Созвездие "Любовь"

На небе, цветом замша, что расползается по голубому полотну, всплывают звёзды, — одна за другой. Скоро на нём проявится Венера, что будет сиять даже из далекого, глубоко в ночи, и не видимого днём, космоса. Венера — планета любви. Планета, что зажигает в сердцах людей небесные чувства, которые сложно описать, даже если выучить все слова мира. Среди самых ярких звёзд — Юпитера, что мерцает поодаль на ночном полотне либо Сириуса в большом псе, — именно её видно четче всего. Говорят, что если в полночь повстать под её светом и произнести те самые скребущие слова, что застряли комом в горле — это будет самая сильная и чистая любовь. В ночь, когда Хёнджин произнёс их возлюбленному, звёзд и вовсе не было видно. Густой туман застелил их, скрывая её взор. Может на небе их и не было видно, но это было не сильно важно. У него были свои — на лице напротив. Скопления маленьких и больших, ярких и не сильно заметных. Каждую из них он уже успел зацеловать по несколько раз. Подмечал, какая из них его любимая — та, что виднеется на кукольном носу или та, что красуется возле глаза. Феликс сидел и плёл венок из сорванных на лугу неподалеку ромашек, лютиков и парочки уцелевших одуванчиков. Смеялся и чихал от того, что в нос нравились попасть злосчастные семена одуванчика. — Уже весь нос красный, — блондин вновь чихнул, а лицо покрылось легким пунцом. — Больше не буду их брать для венка. Его красота была совсем другой; не броской, отпечатывалась на изнанке век, не губительной, а манящей. Плавный изгиб мягких алых губ в созерцающей улыбке, которую было видно даже с других планет, теплые и до дрожи в ногах любимые отпечатки губ на своих. Темные глубокие глаза — было в них что-то особенное, нативное, что загребло в плен его душу. Рядом с Феликсом не надо было строить образы, примерять улыбку на размер больше или меньше, или же быть примерным. Всё, чего он хотел — чтобы Хёнджин был собой. И он мог. Привстав с места, Феликс присел к брюнету и легким движением рук венок оказался на его голове. На размер больше чем понадобилось, что делало картину ещё смешнее. Туго сплетенные цветы на один бок свисали с головы Хёнджина. Но один одуванчик настойчиво лез в глаза и щекотал кожу, от чего, вдохнув, брюнет чихнул и прикрыл глаза, недовольно морщась. Рядом послышался звонкий смех, от чего сердце взмыло вверх. Этот голос отзывался необъяснимыми дрожаниями в сердце и по костям. Он был низким и бархатистым. Растекался подобно густому мёду по теплому хлебу. Тот, что пленил. Тот — ради которого он вставал по утрам. — Ты такой смешной, Хёнджин, — смеялся Феликс и с любовью в глазах наблюдал, как брюнет отчаянно смахивает с лица оставшиеся семена. Разлепив глазницы, Хёнджин не смог оторвать своего взгляда от картины перед ним. Небо покрылось разного типа созвездиями, лесные деревья пробирал легкий вечерний ветер, а на пледе, что был устелен фруктами, сидел покрасневший парень, чье лицо обрамляли пряди светлых волнистых волос. Лицо было пастельно-красным, а глаза блестели. Сердце забилось чаще, а желание съесть и не оставить ни крошки преобладало. Резким движением, Хёнджин сгрёб парня в охапку из своих рук и уложил под себя. Красивый, — как Венера средь ночного неба. Её ещё не было видно, но даже если сегодня ночью ничто не помешает ей взойти — её заменят другие звёзды, что созерцали прямо сейчас, перед ним. Их он никогда не променяет на другие. Любимые руки нежно обрамили шею, — к мочке уха, затылку, по волосам, — вниз по ключицам и назад. Дрожь бежала по телу, а от каждого прикосновения этого ангела хотелось выть и кричать. Феликс источал тепло, уют и доброту — всё самое нежное было тенью по сравнению с ним. Карие созвездия придавали бесплотность этому совершенству. Хотелось замереть, остановить время и любоваться им. Обвести и поцеловать каждую веснушку, накручивать и вкушать аромат весны со светлых волос. Ох, как же он любил. — Хёнджин.. — глаза блондина блуждали по брюнету. В них было столько любви, сколько во всех океанах воды. - Мой Хёнджин.. Не вынося этого вида, губы накрывают другие — родные. Поцелуй наполнен любовью, тонной чувств. Феликс упирается рукой в грудь и отвечает на поцелуй так-же ненасытно, будто этого не случалось больше десяти лет. В воздухе витала магическая пыль, которую по легендам и создавала Венера, но сегодня её вновь не видно. Это была не она. Это любовь — в чистом её проявлении, искренности и виде. Любовь — воскрешающая миры и создававшая жизни — внутри сердец. И в одном таком она вновь зажгла её, но только в этом сердце фитиль не имеет конца. Он такой-же бесконечно длинный как и космос, которого не видно за туманом, но даже без него, у него был свой. В нём тоже зажигались жизни, горела надежда и плескалась любовь. Если в настоящем космосе было страшно потеряться, то в этот он готов был нырнуть безвозвратно. Отрываясь от чужих губ, глаза бегали по другим. От частого дыхания грудь вздымалась, а сердце мирно сопело, наполняя сосуд дополна. — Мой ангел.. Рука гладила пунцовые щеки, что пробило на краску от нового прилива крови, заставляя тело плавиться на части. — В следующий раз я соберу больше одуванчиков, - звонко посмеялся блондин, сжимая руки на шее брюнета, параллельно целуя в щеку. Хёнджин любит. И даже когда Венера взойдёт, он не обратит на неё внимания, потому что у него есть свои звёзды, которые даже в непостижимом космосе станут ориентиром с расстояния миллионов световых лет. Звёзды — ярче тех, что видно с темного полотна наверху. Те, которые он любит. И не смотря на легенды про Венеру — только они символ настоящей любви.