Полицейский из Окленда

      Хёнджин уже сто раз пожалел о том, что попался на глаза этим головорезам. Конечно, они бы его не убили, но могли сломать руку или ногу, или пару рёбер.       Домой его доставили изрядно потрёпанным. Старший Чан нёс его всю дорогу на плече, словно персидский ковёр. Когда он аккуратно открыл дверь особняка и протиснулся внутрь, то первым делом снял перепачканные сапоги, а уже потом швырнул мальчишку на пол в гостиной. "Чёрт бы тебя побрал, Чан Иджун!" Джин пришёл в себя, когда ударился о ножку мраморного стола. Он смотрел на бандита с нескрываемой ненавистью. Парень чуть приподнялся, и тут же по всему телу разлилась боль. Он явственно чувствовал под рёбрами след от кулака Младшего Чана. Облизнув разбитую губу, юноша втянул в рот капельку свежей крови.       Конечно, он пытался сопротивляться, но что он мог сделать против двух вооружённых громил?! Про свою предыдущую жертву они совсем забыли, когда в лапы им попался брат босса. "Оно и к лучшему, - подумал парень. - На время она в безопасности. Но зачем она понадобилась брату?"       Ян Чонин, насколько это было известно, не интересовался женщинами. Если не считать тётушки, которая шила ему ханбоки. И хозяйки лавки в чайнатауне, куда братья частенько захаживали пообедать. Потому Хёнджин строил теории — одна страшнее другой: о том, что незнакомка не выплатила долг своего отца и теперь ей грозит смертельная опасность или что она случайно услышала то, что не должна была слышать, что ещё хуже.       Хён вернулся поздно. Он редко пропускал ужин, потому что не мог есть то, что приготовил кто-то другой, кроме его личного повара и тётушки Су. А сейчас стрелки настенных часов почти сошлись на двенадцати. Необычные часы Чонин заказывал в Германии в компании Густава Беккера. За основу был взят один из первых экземпляров, созданных этим удивительным мастером, дополнительные же функции и украшения проектировал его сын. В той же фирме были заказаны каминные и напольные часы; карманные показывали время в сорока городах по всему миру — их Чонин особенно ценил и никогда не снимал.       Громилы вытянулись по струнке, когда босс переступил порог дома. Пак Ун тоже последовал за хозяином; он единственный из подчинённых, кто мог приходить без приглашения в любое время дня и ночи. Одного взгляда старшего брата хватило, чтобы бандиты собрались и покинули холл. Мужчина слегка повернул голову в сторону помощника и едва заметно кивнул. Он даже не посмотрел на юношу, повесил пальто на чёрную кованную вешалку и поднялся к себе.       Часы пробили полночь. Джин поднялся на ноги, опираясь о стол. Каждый шаг давался ему с трудом, хотя казалось, что пройти он может ещё несколько километров, ведь усталости не чувствовал. Просто стоило ему пошевелиться, как след от удара начинал нестерпимо болеть. Вцепившись пальцами в натёртые воском перила, юноша хотел завыть, будто раненый волк. Теперь он не мог даже выпрямиться, чтобы не почувствовать боль в рёбрах, даже глубокий вдох едва можно было назвать таковым. Поднявшись на один пролёт, он лёг на завиток перил, чтобы немного передохнуть.       В доме стояла мёртвая тишина. Пламя в камине давно погасло и становилось прохладно, по полу дул неприятный ветер, а тонкие модные штиблеты ничуть не спасали. Возвращаться за мягкими тэсахье — подобно пытке. Остался ещё один пролёт. На втором этаже кроме его комнат, спальни и кабинета располагались ещё библиотека и бильярдная, они делили пространство на две части. Таким образом Хёнджин почти не бывал на половине брата, а Чонин и вовсе никогда к нему не заходил.       Вцепившись в ручку двери юноша попытался её повернуть, но пальцы не слушались. Он попробовал снова, и тогда заметил, что тёмное дерево, освещённое бра, стало расплываться перед глазами, переполненными слезами. Джин закусил нижнюю губу, чтобы скрыть любые звуки, которые могли вырваться.       "Нельзя, чтобы он услышал, только не он", — молился юноша Богу, в которого не верил.       Но почему он так боялся увидеть на лестнице лицо брата? Почему так отчаянно пытался повернуть ручку и скрыться в своей комнате? Неужели Ян Чонин отругал бы его или того хуже — высмеял?! Вовсе нет. Он бы всего лишь пристально на него посмотрел. Но от этого молчаливого тяжёлого взгляда у Хёнджина мурашки бежали по спине.       Наконец, дверь поддалась, и парень ввалился в мастерскую. В темноте он едва различил мольберты, а потому уронил их, зацепившись за незаконченную картину. Полотна полетели на пол, кисти покатились по паркету. Припав к холодной стене, шмыгнув несколько раз носом, чтобы втянуть в себя вязкие сопли, правой рукой Хёнджин стучал по гладким обоям, разыскивая выключатель. Минута, вторая, третья — заветная кнопка так и не нашлась. Потом, немного успокоившись, юноша вспомнил о зажигалке в правом кармане. Он лихорадочно стал ощупывать ткань тонких брюк. Наконец, она была в его руке. Один щелчок, второй — вспыхнул огонёк. Теперь комната наполнилась слабым светом.       Небольшая коробочка от фирмы Zippo, которую он нашёл во время войны, и раньше была для юноши настоящим сокровищем, теперь же стала спасением. С тихим скрипом отворилась дверь в ванную комнату. Трясущимися руками Джин запалил фитиль керосиновой лампы и водрузил колпачок на место. В зеркале он увидел своё потрёпанное лицо, губу с запёкшейся кровью, изодранный ворот рубахи. Взяв медный таз, он подошёл к крану, открыл его — тихо полилась тонкая струйка прохладной воды. Печи давно остыли, поэтому, конечно, он не надеялся на то, что она будет горячей.       Смывая грязь, юноша прикоснулся к ране и поморщился. Где-то в шкафу на полке лежала импровизированная аптечка. Она тоже была подобрана вместе с зажигалкой и теперь её приходилось пополнять. И если любой аптекарь отпускал раствор Люголя, то бинты и мази были на вес золота, что уж говорить про спирт в годы Сухого закона.       Джин поднял рубашку; по животу под рёбрами разливался синяк, он точно чернильное пятно с каждой минутой становился всё больше. Юноша устал, потому не стал делать прохладный компресс. Сил хватало лишь на то, чтобы поднять со стола лампу и отправиться в спальню. Там, не раздеваясь, он завалился на кровать. В комнатах Хёнджин прибирался сам, на свою территорию заходить никому не разрешал. И делать это приходилось часто, потому что краска из мастерской прекрасно разносилась по всему дому, отчего страдали персидские ковры. Одного молчаливого взгляда брата в тот день было достаточно, чтобы юноша, выходя из комнаты, всякий раз осматривал одежду и обувь.       Парень лежал на двухспальной кровати и глядел в потолок. За окном бушевал поднявшийся зимний ветер, раскачивающий деревья. "Дрянная погода". Джин вспомнил шторма в Сан-Франциско, тяжёлые свинцовые тучи, нависающие над бескрайним океаном. Ту же в памяти возник призрачный образ из детства: деревянная палуба, огромная шлюпка, примотанная к борту металлическими тросами и волны, которые поднимались из пучины и облизывали её края. В ту пору он мало что понимал, но всё равно боялся отойти от брата хоть на шаг. Тихий мелодичный голос Чонина и его нежные тёплые руки не давали Хёнджину потонуть в бушующей мгле. Но всё изменилось: он стал жестоким, отстранённым, в его взгляде был только холод.       "Как бы я хотел вновь увидеть искреннюю тёплую улыбку брата".       Беспокойные мысли погрузили его в сон, в котором не было боли, усталости и этого мерзкого чувства жалости к самому себе.

***

      Пасмурное утро всё же было лучше, чем радостное и солнечное. Джин открыл глаза, когда услышал звон колокольчика — дядюшка Сон оповещал его о завтраке. Трудно было даже открыть глаза, не то что подняться и умыться. Стоило юноше пошевелить рукой, по ней тут же растеклась боль. Он боялся двигаться, боялся даже думать о том, как он будет спускаться по лестнице.       "Вставай. Ты не можешь показать ему, что сдался. Ты не можешь быть слабым перед ним. Там, внизу, тебя ждёт еда", — только воспоминания о великолепном вкусе завтрака помогли ему подняться.       У парня было всего дишь двадцать минут на то, чтобы умыться и одеться, прежде чем спуститься к завтраку. Стиснув зубы, юноша перекатился на бок. Рёбра, живот, спина, руки — казалось, болело всё. Ссадины покрылись корочками, пальцы то и дело тянулись к местам, где они стягивали кожу, чтобы оторвать. Горячая вода, коснувшаяся лица, смыла тяжесть вчерашнего вечера, стало легче дышать. Стянув перед зеркалом рубашку, Джин рассматривал причудливые очертания синего пятна. Он прикоснулся к припухшему бугорку и тут же пожалел об этом.       Поднявшийся ночью ветер не прекратился, на улице стояла прохладная погода, потому Хёнджин надел тёмный костюм двойку, чтобы поверх него накинуть светлый тонкий тренч. Штиблеты звонко стучали по деревянной лестнице, устланной бордовым ковром. Хаос, творившийся на голове юного художника, трудно было уложить даже бриллиантином. Обычно парень скрывал их под шляпой, хоть иногда и выглядел при этом чудаковато, особенно когда непослушные пряди спадали на лицо. Сегодня же он не мог их стянуть даже шнурком, потому что не мог поднять руки над головой.       Чонин уже сидел в своём кресле. Его внешний вид встревожил младшего брата. Обычно дома мужчина всегда надевал ханбок, сегодня же на нём уже была надета белоснежная рубашка и чёрный шёлковый жилет. Он явно куда-то собирался. Впрочем, он всё равно бы ничего Джину не рассказал, даже если бы тот спросил.       А вот традиционному завтраку он не изменил. Хёнджин уловил аромат пряной запечёной рыбы, его желудок тут же отозвался урчанием. Во рту начали скапливаться слюнки. Юноша считал секунды, проходя через гостиную, потом вдоль длинного стола. Наконец, он сел на стул и приготовился напасть на восхитительные блюда. Чонин наблюдал за тем, как на счастливое лицо наплывает тень разочарования. Младший брат оторвал взгляд от тарелки и перевёл его на хёна: глаза его чуть было не наполнились слезами.       – Хён, я…              – Это полезно, – коротко ответил мужчина, взявшись за палочки.              – Но она почти остыла.       Джин, конечно, не забыл как выглядит манная каша, но он и предположить не мог, что она вновь вернётся в его жизнь. Кофе тоже был едва тёплым. Только небольшие сэндвичи могли спасти юношу от голодной смерти. И, конечно, рука в первую очередь потянулась за ними.              – Каша стынет, – тихие слова были подобны приказу.       Ложка дрогнула, но всё же коснулась идеально белого полотна. Чуть сладковатая, нежная и без комочков, она была намного приятней той, что доставалась ему в детстве. Поэтому, несмотря на отвращение, несбывшиеся ожидания и неприятное жжение в ране, юноша съел всё, что было положено в тарелку. Кофе с молоком немного смягчил общую удручающую картину.       На маленьком столике с правой стороны лежал свежий номер газеты. Хёнджин хотел узнать подробности вчерашнего убийства, но как назло брат не притрагивался к бумаге, вместо этого он задумчиво жевал рис. Часы пробили семь раз, скрипнул стул — юноша поднялся и направился к выходу. За дверью его уже ждал Чон Го, чёрный седан и серое мрачное утро. Но голос брата заставил его замереть.              – Сегодня ты остаёшься дома.       Джин повернулся, чтобы убедиться в том, что эти слова были обращены к нему. Он не мог представить себе, что брат лишит его свободы, лишит единственной радости — времени в стенах колледжа. Но в столовой больше никого не было.              – Мне запрещено выходить? — уточнил юноша, стараясь скрыть накатывающее раздражение.       – Нет.       Стук подошв был красноречивее любого ответа; Джин стремительно поднимался по лестнице, стискивая зубы. Каждое резкое движение приносило новую боль, но он спешил спрятаться в своём маленьком мирке, в который никто не смел вторгаться. Чтобы хоть как-то себя успокоить, парень отправился в мастерскую. Вчера в темноте он едва не повредил картину, которую хотел закончить и представить на выставке в следующем месяце. Полотно валялось на полу, кисти и тюбики с краской украсили паркет, некоторые закатились под шкаф и тумбочку. Пришлось оставить их там.       Юноша достал чистый лист и карандаш. Он резко выводил линии, с остервенением штриховал и был уверен, что потом скомкает рисунок и выбросит. Стук в дверь вывел его из этого состояния — три коротких удара и тишина. Сперва Джин подумал, что ему показалось. Он ни разу за все пять лет не слышал, как от его двери отскакивает глухой звук. Парень хотел продолжить рисовать, но что-то его останавливало. Лишь много позже он понял, что это было желание. Где-то в глубине его души жил маленький мальчик, который всё ещё любил хёна.       Даже схватившись за круглую ручку, он всё ещё сомневался. В голову лезли самые разные мысли, он уже представлял свой диалог с братом, проиграл все вопросы и ответы. Наконец, дверь приоткрылась. Снаружи никого не было. "Значит, всё же показалось", – он был одновременно и рад, и разочарован. Но что-то привлекло его внимание; юноша подглядел на пол и обнаружил возле порога жестяной поднос. Что за странная вещь?! Он наклонился, чтобы рассмотреть содержимое — две банки из тёмного стекла, стакан с водой и записка; точнее это был рецепт, написанный врачом. Мазь от ушибов, настойка с морфием — набор, который не мог просто так появиться здесь на полу.       Хёнджин вернулся в комнату. Он не мог понять, что за чувства его обуяли: злость или счастье. Что ему сейчас хотелось: плакать или смеяться? Брат приходил к нему, но так и не нарушил границ. Брат беспокоился о нём, но он же и приказал его избить. Что это за фальшивая нежность и забота?       Он оставил его дома, чтобы дать возможность оправиться от ран — что за бред. Он велел приготовить завтрак, который легко съесть, который не обожжёт разбитую губу — ещё чего!       Не в силах совладать с бушующей энергией, Джин поднялся на ноги и стал ходить по маленькому пяточку в центре мастерской. Три узких окна, составляющих башню, выходили на проезжую часть. Из них также было отлично видно гараж, из которого выходил Чон Го. Этот парнишка не так давно стал работать на Чонина; наверное, он появился в доме после того, как учебное заведение переехало из Беркли в Окленд. До этого Хёнджина возил туда водитель брата.       Парнишка потёр запотевшие фары, но, услышав торопливые шаги Чонина, пулей метнулся открывать дверь салона. В той же рубашке и жилете, но в чёрных тонких печатках и чёрной шляпе он спешил покинуть дом. Автомобиль сорвался с места и умчался в сторону окраин. Для юноши это был шанс, но стоило ему спуститься вниз, как наступило очередное разочарование: в прихожей сидел Пак Ун и чистил пистолет. Увидев Джина, он вежливо осведомился:              – Молодому господину что-то нужно? — план побега провалился.              – Я пришёл за газетой.       С деловитым видом юноша проследовал в столовую, свежую прессу он нашёл там же на столике. Рассеянным взглядом он обвёл комнату: помощник стоял в дверях и наблюдал за ним. Этот человек был предан брату всей душой, поэтому просить его о чём-либо было бессмысленно. Взяв газету, парень отправился к себе.       На первой полосе сегодня была новая статья: одного из местных богатеев ограбили этой ночью. Воры украли деньги и драгоценности хозяйки, в особняк они проникли через печную трубу. Никто ничего не слышал. Лишь наутро обнаружили следы на лестнице и пустые шкатулки. Мистер Бонс тут же вызвал полицию. Хёнджину читать это было совсем неинтересно. Он любил деньги, любил хорошо есть, красиво одеваться, но в то же время помнил о том, каким трудом они доставались его брату. Три года он проработал на плантации сахарного тростника, а по истечению контракта получил лишь пять долларов.       В газете не было ни слова о том, как продвигается расследование убийства, словно кто-то препятствовал распространению этой информации. Джин обратил внимание на подпись: автором статьи являлся некто Алекс Барнс. Во время вчерашней поездки в машине до колледжа успел от корки до корки вычитать статью. Потому он точно знал, что писал её другой человек — Саймон Дэвис.       Хёнджин был с ним знаком, не то что бы близко, но и не шапочно. Его настоящее имя — Ким Сынмин, и учился он в том же колледже, что и он, но на факультете журналистики. Многие относились к нему предвзято, всё-таки он работал внештатным корреспондентом в местной газете, в которой главным редактором был его дядя — Джермейн Дэвис. Об этом мало кто знал, но слухи всё равно бродили. Мистер Дэвис являлся старшим братом матери Сынмина, американки в седьмом поколении, которая вышла за богатого корейского мигранта Кима вопреки воле родителей.       Джин хотел воспользоваться связями и узнать всё из первых уст, но вчера на занятиях Сынмин не появился. А до бара, где они частенько выпивали, юноша так и не добрался. И вот, наконец, на последней странице он заметил объявление. Оказалось, что заметку отставил сам редактор газеты, в ней говорилось о том, что пропал его племянник. В углу страницы была напечатана фотография Сынмина, также было сказано, что дома он не появлялся уже четыре дня.       "Но кто же тогда сделал снимки и написал статью?"