Гляделки

Январь в самом разгаре. Темнеет рано – когда парни выходят из академии, фонари уже горят. Ветер царапает щёки снегом, заставляет жмуриться, хохлиться и придвигаться друг к другу: снежинки заглушают слова. — Пойдём, — Дэмон мотает головой в сторону, указывая на магазин. Брюнет хмыкает и идёт за Келлерманом. — Сиги кончились. Тэнэ достает из кармана куртки дешёвую зажигалку, купленную в первом попавшемся ларьке, наклоняется близко-близко; выдыхает изо рта клубистый пар, сосредотачиваясь, и поджигает чужую сигарету. Теплые руки протягивают пачку шоколадного чапмана, будто спрашивая: "будешь?". — Не хочу. Кёниг смотрит куда-то вниз, думает о своём. Закусывает нижнюю губу, невесомо улыбаясь. Люди так не улыбаются: у Тэнэ на лице не улыбка даже – тень улыбки. Другой бы не увидел, но Дэм видит. Конечно видит. Келлерман отводит взгляд, выдыхая сигаретный дым. Так и остаётся стоять с открытым ртом и тлеющей сигаретой в руке, глядя куда-то в пространство. Фонарь в паре метров от магазина мигает несколько раз и гаснет. Парни поднимают головы, смотрят на него и переглядываются. Келлерман выкидывает сигарету, отталкивается от стены магазина, отходит на пару метров и безмолвно призывает брюнета сделать тоже самое, оборачиваясь. Тэнэ всегда следует за ним, но удостовериться в том, что он пошёл почему-то нужно. Сердце требует. Вообще, в последнее время сердце много чего требует. Прямо сейчас оно требует толкнуть Кёнига плечом, пошатнув его равновесие, подбежать к сугробу, набрать рыхлого снега и... В спину прилетает снежок. — Предатель! — Келлерман кидает обиженный взгляд в сторону Тэнэ. — Я значит... А ты! — Дэм охает и хватается за куртку в районе сердца. Театральности ему не занимать, готовьте "Тони". — Нож в спину! — Русый заливисто смеётся, уворачиваясь от снежных атак. — Между прочим, ты первый начал, — Кёниг садится на корточки, загребая ладонями новую порцию снега. Руки краснеют и костенеют – даже перчатки не спасают от колкого холода –, но это не так уж и важно. Важно, что Дэмон смотрит на него так, что все льды планеты тают. И это срочно нужно как-то решать, потому что оттаявшие айсберги превращаются в океаны, а плавать Тэнэ не умеет. И, вообще, глобальное потепление это плохо! Грета Тунберг не оценит. Снег забивается за шиворот, пуская по телу стаи мурашек. Кёниг вертится, как уж на сковородке, пытаясь выбраться из под проклятого. Игра в снежки превратилась в бой с единственным правилом: "Кто меньше засыпан снегом, тот и победил". Мораль в этом бою не работает – в лицо Келлермана прилетает снежок. У Тэнэ есть несколько секунд, чтобы извернуться, столкнуть с себя русого, навалиться на него и забросать снегом. План проваливается на первых пунктах, когда Дэм, вместо того чтобы судорожно отряхивать лицо, падает на брюнета, произнося: "Всё, я заебался. Вы победили, приза не будет". Но приз есть. Приз лежит на нём и говорит, что приза не будет. — Хватит вытирать лицо о мою куртку. Я и так весь мокрый. — Это учесть победителя. — Бурчит Келлерман, бодаясь в чужое плечо, размазывая по ткани остатки подтаявшего на его лице снега. Он мог бы отряхнуться, встав, подняв руки-ледышки, проведя ими по щекам и лбу, но сил мало; да и лежать на Тэнэ слишком удобно. — Всё слезай, проигравший, у меня жопа замёрзла. — Быть так близко к Дэму приятно – если в "приятно" можно вместить выпрыгивающее из груди сердце и путающиеся мысли –, но телу настолько холодно, что никакая близость не заменит теплоту ванны. За прошедшие месяцы брюнет понял: у них есть время, много времени. Тэнэ водит плечом, пытаясь спихнуть с себя проклятого. — А как же моя последняя воля? Где твоё милосердие? — Вставать не хочется. Совсем. Совершенно. Он готов остаться тут, замёрзнуть насмерть, лишь бы не отодвигаться от Кёнига. Ни на метр, ни на миллиметр. Рациональная часть его мозга осталась где-то в декабре, когда он полностью осознал свои чувства к Тэнэ. С тех пор и прилип, прикипел; сваркой приварили, суперклеем залили, изолентой обмотали – попробуй отдери теперь. — То есть у меня приза нет, но твою "последнюю волю" выполнить надо? — Брюнет перебирает пальцами, пытаясь прощупать чужой бок под толстой курткой. Когда это удаётся, Дэм вздрагивает и перекатывается на снег, защищаясь от щекотки. — Идём. Они приходят домой мокрыми и счастливыми. Конечности чешутся от резкой смены температуры, слова прикипают к горлу, оставаясь там сухим осадком. Вся энергия ушла на утопление друг друга в снегу. Парни садятся на пол в коридоре, даже не разуваясь. Домашнее тепло морит, окутывая туманом сонливости. Дэмон прикрывает глаза, откидывая голову назад, сползая ниже по стенке. — Была бы мама дома, — проклятый устало улыбается, открывает глаза и смотрит на Тэнэ. Ширит улыбку. Гад. Паразит. Пробрался в организм и сидит, хрен вытащишь. Въедается в тело всё сильнее и сильнее, с каждой секундой разрастаясь в геометрической прогрессии. От такого, ни лекарства, ни операции не помогут. Может, и смерть не разлучит (вопреки свадебным клятвам). — Убила бы. — Зато чай сделала бы. — Кёниг отводит взгляд, подбирает колени ближе к себе и легко хмурится. Дэм выучил эту хмурость, как свои пять пальцев, а может, и лучше. Кажется, если он научится рисовать, сможет передать все детали: длинные чёрные ресницы, забавно выбивающиеся в некоторых местах; всю эту серую странность глаз, которая иногда становится коричневой, но чаще холодит затягивающей чернотой... Брюнет возвращает Келлермана в реальность своим копошением: снимает куртку. — Чай мы и сами можем сделать. Другой разговор – яблочный пирог. — Дэмон вздыхает, небрежно стаскивая с ног обувь. — Если ингредиенты есть, хули нет? — Кёниг встаёт и начинает поочерёдно вытягивать ноги вперёд, пытаясь согреться. Мокрые штаны противно прилипают к бёдрам, заставляя морщиться. — Влом. Иди мойся, давай, пекарь. Мне того раза хватило. — В голову сразу всплывает образ мамы, которая ахала и охала в ответ на кашель Тэнэ так, будто плохо ей, а не ему. Когда Дэм выходит из душа, брюнет уже валяется на кровати, читая очередную книгу из домашней мини-библиотеки Келлерманов. Кажется, пора вести Кёнига в книжный. Дэмон столько за всю жизнь не прочитал, сколько Тэнэ за зимние каникулы. Причём читает не от нечего делать, а действительно получая от этого удовольствие. И это пугает, потому что, чёрт возьми, Кёниг, у тебя есть доступ в интернет. — Пялишься. — Чего? — Пялишься. — Келлерман начинает чувствовать капли воды, стекающие по его лицу, шее и плечам – понимает, что стоит, подпирая дверной косяк, уже пару минут. Понимает, что действительно пялится. Понимает, что действительно палится. Понимает, что делает это слишком часто. Понимает: "А какой смысл отводить взгляд?" – не отводит. — Дэм. — М-м-м? — Лениво протягивает Келлерман, потирая шею влажным полотенцем. Тэнэ закрывает книгу, откладывает её в сторону и садится на кровати. Щурится, хмурится, отводит взгляд, поднимает его снова – тушуется. — Хуле надо? — Это не звучит грубо, скорее растерянно и скомканно, будто хочется, чтобы что-то было надо. — А обязательно что-то требовать? Просто посмотреть нельзя? Может мне нравится. — Складывая руки на груди и вскидывая бровь, выпаливает Дэмон, только потом понимая, что́ он сейчас сказал. Блять. Сука. Ёбаный рот. Его рот. И Кёниг тоже ёбаный. Не его. И не им. А жаль. Блять. Блять-блять-блять. Хочется оправдаться, сказать, что-то, что перебьёт всё это откровение своей глупостью и странностью. Келлерман только и успевает открыть рот, когда получает по лицу. Второй раз за день! Подушкой первый. — Эй! — Подушка направляется в обратную сторону, прилетая в щёку Тэнэ. Дэм подбегает к кровати, хватая вторую подушку, вставая в позу поудобнее. Дальше драка становится неразборчивой: руки и ноги переплетены так, что и не поймёшь чьи они, свои или чужие, пока не остановишься. А останавливаться не хочется. Келлерман не успевает понять, как оказался на полу. Приподнимается на локтях и трёт ушибленный затылок, потерянно глядя на Кёнига. — Всё норм?.. — Тэнэ смотрит взволнованно, да так, будто Дэм не головой ударился, а умер на месте. — Ты кто? Тишина расползается по комнате тёмными пятнами. Тэнэ слезает с кровати, заглядывая в голубизну чужих глаз. В груди давит нещадно. Келлерман разрушает все его фантазии за секунду, прыская в кулак. Ложится на пол, закрывая глаза, и открыто смеётся. Звонко так, нежно. — Ты бы видел своё лицо! — Сука ты, Дэмон, — резко выдыхает сероглазый. — Я уж думал, мозги на место встанут, а они ещё хуже работать начали. Если вообще были. — Просто признай, что мой юмор гениален и ты чувствуешь себя глупцом на фоне меня. — Проклятый подаётся вперёд, заглядывая в серые глаза. Играется. Если бы была профессия, в которой надо кого-то провоцировать, Келлерман был бы в ТОП-е самых богатых людей этой профессии. Расстояние между лицами парней небольшое. Они давно играют в "гляделки". Игра начинается, когда атмосфера вокруг них стремительно меняется, становится хрупкой. Сначала это было чем-то странным и непривычным, но потом стало частью чуть ли ни каждого дня. Иногда – чаще после тяжёлых дней –, парни просто садились друг напротив друга, смотрели в глаза и разговаривали. Такие моменты ощущались особенно тонко. Такие моменты страшно спугнуть, упустить. В такие моменты сердце бьётся чаще, а дышать становится тяжелее. Потому что неумолимо хочется дотронуться, стать ближе. Потому что хочется чувствовать чужое тепло и отдавать своё. Не хочется быть рядом, хочется слиться. Стать симбиозом, грёбаным Веномом. — Ты чего? — Тэнэ говорит шёпотом, не желая менять атмосферу. — Хочу стать Веномом. — Очередная улыбка расплывается на лице Дэма. У "гляделок" свои правила, одно из них – шёпот. — Кем? — серые глаза прожигают непониманием. — Ты сейчас серьёзно? — Блять, да. — Ладно. Симбиоз короче. Там монстр с челом сливался. Прикольный фильм, посмотрим вместе как-нибудь, а то ты как пещерный человек. — Ахуеть, ну ладно. А почему им тогда? — Чего? — Стать хочешь. Ещё одно из правил "гляделок" – максимальная искренность. Потому что невозможно врать, смотря в глаза близкого человека. По-крайней мере, Дэм не умеет. Вопрос вгоняет в ступор. Взгляд перестаёт ловить ленивые искры серых глаз, перемещаясь на губы. Слова не вяжутся. Не шьются. Не клеятся. Что б его. В голове ноль идей для объяснений. Вот нахуй сказал, если объяснить не может? И так всегда. — Дэм. — Тэнэ зовёт нежно, бережно. Никто не произносит его имя, как Кёниг. — М-м-м? — Мозг отказывается воспринимать окружающий мир, оставляя для связи с реальностью одну извилину. — Ты в гляделки проиграл. Тэнэ подаётся вперёд, мягко касаясь чужих губ. Действует интуитивно, осторожно. Поцелуй лёгкий, плавный: на пробу. Отдаляется. Дэмон находится не сразу. Молчит пару секунд, поднимает взгляд, смотрит диким зверем. Олень перед фарами, картина маслом. — Ты чего?.. Это чо... — Прикрывает лицо ладонью, краснеет и шарахается. — Ахуеть. — Чо прям так и сказал? — Волнение перетекает в голос, заставляя его дрожать. Недосказанность висит в воздухе, будто дамоклов меч. Былая уверенность в своих действиях тут же пропадает. Хочется вернуться назад во времени и никогда не делать ничего подобного, но уже поздно. — А это. — Слова Кёнига пролетают мимо, ушей, оставаясь непонятной кашей где-то на задворках сознания. Губы тяжелеют от фантомного прикосновения. Сердце грозится выскочить из клетки рёбер, разогнув стальные прутья одной лишь тягой: быть ближе. — Можно... Я тоже. — Несвязный бред кажется вполне понятными фразами. — Можно. — Тэнэ нервно сглатывает, уводя взгляд в сторону. Пронесло. Руки предательски трясутся. Келлерман накрывает искусанные губы неумелым поцелуем, приоткрывая рот. Сминает их поочередно, осторожно, смелея с каждым разом. Одну руку Тэнэ кладёт на плечо Дэмона, легко направляя в свою сторону, другую на спину, придвигаясь самостоятельно. Волнение стихает, на замену страхам приходит тепло, стремительно заполоняющее всё пространство между ними. Кёниг чувствует трепет и нетерпение проклятого каждой частицей своего тела. Кёниг понимает, что этот поцелуй – "наконец-то" для них обоих. Кёниг знает, какого это: робеть от любого слова, плавиться от любого касания, отводить взгляд от бездны, затягивающей тебя с каждой секундой глубже и глубже. Кёниг осознаёт, что иногда стоит шагнуть в эту бездну самостоятельно, чтобы нарваться на те самые подводные камни, скрывающиеся за шуточными комплиментами и драками. Чтобы оторвавшись от чужих губ осознать, что сидишь на чужих коленях, запустив руки в мягкие волосы. Чтобы почувствовать чужие ладони, вырисовывающие на спине странные узоры. Чтобы льнуть снова и снова, и снова, пока воздух совсем не выйдет из лёгких; пока тела не станут горячими, будто на улице не зима и снег, а жаркое лето и палящее солнце.