Синие очи океана

      И так идёт уже четырнадцатый день. Все его остолопы перешучиваются тихо по углам, что крыша едет очень даже спеша. Фил, не успевая отрабатывать дежурства, получает новые и работает уже, кажется, на автопилоте, и по мнению Быкова, чересчур много пьёт кофе.       Все попытки помочь от своих друзей он сначала принимал с лёгкой улыбкой, но после того, как местный «царь и бог» заметил это и, назло американцу, впаял всем желающим поддержать расклеившегося от усталости парня, по дежурству, а Филу целых два, потому что «благими делами выстлана дорога в ад, а ты их помощь принимаешь. Хочешь их с собой в преисподнюю дежурств утащить?», стал отговаривать коллег, а позднее просто отказывался от любой попытки помочь.       Быков ощущает, как гнев выплёскивается из него, как из кувшина, наполненного водой до краёв,когда парень мило общается с Черноус, даря ей искреннюю улыбку. Что они тут стоят? В меде выучились, чтобы в ординаторской болтать?

С каких пор его достают абсолютно все вокруг?

      Настя вот недавно вызвала его в свой кабинет и начала диалог с чего-то наподобие «Что с тобой в последнее время творится? Быков, у тебя всё отделение на ушах стоит! Да даже не стоит, оно на ушах летает у тебя!», и стало понятно, что ждать стоит лишь очередной пилёжки мозгов. — Ничего подобного, пташка моя. У меня всё под абсолютным контролем, — лёгкая улыбка должна была добавить словам уверенности, но выходило скверно. — А Фил чем тебе не угодил? Парень вон чуть ли не умирает на дежурствах. Дай отгул, пусть отдохнёт. — Ничего он не умирает! Максимум придумывает. Он мне чуть пациента не угробил, а я, по-твоему, должен глаза закрыть на то, что этот американский недоучка натворил? Ну нет уж. А если такой нежный, то пусть катится в свою страну и учится там! — Андрей! — Что Андрей? Я не прав?       Главный врач больницы смотрела на него с непониманием и раздражением. В то же время она будто волновалась за него. Глаза её пытались разглядеть что-то внутри Андрея, силились понять, почему всё так резко переменилось, найти всему этому оправдание, хотя бы одно.       А оправданий нет. Точнее, одно есть, но делиться им было строго-настрого запрещено. Ну не может же он сказать, что Ричардс бесит его своим существованием, только и только потому, что подсознание Быкова выплёвывает всё больше и больше фантазий с интерном. Нужно защитить репутацию, растереть в прах эти странные порывы и жить как раньше: в блаженном равновесии. И Кисегач об этом знать точно не следует.       Она, смягчившись, пыталась разговорить его, утешала, будто ребёнка. Легко дотрагиваясь до плеча и заглядывая в глаза, но Андрею не нужна эта жалость и волнение. Ему нужно, чтобы его все оставили в покое и перестали, наконец, лезть ему в голову. Сам справляется.       Он кидает пару фраз о том, что не стоит так драматизировать, и выходит из кабинета, чувствуя, как нечто гадкое и нечистое, пробравшееся в голову, наверно, не так давно, бродит там, нашёптывая обвинения.       Но несмотря на мнение Быкова по этому поводу, стоит заметить, что Люба теперь его опасается, медсестры ещё больше стали его сторонится, а интерны теперь и правда летают по отделению больше обычного.

***

«Не думаешь, что ты не такой уж и мужик? Мужику ночами не снится, как он парня в матрац вбивает, я не прав?» «Заткнись, заткнись, заткнись! Я мужик, получше других! А сны… неважно.»

      Уже который час Андрей не мог уснуть. Посмотрев на часы, захотелось взвыть. 3:20. Сны приобретали и приобретают более отчётливый характер. Возбуждение, стыд и гнев перемешались и срослись друг с другом. Хотелось раскроить себе череп. Вынуть всё серое вещество и извлечь из него и Фила, и всё то дерьмо, снившееся ему по ночам.       Сидя за кухонным столом, он закрыл лицо руками. Чай здесь не поможет.

«Что? Наебениться решил? Знаешь же, что под алкашкой и не такое приснится может.»

      Злость ударила в голову, и чашка с зелёным чаем полетела на пол. Осколки стекла поблёскивали на кафеле. Хотелось прямо здесь провалиться под землю. Наклонившись и присев на колено, он стал собирать остатки кружки. Руку пронзила слабая боль, и капли крови закапали на пол. Выругавшись, выбросив в мусорку несчастную и десять раз проклятую кружку и протерев пол, посмотрел на пальцы. На внешней стороне виднелся неглубокий порез.

«Ну и как? Легче стало, а?»

      Лишь раздалось в голове. Усталость накатывала волнами и сопротивляться желанию уснуть становилось тяжелее с каждой минутой. Потерев глаза и сняв очки, он развернулся и пошёл по направлению к спальне. Это был тяжёлый день, нужно просто уснуть.

***

      В среду Ричардс, видимо, из-за усталости, неправильно заполнил карту пациента, спутав к черту все дозировки препаратов. И Быков пуще прежнего принимается поливать его ругательствами, в одну секунду потеряв контроль. Папка с делом пациента, свёрнутая в руке, уже повисает в воздухе для удара, как бы он обычно сделал с Лобановым или Романенко за оплошности (а ведь эта привычка тянется ещё с их первых дней работы, иногда приходилось лупасить их палками, но Фила…), как руку перехватывает Варя Черноус и с полными страха глазами произносит: — Андрей Евгеньевич, ну как же так можно? Он ничего вам не сделал, а вы так… Мне кажется, это уже слишком…       Замечая, как Романенко с Лобановым за девичьей спиной закрывают лицо руками, она всё равно смотрит Быкову в глаза. Кидая папку на стол, Быков устало вздыхает. — Черноус, ты себе жизнь в ларьке купила по акции? Домой быстро все или будете с ним дежурство отрабатывать.       Варя переводит сочувствующий взгляд на Фила, а тот лишь устало кивает на дверь, выдавливая из себя слабую улыбку, что не уходит от зорких глаз Андрея. Это вызывает у врача липкое осознание непогрешимой доброты этого интуриста. — Эвона как, янки. Я-то думал, что из тебя вся доброта выветрилась, а нет, сидит в тебе ещё эта тяга к розовым пони. За работу садись! У тебя тут в картах чёрт-те что! А вы – испарились. Считаю до трёх. Раз, два… — но досчитывать не пришлось. Все вещи с вешалок были сняты, и теперь только белые халаты, покачиваясь, висели вместо цветастых кофт и курток.       Фил сел за карты пациентов, пытаясь понять, где именно кроется ошибка и какие дозировки нужно исправить.       Обычно заведующий отделением как можно быстрее старался улизнуть из ординаторской домой, но сегодня у него плановое дежурство. Вместе и Ричардсом. Вот чёрт.       В голове мысли стали путаться, не давая сосредоточиться. Как вдруг по двери раздались короткие постукивания, а после она, приоткрывшись, явила оставшимся в кабинете лицо его лучшего и единственного друга. Как же вовремя. В данных обстоятельствах абсолютно понятно, почему этот подпитый ангел венерологии хотел забрать Андрея в свою алкогольную обитель, но из двух зол всегда стоит выбирать меньшее.

***

      В кабинете у Купитмана после рабочего дня всё как и до него: чисто убранные венерологические инструменты, мягкая игрушка на скомканном пледе, и устойчивый, ничем не выветриваемый запах крепкого коньяка. Достав из заветного шкафчика бутылку, старый друг юрко, словно кот, скользнул обратно к столу и, как ожидалось, начал беседу издалека. — Сегодня слух такой проходил по больнице… Ну ты знаешь Любу, раззвенела, растрещала по всем отделения… — Не тяни резину, не тот размерчик, — перебил его Андрей, понимая, что товарищ, надувшийся сейчас и тихо запыхтевший паровозом, а потом старавшийся успокоиться, не просто так заманил его сюда. — Андрюша, я знал, что образ тиранозавра тебе как никакой другой подходит, но чтобы так… Честно, мне даже Лобанова жаль, не то, что бедного Фильку.       Плечи Быкова чуть напряглись. Взгляд, блуждавший до этого по кабинету, остановился на лице собеседника. Внутри клокотала злость, сплетённая с усталостью. Закрытая поза помогала чувствовать себя защищённее перед пытливым и нередко проницательным взглядом. — Пожалей своих амёб хотя бы раз. Ибо их полёт по терапевтическому, кажись, перебор. — Ох, Ваня, вот у тебя совести нет, как у маньяка ширинки! Последнего счастья меня лишить хочешь, — Андрей бросил быстрый взгляд на стол, где так маняще стояла бутылочка хорошего коньяка. — Наливай давай, что сидишь, разглагольствуешь.       Он же знал, что всё так и будет. Его старый еврейский друг, конечно, захотел докопаться до сути. Но что делать, если Быков и сам не до конца понимал причины этого самого поведения. Из понятного есть только агрессия. Так ему казалось. Даже у близких друзей должны быть секреты друг от друга. Сейчас главное скрыть, закрыть на замок подальше и не дать взгляду товарища добраться до «этого».       Алкоголь разлился по бокалам. Андрей позволил себе немного расслабиться и более свободно сел на диванчике. Янтарная жидкость попала в организм, по телу быстро разливалось успокоение, но слишком превращаться в медузу было опасно, ведь «допрос» может начаться в любой момент и это определённо стоит пресечь. И, точно прочитав мысли Андрея, Купитман осторожно начал другой диалог: — Мне Настя сказала, что ты в последнее время плохо спишь, да? — Есть такое. — Может, могу помочь? Что снится-то?

«Ни слова. Ни одного лишнего слова и он не узнает»

— Да чушь всякая, это ерунда. И ты вроде не на мозгах специализируешься. — Не ёрничай. Я помочь хочу, а он тут подкалывает. — Ладно, ладно ранимый ты еврейский спаситель. Ничего из ряда вон мне не снится. Кошмары как кошмары. Монстры там всякие…

«Монстры, ага. Лживый кусок говна. Монстры тебе на ухо всякие пошлости нашёптывают или, может, монстры тебя целуют и имя твоё стонут? А, Андрей?»

— Ну может таблеточки какие попьёшь или может к психологу сходишь? Не дело это. — Ага… Психа из меня сделать хочешь? Мне просто плохо спится, у меня всё в порядке.       Купитман пожал плечами и отпил из бокала очередную порцию коньяка, будто понимая, что больше этой информации из Андрея он не вытянет. А если бы и продолжил докапываться, то уже не сегодня. Такова его тактика — коварно и понемногу добираться до сути.       Вечер тянулся своим чередом, а бутылка постепенно пустела. Осознав, что на сегодня пить уже достаточно, Быков, распрощавшись с Иваном Натановичем, вальяжным шагом отправился в ординаторскую.

***

      Подходя к кабинету, Быков прислушался. За дверью было тихо. Подозрительно тихо. Постояв так ещё примерно с минуту, он всё-таки решил зайти в помещение, не особо беспокоясь о шуме, создаваемом вокруг. Бурной работы видно не было. Парень уснул, сидя на диване. На кофейном столике стояла недопитая чашка кофе.       Уже собираясь похлопать парня по плечу, разбудив тем самым, врач останавливается. Он вдруг засмотрелся на измученное лицо своего подчинённого и передумал его будить.       То ли из-за тёплого света лампы, то ли из-за действия алкоголя, лицо Фила выглядело по-особенному. Чёрные ресницы слегка подрагивали, губы были приоткрыты. Какие у него прекрасные губы. С такого расстояния можно было очень внимательно рассмотреть родинки, которые раньше Андрей, видимо, предпочитал не замечать.

«Мне кажется или на этой неделе тебе уже это снилось?»

      Остальные мысли начали улетучиваться из головы, оставляя лишь эту одну.Выстрелить себе в голову из револьвера кажется хорошей идеей. Он его не тронет. Фил ему противен. Слишком он открытый, доверчивый и нежный для России.       Продолжая неподвижно стоять напротив интерна, он вдруг понял: если парень будет спать сидя, у него завтра будет болеть шея и спина. Он не сможет нормально работать, а вследствие чего может угробить какого-нибудь пациента. Ничего же страшного не случится, если он положит его на бок? Взяв двумя руками за предплечья, Андрей аккуратно положил Ричардса на диван, сунув под голову подушку и накинул на него плед. Фил недовольно что-то пробормотал и улёгся поудобнее. А Быков отшатнулся, как от огня, но увидев, что парень продолжил сопеть как ни в чём не бывало, подошёл на шаг ближе. Присев на корточки, снова начал рассматривать своего интерна.       Всё это и правда, казалось, одним из тех грязных снов, которые мучают его по ночам. Вдруг создалось ощущение того, что всё это не реально, что стоит лишь коснуться парня, как он растает, а картинка расколется, как кружка на его кухне. Появилось резкое желание дотронуться, убедиться в том, что всё это, если и не реально, то хотя бы не ускользнёт прямо сейчас.       Аккуратно положив пальцы на скулу Ричардса, он почувствовал под ними тепло мягкой кожи. Нервный выдох в тишине казался оглушительно громким, хочется пропустить пару выдохов и вдохов, чтобы не выдать себя. Андрей медленно провёл пальцами вниз по щеке парня, очерчивая овал лица. Сейчас были только ощущения, только мягкость чужой кожи. Рука предательски подрагивала, но залитый алкоголем мозг этого не понимал.       Подушечки пальцев оторвались от чужого лица, и так задержавшись там непозволительно долго. Кисть повисла в воздухе, а глаза сосредоточились лишь на одной точке. Губы. Красивые губы, почти девичьи.

«Если тебе так хочется, то давай. Разнеси себя в щепу.»

      Он, конечно, хочет. Хочет и делает. Средний и указательный пальцы ложатся на губы Фила. Они мягкие и податливые, такие приятные на ощупь, будто бархатные. Внизу живота начинает ныть. Тут же Андрей убирает руку. Ужас и отвращение к самому себе начали отражаться на лице. Алкоголь выветрился так быстро, будто всё выпитое покинуло организм с одним выдохом.       Как можно быстрее удаляясь из ординаторской и направляясь в туалет, Быков сжимает порезанную руку. Боль до конца возвращает рассудок. Он заслуживает умереть прямо сейчас.       Влетая в уборную, Андрей умывает лицо холодной водой. Чувство вины пожирает его, больно вгрызается в душу и треплет её.       Отражение смотрит на него с омерзением. Глаза мечутся по зеркальной глади, осматривая собственное лицо. Нервный смех заполняет пространство, отталкиваясь от облицованных плиткой стен. Смутное ощущение грязи, налипающей на само естество, разъедает изнутри. Паника начинает сдавливать грудную клетку. Андрей опирается на умывальник обеими руками. Хочется ударить в стекло и раскрошить острые осколки прямо в руках. Напряжение прокатывается по телу каменной глыбой.

«Счастлив?»