Старый проигрыватель.

— Хаск, ты вообще в край ахуел? — Падшая выпрямляет спину в явной претензии. Её брови хмурятся в возмущении, пока свободная рука поднимается в беспардонном вопросе. Чарли пытается утихомирить ситуацию, стараясь прикрыть партнёрше рот. Однако та в резком рывке кивает головой вбок, дабы не попасться на такую уловку. — Заткни хлебало, Вегг! Вдохнуть ему, блять, даже не даёте. — Рывком отвечает ей мужчина, тихонько придерживая актёра за предплечья и направляясь нога в ногу к старому чулану. До лестницы, конечно, можно было попытаться дойти, но при учёте такого яркого скопления внимания это могло стать проблемным кнутом, сковывающим движения и их волю. — Мы тут вообще-то разговариваем, придурок! — Значит, дальше разговаривай сама с собой! Манда ушастая! — Напоследок тот показывает ей средний палец, приоткрывая дверь и запуская паучка вперёд. Энджел действительно выглядит запуганно. Он на долю секунды оборачивается, оглядывая толпу недовольных присутствующих. Неприятно до мурашек. Но его желание скрыться от сего действа слишком легко читалось. Он проходит в пыльную комнату, заслышав мелкие шаги позади и звук закрывающейся двери. — Полоумная, блять... — Ругается себе под нос крылатый демон, стараясь разобраться со старым дверным замком. Забавно, что отель только выстроился, а этот чулан уже успели так запустить. Может потому, что он находился возле барной стойки? Кошак нажимает на переключатель и тусклая лампочка в центре комнаты очень мягко обволакивает помещение светом. Подсобка действительно маленькая, душная. Обычная кладовая со стеллажами до потолка, усыпанных дорогим и не очень алкоголем. Возможно, если бы не старый бар с каждой стороны, помещение казалось бы больше. На противоположной стене от входа находилось оконце. Обычное, как и в каждом крыле новопостроенного отеля, нацеленное на симметричный вид с лицевой стороны. Пока блондин осматривается, Хаск обходит витрины, проходя к концу комнаты, дабы пустить немного света и проветрить помещение. Ему стоит задуматься о том, чтобы пустить сюда Ниффти. Это точно. — Ты как, парень? — С контрастной скоростью и резкостью старик меняет свою интонацию с раздражённой до умеренной, даже обеспокоенной. Он немного наклоняется для того, чтобы получше разглядеть выражение чужого лица. А у парня дыхание спирает. Он даже не особо понял того, что с ним произошло. Это больше было похоже на хороший отходняк после дури, чем легкое чувство дуновения, вызванное образом незнакомки. Сам не понимал, что могло так сильно его встормошить и вывести на эмоции. Самое печальное в этом то, что если он не может объяснить подобную ситуацию самому себе, то Хаску и подавно не получится. Энджел неуверенно кивает головой, в ответ на это собеседник лишь грубее сводит брови к переносице. Он поджимает губы в мелком раздумии, вновь попятившись и оглядев комнату в поисках определённого предмета. В углу комнаты стоял покоцанный своей дряхлой жизнью стул. Подойдет. Старик подходит к деревяшке, алыми крыльями стряхивая с неё грязь и забавно чихая от резко взлетевших в воздух клубков пыли. Тони на миг захотел улыбнуться, у него дежавю. — На, сядь пока. — Подставляет мужчина к тому стул, на что актёр и не собирается сопротивляться. Он присаживается вяло, в самозащите вновь обнимая свои локти и скручивая спину, устремляя взгляд к полу. Какое странное ощущение. Живот и вовсе скрутило от нахождения в своеобразном коконе, что отдавало нотками отхождения от наркоза. Паучок потихоньку осознаёт происходящее, осознает своё положение и комнату вокруг. Хаск шире раскрывает ставни. — Как давно я тут не убирался... Грязи-то сколько. — Я... Я, кажется, видел кого-то знакомого. — Лёгкой молвой выдаёт грешник, заставив чужие кошачьи уши навостриться и чётче прислушаться. — Чего говоришь? — В раю. — Наконец блондин поднимает бегающие глаза, проглатывая комок в высохшую глотку. Он явно паникует, что выдает сильная дрожь в руках. — Я будто... Узнал там кого-то... — Типа... Знакомое лицо? — Мужчина оставляет шторы вместе с окном в покое, тихим шагом подходя к собеседнику. Он встаёт рядом, немного непонимающе кивая головой в бок и складывая лапы в карманы тёмных брюк. — Будто... видел её раньше. Но не могу вспомнить... — Энджел удручённо потирает собственную шею, понемногу приходя в осознание безрассудства своего поступка. Вместе с пробуждением к затылку приближается чувство вины, что огромной тенью нависает позади него, выдыхая жарким пламенем в светлые плечи. — У тебя было такое? Хаск не особо понимает, хоть и старается вникать. Несколько минут назад он и вовсе думал, что не сможет поправить положение, что никак не повлияет на нечто и без того необратимое. Но вот он — Энтони. Сидит перед ним в скрученной позе неудачника, с особой искренностью и силой стараясь изложить дотошные мысли. То, что актёр постоянно пытается проглатывать и не обсуждать вслух, сейчас предпринимает попытки выйти из его рта хоть каким небольшим рассказом. И бармен внимает. — Не припомню. Ты точно не ошибся? — Я не знаю... — Парень совсем опускает голову, повинно сложив брови домиком. Такой опыт сложно объяснить даже себе, не то что посторонней личности. — Вот дурак, а... Сказали же, что портал слабый. А я опять за своё. — Блондин зажимает пальцы на переносице, принимая позицию собственного обидчика. Тараканы в голове потихоньку перебирали лапами, надавливая на его чувство вины. Мандраж в руках усилился. — Что со мной не так... — Всё так, всё так. — В совсем ласковой манере говорит мужчина, опускаясь на одно колено перед партнёром. — Ручки. — Он обхватывает чужие ладони, пряча их в едином кулачке собственных лап. Это выбивает Энджела из колеи. Он и вовсе оттопыривает веки, чувствуя, как кровь внезапно начала приливать к белоснежным щекам. Кошачьи лапы располагаются на чужих коленях в сочувствии, понимании. — Да пиздец... — Несмотря на смущение, словесно отмахивается актёр, тревожно устремляя взгляд в мнимую точку на полу, дабы не чувствовать себя ещё более неловко. — Тебе надо успокоиться. Сейчас всё хорошо. — Подхватывает бармен, потирая и разминая чужие руки. Он проходится по костяшкам и несильно надавливает на сухожилия, массажирует кожу. И особо внимательно смотрит на паука в попытке переварить услышанное. — Просто мы... — Начал кот за здравие, так и не закончив. Не подобрал слов для продолжения, ибо оно в момент показалось совершенно неподходящим, уже не волнующим. Всё его напряжение улетучивается, как он осознаёт, что на самом-то деле могло быть куда хуже. Хаск выдыхает тоскливо, душевно, громко. Он прилегает пушистым лбом к чужим костяшкам на руках, поджимая уши и не веря в то, что собираются произнести его уста в следующем мгновении: — Я ужас как испугался за тебя... Что-то разбилось. Какой-то очень хрупкий шар в груди юноши упал с грохотом, пробирая всё тело до мурашек. Может быть, он даже прерывно набрал воздух в лёгкие, ибо для осознания происходящего точно требовалось больше кислорода. Бармен стал откровенным, мягким. Он не был таким в первый период их знакомства, не был таким последующие дни пребывания в отеле, и не был таким ни с кем. Кроме него. Он груб и неотёсан, он хам и тот ещё алкоголик. Однако, сейчас мужчина выглядел как совсем уж ласковый котёнок, что действительно перепугался резкого события. И сейчас он откровенно и очень громко признался в этом, не боясь показывать тыльную сторону своей души, открывая перед ним свои мысли. Энджел не привыкнет к этому ещё очень долго, он и сейчас не может до конца осознать. Тараканы вновь принимаются за своё дело, пробираясь до подкорки разума блондина. Он бросает неосторожное и фальшивое: — Пф-ф-ф... Брось, что бы со мной случилось? Получая сжатие шёлковой ткани перчаток на своих руках... с большей силой. — Я не хочу представлять. — Смято бросает мужчина, всё же полностью усаживаясь на пол и плотнее складывая алые крылья за спиной. Он прилегает пушистыми, бурыми щеками к тонким запястьям, удручённо опуская взгляд к полу. Мандраж в чужих конечностях не намеривает останавливаться, потому усатый принимается разминать костяшки, в попытке успокоить и себя, и, в первую очередь, партнёра. — Хаск... — Энджел плавится. Так сильно плавится, пока руки всё ещё потрясывает от новизны незнакомых ощущений. Или всё же он с ними пересекался? Блондин поднимает лицо мужчины за скулы, ласково проводя большими пальцами под глазами бармена, полностью теряясь в тёмной глубине его бездонных очей. Янтарную радужку обволакивал такой кромешно-темный белок, что, казалось, и представлял собой самую настоящую чёрную дыру. Саму бездну, что так пленила и манила его своим видом. Парень на выдохе расслабляет плечи, с повинностью обращаясь к партнёру так, как может. — Ну брось... Не смотри на меня так... А Хаск молчит. Очень громко, пугающе, но так переживающе. Он щурит веки в лёгком отторжении сказанных вслух, но точно не жалеющих об откровении слов. Мужчина мягко прикасается к тыльной стороне чужой ладони, что так ласково накрыла его щёки. Мягко кивает к руке партнёра в попытке почувствовать больше этого тепла, что так ярко сейчас ощущала кожа. К пальцам чуть ли носом не зарывается, совсем уж расслабляя мышцы плеч и отпуская недавнюю злобу и раздражение. Он сидит на холодном полу перед ним в полной уязвимости, абсолютно нагой в своих мыслях и ощущениях. И Даста это трогает с такой силой, с какой не задевал даже мелкий флирт. Это было куда интимнее откровенных сцен в его фильмах, куда извращенней игрушек в его студии. Бармен буквально склонил перед ним голову, словно рыцарь, показывающий свою беспрекословную покорность и верность. — Ты же не серьезно? — Паук немного наклоняется к кошачьему лику с оттопыренным взглядом. Глазам своим поверить не может, хоть головой и осознаёт происходящее. Он с большей настороженностью окунает пальцы в пушистые щёки кота, приподнимая его лицо с пущей силой. — Сам подумай, я бы не довёл до этого. — Мне нужно, чтобы ты хоть немного старался оберегать себя. У Энджела холодный пот ворохом по ногам проходит, а руки будто немеют, когда кошачьи лапы обводят его ладонь, а после трепетно подносят к губам для поцелуя костяшек тонких рук. И всё рухнуло. Воздух, так сжатый в груди, выбегает со скрипом и редким выдохом. Плечи в легком мандраже пошли ходуном, а развязный на диалог язык и вовсе пересох. Ощущения подсказывали всю ценность подобного момента, наставляли окунуться в мгновение целиком. Где-то он ошибся сегодня, и точно до конца не понимал происходящего. Будто весь анализ путешествия свёлся в вопрос, на который не хватало сил ответить. В голове царил полный омут, что был похож на туман, скрывающий ясные пики альпийских гор. Очень странно, чем-то похоже на лёгкое опьянение. И не до зелёных соплей, а до приятной радости. Только вот веселиться совсем не хотелось. Перед лицом показались напуганные лица его друзей, безумный взгляд животного страха от Чарли... И глаза Хаска. Ругающие и строгие, осуждающие и в то же время очень понимающие. Бармен не внимал и доли его ощущений, но так желал в них окунуться, что у актёра дыхание перехватывало. Мужчина отводит лапы к его розовым плечам, потирая от предплечья до локтей в хаотичном темпе, терпеливом. — Успокаивайся. Сейчас всё хорошо. Блондин неуверенно заводит длинные пальцы к чужим скулам и, останавливаясь на затылке, притягивает ближе. В лёгком страхе медлит пару секунд, к концу всё же кивая головой, накрывает чужие губы своими. И забавно то, как он это сделал. Потому что сам Энджел Даст сейчас стеснялся и был не уверен. Да и в принципе он стеснялся крылатого. Его ярких речей и томных очей, его низкого тембра, обращенного исключительно к слуху актёра. Стеснялся поцелуев и долгих взглядов, редких касаний и мимолётных комплиментов. Всего стеснялся и не мог понять причину. На работе чуть ли горло не зашивали пошлой нитью, запястья перекручивали в приказе просить больше. Но с Хаском нет. Делал что хотел, чувствовал на широкую руку и говорил то, что только сам себе позволял. И ничем под присягой не клялся, нигде не юлил и старался дать шанс этому общению. И дал, и ему позволил. А Бармен чувствовал. От звезды за километр несло фальшью и будто краской дешёвой с заводским браком. И странно это так было, ново и совершенно непонятно. До сих пор, времени ведь прошло уже достаточно. Но нет, они оба не разобрались. Почему целоваться страшно было? Почему первый шаг таким странным казался? Это страх робкого ребенка или нежелание спешить? Мужчина отвечает на поцелуй томно, с особым промедлением закусывая чужие губы. Он поднимается с пола, вставая выше лика партнёра и нависая сверху, опираясь на полки шкафов с алкоголем позади стула. И Энтони больше не горбился, что виделось удобным положением. Он грешника за подбородок держит, чуть смелее на себя перетягивая. И тепло будто алкоголем по телу проходит, до рук доходит, приятно их покалывая. Ноги в странной радости немеют, когда кошачьи коготки по его щекам проходятся. С такой трепетной аккуратностью, будто фарфоровую куклу держат. Сердце кота забилось быстрее. Спина норовила в скором времени приукрасить момент спазмом в районе поясницы, и это не казалось бы особо забавным. Хвост игриво проходился по полу, в медленном танце кружа вокруг да около, плавно оглаживая пол под ногами. Он со скрежетом в груди кивает в поцелуй активнее, как уши тут же поджимаются от громкого выдоха партнёра. Энджел завлекал его своим обаянием и этой красотой дивной. Изгибами тела, мягкой походкой. И очами — яркими, такими открытыми и загадочными. Доверчивыми, что совсем к его образу не подходит, но, как ни крути, частью его является. Хаск кивает смазанным поцелуем к краю губ, заставив паучка забавно поморщиться. — Тебе лучше? — С самодовольной улыбкой строит тот, довольно опуская веки и поднимая уши. Смотрит с шуткой и претензией на похвалу, пока блондин в радости закатывает глаза, отодвигая кошачью морду от себя в одном движении. — Иди ты. — Забавляется Даст, пока бармен выпрямляется и прохрустывает спиной в небольшой разминке. Актёр кивает неуверенным взглядом в сторону закрытой двери, как мнимая улыбка тут же спадает, вспоминая произошедшее. Всё так странно, Тони точно не чувствует себя в своей тарелке. Разум и хоть какой-то остаток рассудка, кажется, пошел трещиной и начал расходиться по частям. Идея об искуплении поддалась сомнению, и это пугало и так шаткий разум нестабильной персоны. Он перебирал в голове каждую деталь о Рае, на ум приходили всё новые и новые фрагменты пережитого, что, кажется, просто невозможно досконально излить в диалог. Как делиться о подобном, если поступок может повлечь за собой шаткую степень сомнения у слушателя? Как дальше быть уверенным в жарких речах об общей цели? И главное... Как самому во всём этом остаться на ногах? — Неловко выходить отсюда и показываться ребятам... — Глотает Даст, в медленном движении переводя взгляд с прохода на партнёра, что в расслабленной позе лишь стоял рядом и наблюдал, будто выслеживая чужие мысли по поводу произошедшей ситуации. — Нашёл из-за чего париться. Пф-ф... — Тянет бармен, отрицательно махая головой. — Сейчас они успокоятся, мы выйдем, и я налью тебе чего покрепче. Сразу полегчает. — Ха-ха... думаешь? — Тони улыбается искренне. Веки щурит, смущается в мило поднятых плечах и редком румянце. И всё тепло показывает сегодня почему-то, хоть и заметно нервничает. — Конечно. — Кот кивает, выдержав молчаливую паузу. Он в ухмылке тянет руку к чужим волосам, проходясь когтями сквозь светлые локоны с особым трепетом, с мягким напором. Поглаживает по голове, пробор переводя с одной точки на другую. И улыбается тепло-тепло. — А про Рай расскажешь когда захочешь. Ладно? И опять он его читает. Даже оправдываться не пришлось, теории заговора выдумывать и рукой махать, будто ничего не произошло. Всё-всё видит и подмечает, очень аккуратно себя ведёт. Наверное, поэтому Энджелу начинает притираться подобная картина, он потихоньку привыкает. Может к тому, что Хаск может быть так ласков. Может, к его поведению дивному. А может и к тому, что Тони правда этого достоин. И не должен он себя корить за то, как ведёт себя перед усатым, тот всё понимает. — Спасибо. — Особая благодарность выходит из уст паука, что прикрывает глаза и в спокойствии выпускает воздух из груди. Белые коготки так приятно массируют кожу головы, так пряно проходятся по волосам. Они ещё и капли хмельного напитка не вкусили, а опьянение уже было получено. И оно успокаивало. *** — Это очень странно ощущается. — Даст выставляет ладони на стол, рассматривая их тыльную часть. Глазами бегает, брови хмурит и совершенно не понимает, как же подобное вообще могло произойти. Весь поход в Рай казался огромным сном, и уж лучше было бы сказать кошмаром. Слушая Пентиуса, его истерию, так монолог несправедливости от нахождения там пугал. Ещё больше отталкивал. Будто паук очень долго шёл лишь к одной определённой цели, что в конце концов никак не смогла оправдать ожиданий. Будто все эти полгода были сплошной шуткой, лишенной какого-либо смысла и связи с реальностью. Лишенной здравого рассудка. — Ты и не на утреннике у малышей побывал. — Хриплым басом посмеивается кошак, дергая ушами и протирая стеклянный бокал в своих руках. Слушает. — И как сэру Наполеониусу на новом месте? Действительно, каково ему там? Особенно после подобного разговора. Он наполнился надеждой или вновь опустил руки? Энджел прекрасно помнил то, о чём говорил, хоть в то время совершенно не был уверенным в своих же словах. Найдётся на это оправдание? Вряд ли. Но если всматриваться вглубь вопроса, смотреть в самую чернь мировой тайны, то искупление продолжает быть билетом во спасение. Несмотря на открытую травлю и презрение со стороны высших чинов, это действительно было сладкой рукой помощи. Стоит Дасту только задуматься об ослаблении хватки оков на собственных запястьях — огромный камень сходил с души и придавал мира и покоя мыслям. Прям-таки детского восторга, что ныне он давно не ощущал. И это лишь разговоры о мечтах и надеждах, о мнимой вырисованной картинке в голове. Стоило только представить, какое спокойствие повлекла бы за собой действительность. Даже с учётом дикого притеснения и непринятия, Тони не мог бы и мечтать о большей свободе. Наверное. Смог бы он так же чувствовать себя тут? Если прикидывать на глаз, то можно вполне вновь начать употреблять и пользоваться своим бесконечным здоровьем. Кутить с запрокинутой назад головой, отдаваться страсти и образу, как и раньше, на всю катушку, совершенно не думая о всевозможных последствиях. Но будет ли он счастлив? — Энтони? Звучит низкий бас, что будто по щелчку пальцев выводит паучка из безмятежного транса. Он поднимает глаза в удивлении, слыша выдох бармена по другую сторону от стойки. — Чёрт... Опять я... — В попытке оправдаться, тот стыдливо протирает лицо обеими ладонями верхних конечностей, пока его вновь не перебивают очень размеренным шепотом. — Тщ-тщ-тщ... Ничего. — Хаск улыбается. Опять. Мужчина наклоняется за чем-то крепким, закидывая полотенце на правое плечо и когтем открывая восковое горлышко бутылки. Заливая в бокал определённо что-то крепкое и несносное, тот цокает зубами и отрицательно машет головой впоследствии. — Ничего. Вновь ни единого намёка на упрёк. Хоть сделал бы единое замечание за то, что Энджел так невоспитанно уходит в собственные мысли, забывая о диалоге. Но нет, даже морщинка не дрогнула, наоборот. Он подбирает бокал со стола и в мнимом жесте передаёт в руки блондина. Тот виновато поджимает губы, пока в ответ этой эмоции следует лишь понимающий и короткий кивок. — Хаск, я-... — Выпей. Я не разбавлял. — Перебивает его кот, постукивая по краю стеклянного бокала. Забавная забота с учётом того, что усатый всегда действовал как раз наоборот, стараясь понизить процент хмельного в напитке. Сегодня, по-видимому, добрый. И Энджел соглашается с аферой, залпом опрокидывая терпкий и горький напиток, что внезапно отдал большой пеленой тепла по всему телу. Опыт так быстро не пропьёшь, и даже в двусмысленности данной фразы пойло прошло сквозь организм легко, словно охлаждающая вода. Может хоть это принесёт ясности в голову. — Не ладится у меня с головой что-то. Странная тусовка была. — Я в принципе ожидал чего-то необычного от этого места, но не настолько. — Бармен старается ободрительно похихикивать после каждой фразы, взгляд его удручённый на себе ловить и приукрашивать момент расслабленными красками спокойной обстановки. Но по итогу получалось не особо. Тони сидел опустив глаза, размышляя над прошедшими событиями. Решаясь заговорить, тот цокает и набирает побольше воздуха. — Пентиусу тусовка не зашла. — Поджимает он губы, поднимая взор на собеседника, что в своей кошачьей манере уже опрокинул голову на бок. — Тамада скучным оказался? — Если бы. Там вообще организация подкачала. — И внезапно... Даст уже сам улыбается, поймав себя на мысли о том, что диалог лился куда приятнее через образы и некую недосказанность. Может, таким способом он не утаит переживания и изложит всё так, чтобы и собеседника особо не отпугнуть? — Музыка хуйня, — загибает он пальцы и горбит спину. — Легавые повсюду. Фуршет, конечно-о-о... — Щурится блондин, ведя ладонью в немом жесте, высказывая снисхождение. — Сносный вроде. Но я ебал есть устрицы и сыр без литра вина под боком. — Там совсем сухой закон? — Поднимает брови в риторическом вопросе мужчина. Может, он и ожидал подобного, но надеялся на небольшую скидку. Задача, развивающаяся в его голове, стала куда труднее. — Пизде-е-ец просто... — Тянет блондин, морщась от внезапно возникшей улыбки. — Эти павлины сидят вот так! — Он в уничижительной форме выпрямляет спину и ставит брови уткой, приподнимая подбородок. Чуть прикрывает веки и делает вид, будто держит в руках блюдце и миниатюрную чашечку с налитым кофе. — Оу... какой прекрасный день, мисье. Не желаете ли отведать пару лучей нашего изящного солнца? Хаск посмеивается, прикрывая рот рукой. Он облокачивается на деревянную отделку барной стойки, с интересом наблюдая за миниатюрной сценкой актёра. — Разумеется, — Продолжает Энджел. — Мы ведь питаемся только расой со священных деревьев и манной небесной, словно настоящие буддисты! — Расой деревьев? — Насмехается бармен, выставляя одну густую бровь вверх. — Mamma mia! Я опаздываю на утреннюю йогу! — Блондин поправляет свой бюст и зачёсывает волосы назад, изображая бег на месте при помощи переваливающихся плеч. — Мне идти два метра, но я полечу на своих прекрасных святых крыльях! — Кончай уже, ха-ха... — Крылатый пихает его в плечо, выдав откровенный и открытый смех. А Тони прямо светится от подобной реакции, в очень живой манере поднимая брови и улыбаясь на собственную сценку. — И Пентиус сконтузился? — Этот корнишон живее всех живых! Тужится что-то там, старается в тусовку влиться... ха-ха... — С неловким смехом провожает ответ парень, в смятении потирая шею. Хаск кивает. — А то. Перед уходом всем коллизию выдал, и там, наверное, митингует. А? — И мужчина ожидал продолжения банкета на этот вопрос. Думал, что попал в точку. Однако лицо Даста выдавало обратное, отчего старый бармен неловко прокашлялся, подводя смехотворную ситуацию к мнимой черте. — Не особо? А Энджел глаза округляет и даже понятия не имеет, как структурировать ответ. Лапки нижние мнёт, ткань на перчатках переминая. И переживает, очень переживает, губы закусывая. Может быть, ему стоит сделать ещё глоток для развязки языка? На это он и намекает, бокал коту протягивая. — Знаешь... Там есть пару проблем... — Блондин поднимает бокал, на что кот в неуверенной эмоции хмурится, всё же подбирая бутылку хмельного и ополаскивая его в стеклянную утварь. — Ну разумеется. Куда же без них, да? — Наверное. — Тони пожимает плечами, поднимая взгляд на усатого. Переживает, и даже не так ясно почему. Может, оттолкнуть мысли партнёра от Рая боится? Может, его страх заключается в отторжении этой идеи даже для самого себя. Вдруг он поведает коту полную картину и останется с этим мусором на руках в одиночестве? Актёра бросает в дрожь. — Ты не откажешься от искупления, если я расскажу, что произошло? И это ударяет по затылку кота. Вот оно — семя сомнения. Даже малая крупица, подсаженная в разум неаккуратным движением, может в миг разрастись в огромную проблему с шишкой на голове. Хаскеру самому пришлось ставить под сомнение всю эту тусовку, но если даже у паука есть причины говорить подобное, значит и Рай не без греха. Как вообще стоит отвечать на этот вопрос? — Рассказывай. — Случайно строго говорит кот, навострив уши и напрягшись. Он и не замечает, как его брови хмурятся в лёгкой тревоге, пока Даст пытается пропихнуть комок в горле для начала разговора. — Пообещай, пожалуйста. — Ядовитая точка на грани с гадкой манипуляцией. И Тони это прекрасно понимает. Догоняет головой неправильность сказанного, но перевернуть ситуацию не хочет, не решается. Вынужденный эгоизм для собственного спокойствия. И он пойдёт на это, ибо иначе точно свихнётся. — Что? — Реакция не заставила себя долго ждать. — Я не могу пообещать тебе то, в чём не уверен. — Но я пойду в Рай, даже несмотря на это. — Поджимает губы актёр, чувствуя, как тошнотный пар хочет подступить к горлу и опрокинуть взор стеклянным полотном. Держится что есть сил, дабы не оголять напоказ внутреннюю тревогу и эмоции. — С тобой я пойду куда угодно. — Я тоже, но... — Не может быть «но». Пообещай мне. — Щурит глаза Даст, чуть сгибая спину из-за неуверенности. Он, кажется, чувствует боль в рёбрах от отвращения к себе же. Однако не отступает. Гнёт мерзкую линию ловушки до конца. И, таким образом проверяя кота, знает, что он поймает крючок. Хаск пуще прежнего хмурит брови, не веря собственным ушам. Такая странная уловка, но так на сердце давящая. Он просто в вакууме находится по ощущениям, пытаясь прочитать собеседника. И обоим казалось, что прочитать таки умудрился. Досконально, до мельчайших подробностей. Разочаровался ли? Пока не ясно. — Обещаю. — Нехотя проговаривает кот, с ощущением огромного груза на собственных губах. Безрассудно и очень глупо, однако, уже сделано. Теперь его шерсть электризуется от ожидания рассказа. И парень утолит эту жажду, тяжело выдыхая. — Рассказывай. — Они масочники и шуты. Только роли святых играют. — Начинает Даст, ярко жестикулируя верхней парой рук. Сердце бьется быстрее, а грудь наполняется тёплой кровью. До краёв. Даже, кажется, доходя до горла и выливается через глотку. Так Даст ощущал этот диалог. Как собственное сумасшествие. Вот только на этот раз его согласились поделить. И его тело теплом отозвалось на подобный жест. — Всё очень вылизано и выглядит пугающе. От обликов до ебаных картин на стенах, это реально кошмар. Я видел странные улыбки и нежную заботу, пока Пент плакал на моём плече. Хаска корёжит. Лёгким кашлем он убирает першение в горле, что так настырно не хочет уходить. Облокачивается на столешницу всем весом, дабы быть ближе к источнику повести. Внимает всем телом. — Его что-то заставляют делать? — Я бы сказал... Он делает всё, и этого всё равно недостаточно. — Со страхом объясняет Энтони, наклоняясь для лучшего проникновения в диалог. Плечи потрясывает. А Хаск молчит и обдумывает, понимающе кивая и анализируя полученную новость. Наверное, другого поведения и не стоило ожидать. Наверное, надеяться на полное принятие Раем грешников — глупость. Наверное, поэтому Энджел и переживал. Бармен поднимает взгляд, полный сомнения и неуверенности. Блондин стынет, будто его ошпарили кипятком. — Он н-не один, — заикается тот, вторично набирая воздух в лёгкие. — И не так одинок. Друга нашёл, рад происходящему. — Старается скрасить ситуацию паучий грешник, понимая тщетность этой попытки. Его дыхание участилось, а зрачки будто расширились. — И я подумал... Каково будет оказаться там без тебя. — Стой-... — Я не смогу там без тебя, Хаск. — В каком-то сумасшествии хватает бармена за локти, перекидываясь торсом через стойку. На грани истерики тараторит актёр, засаживая свои тонкие пальцы в чужую кожу до самого мяса. С такой силой, будто продырявить пытается. — Там я без тебя не смогу. — Не истери, я ведь... — Пытается он вразумить партнёра, как его тут же перебивают. — Ты не можешь отказаться, ладно? Ты уже пообещал. Я потеряюсь там... Ты мне очень нужен... — Слёзы таки выходят с глаз отчаявшегося грешника, что в истерии буквально умоляет разделить с ним его идеи. — Я загнусь в Аду когда-нибудь... Мне тут кандалами на шее находиться... — Тони... — С особой лаской и сочувствием произносит бармен, всё ещё приходя в себя от внезапной вспышки собеседника. — Прошу... Хаск... — Обзор полностью затмевает солёная пелена перед глазами, что так предательски въелась в их разговор. — Я... Белокурые волосы с силой прижимают к мохнатой кошачьей груди, а острые лапы охватывают затылок с особой силой. Мужчина прижал его так сильно, будто собирался вжать в себя с попыткой на укрытие. Спрятать и утаить от негативных эмоций, хоть и у самого шерсть дыбом встала. У актёра конечности, кажется, онемели и ожидали полной атрофии. Он чувствовал лёд на кончиках пальцев и жар, разливающийся по всему телу. Источником которого являлось сердце. Он сжимает чужие плечи в попытках глубже прижаться к чужой защите. Его крыльями накрывают, а он тихо в чужое плечо рыдает. И так беззвучно, будто и вовсе дышать перестал. Очень жутко выглядит, буквально на грани полного безумия и безысходности. И Хаск ловит этот тон, распахивая алые крылья в надежде укрыть партнёра. Самого лихо потрясывает, сам спасательного угла в своих мыслях не находит. Только полную безысходность и отвращение. Нет, не к пауку, а к лицемерию Рая. Что они только могли ожидать, находясь тут? — Тише-тише... — Шепотом мурчит бармен, томным говором устремляя мысль к макушке блондина. Говорит смято, приглушённо из-за мешающих светлых волос. Однако, паук всё слышит даже за стеной собственного помешательства. — Пожалуйста... — Смертельным скулежом отдаётся его просьба, всаживая огромный кинжал в сердце упрямого кота. И он вновь ломается. Съедая эту наживку целиком. — Один не будешь. Ещё раз говорю. Услышал? — Строгим голосом выдает тот, только сильнее прижимая его за затылок. — Хаск... — Успокаивайся. — Грубо рычит котяра, в действии несвойственному ему для частого применения — мягком поглаживании по волосам. И дрожи голоса, что паук до этого и вовсе не слышал. — Я не оставлю тебя. А верил ли Хаск в свои же басни? Понимал ли значение собственных слов и различал ли мечты от реальности? Нет, конечно. Вообще не ведал, что творил, по правде говоря. Ощущал схожую с блондином потерянность в неправильности своих же слов. Он не верил в свою силу воли так же, как не мог даже на миг представить себя в столь светлом месте. Прогнившая душа мятежного пьяницы давно пропахла мусорными отходами и самыми алчными чертами человека. Он ставил на кон собственную жизнь, лишь бы не оказаться по уши в дерьме, к которому в итоге и пришёл. И, будучи поломанным и изуродованным насквозь, надеялся ещё спасти кого-то. Какое же это безрассудство и детский лепет, наивность малого ребёнка. Наберётся ли он достаточной силы для того, чтобы сдержать свои слова? — Ты не должен так этого бояться. — Кошачьи лапы отводят паренька за плечи в мёртвой хватке, пока раскрасневшийся юноша попутно прикрывает лицо. Он будто и готов был плакать на мохнатом плече, полный бред невпопад произносить. Но показываться не хотел никак. В быстрой реакции он лицо своё прикрывает, пока плечи от накала страстей трясутся. Хаск сглатывает тревожно, зачем-то проморгавшись перед речью. — Ты же, мать его, Энджел, чёртов, Даст. Тебя даже шлюхова контора и геноцид масштабный на колени поставить не смогли. Думаешь, — заявляет тот со смехом и явной нервозностью в голосе, — что пара Райских хуесосов сломят этот дух? Черта с два. — Хаск, я не такой... — Бубнит тот себе в ладони, пока бармен его за плечи чуть встряхивает. — Ты такой, Тони. Пусть для кого-то ты чёрт надутый, кому-то шутом несерьёзным представляешься – мне плевать. — Твёрдо заявляет он, голову чуть ниже для проницательности наклоняя. Работает, ведь актёр оттопыривает пару пальцев, измученным глазам взор открывая. Даже сердце замирает. — Для меня ты самый охуенный пример целеустремлённости. И если мне понадобится бросить пить для того, чтобы хотя бы стоять рядом с тобой, то я попытаюсь. В груди что-то разбивается на тысячи и тысячи осколков, как от Даста слышится громкий выдох. Будто время на секунду остановилось, позволяя пауку осмыслить только что услышанное. Мысли путаются от резкого прилива эндорфинов, глаза в сонном тумане закрыться просят. Чем заслужил такое? Неужели кот смотрел на него так высоко и с такой надеждой? Даже сложно сказать, верил ли кто в парня так хоть раз в жизни. Он спускает ладони к щекам, словно распуская нежные лепестки на пышных бутонах пиона. С этим цветком мужчина его и ассоциировал. Такие же вредные и напыщенные цветы, что при близком рассмотрении казались совсем уж пушистыми и нежными. Прям как Энтони. Паренёк тянется к чужой щеке, почти целомудренно оставляя короткий поцелуй на уголке губ. Наверное, это можно сравнить с немым «спасибо»? Возможно. После, пальчики окутывают белоснежную шею усатого котёнка. — Пить... будет сложно бросить. — С лёгким туманом выпускает блондин, почти шёпотом провожая сказанное. Немного полегчало. Самооценка была успешно поднята, а бабочки в животе будто на бойню собирались, подготавливаясь. Старый бармен тепло улыбается, понимая, что ему всё-таки удалось подобрать правильные слова. — Да! Да, очень сложно будет, ха-ха. — Он несколько медленно кивает, поднимая уши торчком. Весь ассоциативный ряд, подлежащий к ситуации, вопил о бредовой ноте в каждой его фразе. Но может, это и можно назвать любовью? Когда всякий абсурд, сделанный для партнёра, не кажется таким уж диким, если он идёт во благо. — Но попытаться стоит. — Я не понимаю... — Всё же твёрдо отрицает паук, махая опухшей от размышлений и боли головой. Покрасневшие глаза обращаются к дубовому покрытию стола, в бранных и спонтанных мыслях рассматривая узоры дерева для концентрации на собственной речи. — Верить хочу, а понять не могу. — Почему я это говорю? — Нахмуренно сглатывает кот. А Энджел кивает коротко. Дышит прерывно из-за недавней истерики, и ладонями коленки трёт, в попытках успокоиться. Наверное в подобном состоянии его ещё никто не видел. Он сам себя сегодня не узнавал. Идиллия и шанс на ответ кота прерывается резким стуком каблуков по лакированному полу и шуршанием альбомных листов. Принцесса в быстром темпе спустилась с лестницы, завешанной ковровым паласом. Она пересекла расстояние комнаты от прохода до камина, на пару мгновений кивая взглядом. Замечает два размытых пятна боковым зрением, от чего тут же встаёт как вкопанная. Не очень удобная манера, особенно в учёте того, что за ручку с ней следовала миловидная падшая. Вегги изгибает брови в вопросе, переводя взгляд с блондинки на пару за барной стойкой и назад, закатывая глаза. — Потом, Чарли. — Ворчит ангел, пока хозяйка отеля ненадолго жмётся на месте, осматривая паука. Недолго, но достаточно, чтобы по его спине прошёлся новый ворох мурашек. — Я скоро приду и поговорим, ладно? — Немного строго обращается к ребятам дочь владыки, заведомо внушая бармену и актёру лёгкую ноту нестабильности ситуации. — Куда вы? — Хаск первым ставит вопрос под сомнение, щуря глаза и недоверчиво кивая головой в бок. Принцесса поднимает бумаги на уровне своего лица, пока её настырно тянут за руку к выходу. — Я к Кэти Киллджой с охуенным репортажем. Эта сука запомнит этот день надолго!