В твоем тихом омуте

      Как же Антон ненавидит просыпаться... Все эти громкие будильники, резкие толчки или любимое Позовское: "Рота подъем!" Ну вот зачем все это: открывать глаза и понимать, что время идет, а проблемы остаются? Интересно, а что чувствует человек, который уснул навсегда? Вот так закрыл глаза и больше никогда их не открыл. Парень честно ждал, что это утро начнет так же, как и все остальные. Но какого же было его удивление, когда рядом, под чьим-то весом прогнулся матрас, а его макушки коснулась теплая рука. Его аккуратно гладили по голове, поправляя непослушные кудряшки. Шаст улыбнулся, не открывая глаз. — Тоша, просыпайся, нам еще до твоего дома ехать, учебники забирать, — Эд говорил почти шепотом, за что Антон был ему очень благодарен. — А это обязательно? — парень сладко потянулся, наполовину оказываясь на друге. — Да, мой хороший, обязательно, — Шаст нехотя сел на кровати, обняв парня за тонкую талию. Голова невыносимо болела, а мир вокруг крутился под разными углами. В русую макушку прилетел нежный поцелуй, и Выграновский сильней прижал друга к себе. — Как же я по тебе скучал, — Антон слышал его слова, будто сквозь туман, не понимая смысла. Как вообще по нему можно скучать? — Ты не представляешь, сколько раз я хотел сорваться и прилететь обратно. Я ведь прекрасно понимал насколько тебе тут тяжело, но я не мог вернуться. Если бы не этот долбаный контракт я бы обязательно прилетел, — сколько боли было в этих словах. В ней можно было бы утонуть, ведь она, как болото, затягивает, не давая шанса выбраться. — Скруджи, ну ты чего, я тебя ни в чем не виню. Слышишь меня? — Эд был, наверное, единственным человеком, которому Антон готов был простить совершенно все. И то, что он вот так просто бросил его, улетев в Великобританию и сделав там карьеру певца. И то, что за эти 4 с половиной месяца он не разу даже не позвонил. Шастун просто знает, что так было надо, и он не в праве обижаться на Эда. Это его жизнь и его выбор. — Ты не должен сейчас извиняться и оправдываться, я тебя ни в чем не виню, и ты не вини себя. Ты ни в чем не виноват передо мной. Слышишь? — Слышу, — Эд снова целует в макушку, вдыхая родной аромат. — Я люблю тебя. — И я тебя люблю, — они оба понимают о какой именно любви идет речь. Они давно стали друг для друга семьей. Рядом с Эдом Антон ощущал тот самый домашний комфорт. Шаст знал, что есть человек, который его любит, а Выграновский знал, что есть человек, которого можно любить. Антон стал для брюнета родным ребенком, при том, что разница в возрасте у них в несколько месяцев.       Кудрявый наконец поднимается с кровати, и шатаясь идет в душ. Эд вытирает со своей щеки незамеченную никем слезу. А ведь он думал, что Шаст больше никогда его к себе не подпустит. Но тот даже не обижался, Антон просто все понял. Понял и отпустил. Как же ему не хватало этого человека, который понимает и принимает его абсолютно любым.       Выграновский встает и идет на кухню, доставая из холодильника две бутылки минералки и две пачки таблеток. Одна порция отправляется в ту комнату, где ночевал Антон, а вторая вместе с хозяином квартиры к еще спящему Диме. Даже Шастун, стоя под громкими струями воды, услышал как по квартире прокатилось: — Война! Мы все умрем! — испуганным голосом Эда. А затем его заливистый смех и угрозы, исходящие от Поза. — Ах ты сука, еще один, ну я вам устрою доброе утро!

***

      Антон идет по пустому коридору. Его шаги, эхом отдаются от стен, создавая иллюзию того, что он здесь не один. Из-за дверей кабинетов раздются крики учителей, что вообще не удивительно, так как идет урок. Подойдя к нужной двери, парень несильно стучит. Шаст ждет привычное "Войдите", но вместо него распахивается дверь. На пороге стоит Арсений Сергеевич, как всегда одетый с иголочки. Лицо мужчины выражало крайнюю степень раздражения, и Антон прекрасно знал, почему. Попов ненавидит, когда к нему кто-то приходит во время окна. Но Шастун особенный, ему можно.       Арс, увидев кто перед ним стоит, сменил гнев на милость, запуская гостя внутрь. Антон уже по привычке скидывает сумку с плеча, оказываясь в родных объятиях. Соскучился и очень сильно. Попов давно привык к таким приливам нежности, поэтому спокойно обнял в ответ. — Выспался? — почти промурлыкал брюнет в лопасть уха младшего. — Угу, — Шаст мычал, уткнувшись носом в чужую шею. Несмотря на вчерашнее веселенькое время проведения он и вправду хорошо поспал. — А ты? — А я нет, а знаешь почему? — Антон поднял на него вопросительный взгляд больших зеленых глаз. Изогнутая бровь сама за себя спрашивает: "Ну и почему же?" — Просто я пол ночи выслушивал пьяный бред одного молодого человека. Я тебя тоже, конечно, люблю, но давай в следующий раз ты не будешь в 3 часа ночи орать мне это в трубку. Это, кстати, самое безобидное что ты сказал мне за эту ночь, — глаза парня округлились до размера планет. — Да не может такого быть, — в голубых глазах напротив не было злости, там был озорной огонек, который явно не предвещал ничего хорошего. — Если не веришь, я могу показать переписку или включить запись телефонного разговора, — звучит как вызов, да по факту им и является. — Ну давай, — Попов подходит к столу и берет в руки телефон. Через пару секунд до Антона доносится собственный далеко не трезвый голос, который несет откровенный бред. Мужчина перематывает запись, и Шаст слышит то, от чего краснеет, как рак. И это еще взрослый человек называется: — Арс, я знаю, зачем тебе такой большой стол. Это чтобы меня на нем трахать, — с заднего плана раздается смех Эда. — Ща покажу, че я умею, — Антон ненадолго замолкает, а после из динамика начинают вылетать его самые пошлые стоны. — Выключи! — Шастун чуть ли не кричит. Вот говорили ему: не умеешь пить, не пей и все бестолку. Вон, Скруджи вчера сколько вылакал, а утром трезвый как стеклышко, не то что эти двое. — Ну Арс, ну выключи, я понял! — Попов ухмыляется и еще некоторое время мучает Антона. Пожалев ребенка, мужчина все-таки выключает запись. — Вот, а я это полночи слушал. Может, еще сообщения почитаешь? — парень отрицательно помотал головой. — Не надо, мне и так все понятно, — Шастун отворачивается, пряча розовые щеки. Что самое удивительное во всем этом, так это то, что из вчерашнего вечера он помнит, пожалуй, ничего. Ладно, Эд еще получит за всё. — Иди сюда, — Арсений сел на стул, похлопывая себя по коленям в пригласительном жесте. Антон недолго думая присаживается боком на выделенное ему место. — Все нормально, не забивай себе этим голову. У меня сегодня всего 4 урока, поэтому считай, что тебе повезло. — Может, помочь с чем-нибудь? — Шаст быстро чмокает брюнета в уголок губ. — Сиди ты, помогалка, я сам все сделаю. Знаешь, нам нужно с тобой серьезно поговорить, — Антон улыбнулся, чуть поерзав на чужих коленях, за что его крепко схватили за бедра. — Ты тему мне не переводи. — Ну и о чем же таком важном ты хочешь поговорить? — Шаст закатил глаза. — Я довольно-таки много чего рассказывал тебе о себе. А вот ты все время молчишь. Расскажи мне про своих родителей: кем они работают, сколько им лет, какие у вас с ними отношения? — брюнет внимательно следил за каждой эмоцией на лице напротив. Глаза Антона приобрели какой-то странный серый оттенок, будто бы заполнились пустотой, но улыбка с лица не пропала. — Скажи мне честно, тебе уже Эд успел что-то напеть, да? — Арс впервые слышал, чтобы Антон разговаривал в таком тоне. После этого обычно не врут. — Да, но я ничего не понял. Да и сказал он не так много, только то, что у тебя кроме него никого нет, — Попов чувствовал себя преступником под прожигающим взглядом парня. — Давай так, я обязательно тебе все расскажу, но только тогда, когда буду к этому готов. Хорошо? — Антон тяжело вздохнул, поднимаясь с мужских коленей. — Хорошо. Как ты понял, у меня сегодня мало уроков, может съездим куда-нибудь, развеемся? — предлагает от всего сердца, просто так, для души. — Нет, я не смогу, — Шастун идет к двери. — И сегодня я как-нибудь сам доберусь домой, не надо меня подвозить.       Дверь закрывается и Арсений остается один. И что он опять сделал не так? Он ведь всего лишь хотел как лучше...

***

      Попов честно ждал разговора и пытался лишний раз не давить на парня. Но его не случилось ни на следующий день, ни через два и даже по истечении недели. Антон вообще стал избегать его, и Арсений искренне не понимал почему. Откуда же ему было знать, что слишком глубоко он залез, туда, где до сих пор болит? Шастун старался никогда не заводить тему семьи, что бы лишний раз не сдирать с незажившей раны корочку. Рассказать об этом кому-либо, означает пережить все еще раз. А Антон уверен, он не сможет.       За эту неделю Шастун не сказал Попову чего-то большего, нежели обычное: "Здравствуйте". Также с его стороны не было ни одного визита в окно, ну или хотя бы в перемену для того же легкого поцелуя в щечку. Про "подвезти" и "увезти", соответственно, и речи быть не могло. Поэтому Арсений часто провожал печальным взглядом спину в светло-бежевом пальто, которое, как он понял, по отрывкам разговора в коридоре, Антону подарил Выграновский. Его вообще стало очень много везде. Эд всегда смеялся, улыбался и носился по школе, как маленький ребенок, а самое главное — это то, как на него смотрел Шастун. Когда рядом с ним был Выграновский он светился. В его взгляде было столько непонятной для Попова любви, что хотелось убежать и больше никогда этого не видеть.       Ревновал ли Арсений? Ревновал. Больше всего было обидно из-за того, что он не понимал, кто же для Антона Эд. Чересчур много всего у них для простой дружбы. А вот на любовь это уже походило больше. Но ведь не мог же Шастун ему врать? А если да, то зачем? В голове мужчины проскакивает надоедливая мысль: "Деньги." Всем же от него только этого и надо. А судя по подаренному пальто, Выграновский в деньгах не нуждался. Так не хочется верить в то, что его снова обманули. Это ведь Антон, он не мог.       Попов стоит, сложив руки на груди, и смотрит в окно. Взгляд сам зацепляется за кудрявую шевелюру. Антон стоит и явно кого-то ждет. Парень глубоко вдыхает морозный воздух, поднимая голову вверх. Шастун любуется облаками, а Арсений им. Взгляд зеленых глаз вырисовывает контур тяжелых осенних облаков, а голубые глаза за стеклом каждую черточку на юношеском лице. Мужчина не знает сколько прошло времени, когда к кудрявому парню подошел знакомы силует, в темном пальто, больше похожем на плащ. Такие обычно у супер злодеев бывают, ну или у вампиров, как вам больше нравится. Эд приобнимает Антона за плечи, а тот кладет свою голову ему на плечо, целуя в щеку. Шаст идет домой, счастливо улыбаясь, даже не представляя, что сейчас, там, в кабинете математики незаметно так трескается чье-то сердце, а вместе с ним и стена, в которую прилетает мужской кулак. По костяшкам стекают маленькие капельки крови, превращаясь в тонкие струйки, а в душе еще больней. Вроде бы ничего-то и не произошло, но там, глубоко-глубоко внутри, защемило так, что каждый маленький вдох отдавался жгучей болью под ребрами, где-то в районе сердца. Вот так вот и сломали сильного человека, ни кулаками, ни битой, ни словами. Сломали чужими объятиями, нежным взглядом и таким невинным поцелуем в щеку. В чужую щеку...

***

      Антон спокойно смотрел телевизор, развалившись на диване, когда услышал телефонный звонок. Довольно-таки странное явление, так как ему вообще редко кто звонил. Парень берет телефон в руку и несколько секунд просто смотрит на родное Арсюшка. Почему именно так, он и сам не знает, просто захотелось. Шастун наконец отмирает, вспоминая что на звонок вообще-то нужно ответить. — Алло, — Антон начинает первый. Ну а зачем тянуть кота за хвост, ему больно вообще-то. — Я уж думал, ты не ответишь, — родной голос звучит чуть хрипло, как будто бы человек очень долго простоял на морозе. — Антон, нам нужно с тобой поговорить. Ты это понимаешь? — Понимаю, — парень сейчас немного не в том настроении, чтобы ругаться. — Ну хорошо, приезжай, я буду тебя ждать. Но при одном условии, мы разберем подарки, которые привез мне Эд, а то они уже неделю валяются, а у меня все руки до них не доходят, — на том конце трубки облегченно выдыхают. — Жди меня, — звонок завершается, и до Антона доходит, что вообще-то в доме убраться надо перед приходом гостя. Вряд ли Арсений оценит носок посреди коридора. Шастун нехотя поднимает задницу с дивана и идет подбирать тот самый предмет одежды. Когда парень наклоняется, то слышит дверной звонок. Да ну нет, не мог Арс настолько быстро приехать. Антон открывает дверь и прямо перед ним, на лестничной площадке оказывается замерзший Попов. — Вот только не говори мне, что ты тут давно стоишь, — парень отходит, пропуская мужчину внутрь. — Хорошо, не буду, ты уже сам это сказал, — от того обиженного Арсения не осталось практически ничего, кроме небрежно перебинтованной кисти. Попов решил успокоиться и выяснить все у самого Антона, а не вести себя, как последняя истеричка. Может, Эд и правда просто заботится об этом кудрявом чуде, а он себе уже понапридумывал всякого. Да и как можно злиться на ребенка в светло-розовых пушистых тапочках с понпончиками в виде зайцев и широченными шортами с принтом котят? Такой домашний Антон действует лучше любого успокоительного. Парень внимательно проследил за чужим взглядом и, поняв куда он направлен, широко улыбнулся. — Нравятся? — Шастун развел руками, повертевшись, и продемонстрировав шорты во всей красе. — С заднего ракурса вообще огонь, — парень недовольно цокнул, но гостя в зал пропустил. — Тебе чай или кофе? — заметив ухмылку на лице мужчины, он добавил. — Себя не предлагаю, я временно недоступен. — Чай, только черный и одну ложечку сахара, — Попов понял, что пошутить не получится, поэтому просто уселся на диван, цепляясь глазами за изображение на экране телевизора. Фильм стоял на паузе, но и стоп-кадр получился лучше, чем заставки многих фильмов. Город Припять с высоты птичьего полёта. Только сейчас до мужчины дошло, что этот "Чернобыль" уже неделю в рекламах крутят, надо что-нибудь полезное показывать, а не вот это вот.       Арсений резко повернул голову, пытаясь осмотреть шкаф на наличие семейных фото в рамках. Так делают многие, у кого есть семья и кому есть чем дорожить. У него и самого на полке такое стоит. К своему удивлению, Попов все-таки заметил две белые рамки с красивыми завитушками. Но они были повернуты в другую сторону, что не давало рассмотреть сами изображения в них. Мужчина подошел к ним и не знал, радоваться ему или плакать. С первой фотографии на него смотрят знакомые серые глаза с некой усмешкой, а их хозяин держит на руках кудрявую шпалу. Так на руках дам носят, а еще невест из дворцов бракосочетаний выносят. Зеленоглазая красавица по имени Антон закутана в цветной плед и явно не против такого способа передвижения. А во второй рамке он узнает то самое фото, сделанное Позовым еще тогда, в коридоре. — Если что, это не я ее распечатал. Это все Димка, так еще и несколько штук, чтобы я вдруг не потерял. Он сказал, что это первое наше семейное фото и теперь будет ждать брачное. Но если тебе не нравится, я могу убрать, — Арсений оборачивается и видит замершего с кружкой в руках Антона. Он с неловкостью трет шею, явно думая, что Попов может устроить скандал. Нет, он, конечно, драма квин, но не настолько. — Не надо ничего убирать, мне все нравится, — брюнет забирает кружку с горячим напитком, усаживаясь обратно на диван. Парень уходит в другую комнату, возвращаясь уже с охапкой пакетов. Он пристраивается под теплый бок мужчины, размещая все свое добро по дивану. — Так, ну нам хотя бы просто посмотреть, что там есть, а уже по местам я все расставлю сам, — кружка с чаем оказывается на стеклянном столе, а вместо нее в руках у Попова появляется объемный пакет. — Выграновский что, все сувенирные лавки в Великобритании скупил или я чего-то не понимаю? — Антон страдальчески закатил глаза, явно давая понять, что второй вариант здесь подходит больше. — Если Скруджи купил это все, значит так надо. Я, кстати, чего хотел то, может заберешь себе что-нибудь, так скажем, на память? Просто я уверен, что мне одному это слишком уж много будет, — Арсений смотрит недоверчиво, но не увидев в зеленых глазах подвоха, кивает. — Вот и славненько, тогда открывай.       Шастун снимает фильм с паузы, под недовольный взгляд голубых глаз. — Ничего лучше найти не смог? Мне кажется, в российском кинематографе есть множество фильмов, намного интереснее, чем это, — глаза Антона округляются до невероятного размера, а брови ползут до потолка. — Ты че, совсем что-ли? Да это одно из самых гениальных творений у нас в России! — брюнет закатил глаза, скрещивания руки на груди. — Эта фигня? Ну и вкус у тебя, Шастун, — за эти слова парень ощутимо пинает гостя в лодыжку, ехидно улыбаясь. — Хорошо, значит в следующий твой визит, мы обязательно посмотрим эту как ты выразился фигню, и мне все равно, что тебе не нравится. Выбора у тебя нет, иначе больше на порог не пущу, вот и все, — Арс тяжело вздыхает, смиряясь со своей горькой участью.       Антон, ощутив победу, начинает вытаскивать что-то из своего пакета, и Попов действует также. Первым делом мужчина достает огромную железную коробку с английским чаем. Затем еще одну, чуть поменьше, в виде красного автобуса. Это же сколько его пить надо? Следующими вещами оказываются два широких шарфа один из которых клетчатый в серо-бело-черных тонах, а второй точно такой же, но только бело-серо-голубой. Антон, увидев их лишь хмыкнул. — Ну вот зачем мне их два? Вот баран, теперь же не отвертеться, что шарфа нет, запасной, блять, — за мат парень получает по ляшке, а за удар Арсений получает язык. Все честно. — Ну хочешь, я один заберу? Мне вот голубенький понравился, — мужчина провел по ткани, наслаждаясь ее мягкостью. — Да забирай, конечно, будем, типо, в парных шарфах ходить, — Попов откладывает уже свою вещь в сторону, возвращаясь к пакету. Последнее что в нем осталось — две обычные коробки, но стоило Арсению к ним прикоснуться, по звону он понял, что там посуда. Мужчина был прав, в них оказалось два чайных сервиса, расписанных очень искуссными мастерами. — Я не понял, он меня женить собрался что-ли? Приданное готовит, что-ли? Какого лешего он мне всего по два привез? Вот зараза, — брюнет искренне не понимает, что именно не устраивает парня, но лезть не собирается. — Значит так, не зависимо от того, хочешь ты или нет, но все, чего у меня по две штуки, ты забираешь себе, понял? — Но... — Без но, это приказ, — Попов вздыхает, уже представляя, как поедет со всем этим домой. — Хорошо, Ваше Высочество, — стоит мужчине это сказать, как ему в руку передают еще несколько полных пакетов.       Примерно через пол часа весь диван и ковер были завеленны небольшим количеством сувениров. Чего там только не было. Сладости среди всего занимали первое место, их было не меньше трех пакетов. Мишка Паддингтон занял особое место в сердце Антона и, как ни странно, но он был один. Магнитов тоже было намеренное колличество, половина из которых отправилось к Попову. Фигурки Биг-Бена тоже поделили поровну. Но вот были две вещи, из-за которых назревал хорошенький такой скандал. — Зачем они тебе нужны, ты же их даже прочитать не сможешь? — Попов уже несколько минут пытался убедить Антона, что книги на английском языке ему не нужны, но тот упорно не хотел отдавать их мужчине, читая описание. — А тебе тогда они зачем? — Шастун проводит пальцами по совершенно новым страницам всего собрания книг о Шерлоке Холмсе. — Ну я-то хотя бы английский знаю, в отличие от тебя, — Арсений, конечно, в нем не прям, чтобы ас, но все-таки. — Арс, нет, это не обсуждается, все книги остаются при мне, — брюнет обиженно дует губы, но тут же вспоминает про вторую вещь. — Значит весь алкоголь мой, — Антон широко распахивает глаза. — А ты не обнаглел ли? Одна бутылка виски твоя, остальное мое! — вот чего-чего, а такой подставы парень не ожидал. — Три мне, две тебе. И это не обсуждается, — теперь уже Антон обижается, отворачиваясь от гостя. — Ну Антош, я же для твоего же здоровья стараюсь, — Арсений обнимает свою обиженную королеву, насколько это позволяют вещи, разложенные по дивану. Но парнень отмахивается, ударив брюнета по перебинтованой руке, отчего тот болезненно зашипел. — Больно? Прости, прости, прости меня, я не хотел! — почти скороговоркой говорит Шаст. — Ну кто же так забинтовывает, а? Пошли, я тебе нормальную перевязку сделаю, — хозяин квартиры ведет Попова в ванную. Мужчина садиться на бортик ванной, пока Антон роется в нависном шкафчике, доставая оттуда баночку перекиси и медицинские бинты. — Развязывай свою тряпочку, — Арс послушно снимает бинты, показывая парню раненые участки кожи. — Господи, где же тебя так угораздило? Ты со стенами дрался что-ли?       Мужчина молчит, а Шаст удивленно приподнимает брови. — Сейчас будет больно, — предупреждает Антон, капая несколько капель на поврежденные участки. Мужчина шипит, пытаясь выдернуть свою руку из чужой, но тонкие пальцы держат крепко, не давая этого сделать. Кудрявая голова опускается и Арсений ощущает холодок в месте, которое ему обработали. Большой палец гладит его кожу на кисти, пытаясь успокоить. Когда Шаст убедился в том, что достаточно хорошо обработал боевые ранения своего рыцаря, он приступил к перевязке. Попов внимательно наблюдал за каждым его действием и у него сложилось такое впечатление, будто для Антона это что-то повседневное и совершенно обычное. Как будто бы он каждый день людям руки забинтовывает. — Всё, — парень завязывает красивый бант, отпуская мужскую руку. Перекись и бинт отправляются домой, а Шастун поворачивается лицом к своему пациенту. — Где ты научился так хорошо бинтовать руки? Ты ведь даже не задумываешься, когда это делаешь, — голос Арсения звучит строго, несмотря на то, что за этой напускной строгостью скрывается огромные переживания. — Ладно, я уж думал, что ты забудешь про то, зачем вообще пришел. Не забыл, — улыбка моментально пропадает с мальчишечьего лица, делая его более взрослым и очень мрачным. — Пошли ко мне в комнату.       Попов послушно идет за парнем, который прежде выключает телевизор и только потом садиться на свою огромную кровать. Антон похлопывает по месту рядом, и Арсений садится, приобнимая парня рукой. Шаст кладет голову ему на плечо, но не расслабляется. Он вообще сейчас где-то не здесь, это видно по закушеной нижней губе и взгляду, пронзающему стену. — Ты уже знаешь, что у меня нет родителей, — мужчина напрягается, вслушиваясь в каждое слово, пытаясь ничего не упустить. — Знаешь, а ведь сначала все было очень даже хорошо. У нас была прекрасная семья: мама, папа, я и бабушка. Я рос обычным счастливым ребенком, которого любили и которым гордились. У меня были самые лучшие игрушки и родители проводили со мной очень много времени, не обделяя вниманием, — уголки губ парня слегка приподняты и Попов еще раз убеждается: он сейчас там, в воспоминаниях. — И мне казалось, что так будет всегда, пока один день не разделил мою еще совсем коротенькую жизнь на до и после, — это всегда звучит очень страшно, а из уст Антона еще страшней. — Однажды утром я проснулся от того, что меня кто-то поцеловал в щеку. Открыв глаза, я увидел маму. Она стояла с чемоданом в руке и вытирала слезы. Тогда она сказала мне, что уезжает на работу и скоро вернется, но ее я больше никогда не видел, — парень хмыкнул и сжал мужскую руку. — Как оказалось, она уехала с любовником за границу, когда мне было всего 5 лет. И самое главное, знаешь, куда? — Вопрос больше пустоте, нежели кому-то конкретному. — В Великобританию. Я долго тогда не мог в это поверить и все, что мне оставалось делать — ждать. И я ждал, каждый вечер представлял, что утром проснусь и мама будет рядом, поцелует, обнимет и скажет, что все хорошо. Но время шло, а ее все не было. Прошел месяц, два, год и я перестал ее ждать. В 6 лет мне пришлось забыть слово "мама". Жизнь продолжалась, но с каждым днем она становилась все хуже, — Шаст тяжело вздохнул. — Отца тогда очень сильно подкосил мамин побег, поэтому он практически перестал появляться дома. Про меня он вообще забыл, лишь изредка вспоминая, что у него есть сын. И в 6 лет мне пришлось учиться готовить, стирать, убираться и ухаживать за собой самостоятельно. А это ведь тоже было не самое страшное, что могло случиться. Страшно стало тогда, когда отец начал пить. Каждый вечер он приносил домой бутылку водки и выпивал ее один, почти не закусывая. Иногда к нам домой приходили мужики и тогда пили все вместе, я тогда под кроватью прятался, чтобы они меня не видели. И мне все казалось, что это все скоро кончится, и папа одумается, и мы будем жить как прежде, пускай даже вдвоем. Мои детские надежды рассыпались в пух и прах, когда я нечаянно попал под горячую руку. В 10 лет отец ударил меня впервые. Я до сих пор помню его глаза, когда он понял, что легче выплескивать свою боль и обиду на ком-то. И этим объектом стал я. — А учителя разве не видели, в каком ты состоянии? Да и они должны были знать об ситуации в семье, — в Арсении сейчас было слишком много всего. Как вообще можно избивать собственного ребенка? Как можно пить, понимая, что ты у него один? Да как так можно? — В том то и дело, что всем всегда было все равно. Это детство: дети бегают на улице, играют и дерутся. Вот и все. А насчет того, что папа пьет не знал, практически, никто. На собрания он всегда приходил трезвый и одетый с иголочки. Да и мне бы никто не поверил, мне никогда не верили, — глаза парня больно щиплет от слез, но он держится. Слезы — удел слабых, а время доказало, что никому нельзя показывать свои слабости. Комната ненадолго погрузилась в тишину. Антона нервно потряхивало, и Арсений это чувствовал, но ничего не мог сделать. А Шастун продолжал рассказывать про свою жизнь, больше похожую на несмешную шутку, от которой никому не становится ни смешно, ни весело. Вот он — самый настоящий черный юмор. — Как-то раз к нам в гости заскочила бабушка. Она меня обожала, да и я ее боготворил. И от ее внимательного взгляда не укрылись мои прекрасные синяки и побои. Бабушка была единственным человеком, который сразу понял, откуда они взялись. Она тогда очень кричала на отца, а потом собрала все мои вещи и забрала меня в Москву. Я как сейчас помню, как отец на заявление бабушки, о моем переезде в Москву, пьяный в стельку орал ей вслед: — Ну и забирай этого выродка, он все равно никому не нужен! Что в нем хорошего, если от него родная мать сбежала? Ничего! Да мы вообще не хотели, чтобы он рождался, но аборт поздно делать было, поэтому пришлось оставить! А если бы он не родился, у всех все было бы хорошо. — Знаешь, что было самое страшное? — голос Антона предательски дрогнул. — Я даже не представляю, — Шасту было страшно тогда, а Попову сейчас. В его руках находится парень на грани истерики, парень, который слишком долго был сильным, парень, даже не так, мальчик, чьи чувства, так глубоко зарытые в детстве, выползают наружу сейчас. — Я тогда держался за бабушкину юбку и плакал. Мне было обидно не из-за того, что папа говорит такие вещи, а из-за того, что я его люблю. Да, он меня бил, да, оскорблял, да, может, ненавидел, но я его любил. И мне тогда было все равно на его слова, потому что мне было жалко его. Ведь не я один потерял маму, он тоже потерял жену. У нас было одно горе на двоих, но вместо того чтобы решать его вместе, каждый из нас справлялся с ним, как мог. Тогда, стоя на улице, я видел отца в последний раз. Бабушка была очень влиятельной женщиной, поэтому с документами проблем не возникло и уже через две недели я был в столице. Через несколько лет от нее я узнал, что его зарезали его собутыльники, где-то в подворотне. Не скажу, что мне было все равно, но и боли от потери не было. Даже наоборот, после этого я как будто бы смог свободно вздохнуть. Именно тогда моя жизнь стала помаленьку налаживаться. Бабушка меня очень любила и делала все, чтобы я не чувствовал себя ненужным. Эти 4 года я прилежно учился, никогда с ней не ругался, старался не создавать скандалы, не гулял до поздна и не водил домой девушек. В общем, не внук, а мечта. За это время я многому научился и много чего узнал. Эти 4 года были самыми счастливыми в моей жизни, — у Антона в горле образовался комок, мешающий не то, что говорить — дышать не давал. Будто бы ему снова вонзили острый нож в спину, который прошел по той же ране насквозь. — Как видишь счастье у меня надолго не задерживается, поэтому в свой шестнадцатый день рождения я узнал, что у бабушки какие-то проблемы с сердцем. На все мои расспросы она отвечала, что совершенно здорова и мне не о чем беспокоится. Но я же видел, как ей плохо, я же понимал, что не все так хорошо, как кажется. Время шло, а бабушке становилось все хуже. Лечение в клинике не помогало от слова совсем, а заграничные лекарства стоили очень дорого. У нас просто не было таких денег. И тогда я пошел на крайние меры. Я переспал с каким-то мужиком за деньги. Из-за того что это был мой первый раз, за красивое личико и совсем юный возраст деньги мне заплатили большие, — свой первый раз Шастун не хотел вспоминать никогда. Он отдал бы любые деньги, за то, чтобы стереть его из памяти раз и навсегда. — Сколько? — 250 тысяч, из которых на себя я потратил лишь 5, а все остальное ушло на лечение бабули. Через месяц ей стало лучше, но ненадолго. Это было некое затишье перед бурей. Перед Новым годом у нее случился инфаркт. Ее увезли в больницу, где ее успели спасти. Вот тогда-то я действительно испугался. Потому что без нее мне вообще на этом свете делать было нечего, — Антон не выдержал, и по его щекам покатились слезы. Арсений пересадил его себе на бедра, сильнее прижимая к груди, пытаясь хоть как-то показать, что он рядом и может защитить его от боли, что так сильно режет парня без ножа. — Через две недели бабушка вернулась домой. Я старался лишний раз ее не расстраивать, чтобы она не нервничала. Она не могла больше работать, потому роль кормильца в семье пала на меня. Бабушка никогда не спрашивала, откуда я беру деньги, она просто мне верила. А я врал, врал единственному человеку, который мне доверял и любил меня, — Антон до крови прикусил губу, вытирая кровь об свою руку. Попов поглаживал его по спине, но это никак не успокаивало парня. Это тот самый случай, когда от боли некуда деться, от нее не сбежать, поэтому приходится сталкиваться с ней лицом к лицу. — На заработанные деньги я покупал ей все, о чем она только могла мечтать. Это все, что я мог сделать, лишь бы она улыбалась. Однажды бабушка попросила купить ей билет в Великобританию, чему я почти не удивился. Она с детства обожала эту страну, поэтому я не мог ей отказать. Бабушка улетела туда ровно на три дня, а потом вернулась такой счастливой, какой я никогда ее не видел. Она тогда поцеловала меня в щеку и сказала, что теперь у меня точно все будет замечательно, и через месяц она умерла, — парень всхлипнул еще сильнее, пряча слезы в чужом плече. — Это случилось в конце весны. Я тогда чуть не умер от безысходности, потому что понимал, что мне, кроме детдома, ничего не светит! А я не хотел туда! И я просто бухал, курил и спал, вот и все! А что мне еще было делать? Я не видел ни смысла жизни, ни цели моего дальнейшего существования! На третий день мне стало просто все равно. Внутри стало так пусто, что хотелось выть. Выть от отчаяния и боли, но я молчал. Я был на похоронах и, когда закрывали гроб, мне хотелось, чтобы и меня туда положили и закопали. Я не хотел тогда жить. И, придя домой, я полез в петлю. В голове Арсения сразу же всплывает фраза Выграновского: — И это именно я вытаскивал его из петли.       А ведь он думал, что это было сказанно в шутку или для сравнения. Как же он ошибался... — Эд вовремя успел, он ведь меня, как облупленого, знает, понял, что я собрался делать, — Антон уже не плачет, больше нечем. Он тихо-тихо икает и шмыгает носом, утыкаясь холодным носом в мужскую шею. — В тот же день ко мне в квартиру пришел незнакомый человек, который представился очень близким другом бабушки. Тогда-то я и узнал, что сам того не ведая, испортил жизнь и ей. В тот день, когда она приезжала в Воронеж, она ехала не в гости, а прощаться. В Великобритании ей предложили работу ее мечты и она, естественно, согласилась. А еще в той стране жил этот самый друг, который оказался ее гражданским мужем. Когда бабушка увидела избитого меня, ей просто стало жалко внука и ей пришлось остаться. Когда она ездила к нему, они заключили брак, и бабушка поручила ему приглядывать за мной. Этот мужчина оформил на меня опекунство и предложил переехать к нему, но я не смог. И тогда я понял, что бабушка отказалась от всего, о чем всю жизнь мечтала, и все это ради меня. А я всего этого недостоин! Я ведь все время порчу всем жизнь, даже тебе, Арс! Ты здесь и сейчас возишься со мной, а у тебя могла бы быть жена и дети! Зачем тебе такой как я!? Зачем?! Я ведь никому не нужен, я ведь абсолютно бесполезен! Единственное, что я умею делать, так это только сосать хуи да прыгать на них, ты это понимаешь?! — Антон кричал, не помня себя.       Он ждал, что Арсений, выслушав все, просто возьмет и уйдет, потому что никому не нужны такие, как он. Люди не любят копаться в чужом болоте, они всегда заботятся только о своем, Антон привык к этому, потому и не верит, что Попов останется. Но мужчина никуда не ушел. Он лишь ласково гладил по русой головушке, тихо шепча на ухо: — Ты самое лучшее, что случалось в моей жизни. Я никогда не пожалею, что встретил тебя и согласился на ту ночь. Таких, как ты, больше нет и никогда не будет. Антош, ты не такой, понимаешь? Тебе просто не повезло в жизни, вот и все, но это не значит, что ты ужасный или лишний человек. Ты же видишь, как ты нужен мне, Димке и Эду. Что же мы без тебя все делать будем? Мы любим тебя и каждый делает это по-своему. Заметь, нам известно все твое прошлое и настоящее, но мы все еще с тобой, значит, дело не в нем, а в тебе. Теперь у тебя есть я и тебе не нужно заниматься тем, чем ты занимался раньше, слышишь меня? — парень молчит, но Попова это не устраивает. — Посмотри на меня. — Нет. — Антон, — Шаст нехотя поднимает голову, смотря опухшими глазами на мужчину. — Я взрослый человек и получаю зарплату, причем довольно высокую. Если тебе нужны деньги, ты можешь обращаться в любое время дня или ночи, если тебе буду нужен я, просто позвони, и я приеду. Договорились?— Шастун кивает, а Арсений звонко чмокает его в розовые губки. — Раздевайся, будем спать ложиться, а то уже поздно, — Антон слишком устал, чтобы спорить, поэтому со спокойной душой снимает шорты, оставаясь в футболке и боксерах. Арсений делает тоже самое и ложится на кровать, обнимая своего ребенка. — Спи, мой маленький, спи, — Шаст жарко дышит в мужскую шею, быстро засыпая. А у Арсения этого не получается, да и кто вообще уснет после такого? Ему нужно о многом подумать, на что у него есть целая ночь.