Дурная привычка || Bad habit

Когда она открыла глаза, внешний вид комнаты ощущался очень странным. За одну ночь нельзя привыкнуть к какому-либо помещению, но кресло и журнальный столик точно находились напротив входной двери, а кровать стояла вдоль боковой стены. Да и одежда аккуратно висела в приоткрытом шкафу. Это всё было в некотором роде неправильно, отзеркалено и искажено. Эвет медленно приняла сидячее положение, подозрительно осматриваясь в поиске других странностей. Письменный стол вроде на месте, окно тоже. Только вот последнее открывало вид на кромешную темноту, которая будто густыми клубами перекатывалась в воздухе и мерцала зеленоватым светом. Протянув руку к прикроватной тумбочке, она пару раз тыкнула по экрану и вместо времени увидела неразборчивые каракули. Вообще после смерти люди крайне редко видели сны. Магией можно было лишь навеять тёплую картинку какого-нибудь воспоминания или тревожный кошмар, коим данная ситуация и являлась. В подобные моменты надо было удерживать трезвый рассудок любыми способами, потому что духи умели нашёптывать такие вещи, от которых подмывало незамедлительно пойти повеситься. Эвет закрыла глаза и заткнула пальцами уши, постаралась утихомирить сбивчивое дыхание. По полу прошёлся холодный сквозняк от теперь открытого окна. Густые клубы тёмного дыма барахтались внизу, а тонкие струйки медленно опутывали ноги. Ощущалось, будто когтистые покрытые вязкой слизью лапы пытаются цепко ухватиться за лодыжки. Она пыталась думать о чём-нибудь хорошем, но все мысли казались тривиальными. Большая и счастливая семья или прогулка солнечным днём вообще никак не откликались в душе. Всполохи тьмы поднимались выше, карабкаясь по коже. Уколы мелких когтей чувствовались на бёдрах, и вкрадчивый шёпот зарождался в дальнем углу сознания. Разобрать его было невозможно, но он являл собой тупое отчаяние и боль пустоты. Он звал из бездонной пучины океана.

Насколько сильно я люблю? Отвечу тебе без обмана: Моя любовь способна достать до небес и заполнить все океаны.

Дождь тогда был проливным, люди хмурыми, а совсем юная артистка ехала в такси и радостно предвкушала своё первое интервью. После нескольких тернистых лет работы без отдачи приглашение на радио было действительно прекрасным событием. Оно обещало ей большие охваты и давало сильную мотивацию продолжать дело. Всё утро Эвет по кругу напевала песню, которую планировалось исполнить в конце.

Как много моих мыслей, связанных с тобой? Столько, сколько роз, покрытых росой.

С первой секунды беседа полилась тягучим мёдом — ведущий не просто знал толк в своей работе, он был действительно профессионалом. Умел непринуждённую болтовню подвести к вопросу, уместно пошутить, разбирался во всех вещах понемногу и, что самое главное, хотел её услышать. Эта слегка скромная заинтересованность и искорка во взгляде сразу зацепили. А от заворожённого взгляда, который она заметила во время исполнения, просто голова шла кругом.

Сколько шагов я бы прошла вслед за тобой? Столько, что до звёзд могла бы достать рукой.

После эфира они провели на студии ещё около часа, разговаривая обо всём на свете. Вне формата интервью его речь занимала значительно больше места в диалоге, что ей очень нравилось. За этими рассказами и рассуждениями, казалось, можно спокойно коротать целые дни — так интересно он говорил. А неуёмные жесты рук, которые это сопровождали, были столь изящными, что отвести взгляд не представлялось возможным. Когда она суетливо засобиралась, он рассыпался в извинениях и пригласил её выпить кофе следующим вечером.

И если я потеряю тебя, то упадёт ли слеза? Поверь, океаны моих слёз будет видно на небесах. Океаны моих горьких слёз будет видно на небесах.

Глаза всё ещё были закрыты, но телом Эвет чувствовала неудобный высокий стул и шустрое сердцебиение. Хотя жуткая дремота отступила, воспоминания горьким послевкусием остались на языке. Вдруг до ушей донёсся резкий звук. С громким хлопком дверь за хрупкой девушкой закрылась, а сама она без сил упала на пол. Роскошный костюм был порван в нескольких местах и перьев на краю юбки не хватало, она сдерживала горькие всхлипы. —Кусок говна поехавший, —Неряшливо утирая слёзы вперемешку с гримом, актриса забилась в угол небольшого голубого диванчика. —он опять с Валентино разбежался или у радио-демона за щеку взял? —Фион, не забывай про вариант «всё включено». —Эвет бросила сочувствующий взгляд в сторону коллеги и потянулась, чтобы передать ей бутылку воды. Съёмочный день медленно подходил к концу, чему все в павильоне молча радовались. Сегодня был тот редкий случай, когда работники студии могли лицезреть практически полный спектр негативных эмоций начальства: от пассивно-агрессивных высказываний до метания вазы в чужую голову с намёком на убийство. А самое неприятное заключалось в том, что на этот раз причин подобного поведения никто не знал. Маркиза потёрла место свежего синяка. —Думаю, со временем Вокс успокоится. Я решила переехать, но не будет же он вечно истерить. —Ответом последовал тяжёлый вздох. —Этот кретин на тяге ненависти пешком до райских врат дойдёт, понимаешь? —Фиона сделала несколько жадных глотков. —От нас он рано или поздно отъебётся, а вот тебя будет дальше колотить. Поговори что ли с ним. —Оценивающий взгляд девушки пробежался по Эвет: плечи в уродливых синяках, колени все в запёкшихся корках крови. На самом деле люди среди пекла преисподней были местами гораздо человечнее, чем при жизни. Взять тех же самых подчинённых синдиката «Ви» — взаимопонимание и поддержка актёров, певцов и инфлюенсеров за закрытыми дверями гримёрных не знала границ. Они могли проявлять поистине ангельское сопереживание или делить друг с другом последнее, потому что находились в одной дырявой лодке, из которой бежать было просто некуда. Самые честные души во всём этом проклятом месте — проданные души. —Захочет поговорить — сам за ниточки потянет. Через плотно закрытую дверь до них донеслось громогласное «Отлично, заканчиваем!». Эвет небрежно схватила клатч и вышла из помещения прежде, чем услышала какой-либо ответ. Улизнуть с площадки хотелось под шумок, тихонько. Просто испариться, пока хозяин отвлечён суетой происходящего: кто-то методично складывал съёмочную аппаратуру, остальные толпились и расходились в разные стороны. Огибая коллег, девушка юркнула в лифт, двери которого закрылись практически в следующую секунду. Некто позади нажал кнопку верхнего этажа. Несколько мгновений показались вечностью, когда наконец приятная мелодия прервалась на тихий звоночек, после которого её мягко под руку вывели в полумрак кабинета Вокса. —Посмотри-ка на меня. —Говорил мужчина на удивление спокойно, что пугало в разы больше его криков. Эвет осторожно подняла глаза и встретилась со сдерживаемой злобой, витающей в воздухе. —Зачем ты сунулась в эту дыру? —Хочу попробовать покинуть другую. —Она с обречённым выдохом скрестила руки. Враньё только растянуло бы по времени его постоянные издевательства, так что оставалось лишь сцепить зубы. —Слушай, я не отказываюсь работать, условия контракта соблюдены… —Радио-демон до сих пор там? —Её бесцеремонно перебили, и захотелось провалиться сквозь землю, потому что продолжение само напрашивалось. Становиться засланным казачком во всей этой ситуации не входило в список подарков на праздники, но она молча кивнула. Хищная улыбка мужчины обнажила острые зубы. —Будешь за ним поглядывать. —Он же меня заживо каннибалам скормит! —Испуганным взглядом Эвет уставилась на него, а в голосе прозвучало опасливое возмущение. —Ты действительно ставишь меня по значимости рядом с Пентиусом? После этих слов Вокс грузно положил руку ей на плечо и выдержал небольшую паузу. Короткие когти больно впивались в кожу. —Надо не следить, а поглядывать. —Он чеканил каждое слово, медленно склоняясь к искажённому страхом лицу подчинённой, задержался глазами на свежих отметинах. Мысли тронуло мимолётное беспокойство по поводу подбора одежды на живое шоу, но это было в интересах костюмеров, так что можно даже не забивать голову. —Твоя основная задача — приносить побольше денег и поменьше думать. Теперь пошла вон отсюда. —Последнее он практически выплюнул в лицо певицы, тихо и с отвращением, грубо толкая назад. На каблуках лакированных туфель Вокс развернулся, после чего раздались ритмичные шаги. Буквально поджав хвост, Эвет за пару шагов оказалась в лифте, нажала кнопку первого этажа и постаралась прислушаться к ненавязчивой мелодии. Последние несколько дней так сильно протоптались по чувству собственного достоинства, что даже натягивать улыбку казалось бессмысленным усилием, но одну вещь сделать надо было. По взмаху руки открытый наряд сменился на длинное платье, которое украшал свободный меховой воротник.

***

Очередной грешник упал без чувств, когда встретился с мимолётным пренебрежительным взглядом радио-демона. Это был уже пятый за двадцать минут пути. Ему нравилось по возможности пугать чертей, так что дорога до отеля обычно проходила в формате пешей прогулки. Такой случайный досуг не только доставлял удовольствие, но и позволял слегка проветрить голову. А это сейчас было нужно. Создавалось ощущение, что последнее время эмоции раскачивались, будто приведённый в действие маятник. Аластор прекрасно замечал перемены, но лишь некоторые чувства оставались ему знакомы — те, которые находились в спектре от невесомого раздражения до яркой агрессии. Язвительные улыбки или шумные разговоры с участием новой постоялицы вызывали надменную жалость, а от обличённых в шутку сетований на жизнь становилось тошно. Иногда же из тени полумрака мужчине доводилось наблюдать совсем иное — вечерние беседы певицы и порно-актёра, полные мелких откровений. Она рассказывала про длинные ночи за прослушиванием виниловых пластинок. Или про запах утреннего кофе, что смешивался с ароматом осенней листвы. Её слова были полны уязвимой нежности, которая тяжелила веки и отзывалась замиранием где-то в груди. Обычно Аластор старался практически сразу испариться чёрной дымкой, ведь не имел привычки интересоваться дешёвым трёпом. Но пару раз предательский ступор заставлял стоять истуканом и дослушивать до конца случайно зацепившую историю. Это было так странно.

***

По вечерам гостиная отеля была необычайно тихой, а особенно сильно расстраивало отсутствие Энджела, который по всей видимости уже где-то бурно развлекался или терпел издевательства своего напыщенного сутенёра — при других обстоятельствах он обычно отвечал на сообщения с приглашением выпить. Эвет неуклюже заглянула за барную стойку. Она всегда считала одинокое распитие алкоголя плохим тоном, но после отстройки это место выглядело намного комфортнее, чем про него говорили раньше. Негромко потрескивающий камин и манящее красное полусладкое сами заставили руку ухватить бутылку, а девушку с ногами забраться на то же самое кресло. На ум пришла мысль, что бармен сейчас точно бы фыркнул, выдерживая безразличный тон с щепоткой практически отцовского укора. Он отвесил бы какую-нибудь предостерегающую фразу о вреде спиртного и отчаянии на дне бутылки, что со стороны Хаска являлось своеобразным выражением заботы. Он вообще был душевным и по прошествию времени очень даже мудрым человеком, как минимум Энджел так о нём отзывался. Смурной демон словно воплощал собой маленький островок зрелой рассудительности для поселившихся грешников. Не будь прошедший день полным унижением, то Эвет обязательно прислушалась бы к воображаемому предостережению, но до правильных решений в трудную минуту ей только предстояло дорасти, если это вообще возможно спустя годы загробной жизни. От вина и уютного пламени камина становилось так по-домашнему тепло, что захотелось сменить парадную одежду на что-то более удобное. Под перекатами голубоватой дымки платье превратилось в того же цвета домашний комплект. —Душа, принадлежащая духам. —Каждое слово сопровождалось задумчивым постукиванием пальца по горлышку бутылки. —Если проданную душу нельзя забрать, то значит ли это, что один контракт перекрывает условия другого? Если да, то значит ли это, что разрыв первоначального договора поможет? Если снова да, то… Не видать мне райских врат, как своих ушей. —На выдохе Эвет запрокинула голову и уставилась в багряный потолок. Кошачьи уши на макушке, конечно, были больше человеческих, но увидеть их правда не получалось, даже поджав к голове. Она знала лишь про наличие сделки и всегда помалкивала, потому что надеялась примириться с путём меньшего сопротивления. Никаких дателей, только сухой факт, который теперь был бесполезен. Аластор выглядел эгоцентричным и так хорошо освоился в преисподней, что вряд ли подумает менять положение вещей. Хотелось взвыть от подобных умозаключений. —Господи прости, почему ты меня не добил? —За протяжным выдохом Лурье совсем не заметила, как плавно управляющий прикрыл входную дверь. От внезапного ответа сердце пропустило пару ударов. —Потому что твои крики привлекли внимание, следует уже запомнить. —Прислонив микрофонную стойку к креслу напротив, Аластор сел и закинул ногу на ногу. Губы по обыкновению расплывались в широкой улыбке, но холодный взгляд скрывал осторожный интерес. Он не хотел упускать возможность поговорить с ней, чтобы прояснить свои ощущения. —До этого ведь было время. —Взгляд девушки выражал замешательство. Домашняя одежда, немного детская повадка сидеть по-турецки и красное полусладкое в руках — всё как при жизни, когда он увлечённо расписывал причины краха фондового рынка и причём тут вообще система международных долгов, а она шутливо причитала, потому что совсем не разбиралась. —Людям сложно избавляться от дурных привычек, —Сказал он, слегка помедлив. Аластор не столько думал над ответом, сколько пытался найти что-то конкретное в лице и внешнем виде собеседницы. Словно могла быть одна деталь, которая объяснила бы подозрительное тепло под рёбрами. Но выцепить взглядом её не получалось. —особенно если они становятся повседневностью. —Дурная привычка? —От разочарованного тона мужчина почти физически почувствовал укол. Эвет не питала особых иллюзий по поводу перемен его характера, вот только озадаченный вид словам никак не соответствовал. Его поведение больше походило на притворство, которое даже ради издёвки она считала лишним. —Ал, вопрос не был попыткой съязвить. Нам обоим около сотни лет, почему нельзя нормально поговорить? —Значит хочешь честный ответ? —Склонив голову на бок, Аластор отметил пробивающуюся демонстративность девушки. Она никогда не умела достаточно хорошо скрывать эмоции наедине с ним, и поморщенный от обиды нос он находил забавным. —Давай заключим небольшую сделку: одна песня в обмен на одно откровение. Несколько секунд Эвет рассматривала его, выискивая подвох или нотки лукавости в произнесённых словах. Она начинала узнавать некоторые мелочи в нём, но открытая книга всё равно была уже переписана на какой-то другой язык. Так или иначе узнать ответ очень хотелось. Она осторожно дотронулась его руки, протянутой для рукопожатия. Сердце забилось чаще. Спустя мгновенье всполохи чёрного дыма перенесли их в рубку, где было на удивление уютно от тёплого света настольной лампы и еле слышных помех. Аластор поспешил разорвать прикосновение, усаживаясь за своё рабочее место. Её руки были столь тёплыми, что казалось тактильные контакты с самого момента смерти не были такими… Терпимыми. Это настораживало. Велением магии микрофонная стойка навязчиво прыгнула в руки, от чего по спине пробежались мурашки. —Только для тебя, не в эфир. Конечно же он знал про контракт, потому что других вариантов работы с синдикатом «Ви» просто не было, когда твоя значимость на политической арене близилась к нулю. Если это была очередная изощрённая издёвка, то Эвет очень глупо подставилась, сама того не поняв. Она хотела шипеть от собственного простодушия и почти готова была выпалить несколько отборных ругательств, как предмет легко выскользнул из рук. Стойка плавно перешла к хозяину, а красный огонёк погас. —Прошу. —Произнеся одно единственное слово, Аластор откинулся на спинку кресла. Она явно старалась не смотреть в его сторону.

Странствуя в ночи, сверкали взглядом. Каковы же были наши шансы До рассвета повстречать любовь? Искра в твоих глазах меня манила, Изящество улыбки так пьянило. И сердце моё вдруг запело про любовь.

С первых слов он узнал песню и по глухому щелчку пальцев в воздухе стала растекаться мелодия, что складывалась из целого списка разных инструментов. Было видно, что девушку отпускала скованность. На его глазах она превращалась в ту самую юную артистку, которую Аластор когда-то пригласил выпить кофе. Их вторая встреча была полна занимательных историй и её местами глупых вопросов. Но она не стеснялась показаться несведущей в темах философии или политики. Наоборот, Эвет добавляла их беседам новый взгляд на вещи, простой и жизнеутверждающий. Это словно уравновешивало его саркастичный пессимизм, который местами заходил слишком далеко. Приятная сладость голоса ворошила такие же приятные воспоминания, что для него ощущалось непривычно. При жизни Аластор был чуть менее категоричным в своих взглядах, если сравнивать с нынешним положением вещей. Тогда он смог принять эту обезоруживающую простоту и разглядеть красоту беззаботного смеха, который то ли открывал, то ли создавал заново другую сторону души мужчины. Маленький огонёк тепла в груди медленно разрастался, делая широкую улыбку мягче.

Странники в ночи, так одиноки. Мы искали свой огонь вплоть до секунды, Как ты руку мою взял, разве кто-то из нас знал, Что любовь лишь робкий взгляд, жарких объятий сладкий яд. С той самой ночи мы были рядом. Вечная любовь с тем первым взглядом. С той ночной поры мир — это я и ты.

Погрузившись в свои размышления, он сам не заметил, как магическая мелодия подошла к концу, а Эвет затихла. Она стояла, слегка облокотившись о столешницу, и смотрела ему прямо в глаза. —Belle performance, ma chère! —Задорным тоном произнёс Аластор, несколько раз медленно похлопав. —Твоя очередь, Ал. —Тихо сказала девушка, приобнимая саму себя за плечи, лишь бы от переживаний деть куда-нибудь руки. Под выжидающим взглядом он менялся в лице. Казался задумчивым и несколько омрачённым то ли завершением концерта, то ли своеобразным возвращением в прошлое. Она догадывалась, что оба варианта верные. —Ты была первой и последней, чью жизнь я не хотел отбирать. —Аластор говорил на удивление спокойно, не отводя глаз, а помехи в его голосе едва ли можно было услышать. После почти целого века молчания они оба находились на раздолье, которое вело по совершенно разным дорогам: принять произошедшее или отдать предпочтение старому укладу. Эвет со своей незамысловатостью склонялась к первому, но у каждого внутри таились определённые сомнения. —Думаю тебе пора, дорогая. —Спасибо. Прощание его не являлось раздражённым выпроваживанием, ровно так же оно не походило на тёплые слова. Просто логичное завершение их затянувшейся беседы, что дала через чур много пищи для размышлений.