Свидание?

Альфред Ф. Джонс, 1986 год, 11 февраля

Свою "странную" привязанность к Ивану Альфред стал замечать какое-то время назад, может полгода, но точное название этому дать не мог. Предполагал только, что это скорее всего из-за улучшения в их политических отношениях, но дальше догадок это некоторое время не уходило. До момента, когда американцу захотелось поцеловать Брагинского. Тот момент он помнил отчётливо, как в каком-то романтическом подростковом фильме: после какого-то очередного несерьёзного и даже слегка глупого высказывания Джонса, Ваня так искренне засмеялся над этими словами. Ал даже подумал, что в его обществе он такие яркие эмоции видел впервые. Осознание пришло как-то быстро и ожидаемо. Было ощущение, что влюбленность американец испытывал уже давно, просто не понимал, на самом деле так и было. Ваня такой милый, в то же время серьёзный и сильный духом, в нём совмещается несовместимое, и это так превосходно выглядит. Его хочется защитить или выкрасть у всего мира, любуясь днями да ночами, довольно благородно и по-супергеройски звучит. Просто сама мысль не могла полностью сформулироваться, будто сам Альфред это не хотел замечать, но всё равно пришёл к этому. Он понимал, почему это произошло именно сейчас: они начали намного лучше общаться, стали меньше ссориться, оба стали уступать, Иван даже больше, что льстило. Тут в какой-то степени непонятно, влюблённость пришла из-за перемирия, или перемирие пришло из-за влюблённости, но было ясно, что надо что-то делать. Понимая всю ситуацию, Джонс решил так быстро не вскрывать все карты, а постараться сначала как-то выяснить позицию Брагинского, затем сделать какой-то жест и признаться. Главное, что он был точно уверен, что добьётся своего, как и всегда. Такой уверенности можно пожелать любому. Он решил не медлить и при первой же возможности пригласить русского на свидание, только не уточнять название встречи, просто "поговорить", там уже сделать всё запланированное. Самое сложное придумать, когда будет эта возможность и куда пригласить. Письмо оказалось идеальным вариантом для приглашения. Изначально Ал хотел позвонить, но ему как-то не хотелось, он даже сам себе это толком не мог объяснить. Первый вопрос закрыт. Можно пойти погулять, как раз скоро День святого Валентина, значит на улицах будет празднично. Второй вопрос тоже закрыт. Написать надо что-то красивое, это было сложно. Значит, надо на русском, чтобы подчеркнуть важность. Этот язык был для американца чем-то непостигаемым, а написать без ошибок Альфреду казалось чем-то за гранью фантастики. Ну что же, словарь в зубы и хоть как-то, но надо! Сначала набросал на листе, стараясь выписывать каждую букву. У него и на английском получалось криво писать, да так, что он сам иногда не понимал, что пишет. Но сейчас прямо постарался, даже сам себе удивился, что так вообще умеет, под нос себе пробубнив : «Good boy, Alfred, everything turned out great». Писал он достаточно долго, возможно, полчаса или даже больше.

Иван, здравствуйте. Я к хотеть приглашать вас к встрече. Я нравится к болтать. Если ты хотеть тоже, затем писать ко мне, когда вы иметь время.

Было жутко обидно, что Джонс даже не мог ни у кого спросить, правильно ли он написал или нет. Ваня с ним и многими другими общался на английском (только с Людвигом — на немецком и с Франциском — на французском). То, что получилось, — это максимум, что Альфред мог написать, надеясь только, что Брагинский поймёт, и он случайно не перевёл как угрозы об убийстве или что-то ещё хуже. Но всё-таки думал, что получилось всё потрясающе, и Иван, увидя старания, слегка обрадуется. Проверив всё несколько раз, американец, переписав всё на листик, упаковал в конверт и, указав там страну и адрес, пошёл на почту. Вернулся домой он слегка уставший и, уже раз десять передумав отправлять, хотел позвонить, но он уже начал, значит бросать на полпути не будет, тем более потратив столько времени на перевод этих четырёх несчастных предложений. Сев на диван, Альфред открыл заранее взятую банку Pepsi и сделал один глоток. Он, сам того не понимая, начал задумываться о том, как может Ваня отреагировать на его письмо. Вряд ли он разозлится, но в то, что может посчитать этот поступок глупым и отказать, Джонс, впрочем, верил, даже видя то, что в последнее время Брагинский показывает желание сдружиться и открыто говорит о нём. Альфред никогда не хотел думать о плохом, но почему-то дурные мысли постоянно его преследовали, на что он пытался отгонять их, каждый раз убеждая себя в своём выигрыше в ситуации. Зачастую это получалось, можно даже сказать всегда, с редкими исключениями. Сейчас тоже единая мысль о том, что ему откажут, в понимании американца вызывала гнев и попытки самому себе доказать, что это не так. С целью не думать о подобном он включил телевизор, стоящий напротив дивана. Там на одном из каналов шёл фильм «Назад в будущее» , он  облегчил вечер, сделав его приятнее и отогнав все дурные мысли.

Иван Брагинский, 1986 год, 13 февраля

Иван, заходя домой, по привычке проверил почтовый ящик и на собственное удивление увидел там письмо. Эмоции усилились, когда он прочёл имя отправителя на обратной стороне. Брагинский взял письмо и быстро зашёл домой. Там он положил его на стол. Какое-то время он не хотел его распечатывать и терялся в догадках, зачем Альфреду писать ему, но, набравшись смелости, всё же распаковал. Там сложным почерком был написан ещё более сложный для понимания текст на РУССКОМ языке. Возможно, Джонс просто хотел, чтобы Ваня упал в обморок от стольких сразу шокирующих вещей. Просто увидев русские буквы, даже не прочитав содержание, Иван присел на стул и всё-таки попытался разобрать написанное. Прочитав письмо, он, на удивление, слегка успокоился и, можно даже сказать обрадовался. Он улыбнулся кончиками губ и положил листок на стол, с которого только что его взял. Ему льстило такое внимание со стороны американца, а приглашение на встречу казалось таким по-ребячески милым. Только почему он именно написал, а не позвонил? Зная то, насколько Альфред самоуверенный, он бы явно позвонил, если не приехал бы и не поставил перед фактом. А все ошибки и неточности перевода смешили, но такое внимание было приятным. Ваня, в отличие от возлюбленного, свои чувства понял достаточно давно, где-то в конце сороковых городов, несмотря на разногласия в политических взглядах. После всех событий Великой Отечественной, он стал будто более злым и хотел доказать свою точку зрения всему миру. Осознавая, что с этой враждой Джонс всё больше начинает его ненавидеть, постепенно стал уступать и не настаивать на своём. Он искренне хотел закончить конфликт, но не знал, хочет ли этого сам Альфред, а вот такой поступок показывал, что небольшие намерения на сближение американец имеет. Для Брагинского он был прямо как ребёнок, хотя даже по возрасту так оно и было, но это дитя выросло каким-то мужественным и даже сильным в решениях. Иногда Ваня ловил себя на мысли, что в той или иной ситуации он бы не осмелился сказать то, что для американца было нормальным. Почему-то это цепляло и не спешило отпускать. Тут нужно сказать спасибо Джонсу, он всегда на виду и не пытается скрыться, а с каждым днём всё чаще напоминает о себе. Иван по какой-то причине никогда даже не задумывался о том, чтобы Альфред ушёл и не появлялся на горизонте какое-то время. Наоборот, Брагинский думал, что же он учудит в этот раз. Ваня хотел продолжить эту переписку именно в таком виде, но понимал, что это могло бы затянуться на довольно долгий промежуток времени, а завтра, между прочим, 14 февраля. Он в глубине души искренне надеялся, что приглашение Ала было связано именно с этим событием. Хотя о чём он, понятное дело, что нет, Альфред его ненавидит. Явно он просто захотел в лицо высказать что-то про его новую идею. Решено было позвонить, но не прямо сейчас, может после обеда или ближе к вечеру, главное сегодня. День как-то быстро пролетел, с наступлением вечера Иван подумал, что тянуть больше бесполезно и, несколько раз обдумав, всё же начал набирать. От звука щелчков при кручении диска, смешанных с тиканьем часов, становилось некомфортно, и русский уже несколько раз проклял себя за то, что решил позвонить. Чувствовалось какое-то волнение, и уже хотелось сбросить, но вот в телефоне послышались слова: «Алло, кто это?» — от этого голоса в душе становилось тепло и расслабленно. — Алло, Альфред, это я, Иван. Мне пришло твоё письмо, — начало было неплохое, главное, чтобы и продолжилось всё хорошо. Брагинскому хотелось отметить количество ошибок и сложность разбора почерка, но решил упустить это. — А-а-а, Ваня. Это хорошо. Так что, когда у тебя есть время? — в трубке звук слегка барахлит, будто дрожит. — Я предлагаю встретиться завтра, ближе к вечеру, как раз будет пятница, — место он решил не уточнять, оставив инициативу за Алом. — Это хорошо, я завтра тоже свободен. Что на счёт парка ***? Там довольно красиво, спокойно и всегда тихо, — слова можно было разобрать, но слышались небольшие помехи, и это слегка мешало. — Замечательно, я люблю такие места! — Вот и славно, значит, завтра в этом парке в 19:30 жду тебя! — на этой фразе звук стал более нормальным, будто ничего и не было. — Хорошо, пока. — До завтра, Ваня! На этом их диалог закончился, Брагинский проверил, не сломался ли телефон, может, провод прижался или где-то заломился? Нет, всё нормально, обычно такое никогда не происходило. Иван несильно переживал, мало ли просто связь плохая, с кем не бывает. За окном уже была страшная тьма, Ваня привык к подобному. У него дома почти круглый год солнце вставало поздно, а ночь приходила рано. Он пошёл на кухню заварить себе чёрного чаю и провести этот уже уходящий вечер за приятной и расслабляющей книгой, например, «Вечера на Хуторе близ Диканьки» Гоголя. Он уже давно хотел её перечитать, только руки не доходили.

Альфред Ф. Джонс, 1986 год, 13 февраля

Сказать, что он был удивлён звонку нельзя, Альфред предполагал, что так и будет, но всё же надеялся, что Брагинский не позвонит, хотя очень сильно хотел, чтобы Иван решился набрать его номер и поговорить. Удивительно, как такой серьёзный человек мог так несерьёзно размышлять. Когда это всё же произошло, Джонс максимально не был готов, он досматривал «Lipton International Players Championships».Хотя он не был фанатом тенниса, он всё равно наблюдал как заворожённый, отвлекаясь только на очередной глоток воды. Его очень обрадовала победа Крис Эверт Ллойд, ведь он, точнее, его теннисистка и должна была уделать эту немку в два счёта. Вроде бы вечер был просто потрясающим, и Альфред уже готовился рассказать Канаде при первой же встрече о шикарной победе Кристин со счётом 6-4 и 6-2, если бы не звонок. Сначала в порыве радости Джонс быстро подбежал к телефону, облокотившись на столик и поставив ногу за ногу. В отличие от Ивана у него был не проводной телефон, а недавно вышедший Motorola без всяких лишних проводов и сложно управляемого диска. Радостным и даже игривым голосом он спросил: «Алло, кто это?». Спектр эмоций, что испытал Альфред в минуту осознания, кто ему позвонил, невозможно описать, используя все прилагательные. Наверное, в этот момент матрица, если она существует, просто зависла от непонимания ситуации. От шока его голос слегка начал трястись, а слова будто заплетаться, он сам не до конца понимал, что говорит, только надеялся, что Иван понимает. Элегантная поза сменилась грозной стойкой, свободная рука искала что покрутить, лишь бы не висеть без дела. Слово за слово, и Альфред немного успокоился, но от этого звук не перестал дрожать. Хорошо, что теперь он здраво общался и не думал на каждое слово: «Боже что ты мелешь? У тебя ум за разум заходит или что?». Кажется, только по окончании диалога он начал думать и понял, что буквально сам Иван Брагинский предложил встретиться ему вечером Дня влюблённых, а Джонс для места встречи предложил по своим словам "красивый и спокойный парк". Для кого как, но от осознания всего происходящего американец путался: ему визжать от радости или, укрывшись одеялом, есть мороженое и пересмотреть кассету с сериями «Санта-Барбары», как стереотипная  девочка-подросток. Закрыв лицо руками, он тихонько посмеялся над всей абсурдностью ситуации. И это ваш супергерой? Нет, он явно не думал, что когда-нибудь будет в такой ситуации, хотя и ситуация не супер необычная. Альфред всего лишь пригласил Ивана на свидание в парк на день Святого Валентина, а тот ещё и согласился. СВИДАНИЕ, ИВАНА, ДЕНЬ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА, СОГЛАСИЛСЯ! Каждое это слово калейдоскопом проносилось в голове американца, и он мог поклясться, что в этот момент не заметил бы ядерный взрыв прямо в Вашингтоне. Сказал бы кто это Брагинскому, он бы с радостью воспользовался этим, хотя он в последнее время какой-то странный. Часто говорил, что хотел бы закончить Холодную войну, предлагал убрать ракеты в Европе, ну правда странное поведение. Джонс был убеждён, что он строит милое личико, а за спиной прячет нож, чтобы в подходящий момент перерезать ему глотку. Альфред и сам такой, поэтому мысль об этом казалось чем-то сближающим их, а не наоборот. Прокручивая время и место встречи у себя в голове, американец шёл к холодильнику, дабы взять бутылочку Pepsi. Сделав один глоток, он лёг на кровать, закинув ногу на ногу, а руку откинув на соседнюю подушку, и неосознанно представил, как бы лежал в обнимку с Иваном, будь они парой. Но только представив это, он вскочил, слегка разлив газировку на себя. Чёрт! Он снял футболку и кинул её на кресло в его комнате, затем, отпив ещё глоток, лёг на кровать. Лицо оставалось бледным, но щёки начали гореть, точно такое же было, когда он захотел поцеловать Брагинского. Это воспоминание проносится кадрами в голове Альфреда, об этом было так приятно думать. Первая мысль была о том, что это что-то неправильное. Он, наверное, в жизни только пару раз обнимался с Канадой и всё. А нет, ещё один раз с Францией, когда тот помог ему с революцией. Но Ваня это совершенно другое. Почему он вообще об этом думает? Почему именно этот русский? Джонс не мог дать себе ответ ни на один вопрос, ему оставалось продолжать думать о нём. О том, что у Ивана очень светлые, похожие на снег и часто растрёпанные волосы. Шарф, что Брагинский носит, не снимая, такой приятный на ощупь. Альфреду удалось его дотронуться нечаянно, но он запомнил, что это был самый нежный хлопок, наверное, нежнее были только объятия Вани. Эх, ну что это? С каких пор вообще он стал таким инфантильным? Хотя, уже ладно, может, он и мог спасти мир, но себя от этих мыслей, увы, нет. Возможно, это и неправильно, возможно, он ведёт себя глупо, возможно, его возлюбленный посмеётся над ним, если вдруг узнает, но Джонс будет всегда знать, что он победит!

Иван Брагинский, 1986 год, 14 февраля

За весь день Брагинский постарался решить все дела, а также морально подготовиться к любому диалогу и едкому слову, которое мог выговорить ему вечером Альфред. Выходя из дома, он надел свой привычный шарф и бежевое пальто, стараясь особенно не наряжаться, но выглядеть достойно. Шарф для него стал чем-то родным со времён Октябрьской революции. Когда Пётр I начал править, стало принято носить перевязки на шее, но со смертью императорской семьи, эта мода тоже погибла. Под верхней одеждой были серые брюки и белый бадлон. Ничего необычного, но выглядело нарядно. Иван был довольно пунктуальным и пришёл в парк за пятнадцать минут до назначенного времени. Там и правда было очень красиво, да и людей было даже немного для подобного события, издалека виднелись маленькое озеро и островок посередине. Играла приятная музыка: вроде бы выступала какая-то группа, или просто уличные музыканты играли, это придавало атмосферы, и ждать встречи было не так скучно. Посмотрев ещё раз на наручные часы, Брагинский заметил, что уже как четыре минуты должен был находиться в обществе американца, но того по близости он не наблюдал. Незаметно к Ивану подкрался кот, миленький такой, белый с рыжим пятнышком вокруг одного глаза, он мурчал, потираясь головой о штанину. Ваня хотел наклониться, но животное быстро убежало в сторону нескольких зданий. Тут он заметил, как из-за кафе выходил его долгожданный, он был в чёрной футболке и штанах чуть её светлее, сверху была каштановая куртка с мехом. Хм, может эта зверушка понимает что-то большее, чем он? Заметив Ивана, американец быстрым шагом пошёл в его сторону. — Привет! — сказал радостно Джонс и ярко улыбнулся, поправив очки. — Здравствуй, очень неприлично опаздывать на встречу, которую сам же назначил, Альфред, — с лёгкой насмешкой подметил Брагинский, скрестив руки на груди. — Эм, извини, пожалуйста. Ты не представляешь, как долго я сюда добирался! — Бабушку через дорогу переводил? — хотя Брагинский и пытался отшутиться, всё же не совсем понял, зачем было назначать встречу далеко от дома. Ну ладно, у каждого свои причуды. — Если бы я шёл пешком, то обязательно перевёл, а так увы. Но у меня всегда будет возможность в следующий раз! — Джонс даже не заметил подколки от Вани, а всё также продолжал геройствовать, правда только в своих рассказах, но звучало убедительно. — Может быть пойдём? — спросил Брагинский, опустив руки вниз и скрестив пальцы в замочек. Альфред поправил очки и рукой пригласил к прогулке. Сначала они шли молча, но Ивана явно это не устраивало, потому что Джонс не Джонс, когда молчит, и это сильно напрягало. Он постоянно что-то рассказывал или просто фантазировал, и заткнуть его было просто невозможно. Словно попугай, реагировал на всё то, что ты скажешь, постоянно переводя темы и иногда повторяясь несколько раз, а тут взял и замолчал. «Ты о чём-то хотел поговорить?» — спросил Ваня, переводя взгляд на лебедей, что плыли по озеру. Такие белые и красивые, благородные, сразу при виде них вспоминается сказка про гадкого утёнка, которого всё никак не могли полюбить, просто потому что таких, как он, ещё не видели.

Альфред Ф. Джонс, 1986 год, 14 февраля

Этот вопрос был явно лишним, по крайней мере для Альфреда. У него и так весь день наперекосяк: с утра голова раскалывалась, сон был какой-то нервный, и американец то и дело просыпался, а пока ехал чуть не уснул, ещё и нечаянно поехал по длинной дороге. Сейчас же было какое-то ощущение, что всё летит как-то быстро, будто так не должно. — Тут очень красиво, согласись? — американец всё не решался начать свою тему. Хотя обычно он был максимально смелым для любых диалогов. Если бы ему было нужно переубедить Брагинского в атеизме, то он бы без сомнений начал этот диалог. — Да, довольно славно. У меня дома в такое время уже темно, а тут достаточно светло. Спокойно, умиротворённо, — парк был действительно красив, Альфред бы сказал, какой русский парень тут красивее любого мирового объекта, но оставшаяся здравомыслящая часть его разума не позволяла. — У меня в Лас-Вегасе почти всегда светло, даже ночью! — В моём Ленинграде тоже ночи белые бывают, это очень красиво. Особенно когда смотришь на Финский залив, — Иван говорил так чисто и от души, что невозможно оторвать взгляд и слух, будто мелодия скрипки. Джонс не смел перебивать, слушая, как Брагинский рассказывает про бывший Санкт-Петербург, про старинные здания, красоту реки Невы, о сложном климате и многом другом. Так искренне и от души всё сказанное им звучало, мелодично и очаровывающе. Альфред иногда на долю секунды прикрывал глаза, но моментально возвращался. — Я наверное уж слишком много говорю. Так почему ты меня позвал? — этот вопрос был совсем не вовремя, Альфред уже позабыл обо всём на свете, а эта фраза будто вырвала ему крылья. Он боялся не самого факта рассказа, а возможного осуждения со стороны Ивана. Вдруг он посчитает такие вещи омерзительными. В Джонсе боролись настойчивость и страх, сейчас первая побеждала, но состязание ещё не закончилось. Это было только начало. Может, он напился и сам того не помнил, а может безмерная самоуверенность сыграла роль, точно не мог сказать никто, но он был обязан сегодня расцеловать Брагинского. — Я хотел просто увидеться вне саммита, знаешь, просто поболтать, как... поразговаривать в общем, ну так просто знаешь, — слова заплетались, а голос сменял высокий и низкий тембры, как в том самом телефонном разговоре. Брагинский, наверное, быстро смекнул, что это не дружеская прогулка, а настоящее свидание, и то, что Альфред питает к нему чувства. Этого он жутко боялся, вдруг начнёт насмехаться или просто унизит. — Для этой встречи ты даже написал письмо на русском? — Иван всё же настырный, никак не мог отстать и продолжал расспрашивать. Хотя интонация, будто он разговаривает с маленьким ребёнком, который очень плохо врёт, а добрая мама подыгрывает ему, пытаясь вывести на чистую воду. — Нет-нет-нет. Я русский язык, между прочим, неплохо знаю, — «Почему я сначала говорю, а потом думаю?» — спросил, наверное, сам себя парень. Ну явно сейчас его Брагинский спросит что-то на русском, тут явно виноват алкоголь, и Джонс прямо сейчас проклял себя за то, что подставил сам себя. — Смотри, там салют! Это было настоящее спасение для американца. Разноцветные фейерверки летели из разных точек, было невероятно красиво, Иван тоже это заметил. Взрывы над домами и деревьями парка радовали всех. Детишки, что были рядом, начали звать своих родителей. Хотя было не так уж и темно, но это очаровывало. — Так может скажешь что-нибудь по-русски? — этот вопрос должен был вывести обманщика на чистую воду, но... — Я люблю тебя, Ваня, — эта фраза была сказана, будто бы Альфред и правда знает русский, будто говорит это не потому, что его попросили, а от души. Этот момент был наверное самым подходящим, можно было отвертеться, мол, просто сказал то, что знаю, и всё. Брагинский не спешил злиться или смеяться, а только потянулся к нему, дабы уменьшить разницу в росте, слегка пригнувшись, дотронулся ладонью щеки Джонса и нежно прильнул губами. Стоило ему слегка дотронуться, как его возлюбленный моментально среагировал и медленно углубил поцелуй. Белые волосы слегка теребил ветер и развевал по воздуху шарф. Альфред обеими руками несильно сжал его на уровне шеи. Теперь он ещё больше убедился, насколько эта уже неотъемлемая часть Ивана приятная на ощупь, кстати, как и губы. Они были слегка обветрены, но всё равно были нежными. Это было столь ласково, каждый из них трепетно относился к этому моменту, будто боялся вот-вот пропасть бесследно. Они отдалились друг от друга и наблюдали за столь очаровательным молчанием, только слышны были взрывы фейерверков. Взрывы, взрывы и ещё взрывы разных цветов и рисунков виднелись в небе, но сейчас это будто ушло на второй план. — Какой-то странный вкус, — сказал Иван себе под нос, но Альфред всё равно услышал. — Это поцелуй называется, Ваня! — Нет, на ириски похоже отдалённо, — Брагинский не сдавал позиции и пытался доказать, что-то тут есть что-то ещё, даже не замечая шутки Джонса. — А, точно, я же тебе конфет купил, — подскочил на месте американец. — Правда, по дороге штучки три съел, они у меня в машине! — Скорее, тридцать... — Пойдём скорее, они такие вкусные! Тем более, салют уже закончился.