленно перевалился с живота на спину. Перед ним возникла физиономия хозяина дома. Склонившись к нему, он глядел чётко в его полные страха глаза. Миловидная улыбка расцвела на его лице. Обычно так Аято улыбался в повседневности. — Тома, дорогой, кажется, мы говорили с тобой о том, что тебе нельзя заходить в западное крыло по пятницам, субботам, и воскресеньям? — теперь и голос говорящего стал ласковым, словно они обсуждали какие-то мелкие бытовые вопросы. Аято всегда был спокойным и очень добрым мужчиной. Работать у него домработником для Томы было сплошным удовольствием. Сейчас же, когда он, поначалу случайно, а потом уже осознанно нарушил единственное условие, что поставил перед ним хозяин, перспектива быть всего лишь уволенным и прогнанным взашей казалась ему самым лучшим исходом в этой ситуации. — Говорили ведь? — ещё ласковее повторил свой вопрос Аято. — Г-говорили. Господин, я могу объяснить… — начал Тома, надеясь на то, что его хотя бы немного выслушают. — О как, — лицо мужчины приняло скептическое выражение, — что ж, я с радостью послушаю тебя. Можешь начинать. Получив позволение, Тома судорожно залепетал: — То, что я попал сюда в пятницу, вышло случайно. Я проснулся вечером и перепутал дни, это правда случайность! Прошу, можно вы просто уволите меня? Пожалуйста… — Почему же ты, понимая, что ошибся, всё же пошёл дальше? Твои инструменты лежали довольно далеко от этой комнаты, — положив ладонь на подбородок провинившегося, Аято сжал тот, зафиксировав голову в таком положении, чтобы её обладатель не мог отвести взгляд, — смотри на меня, дорогой, со мной ведь говоришь, а не с той кучей требухи… — улыбка не сходила с его лица, — у тебя было много шансов уйти. Что же сделал ты? Вопрос был риторическим, поэтому мужчина не стал ждать ответа. Сжав ладонь ещё сильнее и заставив Тому негромко простонать от боли, он не сдержал ухмылки. — Работник из тебя негодный, — отпустив чужую челюсть, невозмутимо заключил он, — а вот личико смазливое, в моём вкусе. Раз уж так получилось, придётся тебе принести пользу по-другому и развлечь меня. — Что… Что вы имеете ввиду? — глаза несчастного наполнились нечеловеческим ужасом вперемешку с недоумением, — как я должен «развлечь» вас? — Ты настолько глупый, что даже намёка моего не понял, — Аято наигранно вздохнул, — хорошо, я объясню тебе, — с этими словами он достал из ножен слегка испачканный в засохшей крови кортик и принялся бесцеремонно разрезать одежду того, — начнём сначала. В твоём положении у тебя есть два варианта: либо ты покидаешь это поместье по частям, либо становишься послушным мальчиком и лежишь смирно. Всё предельно просто. — Я буду послушным! — быстро закивал головой Тома, — но зачем вы режете мою одежду? — Чтобы выебать тебя, неужели не ясно? — слегка раздражённо фыркнул Аято, невзначай проведя острым лезвием по оголённому животу, — если послужишь хорошей подстилкой, я, так уж и быть, не буду убивать тебя за непослушание. Если ты, конечно, не умрёшь сам. В этот момент улыбка мужчины стала немного азартной. Тома же осознал, что пропал. Это что ещё за проверки на живучесть?! Да всё это просто какое-то сумасшествие! Нет, нет, нет, и ещё раз нет. Если в понимании этого ненормального «быть послушным» — смерть, только уже будучи трахнутым в зад, то тогда лучше вообще не начинать! — Молю вас, не надо! — попытавшись ускользнуть от раздевающего его кинжала, взмолился домработник со слезами на глазах, — если живым покинуть этот дом нельзя, давайте тогда решим вопрос по-другому! — А вот так не стоит делать, — доброжелательно посоветовал ему Аято, свободной рукой схватив того за плечо, — я озвучил доступные для тебя пути. Третьего не дано. И прекрати вырываться! — усилив хватку, грубо рыкнул он, — ты же не хочешь, чтобы было ещё больнее? — и снова ласково. К сожалению, здраво оценивать ситуацию Тома не мог, и сказать что-то ещё тоже. Слишком большой перегруз получило его сознание за столь малое количество времени. Сейчас он мыслил на уровне инстинктов, и все, как один, верещали ему о том, что надо покинуть это место. Срочно. Каким бы плохим его состояние сейчас ни было. — Я, кажется, сказал тебе не рыпаться. Следом за репликой последовал звонкий удар ладони по нежной щеке. Слёзы, которые и без того скапливались в больших зеленых глазах, брызнули в три ручья. Однако свои отчаянные попытки улизнуть Тома так и не прекратил, чем только усугубил своё положение. — Ну что за выражение лица… — в следующую секунду лезвие успело лишь сверкнуть, и на ноге Томы уже красовался ровный разрез. Кожа в тот же миг разошлась в разные стороны вместе с мясом, проливая кровь. Крик, вперемешку с истошными рыданиями сорвались с его губ. Боль возникла с такой скоростью и в таком количестве, что он, не то, что продолжить сопротивления, даже окружение перед глазами разобрать не мог. — Вы все так забавно пытаетесь убежать, когда уже слишком поздно… Слишком скучно! — Аято говорил так, будто на самом деле ему доставляло удовольствие слушать скулёж провинившегося домработника. Удовлетворённая ухмылка была тому подтверждением. — Пожалуйста… П-прошу… Х-хват-тит… Умоляю вас… Пожалуйста… Не надо… — И вот опять. Сплошное сопротивление. В самом деле, чего я с тобой вообще церемонюсь? — глядя на беспомощный комок, весь испачканный в крови, чужой и своей, но уже не замечающий ничего, кроме собственных страданий, Аято усмехнулся, — шанс на прощение ты упустил, а потому ответишь с лихвой. Тома сейчас хотел лишь одного: чтобы его снова огрели по голове, в этот раз летально. Только бы не чувствовать того, что уготовил для него Аято. Той боли, что он испытывает сейчас, уже хватит. Однако не проходит и пары секунд, как такой же быстрый и резкий взмах кортика постигает область плеча. Затем менее сильный на груди. И ещё несколько. Разрезы на его коже появлялись с такой скоростью, что он даже не успевал вскрикнуть. Самым ужасным в было то, что, не считая его ноги, остальные раны были не такие глубокие. Однако даже таким образом ему было не понять, почему он не потерял сознание хотя бы от страха… — Ты не переживай, я пока не сделаю с тобой тоже самое, что постигло тех, кто столь превосходно окружает нас, — отвлёкшись от истязания чужого тела, бросил мужчина, опускаясь к нему и прижимая к липкому от крови кафелю собственным весом, — с тобой всё будет намного интереснее… Ну же, не плачь, тебе не идут слёзы, как бы прекрасны они не были, — ласково погладив его по волосам свободной от оружия ладонью, проворковал он, после чего отвлёкся от основного действа с оружием. Достав из переднего кармана пиджака белоснежный платок, он предельно аккуратно вытер солёные дорожки с перекошенного от боли лица. Тома его не слышал. Только редкие обрывки фраз смешанных со всхлипами срывались с его побледневших губ: — Почему… Зачем… Для чего всё это надо?! — Зачем? — убрав ладонь от чужих щёк, ухмыльнулся Аято, — это не более, чем естественный отбор. Более слабые всегда попадают во власть сильных. Но те слабые негодники, что встают на пути у сильных, должны быть наказаны. Сейчас, в момент, когда «наказуемый» практически не мог соображать, возвышающийся над ним мужчина думал о том, каким великолепным может быть возмездие. Никогда он не испытает удовольствия сильнее, чем от лицезрения картины, где виноватый получает то, что заслуживает. Эта картина будоражила. Она возбуждала его настолько сильно, что в штанах становилось тесно и даже больновато. Все они, кто был и кто ещё будет; никто не сможет пойти против него, стать предателем или же солгать. Если же такое случится, все они ответят по полной. — Не хочу… — не реагируя на чужие речи, срывающимся голосом бормотал несчастный, вырвав Аято из морального экстаза. — Не хочешь? — выражение лица того приобрело преувеличенно удивлённый вид, — разве я не нравился тебе всё это время? Неужели ты думаешь, что я не видел твоих влюблённых взглядов? И сейчас ты хочешь сказать мне, что тебе не нравится перспектива провести со мной время? — казалось, истекающее кровью тело его не волновало от слова совсем, — ну вот. Опять ты расстраиваешь меня… — очередной резкий разрез стал подтверждением вновь появившегося раздражения. В этот раз лезвие решило пройтись по всем самым крупным сухожилиям его конечностей. Голос Томы в этот момент сорвался и перешёл на хрип. Невыносимо. Почему он ещё в сознании, ну почему?! — Что ж! В таком случае, я могу пощадить тебя, — его тон был наполнен притворной воодушевленностью и насмешливым сарказмом, — если ты так не хочешь… — в следующую секунду кортик резко вонзился в одну из кистей его рук, проходя насквозь, — это мой подарок тебе на прощание. Вытащи его и сбеги отсюда! Домработник не улавливал происходящее, однако чудом, среди искр, сыплющихся из глаз сумел разглядеть удаляющийся силуэт своего мучителя. Затем его ослепил свет от открытой двери. — У меня всё равно есть ещё кое-какие дела, которые нужно решить! Так что я оставлю тебя и не буду смущать. Охрана не будет останавливать тебя! — мужчина негромко засмеялся, — очень жаль, конечно, что ты покидаешь это поместье на столь негативной ноте, но ничего не поделать! Однако ты можешь передумать и остаться со мной. Всё в твоих руках, Тома! Я дарую тебе право выбора. С этими словами Аято лёгким шагом покинул помещение, оставив парня наедине с собой. Это был его шанс на спасение? Неужели над ним хотели сжалиться? Он, думая сейчас только о побеге, уже собирался начать ползти к выходу, не зная себя от радости, но вдруг обессиленно замер, вскрикнув от адской боли. Он больше не мог сбежать… Тело его было ослабшим из-за столь большого количества потрясений. До сих пор он продолжал чувствовать на нём такие ощущения, словно кинжал в данный момент был не воткнут в его руку, а всё ещё выделывал различные пируэты на его нежной коже. Перебитые напрочь сухожилия же не позволяли даже поменять позу, в которой он сейчас пребывал, не то, что сдвинуться с места. Крупицами разума, что с такой тяжестью, но всё же пытались мыслить, давали понять, что на самом деле никто не собирался его отпускать. От осознания собственной беспомощности, вместе с физическими страданиями в его душе появилось жгучее чувство обиды на самого себя. Его тело больше не было послушным… Все его жалкие попытки сдвинуться хотя бы на миллиметр сопровождались приступами боли, мученическими стонами и хрипом. И всё же он пытался, в меру своих возможностей, через невыносимые ощущения от разорванных мышц, но пытался; пока слёзы, что уже щипали глаза, не лишили его даже той размытой картинки мира, которую он мог попытаться разглядеть. Обессиленно лёжа на окровавленном полу и задыхаясь от запаха подтухающей плоти, он не следил за временем. В неподвижном состоянии боль стала немного слабее, что позволило ему хотя бы немного думать. Главное не шевелиться. Мысли его были сконцентрированы только на двери и её недосягаемости. Порог от него был на расстоянии всего в пару метров! Всего какие-то жалкие два метра отделяли его от свободы, а он просто лежит здесь и не может даже хотя бы руку протянуть в сторону цели! — О-о-о. Кого я вижу в своей скромной обители! Поразительно! Тома, поглощённый ситуацией, даже не заметил звука шагов. Только услышав голос отныне ненавистного ему человека, он потерянно всхлипнул. Больше у него нет даже мнимой возможности уйти. Он упустил шанс на спасение по своей вине. А ведь, не реши он утолить свой интерес некоторое время назад, всё было бы совсем иначе. — Я рад, что ты всё же пересмотрел своё решение и остался! — наигранно-радостно продолжил Аято, проходя внутрь комнаты, — хочешь всё-таки… Взгляд заплаканных глаз скользнул по крупной сильной фигуре: теперь на его мучителе не было того белого костюма, испачканного в крови. Облачённый в махровый серый халат, он сейчас выглядел, как нельзя, по домашнему. Даже и не скажешь, что этот человек способен на такие ужасные вещи. Если бы кто-то сказал об этом Томе раньше, он бы точно покрутил пальцем у виска. Как говорится, внешность может быть обманчива. Аято тем временем приблизился к нему. Склонившись над его лицом, он нежно провёл ладонью по его щеке. Каждое касание отзывалось внутри домработника страхом и неприязнью. Хотелось оградиться от этих рук навсегда. Ещё сильнее было желание больше никогда не видеть этой лживой улыбки. — Убей… Просто убей… Прошу… — прохрипел обездвиженный, чем вызвал очередное недовольство со стороны его нежеланного собеседника. Огорчённо цокнув, он убрал мягкие пальцы от его измученной физиономии. — Не нужно просить меня о смерти, — расстроенно покачал головой тот, вынув кинжал из его руки одним резким движением, — смерть слишком простое искупление, особенно для тебя, мой милый Тома. Ты заслуживаешь большего. Последняя надежда на хоть какое-то облегчение своей участи потухла в тот же миг. Но оплакать собственное положение Томе не дали. Аято больше не стал медлить. Отложив лезвие в сторону, он выпрямился и скинул с себя халат, обнажая своё изящное тело. В любой другой ситуации парень только бы восхитился великолепием своего господина, но сейчас присутствие того, тем более голым не вызывало ничего, кроме паники. — Честно? Я бы с радостью кончил в твоё превосходное тело, — вскрыв пакетик с презервативом и натянув его на возбуждённый половой орган, промолвил Аято, — однако незащищённый секс может плохо сказаться на нас обоих, мой милый. А мы ведь не хотим лишних недоразумений, верно? Опустившись на пол, он бесцеремонно раздвинул ноги парня. От резкого разряда боли тот обессиленно заскулил. Любое движение сейчас доставляло ему колоссальное количество мучений. Удовлетворённо хмыкнув, Аято подхватил его за бёдра и притянул поближе к себе. — Вот незадача, — пальцы одной из его рук ловко подцепили лежащий рядом кортик, — я совсем забыл о смазке! — с поддельной виной заявил он, — придётся пользоваться тем, что есть. Тома даже вдохнуть не успел, как внутреннюю сторону его бедра пронзили те же ощущения, что он испытывал от разрезов некоторое время назад. Только в этот раз вдвое сильнее. Слёзы, что так и не прекращали течь, застыли в его глазах, а из горла вырвалось очередное подобие крика. Звук ударившегося об пол металла помог ему не потерять остатки здравого разума окончательно. Насыщенно красная жидкость тем временем обильно полила из новой, идеально ровной раны. Если бы Тома мог приподняться и глянуть, что же происходит там, внизу, то увидел бы, как Аято собирает его кровь в ладонь, после чего нанося её на член. — Нет… — он и без наблюдений понимал, что сейчас будет, — нет… Прошу… Умоляю, нет! — Передумал? — упёршись головкой в тугое колечко мышц, «удивился» мужчина, — у тебя же была возможность уйти. Чем ты думал раньше? Впрочем, мне уже всё равно. В следующий момент комната сотряслась от громкости крика, который издал Тома. Даже тот факт, что его голос был сорван, не играл здесь никакой роли. Он думал, что хуже уже не будет. В конце концов, что могло переплюнуть множество глубоких порезов, оставленных по всему телу и разрыв сухожилий? Однако… По настоящему ужасно было ощущать не всё ранее пережитое, а то, как внутрь его прямой кишки врывается нечто твёрдое и крупное, беспощадно повреждая внутренние ткани. Если бы всё действо происходило в более чистой комнате, то можно было заметить кровь, вытекающую из анального отверстия. Вместе с той, стоило Аято вынуть член, оттуда вышли и фекалии. Теперь было не только больно, но и стыдно. Но всё же больше больно. Вернувшийся внутрь него половой орган, хозяину которого было, судя по всему, даже в удовольствие всё происходящее, выбил из него только проклюнувшиеся крупицы мыслей. — М-м-м… Да ты был создан для того, чтобы тебя ебали! — судорожно выпалил тот, задавая резкий темп толчков, — неописуемая грязь. Идеальное наказание для такого, как ты. Тома только и мог, что хрипеть от растущей в геометрической прогрессии боли. Его трахали жёстко, без капли сожаления, не давая и секунды на лишний вдох. Всё тело невероятно трясло, и он никак не мог унять эту дрожь. Ему порой казалось, что его несчастному телу навредили настолько сильно, что он уже и не чувствовал ничего, но всё это было лишь миражом; защитной реакцией организма. Адреналин — удивительная штука. Иногда он помогает собраться с силами и сотворить невероятное в экстренной ситуации, а когда-то именно его воздействие может помешать избавиться от страданий. А тот, кто приносил ему эти страдания в невероятно больших дозах, только больше распалялся. Глаза мужчины непрерывно смотрели на лицо Томы, и чуть ли не горели от кайфа. Настолько ему нравилось издеваться над несчастным. — Только посмотри на себя, — вдалбливаясь в еле живого юношу, говорил ему Аято, — тебе очень повезло оказаться подо мной, а не на полу в качестве той кучи кишок, которую в итоге скормят бездомным псам. Ты должен быть благодарен мне за оказанное милосердие. Как же сейчас парню под ним было плохо. Нельзя было передать словами то отчаяние, которое сейчас испытывал Тома. Его горячая кровь давно была смешана с чужой, запечатляя этот момент в общую копилку событий, что успели лицезреть стены этой комнаты за всё время. Единственным его желанием было поскорее прекратить всё это чувствовать. Каким из способов — не важно. Желательно сразу смерть; тогда никаких последующих мучений не будет. Исчезнет и приторно-миловидное лицо Аято, ставшее ему костью в горле. Его ждёт лишь чистое небытие и спокойствие. Словно услышав его беспрестанные мольбы и сжалившись, судьба решила ублажить его желание: постепенно домработник прекращал чувствовать боль. Всё меньше и меньше начала она беспокоить его, заменяясь некой легкостью. В глазах наконец-то потемнело, а с губ Томы сорвался громкий смех. По замедлившемуся темпу он понял, что даже его господин растерялся на долю секунды. Но ему было уже всё равно на реальность. Хотелось смеяться, и он смеялся, настолько громко, насколько могли позволить его истерзанные голосовые связки. До тех пор, пока сознание не оставило его… … К сожалению, не навсегда.

***

— Тома? Ты тут? — Аято заглянул в комнату освещённую солнечным светом и, увидев там искомого человека, добродушно улыбнулся, — прекрасно! Я принёс обед! Сегодня у меня получилось выбрать время, чтобы покормить тебя собственноручно! Взгляд сидящего в кресле был пуст, как и до появления кого-либо в комнате. Слегка повернув голову в сторону вошедшего мужчины с подносом в руках, он посмотрел на него. Тут же тело его начало непроизвольно дрожать, а из глаз потекли слёзы. Теперь и голова застыла в оцепенении, не в силах отвернуться. Единственным вариантом оставалось только опустить веки, что Тома и сделал. Лишь бы не видеть. — Ну вот, ты снова портишь свой вид слезами, — поставив поднос на небольшой столик рядом с ним, Аято смахнул непрошеную жидкость с чужих щёк, — не надо плакать. Всё ведь хорошо! И почему ты закрыл глаза? Неужели ты не рад мне? Тома не отвечал. С той поры он вообще не разговаривал. Неведомым чудом ему удалось выжить после всего пережитого. По окончанию издевательств над его телом, хозяин поместья учтиво отнёс его к докторам. Чтоб эти люди горели в аду, за то, что вытащили его! Ведь то, как теперь живёт парень, вполне можно сравнить с десятым кругом преисподней. Он стал инвалидом, и по сей день испытывает невыносимую боль в мышцах. Повреждения тех оказались настолько сильными, что затронули в том числе и нервы. Это стало одной из причин, по которой его тело парализовало. Только голова более менее могла двигаться. Тома так и остался под крышей дома Аято в качестве жителя с особыми привилегиями. Как выживший, он теперь является личной игрушкой этого мужчины, который, к слову, был вне себя от восхищения, когда узнал о том, что его непутёвый домработник не умер. Только вот, больной отныне был, как бельмо на глазу всем остальным работникам здесь. У него были собственные няньки, которые круглые сутки помогали ему с самыми элементарными потребностями; начиная от уборки естественных отходов, и заканчивая кормлением. Каждый из них, то и дело, поглядывал на него с искренним сожалением. Даже самые непробиваемые, серьёзные люди отводили взгляд, когда его везли куда-то по коридору на коляске. Только его «хозяин» был весел и мил, как всегда. Однако при виде его парня всегда трясло. Слёзы, как единственное, чем он мог выпустить собственные эмоции, лили с тройной силой. Ему не хотелось смотреть на человека, который сделал с ним всё это, и продолжает мучать до сих пор. Он хочет покинуть это место, но не может. Всё, на что он теперь способен, это открывать рот и жевать. Как, например, ему предстоит делать сейчас. — Ладно, — негромко усмехнувшись, Аято подцепил палочками странное «нечто» из тарелки и поднёс к губам Томы, — приятного аппетита! Покорно открыв рот, парень позволил вложить в него что-то странное, чем его кормили вот уже который месяц. Вкус этой еды его не особо волновал. Главное, чтобы чуть ли не впихивающий в него пищу человек поскорее ушёл. Слёзы так и продолжали течь из его глаз. Чувство опасности, сопровождающее его на постоянной основе, рядом с ним обострялось особенно сильно. По этой причине ему было трудно жевать. При всех стараниях побыстрее расправиться с задачей поесть, периодически изо рта выпадали полуизмельчённые кусочки. — Боже… Ты не способен сделать даже это! — в голосе Аято слышалось довольство и насмешка, — твой жалкий вид возбуждает меня. Может быть, мне отменить парочку дел и отыметь тебя снова? Что думаешь на этот счёт? Стоило этой фразе слететь с чужих губ, как Тома затрясся ещё пуще, а полные слёз глаза широко распахнулись. Глядя на него с нечеловеческим ужасом, он даже не моргал. Рот, в котором всё ещё ощущался вкус подгорелого мяса, был слегка приоткрыт и издавал нечленораздельное мычание. Всё дошло до того, что, когда Аято протянул к нему руку, он попросту упал с кресла на пол из-за сильной дрожи. И снова боль пронзила всё его тело. Мужчина же, с целью сделать задуманное, достал из кармана сотовый. Всего за пару сообщений он освободил себя от дел на ближайшее время. И всё повторилось снова. Да, после того раза хозяин поместья брал парня ещё. Почти каждые выходные он заглядывал в его комнату, ублажая свои потребности столько, сколько заблагорассудится. Единственное отличие в его действиях было то, что теперь он делал это с Томой не настолько жёстко, более менее подготавливая и без того повреждённое анальное отверстие к сексу. Всё-таки, не хотелось бы опять тратить время на долгое лечение разрывов тканей. Но всё равно, приятного было мало. Что же до несчастного инвалида? Он не двигался, постоянно роняя ручьи слёз. Смотря потускневшими глазами куда-то в пустоту, он дрожал, пока его беззастенчиво имели, и ждал конца этого кошмара. Когда с его телом вдоволь наигрались и бросили на полу, Томе стало хотя бы немного спокойнее, ведь в поле зрения больше не было этого ласкового, но такого ненавистного для него лица. Спустя какое-то время, к нему пришёл один из работников поместья, в чьих обязанностях был уход за парнем. — Что, опять тебе не дали спокойно поесть, да? — глядя на беспорядок, оставленный господином, он с тяжёлым вздохом покачал головой, после чего подошёл к калеке. Осторожно подняв его на руки, он понёс его к сторону купален. Взгляд Томы всё также был направлен в одну точку. Глазные яблоки из-за долгого плача были такими красными, что у сидельца складывалось впечатление, будто он сейчас смотрел не на несчастную жертву обстоятельств, а на наркомана. Дрожь в теле того так и не прекращалась, что осложняло безболезненный перенос из точки А в точку Б. Голова бывшего домработника была почти полностью пустой от мыслей. Сконцентрировать внимание на чём-то было трудно, особенно после очередного визита Аято. — Смотреть на тебя тошно, парень, — занеся его в просторное помещение, промолвил мужчина, после чего осторожно усадил безмолвного в чан с тёплой водой. Начав осторожно смывать с него следы недавнего полового акта, он периодически гладил инвалида по голове. Жалко его было. Даже злейшему врагу такой судьбы не пожелаешь, а тут такой молодой юноша, который даже до тридцати лет дожить не успел. Сиделец помнил его ещё здоровым и полным энергии. Многие считали отзывчивого и трудолюбивого домработника солнышком этого поместья, при взгляде на которое, в душе становилось светло и приятно. Сейчас же этого ещё совсем зелёного парнишку даже человеком можно было назвать с большой натяжкой. Тома, чувствуя мягкие движения грубой на ощупь ладони, вдруг начал плакать. Плечи его предательски дёрнулись, чем несказанно напугали сидельца, который в этот момент принялся аккуратно ополаскивать его спину. Мгновенно среагировав, он заглянул в лицо инвалида, в целях понять, что случилось. Но, увидев физиономию, полную отчаяния и боли, не сдержав порыва сердца, что обливалось кровью, он легонько обнял своего подопечного. Тот в свою очередь только больше рыдал. Но уже не от горести. Кто-то в этом мире ещё проявляет к нему сожаление. Единственный проблеск в его судьбе сейчас заключался в этом неравнодушном сидельце. Что-то внутри него словно утихомирилось, и и стало спокойнее. Намного. Не в сравнении с солёной жидкостью, беспрестанно льющей из глаз. Затем его взгляд вдруг опустился на мыльную воду, в которой он сейчас неподвижно сидел. Тома давно думал о том, что хочет умереть. Если бы он мог, то уже давно канул в небытие. Однако из-за того, что его тело больше неподвластно командам мозга, его желание встретиться со смертью было невыполнимым. Но… Толика надежды закралась в его сознание. Не зная, как ещё подать хоть какой-то знак своему сидельцу, он негромко замычал. — Что такое, Тома? — отстранившись от инвалида, поинтересовался тот, следя за каждой переменой в чужом лице. Зелёные глаза парня же, как одно из немногого, что могло шевелиться по его велению, всё смотрели, то на воду, то на мужчину. — Стой ты… — растерянно глядя на Тому, хотел было выпалить тот, но вдруг осёкся, — прости, я не понимаю о чём ты пытаешься мне сказать. Несчастный уже успел смириться с тем, что у него снова ничего не получилось, как вдруг он почувствовал руки на своих плечах. — Так что давай, посиди спокойно, пока я схожу за полотенцем! — глядя на калеку понимающим взглядом, громко продолжил сиделец, постепенно толкая его под воду. Перед тем, как Тома оказался полностью погружённый вниз, он успел увидеть кивок и прощальную улыбку своего спасителя. Конечно, непроизвольно он задержал дыхание и рефлекторно дёрнулся наверх, но сильные руки сидельца продолжали удерживать его под водой. Никакие спазмы и боли сейчас не шли в сравнение со всем, что он пережил за эти полгода… Наконец-то это закончится. Оставалось совсем немного потерпеть и он умрёт. Больше никаких страданий, никаких сиделок и вони от собственных испражнений. Пропадёт и боль. Но самое главное в этом всём то, что никогда ему отныне не видеть этих фальшивых глаз. Тот, кто изуродовал его, больше не сможет причинить вред! От осознания этого, сопротивляться не хотелось от слова совсем. Только бы успеть… Вот он и сделал роковой вдох, который пропустил воду в его лёгкие. Судороги постепенно заменились приятной слабостью. Тома наконец-то мог успокоиться. Сейчас, на пороге собственной смерти, он испытывал радость. Она была несравнима с той, которую он чувствовал до того, как потерять себя. Скорее всего, это можно даже назвать счастьем? Вскоре вода заполнила дыхательные пути инвалида до краёв. Кислородное голодание больше не давало ему возможности думать. Только повиноваться и встретиться с долгожданной царицей мёртвых. Перед тем, как погрузиться в вечную тьму, он успел лишь прикрыть глаза и улыбнуться. Никто после этого случая не мог взять в толк, почему утонувший парень был именно с таким выражением лица. Неужели ему было совсем не страшно умирать? Только человек, ставший свидетелем освобождения Томы и вытащивший его бездыханное тело из чана, понимал смысл этой посмертной улыбки.

***

Закричав на всю комнату, он резко сел на кровати. Влажный пот градом стекал по его лицу, а сердце колотилось так, словно он действительно только что был под слоем мутной жижи, не имея возможности дышать. В носу стоял неприятный мыльный запах. Будучи не до конца отошедшим ото сна, Тома огляделся по сторонам. Уютная комнатка, освящённая красными лучами солнца приветливо встречала своего жителя после отдыха. Второпях он подвигал собственными руками, что слегка онемели от долгого пребывания в неудобной позе. Конечности были подвижными. — Боже мой… Это был всего лишь сон… — обессиленно упав на кровать, выдохнул домработник. Такого облегчения, как сейчас, он уже давно не испытывал. Вот что значит, перетрудиться и уснуть, лишь коснувшись головой подушки! Однако работа не ждёт. Сегодня четверг, последний день перед тем, как он выйдет на выходные. Расслабляться пока что было нельзя. Переведя взгляд на часы, Тома вдруг подорвался с кровати повторно. Оказывается, время суток-то уже близилось к вечеру! Просто невероятное упущение с его стороны! — Вот чёрт! Я же должен был убраться ещё днём! — выпалил он. И тут же боязливо поёжился, после чего неловко хихикнул. Какая всё-таки удивительная штука человеческий мозг. Порой он преподносит такие образы, которые практически невозможно отличить от реальных! Но да ладно! Нет времени прохлаждаться! Наскоро приведя себя в порядок, и умывшись, Тома поспешил в сторону кладовой, где его ждали излюбленные ведро и швабра. Забрав их и налив воды, он двинулся в сторону западного крыла. Начинать оттуда уборку всегда было проще: большинство помещений там было закрыто на постоянной основе, а потому и площадь для мытья полов меньше. Восточная сторона поместья, противоположно первой, была крупной, и всегда более оживлённой. Её домработник предпочитал оставлять напоследок. Добравшись до двери, ведущей в нужный коридор, Тома вдруг остановился. Осадок после кошмара, который привиделся ему во сне, всё ещё неприятно саднил и вызывал чувство тревоги. Периодически он даже чувствовал, словно ему всё ещё тяжело шевелиться, а тело его щиплет от фантомных ран. Нервно сглотнув, парень осторожно толкнул препятствие, отделяющее его от западного крыла, в сторону. В следующую секунду внутри него отлегло. Ярко освещённый путь и в сравнение не шёл с той атмосферой, которая была там, в подозрительном полумраке. Оптимистично улыбнувшись, он ступил на идеально лакированный деревянный пол и двинулся вперёд. Однако, не пройдя и десяти шагов, он вдруг оторопело застыл. Ведро с водой в ту же секунду выпало из его ослабевших от испуга рук. Он не мог в это поверить: в его нос прямо сейчас бил до жути знакомый, и по непонятным причинам уже приевшийся металлический запах крови. — Не может быть… — беззвучно прошевелил губами он, смотря вдаль коридора растерянным взглядом, после чего нервно тряхнул головой, — боже, да это же просто паранойя! Я даже сейчас возьму и проверю! Это всего лишь моё воображение! Положив швабру рядом с валяющимся в луже воды ведром, он уверенным шагом поспешил дальше, к той самой двери. Каково было его удивление, когда он снова услышал тихие всхлипы… Однако они были приглушенными, поскольку дверь в злосчастное помещение была закрыта. Поэтому эти звуки дошли до Томы уже тогда, когда он оказался на расстоянии в несколько шагов от своей цели. Леденящий душу страх не позволил ему двинуться дальше. С ужасом глядя на дверь, он забыл как дышать. Неужели всё то, что он видел, как ему казалось, во сне, было правдой? Или же всё-таки это не более, чем злые шутки его сознания? Нет. В этот раз он не будет проверять. Уже собираясь повернуть назад, да унести отсюда ноги, как можно скорее, он вдруг испуганно вскрикнул. Знакомая ему ладонь, облачённая в чёрную кожаную перчатку, вальяжно легла на его плечо, таким образом остановив. Ухо Томы опалило горячим дыханием, после чего он услышал негромкий любезный голос: — Тома, что ты здесь делаешь в пятницу?