Гиацинт

Аполлон, «в миру» взявший себе имя Аято, относился к людям весьма позитивно, что странно для сына Зевса. В конце концов, он же прекрасно понимал, что он гораздо лучше любого из них во всех проявлениях и сравнить его можно лишь с каким-либо другим богом, например его сестрой, Аякой. Но как будто хорошо относиться надо лишь к тем, кто умнее и могущественнее тебя? Если уж на то пошло, то и к домашним животным мы относимся, как к своей настоящей семье. А люди – все же не животные. Люди хорошие. Они храбрые, умные, красивые, даже иногда смеют противостоять божьей воле, за что Аято их даже по-своему уважал. Люди… Люди имеют в себе некую прелесть. Они действительно умеют испытывать к богам искренние, глубокие чувства, будь то хоть любовь, хоть ненависть. И боги умеют любить людей. Еще как умеют. Ах, Тома, прекрасный Тома, Тома Гиацинт… Солнечный бог Аполлон никого не любил так сильно, как прекрасного юношу, сына спартанского царя Амикла, Тому. Красивый высокий юноша крепкого телосложения, с лохматыми светлыми волосами и горящими жизнью зелеными глазами. Насколько же он был прекрасным, и это признавали все! Он, как никто, метал диски и копья, как никто, был добр и весел, как никто, был готов рваться в самое сердце боя… Аполлон любил его. Любил, как друга, как брата, как все это вместе и еще в десять раз сильнее, настолько сильно, насколько может любить бог. *** Аято наблюдал за юношей, что тренировался за пределами владений своего отца. Бог был тих, насколько это возможно. Насколько же интересен этот юноша, что даже бог старается не шуметь, чтобы не мешать ему? Тома обернулся, и, нахмурившись, посмотрел на Аполлона. Затем улыбнулся: − О, неужели сам сын Зевса смог выделить мне время? − Не тебе ли знать, мой дорогой Гиацинт, что на тебя мне времени всегда хватит. Однако, мне жаль, что я долго не был с тобой… Аполлон медленно подошел к юноше, пока тот стоял на месте, не смея прерывать молчание и непрерывный взгляд бога. Бледные руки провели пальцами по подбородку и щеке Томы, и в таком же тягучем молчании их губы соприкоснулись в поцелуе: не особо горячем, но достаточно чувственном. Наверное, это действительно многовато для друзей. Но, в конце концов, бог имеет право дружить и любить так, как хочет. Он смог даже отрастить царю ослиные уши, а уж любить, кого захочет, и подавно. Однако Аято не хотел владеть Томой, как делал его отец, Зевс, с каждой понравившейся девушкой. У них все было взаимно, Тома владел Аято почти в той же степени, в которой Аято владел Томой, несмотря на то что Гиацинт даже не являлся полубогом, как Геракл-Итто. Насколько же он был прекрасен… обычный человек. Или необычный? − У меня есть медный диск. Как думаешь, может, потренируемся? – тихо предложил Тома. − Хорошо, мой дорогой друг. В конце концов, ты же так любишь хвастаться тем, что с тобой сражается на равных сам бог, не так ли? – мягко улыбнулся тот с легкой издевкой в голосе. − А кто бы этим не хвастался? Аято лишь промолчал и направился к реке Эврот, протекающей в нескольких шагах от места тренировки Томы, дабы омыться и умастить тело оливковым маслом. Юноша присоединился к нему почти сразу. Аполлон мог лишь улыбнуться, глядя на него. С самым прекрасным богом, чью красоту признавал любой, юноша сравниться не мог. Но он все равно был красив, и его не надо было ни с кем сравнивать. Он был прекрасен сам по себе. И вот, Аполлон берет в руку тяжелый диск… Для бога кинуть диск – дело плевое. Он легко заносит руку и диск уносится вверх, в самое небо. Он, словно хищная птица, скрывается в голубизне вершин, да так, что его уже не видит зоркий глаз Гиацинта. И в том просыпается зависть. Надо кинуть так же, как бог, надо не уступить ему! И юноша ждет, пока диск вернется из неба, и вот вверху пронеслось что-то, вроде падающей звезды, и Тома бежит, Тома несется к диску… − Тома, стой! – в ужасе вскрикивает Аято, но, к несчастью, уже слишком поздно. Диск приземляется, но отталкивается от земли и тяжелый металл врезается в голову юноши. Тот падает, и из его головы начинает течь кровь. − Нет, Тома! – несется к нему Аято, падая перед юношей на колени. Он берет тело на руки, разворачивая его лицом к себе. В глазах совсем мало жизни, они помутились, зеленый огонек понемногу угасает… − Нет, Тома, нет, не оставляй меня! Я не могу воскрешать мертвых! Он вытирает с лица юноши кровь, срывает и прижимает к ране целебные травы, но ничего не помогает, и жизнь постепенно покидает его. Как лилия или фиалка, сорванная в саду, наклоняет листья к земле, так, умирая, склоняет голову юный Гиацинт. Аято, вытирая уже не кровь, а слезы со своего лица, он опускает тело на землю и медленно поднимается на ноги, плача над телом своего возлюбленного. − Почему я не могу умереть вместе с тобой, Тома? Почему ты покинул меня? Внезапно Аято разворачивается и в ярости кричит в небо: − Зефир, завистник и ревнивец, ты ли это? Иначе кто посмел совершить такой низкий и подлый поступок?! Аполлон вновь падает на колени, утирая новый поток слез. Его руки испачканы кровью возлюбленного, его глаза мутнеют от слез, а сердце болит и кричит от этой боли. На земле тоже следы крови Гиацинта. Аято проводит рукой по багровым пятнам, и сквозь почву пробивается зеленый росток. Он растет быстро, ведь так захотел бог. И вырастает из земли белоснежный стройный цветок, покрытый красными пятнами. − Счастливого перерождения, мой дорогой Гиацинт.