Чтобы танцевать у всех на виду

*** Поглядывания на прикроватные часы чередуются с едва-слышными стонами. Пока одна волнуется и задерживает дыхание в смеси своей пунктуальности и нарастающего тянущего чувства, другая расценивает взгляд на стеклянный циферблат как измену. — Нам... нужно начать собираться... — девушка пытается не шуметь, но продолжает поддаваться мокрым поцелуям, доходящим уже ниже ключиц – её домашние одежды внахлёст не выдерживают наглых рук. Ведьма поглаживает чужие блеклые, в столь странном освещении, волосы, рассыпанные по подушке, и выпрямляется прямо над лежащей, любуясь своей проделанной работой за столь короткий срок и красными щеками любимой. — Джинни, до мероприятия пять часов, — поглаживания оставляют намёки ещё дальше. — И я об этом... пять. *** Пока она курит, пар мелко клубится, медленно исчезая где-то у потолка. Рука статично отведена в сторону, покоясь локтем на мягком подлокотнике. Джинн лежит на постели в свете настенных диодов, и её не волнует сумеречная прохлада, тянущаяся с открытого балкона. Лето – и впрямь прекрасная пора. Ещё лучше – летний вечер, компания старой закалки и чувство завершённости, предвещающее отдых. Снова делая мелкий затяг, девушка поворачивается к другому концу спальни. — В чём ты хочешь сегодня пойти? —тёмный потолок отражает её явь: почти обнажённое тело и золотисто-черный короткий халат, едва закрывающий бёдра. Поодаль от Гуннхильдр появляется минимум освещения, характерное для другого хозяина огромного одинокого дома. — Я ещё думаю, — Лиза слышится откуда-то из гардеробной в череде беспорядочных шорохов тканей. — Мне нужно понимать, какой галстук надеть, чтобы быть тебе под стиль. Неизменный тёмный костюм Джинн. Что ещё красивее классического фрака и утончённых брюк? Наверно, лишь то, что выберет на вечер вторая жена. Минчи, кажется, почти не думает, а лишь быстро отзывается ясным голосом, предвкушая: — Чёрный. *** — ...Comment savoir ce que ces... Моя Джинн-э... vieux charlatans ont en tête? Танцы?! И кого мы там увидим?* Лиза заковывает себя в мрачные одежды, попутно ругаясь на фонтейновском во всё горло. Кому, если не ей? Её ведьмовский взгляд следит за крепкими руками спутницы, за тем, как та мучается с лентой галстука, за тем, как серо-голубые глаза мечутся у зеркала в надежде заметить на теле ещё один грубый изъян. Заметить на одежде ещё одну ненужную непроглаженную часть и обругать белизну рубахи. Вся статика собирается по телу, задерживается в виде тока где-то на кончиках пальцев Минчи, пока она сама оставляет пухлыми губами беззучные поцелуи где-то на скулах. — Я буду внизу, — бросает короткое Джинн, еле сдерживаясь, чтобы не прокусить язык от заходящихся по плечам мелких ударов тока, которые, будто в развлечение, вызывает Лиза. В последний раз видя золотой отлив макушки, исчезнувшей в темноте, ведьма погружается в поиски истины одеяний и быстроты своих сборов. *** Она могла бы сказать, что ей не составит проблем ждать. Надо лишь попытаться отставить старческие привычки засыпать в кресле, замирать у окна в трансе собственных мыслей. Слишком молода для слишком старых замашек. Джинн расхаживает в холле, оставляет грохот своих тяжёлых шагов, достигающих даже подвальных помещений уж точно. Солнце совсем замлекло у горизонта, исчезнув, не желая наблюдать над бытностью, ежедневной бытностью пары. Холл встречает её своей мрачностью: глаза даже не повернутся на семейные картины, написанные ещё во времена, когда Гуннхильдр не могла мечтать о всех почестях, что имела её мать. Сейчас – забрала себе всё и даже не подавилась. Ноги тянут по привычному маршруту в уют гостинной, их трофейной, их домашней библиотеки. Кажется, у них есть всё для такого богатства. Едва задерживаясь под взором статуи, Джинн поправляет белые манжеты, снова придерживает край фрака, заранее представляя, как он будет шелестеть и подниматься при быстрой солдатской походке. Огибая ветвлёную лестницу, ведущую наверх, девушка будто слышит мелкую ругань Лизы. То, как она поёт что-то мудрёное на нескольких языках сразу, то, как стены ловят противный треск электричества, то, как глумится и дёргается на шее её глаз Бога. Кажется, что эти большие, накаченные знаниями стеллажи пробивают даже старую крышу, устремляясь вверх с каждой новой покупкой Минчи в области книг. Их громадная библиотека огибает стены и даёт возможность вычитать всё это за всю жизнь. Как прямое опровержение — ведьма прочитала здесь каждую книгу. Гуннхильдр скользит между полок, вдыхая едва-уловимый аромат старой блеклой бумаги. Всё то количество книжных изданий, что она собственноручно внесла в этот дом ещё девочкой, сейчас особо погибает под количеством книг ведьмы. Именно поэтому она огибает часть библиотеки, где хранятся романы, заранее зная, сколько там собственных мелких томов книг из издательства Яэ. Даже сквозь перчатки чувствуется натяжённость каждого корешка, по которому прошлась рукой девушка в поисках заветного развлечения. Чтобы раствориться в мягком в кресле, ей хватит и нескольких минут. Сдержанность Джинн не даёт ей проявлять что-либо ещё, помимо согласия ждать. Её решение твёрдо и чётко, совсем не требует раздумий и обречений в неправильности. Лиза – леди. А таких леди свойственно ждать. Джинн опирается на спинку кресла, выпрямляется, боясь за состояние рубашки – встречают по одежде, провожают по уму. Важен первый эффект, а не конечный. Самое верное выражение, возникающее в голове. Под конец и вправду не придётся жалеть – Лиза всё равно любит подолгу мучительно снимать с Джинн вещи, удерживая в шёлке простыней уже дома. Увлекательная повесть-драма затягивает, помогая переждать непростой солдатский уговор "ждать команды!". Гуннхильдр немного листает книгу от оглавления до последней прочитанной страницы и ухмыляется. Каждая складка на одежде остаётся идеальной, каждый шаг величествен и продуман, каждая прочитанная страница слишком стоит элегантности и джентельменства Джинн. Именно истинная воспитанность и львиная выдержка. *** Сколько вдохновляющих прилагательных можно обуздать для описания красоты сумерек? Явно, предостаточно для любого начитанного господина. Стоит лишь перерыть большую семейную библиотеку на предмет орфографического словаря. И грубо читать. Тот момент, когда не нужно сдерживаться. Кульминация ещё не начавшегося вечера. Экспириенс знания бытового и закона светского. Холод от стука каблуков прекращается прямо возле смиренно сидящей. — Какой кошмар, не думала, что ты опустишься на уровень такой... высокой литературы, — Лиза хлопает глазами, заглядывая под книжную обложку. — Я тебе падший ангел разве? Джинн захлопывает с силой произведение и кладёт его на подлокотник, позволяя себе поднять взгляд ввысь. Ладно, она падшая, но явно уже не ангел. Лиза, придерживая руку на боку, выдерживает свою стать, останавливаясь перед Джинн, словно напоказ, в своём интересном платье в пол с такими же интересными разрезами на бёдрах. Великолепие берет свой триумф начиная с прелестных русых волос, волной закрывающих спину, с ясных, но одновременно тёмных радужек глаз, и заканчивая опасной платформой каблуков где-то у паркета. Гуннхильдр жалобно сглатывает, ухватываясь за галстучный узел в попытках выглядеть серьёзнее. — Пойдём, мой львёнок, — На перелив мучаёт своим смехом Лиза, разворачиваясь. Джинн кашляет в кулак, поднимается, придерживая левой рукой фрак: — Непременно. Моя самая прекрасная, непременно.