ты мне снишься

кир стряхивает пепел с сигареты и засматривается на тлеющие частички в пепельнице дольше обычного. он думает, что не протянет долго такими темпами, думает, что десяток сигарет, скуренных на нервах, ситуацию усугубляют и совсем не помогают распутать гигантский комок мыслей в голове. думает, что убивает себя сам, никотиновой зависимостью и никому не нужной, совершенно не вписывающейся в его жизнь и до безобразия абсурдной любовью. любовью к самому потрясающему человеку в этой ебанной вселенной. человеку, который полубосой, укутанный в одеяло, выходит к нему на балкон, чтобы накрыть курткой. человеку, который оставит на ночь, сетуя на закрывшееся метро и позднюю ночь за окном. человеку, который, совершенно и безнадёжно не умеет готовить, но пожарит с утра чуть подгоревшую яичницу, чтобы накормить голодного кира. на серёжино лицо падает тусклый свет уличных фонарей и луны, спрятавшейся за голыми ветвистыми деревьями. кир глядит на него слишком завороженно и для обычных друзей несвойственно, ухватывая момент, когда в полумраке этого незаметно. серёжа в ответ изучает нечитаемым взглядом, аккуратно касается мизинцем его ладони, тонкими пальцами перебирается на запястье и тянет кира к выходу. кир с ужасом осознает, что от обычного прикосновения плывёт. мурашки за пару секунд разбегаются по всему телу, а стук сердца уже можно принять за биты какой-нибудь песни. у кира в голове мелькает, что серёжа какой-то не такой сегодня и, особенно, сейчас: стоит так близко, что кир слышит его сердцебиение, губы кусает, очевидно, на нервах. его рука всё ещё на запястье курседа, сжимает немного, пальцами крадётся выше, ненавязчиво забираясь под рукав толстовки. кир не понимает совершенно, зачем они стоят несколько минут молча у балконной двери и почему серёжа смотрит так странно. кир, к сожалению, не телепат и не может ни прочитать серёжины мысли, ни разгадать выражение его лица. на кухне практически полностью темно, холодным светом горит какая-то светодиодная ленточка, расположенная над плитой и раковиной. кир в этой темноте может хорошо разглядеть только серёжины, от чего-то искрящиеся глаза, в которых отражается огонёк уличного фонаря, облачное ночное небо и что-то ещё. — можно тебя поцеловать? — серёжа шепчет настолько тихо, что кир практически читает по губам, он прячет смущение на лице, поправляя длинную чёрную чёлку. курсед думает, что это уже какой-то бред и у него либо крыша съехала окончательно, либо серёжа шутит несмешно и неудачно. серёжа подаётся вперёд, прикасается к губам аккуратно. кир отвечает спустя несколько секунд, сначала очень осторожно и боязливо, словно серёжа вовсе не реальный и может испариться от неудачного движения, словно хрустальный и вот-вот разобьётся. потом углубляет поцелуй, покусывает чужие губы и ладонями сжимает бёдра. серёжа в руку берёт чужую ладонь и от этого всего у кира голова кружится невыносимо и он, кажется, падает. — ты ебнутый совсем? — ошарашенно слышится где-то сзади, — как можно на балконе, блять, заснуть? кир трёт тыльной стороной ладони еле разлепившиеся глаза и лениво моргает, глядя на серёжу напротив. он, облокотившись на дверной косяк, скрещивает руки и смотрит осуждающе. — а потом мы простуженным овощем неделю дома лежим, ну да... — серёжа накрывает чужие плечи каким-то цветным пледом и возмущается, как обычно, много и долго, но курсед почти не слушает, только смотрит. серёжа прямо как во сне, даже лучше, потому что реальнее, живее: расстрёпанная челка прикрывает лицо, но глаза, точно так же блестящие от луны на небе, всё равно прекрасно видно. кир смотрит только в них и готов поклясться всем что у него есть — это самое красивое, что он видел. сейчас, тут на балконе, они отливают синеватым из-за вечернего неба и кир сравнил бы их с бушующим во время шторма, тёмным, глубоким и пугающим своей неизвестностью морем, в котором он когда-нибудь точно утонет, или, например, космосом, безграничным, загадочным и неизведанным, в котором он в один день непременно потеряется, но кир не поэт, поэтому, как обыватель, просто глядит и восхищается. — давай поднимайся, я поесть заказал. — ща, ещё одну, — кир роется в кармане и достаёт из пачки сигарету, он ведь так и не покурил толком. — заебал ты со своими сигаретами, от тебя потом несёт как от пепельницы, — серёжа сочуствующе глядит на действия кира и с напускным отвращением притворяется, будто ему не нравится запах сигарет. серёжа, в целом, касаемо кира, много притворяется, многое не договаривает, но красноволосый знать об этом не должен. серёжа прикрывает балконную дверь, оставляя кира наедине с холодом и тлеющей сигаретой. курсед, наверное, сходит с ума. по крайней мере, ему так кажется: он не спал чуть больше суток и ему снится его лучший друг — собственное сознание шутит над ним довольно жестоко. наверное, ненормально настолько много и тщательно думать о человеке, до такой степени, чтобы он снился. горький дым наполняет лёгкие, обжигая горло, окурок между пальцев медленно тлеет и кир думает, что не протянет так больше. он докуривает и кутается в плед — пахнет серёжей. кир прикрывает глаза и чувствует, что вот-вот провалится в сон, поэтому через силу поднимается и уходит с холодного балкона.