Падре

- Добрый вечер, падре... - она смущённо наклонила голову, стараясь не смотреть ему в глаза. Уж слишком острым был этот серо-стальной взгляд, проникающий в самую душу - словно выворачивая наизнанку все грехи незадачливых прихожан, пытающихся скрыть свои похождения от проницательного священнослужителя монастыря при церкви Сан Маурицио... - Здравствуй, Виктория. Его голос был спокойным. А походка, которой он двинулся к алькову - размеренной. Она украдкой подняла глаза, разглядывая его спину - плечи, облачённые в чёрную сутану, длинный, почти до самого пола, подол... И широкий, плотный пояс, подчёркивающий крепкие бёдра. Девушка поспешно отвернулась, стараясь отмахнуться от внезапно накатившего стыда. Негоже на священника смотреть с такими мыслями. За такое и по шапке схлопотать можно... От самого Святого Януария. Но до алькова они почему-то так и не дошли - мужчина остановился, повернулся к резной скамье, не спеша уселся на неё, подвинувшись, чтобы уступить место своей собеседнице и похлопал ладонью рядом с собой. - Садись. До края скамьи оставалось слишком маленькое расстояние, и ей пришлось сесть практически вплотную. Вздрогнув от прикосновения к коже бедра прохладного шёлка его одеяния, она нервно поправила платье, пытаясь прикрыть угловатые коленки. Развернувшись в полоборота и положив руку на спинку скамьи, падре Геральд внимательно заглянул ей в лицо. - Ну, как ты? Она неопределённо пожала плечами. - Даже не знаю, дядя Джеральд... У меня словно лёд в груди. Время будто остановилось... Я ничего не понимаю... Мне кажется, что со мной ничего особенного не произошло. Брови священника чуть сдвинулись к переносице, хмурясь в напряжённом размышлении. Это было очень плохо. Прошло уже два месяца с того момента, как небеса забрали её отца, а она по-прежнему не могла о нём даже заплакать. И на похоронах не проронила ни слезинки - лишь молча стояла, глядя на гроб с телом слегка расширенными, словно от удивления, глазами. - Быть может, ты отрицаешь его смерть, малышка моя? - участливо спросил он, осторожно подбирая слова. - Возможно, нам стоит поговорить об этом? Вместо ответа она плотно сжала губы и упрямо уставилась в одну точку. Ох, уж эта порода Уокер... Гордые, неприступные, пытающиеся быть сильными... И никогда не позволяющие себе признаться кому-либо, что нуждаются в помощи. Если бы Ребекка не настояла на том, чтобы Вики провела свои каникулы в Милане, девочка и словом не обмолвилась бы ему о своих страданиях. А он видел их - там, в глубине её больших светло-серых глаз. Хоть она и пыталась не позволить ему проникнуть к ней в душу. С её матерью они познакомились ещё в детстве - когда семья Фэлкон жила в Коннектикуте. А уже потом, после переезда в Италию, всё равно продолжили дружить и общаться, и он даже был свидетелем на их свадьбе. И вот сейчас Ребекка попросила приглядеть за её дочерью, благо Геральд всегда питал к ней почти отцовские чувства, сам не имея детей. Осенью ей должно было исполниться девятнадцать. А выглядела она по-прежнему как подросток - чуть растрёпанные волнистые волосы до плеч, скуластое лицо, неуклюжая походка... И неисправимая страсть к одежде унисекс - широкие штаны, рубашки, кожаные браслеты... Со спины, пожалуй, было и не понять - девушка это или парень. Выдавала её только заметно округлившаяся за последний год попка, на которой падре Фальконе старался не слишком надолго задерживать взгляд - иначе жарких ночных фантазий, вынуждающих его обнаруживать каждое утро влажное пятно на простыни, было не избежать. Даже долгие молитвы к Господу с просьбами избавить его от неуместной похоти, не помогали. А сегодня она умудрилась надеть ещё и платье. Платье выше колен! В церковь. На беседу со священнослужителем, который уже четырнадцать лет, как дал обет безбрачия. Он давно привык скрывать свои эмоции. И лишь благодаря этому навыку, сейчас девушка не понимала, что именно творится у него внутри. Впрочем, кого это волнует... Он тяжело вздохнул. Людям невдомёк, что он тоже не лишён проблем. И всё, что они делают - это приходят просить у него помощи. И он не отказывает, ведь именно в этом заключён главный смысл жизни тружеников духа... - Пойми, Виктория... Если ты так упорно будешь хранить молчание, я не смогу для тебя ничего сделать. Всё, что тебе необходимо - это начать говорить о произошедшем. Ты ведь не сможешь вечно держать в своей душе боль... - А во сколько заканчивается ваш рабочий день? - прервала она его так внезапно, будто бы и не слушала вовсе. Он слегка опешил. Зачем ей это понадобилось? - По-разному бывает, миа филья... Иногда я задерживаюсь почти до самой ночи, а иногда меня сменяет кто-то из служителей, и я могу уйти пораньше. А почему ты спрашиваешь? - Я тут никого не знаю... - уныло протянула она. - Даже прогуляться не с кем по городу. А одна я боюсь. Он аккуратно прочистил горло, пытаясь сообразить, что ей ответить. Падре Фальконе было далеко не в диковину отбиваться от озабоченных женщин, проявляющих к нему повышенное внимание. И если бы сейчас это была одна из них - он просто вежливо и холодно отказался бы сопровождать её, сославшись на занятость, усталость да и просто отсутствие интереса к женскому обществу... Но сейчас перед ним была совсем молоденькая девушка, да ещё и находящаяся в глубокой депрессии. Причём сама этого совершенно не осознающая. Его сердце сжалось от сочувствия - действительно, кто ей сейчас поможет? Ребекка... Она всегда была не слишком хорошей матерью - вечно в каких-то карьерных забегах, отнимающих у неё массу сил и времени. Дочь постоянно оставалась на попечение отца, который вынужден был уделять её воспитанию гораздо больше внимания, чем жена. И вот сейчас она поступила точно так же - просто сплавила своего ребёнка в чужие руки. Пусть и заботливые, но всё же... Девочка действительно нуждалась в родительском тепле. - Ты очень похожа на мать... - негромко сказал он, и сразу же поспешил исправиться, заметив, как она хмурит брови. - Нет-нет, не характером, конечно же... Внешностью. У тебя такая же строгая и утончённая красота. И тут же смутился сам от своей откровенности. Наверное, не стоило говорить ей такое. - Можно, я угощу вас кофе? - жалобно произнесла она вдруг, глядя на него большими, распахнутыми, словно у лани, глазами... Потом скользнула ниже... И быстро отвела взгляд в сторону, отворачиваясь, словно испугавшись собственного предложения. Он невольно рассмеялся. - Конечно, Вики... Давай вечером сходим куда-нибудь, посидим. Я заеду за тобой. Примерно в семь. Ты будешь дома?

***

Она тщательно помылась в душе, вытерла ладошкой запотевшее зеркало и внимательно вгляделась в своё отражение. Тушь так и не смылась до конца, и под глазами красовались дымчато-серые тени, делая и без того грустный взгляд ещё более трагичным. Ей хотелось рассмотреть себя полностью. Но влажная поверхность размывала изображение, показывая лишь неясный силуэт - слишком широкие для девчачьего тела плечи, хрупкие узкие бёдра, большие неуклюжие ступни... Она недовольно поморщилась и завернулась по самый подбородок в длинное махровое полотенце - смотри, не смотри, а фигура от этого лучше не станет. Пожалуй, сегодня она наденет свои любимые джинсы - свободного кроя, с разлохмаченным краем, скрывающие все ненужные подробности, которые она не имела ни малейшего желания демонстрировать окружающим. На ум почему-то пришли руки падре Геральда - чуть загорелые, с аккуратно подстриженными ногтями, с выпуклыми венками на тыльной стороне ладоней... Они напомнили ей руки отца. В груди вдруг странно заболело, и она резко мотнула головой, отмахиваясь от грозящих нахлынуть на неё воспоминаний - нужно ещё успеть посушить голову, чтобы не предстать перед ним взъерошенной болонкой. После мытья у неё всегда очень сильно вились волосы, и чтобы истребить эту непокорную волну, нужно было приложить довольно много усилий. Она уже оделась и слегка мазнула по губам розовым блеском, как вдруг в распахнутое окно ворвался низкий мягкий гудок. Приоткрыв рот, она выглянула во двор. Возле самого подъезда стоял тёмно-синий Lexus.