По разбитым зеркалам

Небеса ударились об землю. Птицы кружили над головами, предвещая надвигающуюся опасность, но Ксавье никак не мог подняться с колен. Человеку нужен человек. Не так страшно умирать, зная, что есть кто-то рядом. Но его не было рядом. Лишь взгляд её навсегда остался в памяти - застывшее изображение глубокого ужаса и предсмертной боли на лице, словно на восковой статуе - сейчас и до скончания веков. Длинные ресницы слиплись от крови капель слез - они так ясно выделялись среди моросящего дождя, который Ксавье уже давно не замечал. Глаза казались огромными черными колодцами, на дне которых мерцала пустота, а в мутной воде отражалось его лицо. - Венсдей! - Энид подбежала к девушке, хватая ту за плечи. - Очнись! Венсдей, очнись! Но как бы она не кричала, пульса не было. Перепачканные в крови пальцы бегали по голове подруги, зажимая раны, ударяя по щекам - все было тщетно. Слезы хлынули потоком, словно ливень упал вместе с небом девушке на плечи. Душу пронзила безумная, запредельная боль, словно та угодила в пульсирующий раскалённый адский круг. Ксавье не мог отвести взгляда от своих ног. Бездумно сжимал кулаки, впиваясь ногтями в ладони до крови, но боль не волновала его. С этого момента боли не существует. Ксавье был мертв. Крики Энид и семьи Аддамс казались такими далёкими, будто враз он перенёсся за стеклянную панель и оставался простым наблюдателем - словно все происходящее было лишь очередным кошмаром. Он молил Бога о том, чтобы наконец проснуться, разбивал костяшки в кровь о мокрый асфальт - но Бога больше не было, как и этого чертового мира. В бездне зеркал он отчаянно искал дверь, сквозь которую можно пройти и нажать заветную кнопку «reset». Он даже не заметил, когда они успели перебраться в школу, заперев все двери на замки. Сжимал холодное тело не в силах отпустить. Никогда не сможет отпустить. - Что нам делать?! Энид трясла его за рубашку, пока парень с отрешенным взглядом пялился в пустоту. Ничего не видел. Он был готов оглохнуть и ослепнуть, исчезнуть, провалиться в пучину самой преисподней, лишь бы она была жива. Но ад настиг его здесь - на Земле. Черт знает ещё сколько времени прошло - минута, час, год, пока суетящиеся люди не собрались в круг и от сливающихся в диссонанс десятков голосов не остались лишь тревожные беглые переговоры и прерывистые всхлипы. - Нам нужно защитить школу. Ксавье не заметил, когда выражение лица Энид сменилось из до жути испуганно, разбитого, словно тело пронзила тысяча клинков в наполненное злостью и горящей жаждой всё вокруг уничтожить. Существует 5 стадий горя. Отрицание. Гнев. Отчаяние. Примирение. Принятие. Но была еще одна… Месть. Энид была готова выпотрошить каждого, спалить этот чертов мир до тла, придать его таким мукам, что не снились и демонам, скачущим на вечном огне. Она смотрела не на Ксавье, не вдаль – в глаза приближающихся врагов – куда-то внутрь себя. Искала ответы. Силу, что поможет им всем встать сейчас на ноги и не задохнуться под густым дымом человеческой ненависти. - Приди в себя, Ксавье! - Крикнула она и отвесила парню пощёчину. На удивление, помогло. Ксавье в ступоре раскрыл глаза и замер на несколько секунд, после чего что есть сил рванулся на верхний этаж за луком и стрелами. Где-то все ещё бродит эта тварь, и он с ней поквитается. Энид сильная - вместе с остальными они смогут организовать толпу и дать отпор противнику. Молнией забежав в комнату, он схватил оружие и придвинул к себе баночку с бензином, которую незаметно стащил ещё несколько недель назад на одном из уроков. Черт знает, зачем, но нехорошее предчувствие давно преследовало его. Вот только бензина было недостаточно – эту тварь не получится просто спалить заживо. Так парень и сидел, сжимая в руках оружие – казалось, он окончательно загнан в тупик, когда по плечу кто-то постучал. Из-за спины выполз Вещь, толкая впереди себя наполненную ампулу. Пузырек подкатился к лежавшей на полу тряпке. Откуда он достал белладонну? Никакие вопросы сейчас не имели значения, потому парень смочил тряпку в жидкости, перемешав ту с бензином и обмотал ей наконечник, после чего ринулся к кабинету директрисы, надеясь встретить там монста, чью жизнь собирался прервать прямо сейчас. С улицы послышался гомон новоприбывших участником сообщества вперемешку с нечеловеческим криком обитателей Невермора, после чего последовали звуки яростной борьбы. Ничего больше не оставалось - умереть от рук сумасшедших ублюдков, спрятавшись в стенах школы или покорно преклонить перед ними колени было уделом слабых духом людей, которыми изгои никогда не являлись. Как бороться за свободу потом и кровью знал каждый «другой». Ксавье распахнул дверь так, что та чуть не слетела с петель. Перед окном стоял монстр и спокойно наблюдал за происходящим извне, сцепив руки в замок. - Ублюдок... - Прорычал парень, доставая стрелу из колчана. - Зачем ты это сделал?! - Какой идиотский вопрос. - Собеседник повернулся, усмехаясь. - Ты даже поцарапать меня не сможешь своими игрушками. - Победи в честной борьбе или сдохли в адском пламени, животное! Ксавье подпалил наконечник и выстрелил в мужчину. Стрела вошла в плечо, но тот даже бровью не повел - лишь рассмеялся пуще прежнего, прикрыв глаза. Потерял бдительность, чего и ждал шатен. Следующий удар пришелся прямо в цель - смоченная белладонной стрела впилась монстру в горло, и тот, сам того не ожидая, стремительно стал задыхаться, сжимая рукой грудь и отчаянно хватая воздух. Что-то говорил, что-то кричал. Но Ксавье уже было плевать. Он захлопнул дверь и метнулся к лестнице. Доставая новые стрелы, он кончал противников одного за другим, иногда забывая дышать. Воздух вокруг казался затянутым черным дымом, отравленным. Он больше никогда не сможет вдохнуть полной грудью. Когда к Ксавье приходила смерть, она касалась его и проходила сквозь, будто что-то извне оберегало его. Прошла, кажется, целая вечность, пока бойня не затихла. Блестело оружие, отброшенное в стороны сбежавшими в ужасе противниками, когда те поняли, что лидерство в битве совсем не на их стороне. Вот только не все успели забрать ноги. По потолку, где раньше были красочные обои, стекала багровая жидкость. Неподалеку устроилось бездыханное тело, которое, казалось, протащили через всю стену, каждой частью тела вбивая в каменную кладку. Весь холл оказался усеян десятками тел, среди которых, к сожалению, были и изгои, что храбро положили свою жизнь за школу и будущее своих детей. Здание разразилось криком и воем, когда толпа поредела и выжившие наконец смогли узнать в испустивших дух людях своих родственников и друзей. Ксавье засунул стрелу обратно в колчан – теперь в них не было надобности. Десятки срывающихся в рыданиях голосов на фоне смешались с собственным, что без остановки повторял лишь одно имя: Венсдей. Сквозь окна в глаза ударили красно-синие огни. Люди столпились у женского общежития. Гомез уложил Венсдей на кровать, словно держал дрожащими руками не мертвую дочь, а новорожденного младенца. Ксавье не видел ничего и никого, кроме его девочки. Молился, чтобы она сейчас открыла глаза, закричала, схватила его за футболку и прижала к себе. Словно все это было лишь коллективным кошмарным сном. I can't save us, my Atlantis, we fall Правая рука свисала со кровати, неподвижно глядела вниз на отшлифованный сотнями ног мрамор. Если не поднимать взгляда, может даже показаться, что Венсдей была жива. Слабо покрывшиеся морщинами от холода, медленно начинающие белеть пальцы контрастировали с нежно-розовым оттенком ладони. We built this town on shaky ground Глаза ее устремились в бесконечность потолочного купола, не двигались с мертвой точки паутины стекольных мозаик и трещин, что расползлись по нему. Она напоминала стародавнюю икону, что была преподнесена в качестве дара одному из святых. Мастерские мазки кисти по маслу на изысканном холсте, запечатлевшие неземное великолепие принцессы потустороннего мира. I can't save us, my Atlantis, oh, no Потом были похороны. Одни, вторые, пятые. Был дождь и леденящий душу ветер, сплетающийся чужими рыданиями в тяжелый, темный танец. Разбитые витрины и рассечение лица, навсегда удаляющиеся в туман. Казалось, с того дня ни разу не вышло солнце – Ксавье выходил из комнаты только глубокой ночью. Иссохшие ветви подставляли подножку, но он все равно пошел вперед, спотыкаясь и увязая в грязи, с трудом волоча свое обессилевшее тело. Приходил в мастерскую, скатывался на пол по стене и тихо выл, как подбитый на охоте зверь. Картины давно покрылись пылью – взглянуть на них хоть раз было сравнимо с пыткой раскаленным ножом по телу. Былые насыщенные цвета превратились в тусклые и тревожные, будто сгнили изнутри – как и то, что осталось от разбитой души парня. Осколки каждый день протыкали сердце, не давая зажить кровоточащим ранам, что, словно дыры на холсте, каждый день уничтожали личность. Он был похож на птицу, бьющуюся в клетке. Но он гладил старые рисунки, что-то шептал, словно это было самое ценное, что осталось в его жизни, словно это была она. We built it up to pull it down - Ксавье. Венсдей умерла. Ты сам хоронил её. – Однажды сказала Энид, будто парень никак не мог поверить в это. А он и не мог. А потом накрыл все рисунки простыней, сложил в одну большую коробку и отодвинул подальше к темному углу мастерской. Окна заклеил старыми газетами и малярным скотчем. Ксавье всматривался в пустоту, которую больше никогда не разбавят яркие масляные краски, вслушивался в тишину. Она была такой глубокой, что можно было услышать звуки, которые издавали высохшие ветви, свисающие с деревьев. Ксавье даже почудилось чье-то далекое пение. Это была песня Осени. Она долетала с востока, из туманной дымки над рекой. Он снова оказался в комнате девушек, когда Энид попросила помочь его собрать вещи. Она плакала, не переставая, все повторяя, как же боится оставить эту часть комнаты пустой. Брать в руки вещи Венсдей, казалось, приносило настоящую физическую боль – будто электрический заряд проходил по телу, не позволяя даже двинуться с места, предавая голосовые связки нестерпимым конвульсиям. Ксавье достал телефон Венсдей и протер от пыли. Он не решался брать его в руки с того самого дня. Собравшись с мыслями, он нажал на кнопку включения. То самое фото, о котором она говорила, до сих стояло на экране блокировки. У них ведь и вправду не было ни одного фото вместе. Сколько ещё раз этот самозванец являлся к ней в облике парня? Он старался быть рядом в самые тяжелые моменты. В холодной комнате, кутаясь в простыню, он тихо шептал, что всегда будет рядом. Хотел сдержать обещание больше, чем чего-либо в этой чертовой жизни. Он просто надеется, что там, на небесах, она хоть иногда вспоминает его. Потому что он никогда не забудет. Тогда же он нашел в тумбочке Венсдей венок. Венок из засохших роз, почти полностью опадших, что лежал посреди пустого ящика. Цветы крошились в руках и превращались в черный пепел, уходивший под ноги вместе с землёй. Ксавье отнес его на могилу и бережно положил у плиты. С того самого дня Вещь ни разу не отходил от могилы - даже когда его звали, когда пытались оттянуть и принести в дом. Под проливным дождем, под бушующим ветром и градом он всегда был рядом с ней. Иногда Энид приходила и говорила с ним. Иногда приходили другие. А Ксавье был готов закопать себя рядом. Он часами стоял под кленами, глядя на осенний лес, отрешенно и терпеливо ждал чего-то. Ветви деревьев стали ломкими и поникшими, а трава вскоре увяла. Ветер развивал длинные русые волосы, а дождь размывал морщины на лице. Казалось, он так состарится за эти несколько месяцев. Больше всего на свете ему хотелось увидеть огонек ее костра в конце темного леса. А мир менялся. Ветер сдувал с могилы все новые и новые листья, холодные ливни обмывали камень, унося последние обрывки прошлого. Каждый раз он неспешно, с бесконечной нежностью клал на землю букет черных роз, пуская на них маленьких угольных паучков, будто пытаясь донести беззвучное сообщение до того, кто лежал по ту сторону. Медленно вставал, словно возносящий молитву перед танцем, обходил вокруг могилу и, прошептав над ней несколько слов, возвращался в школу. И каждый раз, укладывая цветы на землю, Ксавье вслушивался в глухую тишину. Ксавье клялся, что они справятся. Ничего не болело - она больше не чувствовала боли. Не видела тех кошмаров, не просыпалась с криком, не сжимала одеяло дрожащими руками. Теперь жизнь парня превратилась в кошмар, а она их больше никогда не увидит. Сейчас одеяло сжимал сам Ксавье, отчаянно пытаясь отдышаться. За окном только начало светать - благо, он проснулся ранним утром. Неясные образы запечатлелись в памяти - ночь, школа, потайные библиотеки клуба белладонны и девушка с пепельными волосами, что за руку вела его к книжным шкафам. Парень вскочил с кровати, будто кипятком ошпаренный, впрыгнул в ботинки и, даже не накинув ничего наверх, пулей помчался к библиотекам. Что-то тянуло его - будто рука девушки была наяву, будто там он мог найти ответы на терзающие его вопросы. Заново обрести надежду. На одной из полок он нашел книгу, которой раньше здесь не было - Ксавье это точно знал, ведь они обыскали все имеющиеся в городе библиотеки десятки раз. Оглавление не читалось, будто кто-то специально выскребал его ножовкой. Парень раскрыл книгу и принялся листать. Текста он разобрать не мог - он был написан на неизвестном ему языке, походившем на латынь, но картинки явно указывали на то, что описывался ритуал по воскрешению людей или иных существ. Не веря своим глазам, Ксавье ринулся в комнату Энид. - Что это? - Девушка отложила чемодан, удивлённо верча книгу в руках. Сегодня уроков не было - последний день перед разъездом по домам. Всё-таки продолжать обучение после такой трагедии для учеников было сверх сил. - Я не знаю, я будто увидел видение с этой книгой, потом побежал в библиотеку - и она была там. - Нервно проговорил Ксавье. - Я не понимаю, на каком языке она написана, возможно, это латынь. И, похоже, там описывается ритуал воскрешения. Глаза Энид вспыхнули. Конечно, подростки не могли поверить в происходящее до конца, но если мисс Торнхилл смогла призвать Крекстоуна, и не как духа, а в человеческом облике, то, возможно... - Родители Венсдей знают латынь, и мы в любом случае обязаны показать им это. Отправляемся сейчас же. - Энид взяла дорожную сумку и начала наспех кидать в неё вещи. Незаметно прошмыгнув за ворота школы, уже через час они были у дома семейства Аддамс. Найти его было ещё тем испытанием, но сейчас времени для оплошностей у них просто нет. - Извините?.. - Энид постучала по готическим воротам. Из тумана вышел странно выглядящий на вид мужчина, будто только что вылезший из могилы - ну а чего ещё ожидать от дома Венсдей. - Здравствуйте... - Ксавье замялся. - Мы друзья Венсдей. Ворота открылись, и Ларч молча последовал в дом, а подростки потопали за ним. Дом был черный от лестницы до кончика крыши, будто траур здесь был каждую минуту каждого дня. Внутри было необычайно тихо. Больше никто не бегал по лестницам, не было слышно стука пальцев об пол, ласковых голосов с кухни. На лестнице с верхнего этажа показалась Мортиша - лицо ее было приветливо, но до невозможности утомлено. Плечи ее были укутаны в черную вуаль, будто вобравшую тьму с самой черной дыры. - Недоброе утро, дети. - Поздоровались она, слабо улыбнувшись. - Что привело вас сюда? - Здравствуйте, простите за вторжение. - Ксавье выступил вперёд, доставая из рюкзака книгу. - Сегодня ко мне во сне пришло видение, в котором я увидел беловолосую девочку. После этих слов глаза Мортиши увеличились вдвое, и она поспешила спуститься к паре. - Она отвела меня к месту, где я нашел эту книгу, и нам кажется, что она очень важна. Но она на языке, о котором ни один из нас ни слухом, ни духом. - Дайте посмотреть. - Женщина выхватила из рук парня книгу и принялась быстро перелистывать страницы. - О боже, это же книга по воскрешению из мертвых, затерянная столетия назад – «Mors ante pedes nostros»! Как такое возможно?! - Вы сможете перевести её? - Взволнованно спросила Энид. - Да, мы с Гомезом знаем латынь. И Венсдей тоже знала... Женщина помрачнела. От упоминания имени девушки у каждого присутствующего пробежалась по телу мурашки. - Пройдёмте на кухню, я вам кое-что расскажу. Мортиша поставила на стол четыре чашки, наполненные темной жидкостью - похоже, даже чай в этом месте был буквально черным. Спустился Гомез, и, увидев книгу, был удивлён не меньше жены. - Та девушка, что приходила к тебе в ведении - Гуди Аддамс, наша давняя родственница, единственная выжившая в злодеянии, которое совершил Крекстоун над нашей семьей. А книга эта - давнее ритуальное руководство нашего рода, утерянное тогда же, когда городок наших предков был сожжен до тла. - Ещё моя прабабуля рассказывала, как когда-то давно наши предки научились воскрешать мертвых при помощи ритуалов, описанных в этой книге. - Добавила женщина. Подростки слушали, не моргая. Внутри проснулась давно позабытая на пепелище былой жизни надежда. Одна бабочка долго билась о стекло ее иллюминатора, а потом оторвалась и полетела к земле, в полумрак. Ксавье был уверен - если им удастся вернуть к жизни Венсдей, он сделает что угодно - войдёт в раскалённый лёд голышом, разорвет себя на куски в мучительном танце пустынной бури, да хоть станцует на костях с самим владыкой ада. Он был на все готов ради той, кого называл «моя Венсдей». И пока она была с ним, все остальные были просто тенями. - И что же нам делать?.. - Тихо молвила Энид. - Здесь написано, что для проведения ритуала требуется место, что ранее использовалось для воскрешения и кровный родственник по линии Аддамсов. И ещё... - Мортиша перевернула страницу, но та была вырвана. - Чёрт! - Я думаю, этой информации хватит. - Гомез снял очки. - Есть что-то, что можно использовать, как закладку? - Сейчас. Энид раскрыла сумку, и из неё неожиданно выскочил Вещь. - Вещь! Ты что, залез в мою сумку? - Возмутилась девушка. - Это неприлично! Тот перелез на стол, и, словно виноватая собака, сложил пальцы.

***

Весь день они вычитывали книгу до дыр, делали заметки, составляли план. До полнолуния осталось не так много времени, когда компания выдвинулась в путь. Ветер был необычайно холоден сегодня. Ксавье отдал свою ветровку Энид, а сам шел в зимней куртке Пагсли, которая, конечно же, была ему мала. Сам мальчик по словам Мортиши остался у друзей на ночь, чтобы хоть как-то отвлечься от произошедшего. На скользком асфальте расплывались лужи, отражая пятна фар изредка проезжающих машин. Ноги увязали в мокрой грязи и сгнивших листьях, но порывы ветра толкали в спину, заставляя ускорить шаг. - Мы на месте. - Гомез достал из-за спины лопату и вонзил ее в сырую землю. - Почему вы решили похоронить её здесь? - Тихо спросил Ксавье, спускаясь к могиле и поправляя разбросанные ветром цветы. - Это место было важно для неё, хоть она и отрицала это. - Гомез с болью взглянул на надгробный камень. - А Мортиша... Она бы просто не выдержала каждый день видеть её могилу. Наверное, умерла бы и сама рядом. Он сделал все быстро, не мешкая, чтобы не позволить гнетущим мыслям проникнуть глубже в голову. Не прошло и двадцати минут, как деревянный гроб уже был погружен на заднее сиденье машины. Не прошло и десяти, как они оказались в церкви. Совсем быстро десятки свечей стали освещать ветхие стены старого храма. Казалось, события происходили настолько быстро, словно вселенная сама подталкивала из к действию. - Мы же не будем?.. - Энид прошлась рукой по крышке лежащего у алтаря гроба. В груди все еще отдавалось болезненной дрожью при одном взгляде на деревянную обивку, и как только можно выдержать лицезрение того, что внутри... - Нет, в этом нет нужды. - Лицо Мортиши было серьезно, как никогда. Казалось, оно не выражало никаких эмоций, как каменная статуя, вот только внутри у женщины бушевал настоящий ураган, как и у каждого присутствующего. Липкая тревога поселилась внутри, будто кто-то нажал на кнопку, давая ток по каждому нервному окончанию к теле, а кровеносные сосуды наполнилась свинцом. Растущее напряжение от тревожных мыслей, что все пойдет не по плану, что на вырванной странице должна быть важная информация, которой им не хватит. Часы пробили 12, когда Гомез, игнорируя любую боль, полоснул себя по руке старинным семейным ножом, и, оставив отпечаток крови на стенке гроба, вновь взял книгу дрожащими руками. - Surge, o puer noster! Свечи задрожали, каждого присутствующего будто пробрало электрическим разрядом. Черный дым полился рекой из закрытой труны и окутал здание, а каменный стенд под ней засветился, мигая. Каждый всматривался в густое марево, с замиранием сердца ожидая смертельного чуда. Но когда дым рассеялся, за ним предстало… Ничего. - Что?.. – Со слезами на глазах прошептала Энид, не веря, что последняя их нить надежды вот так просто ускользает из-под рук. - Черт! – Гомез откинул книгу и ринулся к гробу, распахивая его. В атласной обивке лежало тело, в котором будто еще минуту назад билось бодро сердце. Ни свойственного трупу разложения, ни окоченения и следа не было. Лишь рука столь незаметно подрагивала, словно это был лишь тихий летний ветер, что колыхал одинокий кленовый лист. На фоне черных одежд Венсдей казалась такой изысканно бледной, но отнюдь не мертвенно. Мужчина смотрел на Венсдей, кажется, вечность, уставившись на родные черты лица, и не мог даже моргнуть. Лишь одинокая слеза скатилась по морщинистому лицу, застывшему в немой надежде. Губы еле заметно шевельнулись, превращая горечь и бессилие в шепот - ответ на мучивший всех присутствующих вопрос – «она жива». Нежно, словно драгоценное сокровище, на сохранность которого готовишься положить целую жизнь, Гомез взял руку дочери в свою, после чего ладонь мужчины стала медленно растворяться в воздухе. - Что? Что происходит?! – Мортиша подбежала к мужу и схватила того за плечи, в ужасе переводя взгляд то на него, то на дочь. - Услуга за услугу. Жизнь за жизнь. То, чего мы не учли. – Тихо проговорил мужчина, с глазами, полными слез, но вместе с тем и нескрываемой улыбкой глядя на жену. - Как же так?.. – Прошептала женщина, поднося руку к лицу мужа. – Неужели я потеряю тебя?.. - Не плачь, роза моя. Не могу смотреть, как печаль затмевает твое прекрасное лицо. – Гомез нежно вытер слезы Мортиши. – Такова цена за жизнь нашей дочери. В битве за школу и после нее я получил множество шрамов. Но я прошел бы через это снова, десятки раз, положил все на кон, лишь бы она была жива. По лицу обоих потекли слезы. Мортиша в бессилии замотала головой – да, они должны, раз такова цена за жизнь их сокровища, но сердце пробирала невыносимая боль, словно тысячи ножей всадили внутрь тела. Гомез был уверен - любовь всей его жизни была так же прекрасна в своей силе духа – она выдержит все, что бы не преподнесла им злодейка-судьба, она перевернет игру и начнет править ей сама. Мужчина лишь на миг повернулся к собравшимся за спиной – никто не изменился, лишь прошедшие тяжести отпечатались на единичной седине в волосах и легких морщинах под глазами. В лицах подростков осталась та же вера и надежда, что он всегда так ценил в молодых людях, а сердца были такими же мягкими и податливыми, словно не испорченные ни одним шрамом. В такие сердца целятся уже не ножи и не пули. А потом вновь взглянул на дочь. Она казалась такой юной, словно еще вчера он первый раз вносил ее в родной дом, бережно прижимая к себе маленький сверток махровой ткани. В дом, где всегда кресла качались к такт осеннего вальса, пока он обнимал любимую жену за талию, а детский смех отбивался от стен. Почти все время она молчала – безмолвно, по-детски внимала каждому оброненному слову, наблюдая, впивалась глазами, полными ясности и непокорности. Человеческие души похожи на бутоны, расцветающие посреди зимнего сада. Она превратилась в крохотный цветок с только-только раскрывшимися черно-алыми лепестками – на первый взгляд способный поранить своими острыми шипами, но на деле такой хрупкий. А потом его сорвали и уронили на асфальт. Гомезу снова почудилось, как в старые добрые, что он оказался один на один с самой смертью. Она была старой и мудрой, как никто знала о хрупкости человеческой души, но вне тому и ее важности. Тело медленно уносила пустота, принимала в свои объятия бесконечная вселенная. Но он не исчезнет, нет – останется здесь навсегда, рядом с родными – в каждой росинке на весенней траве, в каждой утренней песне соловьев, в каждой их улыбке и слезе. Гомез смог сделать то, чего не смогла Венсдей – попрощаться.

***

Венсдей раскрыла глаза. Белый свет больно ударил в глаза. Тело сковывали непонятные трубки, но девушка подавила желание их разорвать и вскочить с кровати. - Венсдей! – Палату прорезал крик, отдаваясь пульсацией в ушах. Энид подбежала к девушке и со всех сил сжала в объятиях. - Ай! – Хрипло крикнула брюнетка. Не только организм резко реагировал на внешние раздражители, но еще и тело – казалось, после такого прилива нежности останутся синяки. - Ой, прости! – Подруга отстранилась, вытирая рукавом влажные глаза. – Я так рада, что ты пришла в себя… - Боже, дорогая! – Мортиша взволнованно подбежала к дочери, не веря своим глазам. Ее лицо впервые за долгое время озарила улыбка. - Ничего не болит? Может, позвать врача? - Не надо. Не критично. Что случилось? Совсем ничего не помню… И где отец? Венсдей удивленно осматривала помещение, но остановила взгляд, зацепившись за чужой, полный необъяснимых эмоций. Казалось, Ксавье чувствовал все и сразу, и даже больше. Он неспешно подошел к кровати и, не отводя взгляда от угольных глаз, сжал ее руки в своих. Безмолвные слезы полились по лицу парня, и тот уткнулся в плечо. Чужая рука легла на его волосы медленно, будто с опаской. Пожалуйста, будь моим, пожалуйста, будь моим смыслом - Его больше нет. Он отдал свою жизнь тебе. Прошло два месяца, как ты умерла, Венсдей. – Тихо молвил Ксавье. На несколько минут в палате воцарилась тишина. Все посторонние звуки затихли, словно весь мир охватило оцепенение. Даже биение сердца девушки стало еле заметным – но нет, она была тут, она была жива, и это не сон. Наконец-то не сон. Мы одни на целой земле, в самом сердце моих картин - Вы воскресили меня?.. - Да. Мы были готовы отдать все. И он был готов. – Мортиша закрыла глаза. – Он любил тебя больше жизни. И будет любить вечно, как и все мы. Целый мир придуман, целый мир придуманных истин Она скучала. Невероятно скучала, как и мама, как и брат. И была благодарна не меньше. Восстановление, как физическое, так и моральное заняло время – но все это время рядом с Венсдей были те, кого она теперь без доли сомнения могла назвать близкими. Мортиша стала директрисой школы – чувство, что она занимается чем-то значимым помогало переключиться на светлые мысли и не корить себя за то, что изменить она никак не могла. Одноклассники были безумно рады ее видеть, как и Венсдей их. Наконец она больше могла не врать себе о чувствах, переживаниях и настоящем отношении к миру вокруг. И на весеннем балу Венсдей была как всегда прекрасна. Без доли сомнения взяла руку Ксавье в свою и кружилась в танце, словно летящий с дерева красочный лист. Без какого-либо укора внутреннего голоса слилась с парнем в поцелуе. Теперь они знали, что делают все правильно. Я нуждаюсь в твоём тепле, я хочу быть смыслом твоим