Песнь Смерти

Имя.    Тебя мутит все сильнее и сильнее, голова раскалывается, в глазах — глазу? — все плывет, ноги дрожат, руки дрожат, ты кашляешь так, словно пытаешься выплюнуть собственные кишки, и единственное, что тебе сейчас хочется — загнуться буквой С, и не плакать, нет — громко ржать, кататься по залитому кровью полу и с упоением наблюдать, как рушится твой мир.    Имя. Вспоминай.    Ты пытаешься вспомнить. Вспомнить что? Перед тобой — бескрайний лес, слезы в твоем горле, кровь на руках, кровь была везде, везде, везде... И лицо. Не твое.    Упавшая сверху доска отправляет тебя в темноту. Последнее, что ты слышишь, прежде чем окончательно потеряешь сознание, это детский смех.   

*** 

  — Сильно переживаешь?    Ты поднимаешь взгляд на неё. Она облокачивается на перила балкона позади тебя и смотрит куда-то вдаль.    Скорее всего на огромную орду демонов в нескольких километрах отсюда. На нее сложно не смотреть.    — Отнюдь, дорогая моя, — ты хихикаешь себе под нос, — подобрать букет венерических заболеваний от этих проходимцев всегда было моей мечтой. Так что я чувствую себя прекрасно.    — Мерзость, — она морщит аккуратный нос, но все же не может себя остановить от улыбки.    Ты точишь наконечник стрелы и стараешься не смотреть на свои дрожащие пальцы. Она присаживается на корточки прямо перед тобой, и ты чувствуешь на своей щеке чужую ладонь.    — Из тебя ужасный лгун, — она ласково проводит рукой по твоему лицу, и тебе хочется подхватить её, и унести куда-то далеко, уж точно подальше от этого портала, от базы охотников, унести, чтобы она больше не знала горести и боли.    Вместо этого ты накрываешь её ладонь своей. Она бы этого никогда не захотела. Ебнутая на своих идеалах, самоотверженная дурочка.    Ты так её любишь.    Вдруг твое тело сотрясает взрыв. И ещё один. Ты падаешь на покрытый трещинами пол, а когда осматриваешься, то не можешь узнать привычные окрестности.    Всё было окутано тьмой. Ты всматриваешься в её вглубь и с ужасом узнаешь знакомые лица охотников. И среди них...    — Теперь ты один из нас.    Она тянет к тебе ладони. Ты хочешь закричать, но не можешь — тебя хватают за волосы, плечи, тело, мёртвые руки тянутся к твоему горлу, заполоняют все пространство.    Ты задыхаешься, и Валлана улыбается.    — Ты обречён.    Ты вскакиваешь со кровати с застрявшим криком в горле. Со лба стекает пот, голова идёт кругом, и блядский шрам болит сильнее обычного.    — Папа?    Мириан стоит возле твоей кровати, словно призрак. Она, в каком-то смысле, и напоминает призрака из дурацких человеческих страшилок. Большие и бесцветные глаза, светлые, русые волосы — твое сердце больно дрогает, ведь они так похожи на... — ниспадающие на круглое лицо. Она смотрит на тебя с вытянутой рукой, словно не совсем понимая, что с тобой делать — успокоить или вытрясти из сна?    — Ты в порядке?    — Áse, — хрипишь ты, — все хорошо. Все нормально. Я тебя разбудил, милая?    Она пожимает плечами.    — Немного, — ее прозрачные глаза словно пытаются выжечь в тебе дыру, — ты кричал, звал ма—    — Прости, — ты перебиваешь Мириан, прежде чем она закончит это предложение. Слишком больно. Слишком рано, — давай уложим тебя обратно, alá?    Она просто кивает головой. Ты иногда не мог понять, что происходит в голове у собственной дочери.    Твои соплеменники не могли понять, почему ты просто не оставил ее у людей. Ты мог только поражаться тому, насколько их беспокоило наличие недостаточно длинных ушей у Мириан, насколько их беспокоило то, что ты нашел в себе смелость завести семью с человеком. Ведь они хилые, скоротечные, крупицы в огромном колесе времени. Горло жгло слезами.    Ты плюнул им в ноги. Слова, оправдания — это большее, чем они заслуживали. Ты подхватил Мириан на руки, и вы направились в ближайшую человеческую деревню. Миру всегда нужны были лекари.    Вы продолжаете жить. Ты продолжаешь жить. Ради погибших охотников. Ради обещания, данного Валлане.    Ради Мириан.    Люди отнеслись к вашему появлению куда спокойнее, чем ты ожидал. Вам дают кров, тебе — работу, Мириан играет с худощавыми детьми из дома напротив, а ты латаешь неуклюжих ремесленников. И нет ничего, кроме этого, и все так, как должно быть.    И Песнь Смерти.    Ты с ужасом смотришь на неестественно побелевшую кожу Мириан, на ее пустые глаза, на то, как она мертвой хваткой сжимает простыни между пальцев. Тебе кажется, что она шепчет твое имя — ведь у нее шевелятся губы, и она усиленно моргает, поднимает голову, чтобы было удобнее на тебя смотреть. Ты не можешь найти в себе силы встретить ее взгляд.    — Почему?.. — твой голос надрывается, ты чувствуешь слезы на своем лице. И злобу в груди.    Ты игнорируешь мешки с телами, которые были аккуратно разложены по всей таверне, когда решительным шагом направляешься к выходу. Староста деревни что-то говорит тебе, что-то про эпидемию, просит, умоляет помочь, хватает тебя за рукав — ты резко отпихиваешь его от себя. Ты орешь, нет, визжишь — визжишь о том, что, если он еще раз позволит себе такое рукоприкладство, ты собственноручно перережешь ему горло. И продолжаешь свой путь.    Минуты переходят в часы, часы в дни, а дни — в недели.    Ты ищешь, ищешь, ищешь. Работаешь всю ночь напролет до изнеможения, варишь отвары — не то, все не то, ты вкалываешь себе в руку пробу этой блядской чумы, избиваешь себе в кровь колени, молясь всевозможным богам, стоя возле кровати Мириан. Она смотрит на тебя пустым взглядом. Никто не отзывается.    После нескольких дней твоя рука стремительно темнеет, иссушивается, и тебе нужно в срочном порядке накладывать швы; ты находишь древние книги, описывающие далеко не самые этичные ритуалы — ты вырезаешь руны на коже собственным скальпелем в надежде на то, что хоть что-то должно сработать. Не происходит ничего.     Ты препарируешь тела умерших жителей деревни. Скальпель искусно вырезает линии, открывает перед тобой целый мир, попорченный эпидемией. Ты не слышишь крики ужаса старосты, когда тот заглядывает к тебе в мастерскую.     Ты приходишь к соплеменникам, которых не видел несколько десятков лет. Эпидемия не дошла до них, и они с недоумением смотрят на твое исчерченное шрамами тело, на потемневшую руку, на обезумевшие от безысходности глаза.    — Пожалуйста, — ты умоляешь, сжимаешь собственные плечи, словно хочешь содрать их до мяса, — она все, что у меня есть.    — Мы не можем рисковать, — наконец-то отвечает старейшина, — это всего лишь люди. Всего лишь полуэльф. Перед нами — еще вечность. Вернись к нам.    — Подонок, — ты шипишь, — вы все — подонки. Чтоб вы сдохли, прежде чем успеете насладиться своей вечностью.    В этот вечер ты сидишь возле Мириан. Ее кожа почернела, иссохла, тебе кажется, словно ты слышишь ненавязчивое потрескивание. Она перестала кричать, и может позволить себе только неровно дышать.     — Прости меня, áse, — ты закрываешь ладонью рот, чтобы не разрыдаться. Ты не думаешь, что у тебя в принципе остались слезы после этих недель.    Мириан медленно поворачивает к тебе голову. Все, что ты можешь узнать в своей дочери, это ее большие, бесцветные глаза.    — Папа, — шепчет она.    — Что такое, милая? — ты придвигаешься к ней поближе. Она вытягивает к тебе свою дрожащую руку, и ты осторожно сжимаешь ее в своей собственной ладони.  — Не вини себя, — Мириан смотрит тебе прямо в глаза, — не вини себя, слышишь, Ианквинал?    Она делает свой последний вдох под утро. И твой мир рушится.   

*** 

  Имя. Имя. Имя. Имя. Вспомни.    Ни имея ни сил, ни возможности пошевелиться, ты просто некоторое время лежишь. Ты хрипишь и с трудом поднимаешься на локти, ты нихрена не видишь левым глазом, и чувствуешь, как кожа вокруг него горит, словно мясо стекает с черепа. Ты смотришь на разбитое на тысячи осколков зеркало.    Отражение мутным взглядом глазеет на тебя в ответ. Ты не помнишь, когда в последний раз видел себя, самого себя, настоящего себя.    Нет-нет-нет, не настоящего. Ложного. Неправильного.    Когда у него успели побелеть волосы? С каких пор у него такая бледная кожа? Такие бесцветные глаза? Они что-то напоминают. Кого-то.    Отражение открывает свой рот.    Все прячут мертвых. Все притворяются. Ты — убийца, Малак.    — Я — доктор, — хохочешь ты.    Велика ли разница? Ты вырастил себя заново. Ты — Малак. Ты убил Ианквинала.    Ты поднимаешься на ноги, неровно шатаешься, тянешься к отварам, не обращая никакого внимания на разруху и пожар вокруг тебя. Ты выливаешь себе на лицо настойку, и не чувствуешь абсолютно ничего. Возможно, у тебя онемело лицо. Возможно, оно не так уж и важно.    Кожаная маска в виде головы ворона ровно ложится на твое лицо. Нет, это и есть твое лицо.    Приснится же всякое в бреду, отчужденно думаешь ты, неровной походкой направляясь дальше от пожара.