Meine seele

      Она не помнила остаток ночи после того, как мессир покинул её комнату. Спала ли Мария? Или изредка прикрывала глаза, погружаясь в кратковременную дрему?       Первые рассветные лучи, боясь спугнуть встревоженную девушку, легко прошлись по макушке, не беспокоя её. Было достаточно всех произошедших странностей, чтобы убедиться в нечеловеческой сущности Воланда, однако последние его слова все ещё гулко отзывались в голове.       Напряженные пальцы свыклись со своим постоянным, за последние несколько часов, положением, обвивая кольцом ноги. Железные прутья изголовья с силой нажимали на выпирающие позвонки, но и к этой боли Мария Константиновна проявляла равнодушие. Кровать, что стояла в углу, виделась единственным неприкосновенным островком. Как минимум потому, что перед Машей открывался обзор на всю комнату, а тыл прикрыт с двух сторон стенами.       Но ничто не принесло желаемого спокойствия. Перед ней миражом всплывали черты немецкого профессора. Хватка рук усилилась. Девушке не нужно вынюхивать, искать, гадать; все предельно понятно, Воланд — дьявол. Кому ещё могут продать душу люди, порабощенные отчаянием? Вот именно… Только ему. Страшно. Страшно думать что теперь произойдет. Что же будет с ней, с близкими ей людьми?       — Запомни кое-что, Машенька, и пронеси эти знания через всю жизнь, — Пелагея Павловна наклонилась ближе к правнучке, оглядываясь по сторонам в напряжении. Скамья заскрипела, попискивая в знак протеста, — Диавол кроется повсюду, — дряблые ладони, покрытые венозным орнаментом, приземлились на маленькие ручки, — Господь милостивый, убереги её, — пожилая женщина без устали нашептывала, с дрожью поглаживая крохотные пальчики, — Запомни, начнешь якшаться с нечистой — все пропало, нечего будет вертать, — каким-то чересчур озабоченным сделалось лицо её.       Пелагея засуетилась, снуя по избе и проверяя связки полыни, подвешенные под потолком. Огонь лампады в молитвенном углу мерцал. Золотой деревянный багет иконы впитывал в себя каждую частицу света, изгоняя все то «бесовское» прочь.       — Ложись-ка ты спать, душенька, — женщина подошла к девчушке, что дрыгала ногами, недостающими до пола, — Оп! — она играючи спустила правнучку на пол, сопровождая её шаркающей походкой к высокой кровати, где они засыпали вместе. Маша ютилась под боком прабабушки, быстро погружаясь в сон.       Мария не сразу признала Берлиоза. Он с особым упорством что-то объяснял Ивану Бездомному, то и дело кивавшему на каждый «вразумительный» довод. Околачивались они у небезызвестной будки, гордо носившей название «Пиво и Воды». Быстро швыркнув и проглотив абрикосовую, Михаил Александрович окрикнул девушку:       — Мария Константиновна! — та с горем пополам сфокусировала свой взгляд на двух заплывших фигурах, не без огромного труда определяя их личность, — Мария Константиновна, утро доброе, — Берлиоз обратился к ней повторно, понизив голос.       Отсутствие сна разрослось страшенной острой болью по затылку. И каждый звук раздражал, как нож, что со скрежетом выводил узоры на стекле. Ещё немного и она не сдержит себя, схватится за голову, закричит, начнёт проклинать все, заливаясь громким истеричным смехом. Психическое состояние Маши оставляло желать лучшего, но никто не должен был знать об этом, а потому титанических усилий стоило держаться отстраненно, имитируя соответствующее нормам общества поведение. Но пока это худо-бедно да выходило.       — Здравствуйте, Михаил Александрович, — Мария не забыла и об Иване, слегка улыбнувшись тому и склонив голову в почтительном жесте. Реагировать, и уж тем более отвечать, не хотелось. Хотелось просто убежать подальше от нарисовавшейся компании.       — Мы вот, — утерев одним неопрятным движением губы, цепляя усы, на которых собрались остатки абрикосовой, он продолжил, похлопывая Понырёва по плечу, — обсуждением огрехов поэмы озадачены.       — Изволили перенести работу на свежий воздух, Михаил Александрович? — девушка незаметно не для кого усмехнулась, отведя глаза в сторону.       — А вы куда путь свой держите, барышня? — с каким-то подозрительным любопытством вклинился в разговор Иван, перетягивая на себя весь спектр женского негодования, что тщательно сокрыт под миловидной улыбкой, появившейся вместе с легким дуновением ветра, расшевелившим сзади каштановые пряди.       — Великого секрета в этом нет, уважаемый. Решила прогуляться, освежить себя, — она не солгала, но и всей правды не раскрыла. Растягивание обсуждения становилось пыткой. Мучительной и раздражающей пуще прежнего. На самом же деле Мария собралась с духом, чтобы отнести серьги в ломбард. И каждая секунда медлительности прогоняла хлипкую уверенность, так и не успевшую окрепнуть.       Бездомный с удовлетворением угукнул, мол «правильно, правильно это».       — Знаете, дорогая, именно так. Сменили обстановку, — Берлиоз вмиг побледнел, последние слова стихали быстрее, чем галдеж публики, что дождалась выступления.       Мария Константиновна, явно пораженная данным явлением, не могла не заметить потерянный где-то за её спиной взгляд председателя. Он будто испытал в кратчайший срок весь страх, что вмещался внутри. Как бы невзначай повернувшись, оправдываясь порывами ветра, что подпортили её прическу, девушка увидела все те же знакомые каждому москвичу Патриаршие пруды, без каких-либо странностей. «Может голову напекло? Ай! Не зная броду — не суйся в воду, в своей жизни неразбериха полная».       — Михаил Александрович, позвольте откланяться, я очень тороплюсь, — Мария максимально деликатно старалась завершить эту незапланированную встречу.       Литератор сиюминутно вернулся к реальности, отнеся увиденную иллюзию в лице странного парящего человека, что насмешливо потешался над Берлиозом, глумливо лыбясь, к простому переутомлению.       — Конечно-конечно. Только задержитесь на минуту, Мария Константиновна, — он потянулся к очкам, поправляя покосившуюся оправу, что портила весь вид, — Сегодня вечером в Грибоедове прекрасная музыкальная программа. Правда, Иван?       — Так точно!       — Всенепременно ждём вас. Я распоряжусь, чтобы вам не доставили неудобств по прибытии, — сбылось. «Предреченное Воландом приглашение…».       Фантазия визуализировала ситуацию: мужчина безо всякой для него интриги дергал нити судеб, проверяя их на прочность. Чья оборвется первее? Чья окажется выносливее? Что для одного — игра, для других — кошмар. Какая-то пустота вакуумом отцепила девушку от двух собеседников. В голову её будто напихали ваты, как в самую мягкую игрушку. Прежнее раздражение запропастилось, на смену ему пришла необъяснимая тревога. Мария не понимала откуда она взялась, но сей чувство глодало; воздух каким-то объемным шаром скопился в трахее и тяжелым грузом ныл, давил на органы, приобретая колоссальные размеры.       — Б-благодарю, — швея закашлялась, прочищая горло, и захватила новую порцию кислорода, — тогда до скорой встречи, Михаил Александрович, — она никак не могла устранить царапающее першение, хрипящим голосом прощаясь с мужчинами. Мария Константиновна не обделила почестями и Ивана Бездомного.       Уже дойдя до самого конца аллеи Патриарших прудов, по неведомым ей причинам, девушка обернулась, но ничего примечательного не засвидетельствовала: Берлиоз и его верный спутник неторопливо приблизились к лавочке, что укрылась под тенью лип, маня какой-никакой прохладой.       В отражении зеркала Машу буравили её собственные опечаленные глаза. Было горько прощаться с дорогим сердцу подарком. Она вырвала частицу своей светлой памяти об отце, отдав ту в жадные загребущие ладони какого-то сварливого мужика, чьи седые засаленные волосы не вызвали ничего, кроме отвращения. Промозглость помещения высосала из неё все оставшиеся силы. Пальцы дрогнули у самых мочек, потирая проколы, что ничем не были заняты.       Короткая стрелка настольных часов шевельнулась в сторону шести часов вечера. К какому времени ей полагалось явиться в Грибоедов — не до конца ясно, но думалось, что чем раньше, тем лучше. К тому же, львиная доля гостей к полуночи становится совершенно невменяемой, языки заплетаются от количества поглощенного алкоголя. Соблазн пригубить ещё одну стопку охлажденной водки толкал подозвать официанта и сделать заказ.       Поджав губы, Мария выудила из комода белое платье на запах с асимметричными лацканами и скошенным вырезом. Её брала гордость за свое творение, что хоть и не являлось каким-то изыском, однако неоднократно получало множество комплиментов.       Утюг зашипел от соприкосновения с чуть влажной тканью, которую девушка щедро сбрызнула, дабы разгладить образовавшиеся под давлением других вещей складки. Собрав влагу с уголков рта, она быстро, но при этом бережно водила тяжелым предметом по изнаночной стороне юбки.       У неё было в запасе не больше десяти минут, чтобы придать платью подобающий статусу мероприятия вид, так как нагревательную вставку она продержала на огне совсем недолго, но этого хватит. Главное в этом деле — не зевать.       Гребень распутывал шелк волос. Девушка придерживала пряди, дабы не травмировать их. Но сама она пребывала не здесь, словно оставив свое физическое вместилище за обыденным занятием, душа её парила, подхваченная вечерней майской свежестью. Задумчивость не транслировала никаких изображений интерьера. Порывистое соображение подначивало наплевать на все и остаться в стенах квартиры. Но эту идею на корню рубило и выкорчевывало осмысление, что Воланд придет, где бы та ни была — хоть на краю света, он придет, и размеренный стук его трости выбьет всю непокорность, заставляя сжаться. Иллюзия выбора коробила больше неопределенности, что тоже имела место быть.       Неконтролируемо, по невнимательности, дернув волосы, Маша возвратилась к реальности, шикнув на себя за оплошность. Подушечки пальцев проходились то вперед, то назад, перебирая зубцы. С другой стороны, пребывание на виду у множества людей — безопаснее диалога тет-а-тет с дьяволом. Намеренно ли Воланд выбрал это место, гарантируя ей неприкосновенность? Если подумать, то формально он ничего не сотворил (пока что) с Марией, но сам факт его подавляющего присутствия не на шутку пугал. В эти моменты в полной мере немощность обволакивает, вытягивая самообладание, туша его огонек плотной, влажной, как намокшая под тысячей брызг тряпка, боязливостью. Но умопомешательство на недоверии закрепилось, как аксиома.       Ни один человек в здравом уме не стал бы проявлять сострадание без взаимовыгоды, таков нынешний устой общества — услуга за услугу. Монетарные отношения, конечно, тоже существовали, сорняками отравляя жизнь простого народа, однако не до такой степени. Мозг цеплялся за каждую новую мысль, с презрением пиная и переходя к другой. Бездействие не даст никаких ответов.       Все же решившись, Мария в последний раз посмотрелась в зеркало, выискивая какой-нибудь изъян во внешнем виде. Придирчиво перекинув вьющиеся волосы на другую сторону, создав тем самым импровизированный хаос на голове, смотревшийся весьма привлекательно, девушка схватила сумку, а после покинула квартиру, громко провернув ключ, не поддавшийся с первого раза, в замочной скважине.       Выйдя на улицу, где серые обезличенные дома солнце одаривало последними лучами, Мария Константиновна хотела было направиться к ближайшей остановке, где вскоре, сев на трамвай, она очутилась бы на Тверском бульваре, но в оцепенении застыла, таращась на высокого светловолосого мужчину, чье лицо было ей отнюдь не незнакомым.       Клетчатый тип стоял подле припаркованной ровно перпендикулярно двери подъезда машины, выдыхая теплый воздух и протирая треснувшее стеклышко пенсне с особым усердием. Тут же оживившись при виде молодой особы, он подошел к ней, хотя походило это на бег, уж очень шустро сократилось расстояние.       — Мария Константиновна, вечер добрый, — драматично ударив себя по лбу, он раскланялся, — Коровьев-Фагот, к вашим услугам, — предприимчиво расправив и без того ровные края пиджака, мужчина затараторил высоким тенором, — рад, рад повторной встрече. Обязуюсь сопроводить вас к месту «рандеву», — он не позволил даже возразить; дверь черного, незапачканного рабочей пылью строек легкового автомобиля М-1, чей литер — прямое воплощение тщеславия небезызвестного советского деятеля, уже была открыта. Многозначительно задрав брови, Фагот склонил голову в направлении сиденья, как бы говоря: «Прошу-прошу, не мешкайте».       Мария неуверенно ступила навстречу, погружаясь в темный салон. Она неустанно тормошила широкие рукава платья, занимая себя хоть чем-то. «Покой теперь — моя несбыточная греза». Веки болели от усталости, все ныло. Раздался рев мотора, машина тронулась, постепенно набирая скорость. Постоянно меняющийся пейзаж города на каждом повороте предвещал скорое окончание поездки. Не выдержав, Маша позволила себе своеволие, насмешливо обратившись к Коровьеву, что только и ждал, когда развяжется язык девицы:       — Отчего же не Воланд сопровождает меня? — рот сам по себе вытянулся в дугу, не значившую ровным счетом ничего положительного. Организм нашел выход всему скопившемуся негативу через оборонительный сарказм.       — О, если бы не срочное дело, коим мессир в данный момент занят, то он сидел бы рядом с вами, — в зеркале заднего вида заскакали коварные отблески. Лукавый прищур слуги Сатаны обострил чувство праведного гнева, усугубившего помятое состояние новым витком мук, — но, если вам будет угодно, мессир обязательно составит компанию на обратном пути.       — Не будет, — Мария почти зарычала и, подпитываемая агрессией, поставила негласную точку в разговоре, что сама же и начала. Мрачнее тучи она грозно смотрела на дьявольского прихвостня, пытаясь прожечь в его спине дыру.       На этот жалкий выпад смертной Коровьев задорно хохотнул, как если бы услышал забавный, но недостаточно, чтобы рассмеяться, анекдот, но отвечать не соизволил. Тем лучше, ибо от раздражения начало покалывать ладони, или это стресс, ведь на горизонте показалась веранда дома Грибоедова.       Мария, ужаленная бешенством, выпрыгнула из остановившейся машины, специально со всей силы хлопнув дверью в надежде, что треснут стекла. Каблуки отбивали четкий ритм по мощеной дорожке; Коровьев выкрикнул ей что-то из разряда: «Хорошего вечера, Мария Константиновна». Она вскипела, бойко шагая к входу в разгоряченных чувствах. Взбучить бы клетчатого да воспитание не позволяет, поэтому ограничилась девушка лишь броским вымыслом, в котором обрушила все известные ей ругательства на Фагота.       Живость Грибоедова отталкивала своей чрезмерной преувеличенной пафосностью контингента. По всему залу рассредоточились люди: кто-то был поглощен выступавшей на небольшой сцене джазовой певицей, кто-то опрокидывал в себя янтарный коньяк, слегка кривя лица от жгучих ощущений, кто-то втягивался в элитарные дебаты, чья привилегированность с булькающим звуком плюхалась в грязную лужу после громких заявлений, что лишены всякого смысла. Таким болтунам жизненно важно утвердиться в обществе, завоевать расположение потенциального покровителя, которому побоку ярая позиция назойливых мух, что гибко ищут подспорье.       Мария имела представление о том, чем обычно заканчивались гуляния в Грибоедове, но ничего не попишешь. Сердце пропустило несколько ударов, она учащенно выдохнула. Все-таки подсознательно швея не готова к этой встрече. Пышная кутерьма закружилась оглушительным хороводом. Все смешалось, становясь то звонче, то глуше. В ушах зазвенело. Накатила паническая атака. Маша приоткрыла рот, пуская вовнутрь больше воздуха, пропитанного корыстолюбием, потом, алкоголем, похотями. Вот-вот её вывернет наизнанку, но тошнота прошла. Она облокотилась о стол с выпивкой, да с такой силой, что фужеры в унисон звякнули, а шампанское в них пустило рябь. Марию трясло, как никогда прежде.       — Девушка, с вами все в порядке? — мужская ладонь с нажимом повернула бледную Машу, что слилась с платьем в единое цельное полотно, и только каштановая копна волос темным акцентным пятном выбивалась на общем фоне.       Она еле кивала и не помнила, как ей вручили стакан прохладной воды. Залпом осушив его, Мария Константиновна что-то сказала, или так казалось ей. Медленное частое моргание стирало все, что она наблюдала несколько секунд назад. Нечленораздельный вопрос ничем не отличался от случайного набора букв. Будто маленький ребенок, что выговаривал первые слова. Грудь вздымалась, замирая в таком положении, удерживая вдох, и тихонько опускалась. Кое-как придя в себя, девушка маленьким ручьем влилась в праздный музыкальный вечер, что не прерывался все это время, хотя для неё мир замедлился.       — А вы? — единственное, что смогла изречь Маша в адрес «спасителя».       — Иероним Поприхин, новеллист. Смею полагать, вы могли слышать обо мне, — фразы его тянулись как-то неприятно долго.       — Да, кажется, — неловкость всей ситуации душила, — читала некоторые ваши работы, — это было совсем не так. Мария в глаза не видела ни одной строчки, написанной его рукою, но тактично согласилась, дабы не расшатать хрупкое эго. Она знала только то, что литератор состоял в МАССОЛИТе, но не больше. И знала с подачи Берлиоза, разумеется, — А Михаил Александрович здесь?       — К великому сожалению, нет. Ожидаем его вовремя, к началу заседания, — мужчина размял затекшую от дневного писательства шею, что была неимоверно счастлива любой разгрузке, пусть даже слабой, — Впервые в Грибоедове? Перенервничали? — без укора, по-доброму интересовался писатель.       — Можно и так сказать, — Маша поочередно сжимала пальцы, один за другим, усиливая хватку на ручке сумки.       Обычная «светская» беседа вызывала дискомфорт. Не хотелось сболтнуть лишнего, посвящая Иеронима в подробности её жизни, поэтому отвечала она нечетко, даже неискренне. Какой резон открываться тому, чье лицо ты вряд ли увидишь в ближайшее время. Они обитали в разных кругах, так что никакие общие интересы их не объединяли.       — Разрешите вас угостить, все-таки после эмоциональной встряски не помешает хорошая трапеза, — его сочувствующий взгляд не укрылся от наблюдательной девушки, но почему-то та не верила ему. Да и вообще, она перестала доверять людям. Ей всюду чудилась угроза, что нависала гильотиной над ней, а веревка, удерживавшая лезвие, с грозным скрипом перекручивалась. Нет рядом тех, в ком она видит надежных единомышленников — только обеспокоенные собственными невзгодами люди, вечно ищущие сострадания и сетующие на «неудачные» стечения обстоятельств. Теплое освещение подчеркивало мужской кадык, ходящий то вверх, то вниз при общении. Хмыкнув, Поприхин ждал ответа, но Мария не торопилась с этим.       — Es tut mir leid (Прошу прощения), что неэтично вторгаюсь в ваш разговор, — немецкий акцент разрубил воздух, отчего Маша дрогнула; Воланд словно был неподалеку, так как ни Мария, ни Иероним не поняли, в какой момент профессор подошел к ним. Массолитовец сразу же бегло, свысока оценил мужчину, недоумевая, по какому такому праву он влез в диалог, — однако моя спутница непростительно долго ждала, когда я смогу к ней присоединиться, — Мария не была рада оставаться в компании литератора, что вежливо окучивал её, но и пребывание рядом с мессиром не предел её мечтаний.       — Но…       — А вам, дорогой Иероним, я настоятельно рекомендую, — голос стал звучать резче, — вместо ухлестывания за молодыми, поразмыслить над новым взносом, дабы порадовать больную супругу. Она была бы благодарна вам за возможность побывать в райском Перелыгино на Клязьме, — на лице возникла жестокая улыбка, но остальные мышцы остались недвижимы. Вид его стал по-особенному угрозливым.       Бедный Поприхин стыдливо отвел глаза, краснея. Пойман с поличным, и не абы кем, а сатаной, что мог наградить того за «чистую» верность. Мария Константиновна не желала ему зла, хоть его поведение и напрягало девушку. Нужно как-то помочь ошибшемуся. Переступая через себя, она обратилась к Воланду:       — Прекрасная импровизация, не находите? — «Глупая!». Ей хотелось провалиться под землю, но этот жалкий трюк все-таки переключил внимание дьявола, в чьих зрачках танцевал огонь. Она сгорит, сгорит рядом с ним, но в данный момент альтруизм сделал свое дело.       И пока они неотрывно смотрели друг на друга, писатель ретировался, не оставив и намека на присутствие, в спешке поднимаясь на второй этаж, где собрались остальные члены МАССОЛИТа для проведения собрания. Если бы он только знал, от чего был спасен, то точно упал в ноги Марии, слезно боготворя ту. Под мелодичное пение Воланд отложил шляпу, ввиду её бесполезности в помещении, на ближайший незанятый стол, и протянул руку девушке:       — Позвольте.       — Здесь мало места, — уперлась Маша, надеясь хоть как-то увильнуть от предложения потанцевать, но мужчина не опускал руку, став серьезным. Это не просьба, не вежливое настаивание, это приказ.       Досада резала её изнутри, но она не жалела о совершенном поступке. С какой легкостью ему удавалось перевернуть все с ног на голову, принизить, неторопливо надломить, получая то, что ему угодно. Воланд ликовал, упивался вихрем из страха, смятения, неуверенности. Запуганный зверек попался в подготовленные заранее силки. Она дергается, но телодвижения не приносят никакого результата, она с силой вдавливает веревки, но лишь калечит кожу, стирая её до крови. И вот, он, выходит из своего укрытия, под покровом мрака, а она все рвется на свободу, негромко завывая. И ничего не остаётся, кроме как протянуть свою ладонь, вверяя её Воланду. Под аккомпанемент протяжных звуков, дьявол начал вести партнершу.       — Мария Константиновна, так не годится, — он развернул её спиной к себе, прильнув близко к уху, будто озабоченный тем, услышит ли кто ненароком его, — Du bist zu eingeschränkt (Вы слишком скованны), это всего лишь танец, — она боялась касаться мужских плеч, но уже оказалась лицом к лицу со своим воплощением страха.       — Das glaube ich nicht (я так не думаю), — Мария шептала, делая редкие вдохи. Пленительный древесный аромат затуманивал её измученный разум, но из последних сил она держалась.       — Как вам угодно, — хищный оскал пустил легкий тремор, из-за чего девичьи пальцы прыгали по ткани пиджака. Сегодня его нельзя было отличить от простого интеллигента: шейный серебристый платок под рубашкой, расстегнутой на две пуговицы, темно-синий костюм. Но швея знала, что все это — фарс. Воланд сливался с окружением, не привлекая к себе внимания своим внешним видом, чем отталкивал любые подозрения, что могли возникнуть.       — Вы выглядите сведущей в чем-то. Поделитесь мыслями вслух? — его язвительность вкупе с не сходившей с уст ухмылкой травила девушку, что не решалась и словом обмолвиться. Но и игнорировать мессира не выйдет, он занял выгодное положение. Элегантно наклонив даму, он приблизился к её лицу, опаляя губы размеренным дыханием. Она в оцепенении не сводила глаз с него. От этого опасного контакта казалось, что сотня искр разлетается в стороны, норовя что-нибудь поджечь, погружая Грибоедов в ад.       — Х-хватит, — Мария замолкла, набираясь отваги, чтобы сказать, — полно загадок. Я знаю, кто вы и как вас зовут простые обыватели, — Воланд изо всех сил постарался изобразить искреннее удивление, но вышло фальшиво, впрочем, на это и был расчет. Он ухватил женскую ладонь крепче, поднимая руку выше, заставляя девушку прокружиться; подол её платья взвился вверх, подобно раскрывшейся ипомее.       — Тогда вы догадываетесь и о…       — О том, что мое нынешнее существование прекословит всем законам мироздания, — голос её задрожал, утопая в горечи сказанного.       — Du bist ein kluges Mädchen (Вы — умная девушка), Мария Константиновна, — дьявол приблизил к себе за талию хрупкое, отощавшее тело. Она нервно сглотнула, находясь в паре сантиметров от лица мужчины, — Тогда вам не составит труда ответить на мой вопрос, — швея пыталась высвободиться из цепких пут, но мессир лишь дернул её ещё ближе, с силой надавив пальцами на осиный изгиб. От этого касания, не будь платья, остались бы явные отметины на боку, что раскраснелись бы чуть позже, — Воздастся ли каждому по вере его?       — Да воздастся…каждому…по делам его, — Мария шумно выдохнула, в унисон с Воландом, разогревая то небольшое расстояние между их губами, — каждый получит по заслугам, — она шептала, так тихо, как было возможно. За цитирование Евангелия ей никто не рукоплескал бы, поощряя, — Да. Таков мой ответ, — серые глаза увидели настоящий расцвет полной злорадства улыбки, что высушивала изнутри.       — Ausgezeichnet! Ausgezeichnet! (Превосходно! Превосходно!), — мужчина остался целиком и полностью доволен её позицией, выпуская из своих холодных объятий Марию, чье сердце ошеломленно билось, прошибая грудную клетку. Она уже готова была бежать, как тогда, при первой встрече, поглощенная паникой и неверием в происходящее.       Однако только сей помысел созрел внутри, как в Грибоедов ворвался Иван Бездомный, выглядящий абсолютно нездорово. Шокированные гости, как улей, подняли гул из перешептываний. Совершенно босой, в разодранной толстовке, с приколотой к ней булавкой бумажной иконкой, в полосатых кальсонах. Он целенаправленно заглянул под ближайший стол, воскликнув:       — Нет! Нет его здесь! — да воскликнул так тоскливо и обреченно, было жаль его, по-человечески.       «А кого вы ищите, гражданин?». Бас принадлежал какому-то полному мужчине, что изумленно вытирал салфеткой остатки ужина с маслянистых губ.       — Иностранный консультант! Он убил Мишу Берлиоза! — Мария в неподдельном ужасе уставилась на Воланда, чье лицо не выражало никаких эмоций.       Сатана преспокойно наблюдал за тем, как буйный Иван всполошился, шугая гостей, что отшатывались от него, как от сумасшедшего. Девушка, пригвожденная к полу, мотала головой, одновременно следя за тем, чтобы профессор никуда не пропал, и за тем, что творилось с Бездомным. А происходили вещи на редкость смутные:       — Он здесь! Я чую, — официанты вязали противившегося такой дерзости Ивана, что истошно вопил, брыкался, но противостоять троим он физически был не способен.       Что за чертовщина? Маша точно помнила, что ещё утром, все было в порядке — Берлиоз прогуливался с поэтом по Патриаршим прудам, где они и пересеклись. Что было после? «Уж не этим ли делом был занят он?» — взгляд не сходил теперь с Воланда, ища хоть какого-то ответа. Но тот хранил молчание вплоть до того момента, как выжившего из ума Ваню скрутили и увезли в неизвестном направлении. Ну не мог же дьявол просто подойти и средь бела дня совершить преступление?       В конце концов, в столице тысячи людей, что не прошли бы мимо подобного деяния. Что-что, а чужая беда приманивала к себе добрую половину жестоких, лишенных всякой эмпатии людей.       Марию вновь затошнило, и приступ этот был силен настолько, что она не осознала, как уже шла под руку с Воландом на улицу, где свежий воздух хоть как-то обласкал её лик, расслабляя спазмы.       — Я лишь перечислил сухие факты, Мария Константиновна, и ничего более. К Михаилу Александровичу притронулся единожды, в рукопожатии. И это не оправдания, моя дорогая, — он околдовывал её своим бархатистым голосом; тело мякло, теряя равновесие, но упасть ей сегодня не позволят, — это правда, — мужчина подставил руку растерянной девушке, придерживая её за спину.       Она села в машину, хотела было вяло выдернуть запястье, закрыть дверь, чтобы поскорее уехать отсюда, но и этого ей сделать не дали. Мессир коснулся губами тыльной стороны ладони. Стало жутко, горячо, будто кожа её воспламенялась, нестерпимо больно; а следом, ловко перевернув руку, он поцеловал уже кончики пальцев. Маша, чувствуя подступающую истерику, с усилием избавилась от этого плена, но в самом потаенном углу её души что-то переменилось, и перемена эта ужасала.       — Du brauchst eine Ruhe (Вам нужен отдых). Gute Nacht (Спокойной ночи), Мария Константиновна, — последнее, что она видела: снисходительная полуулыбка Воланда. А после — дверь закрылась, и Коровьев завел автомобиль.