стеклоре́з

«тот, кто любит, должен разделять участь того,

кого любит…»

взволнованный щебет мелких птиц разносится весенним ветром по горному лесу. да, минхо определенно умел читать мысли – открывающийся из окон остановившейся машины вид меткой стрелой поразил сердце хвана. он завороженно осматривается по сторонам, выходя на свежий воздух. набирает того полные легкие, упиваясь весенними горными ароматами. разглядывает сначала современный серый домик небольшого размера, стоящий на открытой поляне; после окружающее дом разнообразие растений; наконец, пробегает глазами по длинной дорожке, ведущей к бурному ручью. в груди щемит: бежит к, разминающемуся после долгого вождения, минхо, радостно запрыгивая на парня. висит ленивцем, обнимая до хруста чужих позвонков. минхо улыбается уголками губ от ожидаемой реакции. — я тебя так люблю! — покрывает лицо жмурившегося парня десятками поцелуев, дрожа от радости — люблю, люблю, люблю! — я рад, что тебе нравится, — аккуратно ставит хенджина на землю, не убирая рук с его талии — пойдем в дом, целовашка. успеешь ещё налюбоваться этим видом. хенджин, подпрыгивая, бежит в сторону дома, в то время как минхо закрывает машину, балансируя с тяжелыми сумками. устало оглядывается на холодную струящуюся воду, борясь с желанием искупаться. слышит звонкие возгласы хенджина, после чего плетется к дому.

***

warning: письмо №547 «дорогой стеклорез. твои руки – это самое действенное для меня лекарство. мои мысли отравляют тело: сегодня мне думалось о том, что ты не любишь меня потому, что я навязчивый. и вот, от таких гадостей поднялась температура. я понимаю, что элементы крови борются с этими гадкими думами. но, стоило приехать тебе, и мне сразу стало лучше. ты так заботливо варил тот суп, что я влюблялся вновь, и вновь, и вновь.  не думаю, что когда-либо перестану это делать. пока я могу видеть твою едва заметную улыбку, я буду сиять ярче любой звезды. но… лисенок, любишь ли ты?»

***

в сотый раз в теплом помещении раздается звук щелкающего затвора камеры: на фотографии, конечно же, изображен минхо, стоящий у кухонной плиты. на фоне играет романтичная музыка – минхо сам выбирал плейлист, поэтому спокойно пританцовывает, переминаясь с ноги на ногу. хенджин, влюбленно хихикая, подходит к парню и обнимает со спины, нежно запуская руки под черную свободную футболку. кладет голову на напряженное плечо, подстраиваясь под движение чужих бедер. — лисенок, потанцуй со мной… — мурлычет в самое ухо, вызывая у старшего легкие мурашки, отчего тот расплывается в улыбке. — целовашка, омлет сгорит… — расслабленно произносит, не сопротивляясь утягивающим его в центр кухни рукам.  окончательно расслабляясь, кладет тяжелую голову на острое плечо хвана, не оставляя между их телами и сантиметра расстояния. пальцы правой руки мягко переплетаются с чужими, а левая рука окольцовывает тонкий стан. тела медленно двигаются в такт музыке, сливаясь воедино. сбитые в кучу мысли рассеиваются в розовую пыль, прислушиваясь к сердцу. то было давно растерзано в клочья, оставив после себя лишь кровавое нечто. и вряд ли в этом был  кто-то виноват, кроме него самого. в юности, вместо того, чтобы смеяться до боли в солнечном сплетении от шуток школьных друзей, минхо мазал белым акрилом по грязным холстам, отражая свою душу. она состояла из взрывающихся звезд, шипованных увядающих роз и терпкого американо. и еще тогда, будучи подростком, парень осознал, что он другой. отличается от сверстников: об этом ему ежедневно напоминали родители, упрекая за низкие баллы в табеле успеваемости и сравнивая с детьми друзей. мать гиперопекала, переживая за будущее сына, а отец волновался о том, что компания после его смерти достанется лентяю и бездарю. даже после его попыток суицида, родители минхо не меняли комфортной для себя манеры коммуникации с ним. лишь когда парень поступил в универ и перебрался подальше от них, ему удалось избегать ежедневных конфликтов. ли обложил себя кирпичными стенами, максимально закрываясь от любых конфликтов. принял решение о том, что люди в его жизни не будут играть и малейшего значения – взрывов не будет, если избегать динамита. и, когда хван тонким ручьем протек сквозь щели в этих стенах, минхо осознал, что система его рушится. все чаще он ловил себя на мысли, что хочет увидеть эту лучезарную улыбку, вдохнуть аромат морской воды, которым пропитана чужая одежда, прикоснуться к волосам цвета смолы. все эти желания дико раздражали: ситуация вышла из под контроля, а это означало, что вся стабильность вновь накроется медным тазом. но, пробки уже были сорваны: хенджин стал чем-то жизненно необходимым, сродни героину или кислороду. любая привязанность угнетала ли; он не имел привычки подчиняться каким-либо правилам и подстраиваться под других людей. но рядом с хенджином ему нужно было следовать нормам, принятым в человеческих взаимоотношениях. не всегда выходило, но… минхо звонил хенджину каждую ночь, чтобы узнать, как у того прошел день – знал, что для него это важно. минхо перестал ходить в развратные заведения – знал, что его парню будет тревожно. минхо делал вид, что не замечает, как его фотографируют на мыльницу каждую минуту – знал, что хенджину это приносит невообразимое удовольствие. любит ли? — люблю. — заторможенно отстраняется от парня, вглядываясь в черные омуты. левой ладонью касается мягкой щеки, нежно поглаживая большим пальцем едва заметную ямочку — я тебя люблю, хенджин. в воздухе порхают сотни воображаемых красных бабочек, сотрясая своими крыльями атмосферу. музыки больше не слышно: бешеный стук двух влюбленных сердец заполняет своим шумом пространство просторного первого этажа. у обоих парней земля ушла из под ног. у хенджина потому, что сейчас исполнилась его самая заветная мечта: минхо сказал, что любит. у минхо потому, что он раскрыл свою душу, разделся до самого сердца, вверяя то в дрожащие руки младшего. хван замер; не моргает где-то с минуту. а после резко впивается в чужие губы; сейчас он, кажется, лишился рассудка из-за собственных чувств. минхо также страстно отвечает на поцелуй, запирая собственную волю под сотней замков. ощущает на языке привкус чужих соленых слез, но игнорирует это, подхватывая содрогающееся тело на свои крепкие руки, изрисованные крупными венами. грубо бросает то на бархатный диван, быстро избавляясь от своей футболки, и вновь припадает к красным губам. кусает до проступающей кровяной росы, руками изучая разгоряченное тело хвана. оттягивает горло мягкого свитера до звучного треска ткани, спускаясь губами к лебединой шее. в голове пусто – лишь ощутимая пульсация циркулирующей бурлящей крови бьет по вискам. — мин… хо… там… — хенджин, задыхаясь, пытается сказать о том, что в нос бьет запах гари — омлет горит. минхо, там дым! – да блять! — раздраженно подрывается с чужого тела, пытаясь прийти в чувства. хватает с пола свою футболку и идет к плите, размахивая ей черный дым. вдыхает тот полной грудью, руками, находящимися во власти тремора от телесного напряжения, облокачиваясь на кухонную тумбу. отключает газ, а внутри что-то звучно трескается. через плечо оглядывается на лежавшего на диване хвана, который хлопает своими ресницами и пытается отдышаться, и мягко улыбается. сублимирует нахлынувшую ярость в страсть и в мгновение оказывается на младшем, вновь накрывая приоткрытые губы поцелуем на французский манер.

***

сердце, очевидно, пытается пробить грудную клетку, отбивая ритм тревожного марша. горло саднит сухость, отчего хван кашляет, открывая сонные глаза. поворачивает голову налево, желая увидеть спящего любимого человека, но обнаруживает лишь смятое одеяло и пустующую половину кровати. быстро соскакивает, оглядываясь по сторонам, глазами ища признаки присутствия минхо. и находит: смотрит в панорамное окно, выходящее на ручей, и видит сидящего на помосте ли.  — блять. — спешно накидывает случайную одежду на голое тело, пока перебежками спускается  по винтовой лестнице. черный силуэт, опустив босые ноги в ледяную воду, выпускал табачный дым изо рта, в смеси с паром от ощутимо холодного воздуха. рядом стояла полупустая бутылка соджу и валялась скомканная пустая пачка от сигарет, бывшая полной ещё пару часов назад. хенджин стоит поодаль, не решаясь подойти к такому минхо. — ты чего не спишь? — ли слегка поворачивает голову в сторону парня, доставая ноги из воды — сколько времени? — три утра… — нерешительно подходит к минхо, накидывая на его плечи теплую куртку — лисенок, ты чего? сколько ты так сидишь? на улице так холодно… — вышел проветриться, мне не спалось. — обнимает свои колени, потушив сигарету броском в воду — иди в дом, я скоро вернусь. — смотрит на младшего через голову, снизу вверх, и хван пугается: глаза у минхо были пустыми, на манер мертвых. — хо… блять, что случилось? ты… поговори со мной, пожалуйста. я не пойду без тебя. — спешно падает рядом, накрывая покрасневшие от холода руки своими. целует тонкие околевшие пальцы, пытаясь согреть; в груди тревога липкими щупальцами играется с сердцем, а на шее проступает холодный пот. минхо молчит где-то с минуту. он бы рад вывалить на парня все чувства, смертоносным ураганом бушующие в его груди, но сейчас там, кажется, пусто. взгляд мечется по сказочному пейзажу, пытаясь зацепиться за любую деталь, которая вызовет трепет в этой бесцветной пустоте. но не выходит: нет мыслей, нет эмоций, нет чувств. только свинцовая броня, накрывающая обессиленное тело, прижимая то тяжестью невыносимой жизни к дощатому помосту. это ощущение слишком хорошо знакомо старшему, оттого ситуация приобретает ещё более серый окрас. — отец пьяный позвонил. —произносит на выдохе; глаза  бегают по природным изяществам, избегая глаз напротив — опять облил помоями о том, что из меня ничего не получится. что мне надо вернуться домой и пойти работать к нему. сука, — шумно выдыхает, усмехаясь по-кошачьи, и запрокидывает голову назад; пара шейных позвонков звучно хрустнули — какое же это все дерьмо. — лисенок, — берет бледное лицо в свои руки, заставляя столкнуться глазами — я рядом, а отец нет. тем более, он пьян… он просто тебя не понимает и хочет для тебя лучшего. ну, по его мнению. а ты талантлив, точно бог. — хван запускает руку в золотистые волосы, переливающиеся в свете луны, массируя кожу головы — все у тебя получится, и ты это прекрасно знаешь. — меня никто не понимает. и никогда не поймёт. — хо, а я? я понима… — хван, иди в дом. — убирает от себя заботливые руки, значительно отстраняясь. у хенджина душа заходится в истерике от неожиданного холода. только он открывает рот для того, чтобы вновь ласково произнести любимое имя, как получает уничтожающий взгляд — иди, блять, пожалуйста. черные глаза вновь отблескивают пеленой стеклянных слез, а голова медленно кивает. поднимается с деревянной поверхности, разворачиваясь к каменистой дорожке. делает шаг и  плотно закрывает рот рукой, скрывая накрывающую волной истерику. идет быстро, не оборачиваясь. хенджин знает, как поступать в такой ситуации: сейчас он ляжет в остывшую постель, запятнает солеными разводами белую наволочку и провалится в поверхностный сон; а уже утром услышит лишь наполовину осознанное:  — прости меня, целовашка.