Город истекает кровью

Пепелел закат. Солнце играло с прохладным от ветра небосводом в игру, в которую оно, небо, проиграет. Ласково и кротко лучи стрекотали обломками горящими. Горящими. Пожар. Пожар попутных бликов вместе с вихрем воздуха пылал, изнемогая. Бросаясь в невиданную зрелищную борьбу, солнце располагалось по горизонту. Лениво рассыпало свой алый пепел. Он ложился, застилая облака и забирал чистоту голубую, вырисовывая на нём свои загадочные ало-чёрные блики. Блики тайной печали, что похожа на последнюю фразу, брошенную в спину уходящего в небытие человека до боли нужного. Солнце заполнило собой всё небо. Закат громыхал величественной тишиной и если прислушаться, то чуткий слух наверняка смог бы услышать его зловещий смех. Смех заката, истлевшего до́ черна на небесных подмостках вечерний зари. Лучи его нехитро играли багряными солнечными зайчиками на оконных стёклах. Заглядывали робко, пробираясь надоедливыми лучами в глубины квартир светлых и тёмных, больших и крохотных. И вместе с ними в квартиры пробирался не только блеск заката, но и свежий вечерний запах. Запах тайн и неуловимых грёз; тепла и едва ли подступающей прохлады; слёз, скатывающихся со рдеющих щёк. Это было определённо время минувших дней, по которым скучаешь, но которые уже нельзя было вернуть. Солнечные закатные зайцы блуждали по холодному просторному помещению. Панорамные окна открывали захватывающий вид на закат и давали лучам полную вольность для перемещений то по стенам, то по чисто вымытому полу. Открытая сверху форточка запускала воздух грёз. Воздух этот заставлял Сонхва морщиться от проступающих мурашек по оголённым плечам и босым ногам. Парень сидел на полу, лениво облокотившись о диван и созерцал мерцающие блики заката. Рука прожглась от горячей кружки с кофе. Очень крепкий и совершенно не его любимый. Горло хотелось прочистить свежестью воды, но глаза его не могли оторваться от небесного зрелища. Единственное, что могло успокоить и вместе с тем заставить оцепенеть его душу. Тем лучше, ведь так он почувствует хотя бы что-то кроме дурманящей злости на неё. Сонхва смотрел прямо сквозь окна. Смотрел, как солнечный тёмно-багровый круг всё больше тает за горизонтом и не решался вновь оглядеть всё пространство вокруг. Сердце сокрушалось ударами медленными, едва ли слышными. Становилось дурно. Он так же медленно моргал в такт, лениво опуская и поднимая томные веки. Шум улицы проскрежетал сквозь форточку и чуть слышно солнечный заяц-беглец проскользнул по сосредоточенному тёмному взгляду Сонхва. Прищурив глаза и инстинктивно опустив лицо, глаза уцепились за холодные бледные и выпачканные кровью пальцы на ногах. Кровь оставила свои отпечатки и на спортивных чёрных штанах, но контрастность цвета не выдавала этого. Лгала. Парень чуть слышно зашипел и отвёл лицо в сторону. Ярость перемешалась с собственным бессилием и вышибала звуками ноющие виски. Багрянец от заката заполонил небосвод и могло показаться, что именно он алым отблеском отражается на полу, но всё то была кровь. Кровавые пятна, точно океанская пуща, заполонили эту квартиру. Сонхва чувствовал это. Этот запах железа и свежести. Чуть поодаль от него сидела хрупкая и почти утонувшая в вечерней заре девушка. Её запястья были ажурно изрисованы маленьким кухонным ножом. Запекшаяся в ранах кровь замерла кровавыми каплями, что текли по изнеженной коже. Присмотревшись, по предплечьям можно было проследить хаотичные узоры в итоге ведущие к единому рисунку. Светлый топ её был весь в каплях и следах крови, а домашние штаны лишь чуть затронуты кровавой феерией. Длинные волосы легли на хрупкие плечи и частично закрыли лицо. Повернувшись и посмотрев в упор, Сонхва не разглядел её лица. Лишь тихий шорох дыхания и руки. В глаза вперились руки, которые она искромсала в хлам. Не смертельно, но губительно для бледной кожи. Для израненной её души. И его. - Ты... - лишь только первое слово сорвалось с его губ, девушка тут же обернулась и вступила с Сонхва в зрительный контакт. Отчаянный и агрессивный. - Филигранно? - чуть поднимая руки с вызовом спросила. И улыбнулась дерзновенно. Но так печальна в действительности была её улыбка. - Лив. Ты не полотно. Ты не холст. И кровь твоя не краска тебе - на выдохе просковзил Сонхва, пытаясь бороться со злостью и сожалением. Он не смел отрывать зрительного контакта. Смотрел своей темнотой в её. Пронизывал кричащим взглядом. Девушка чуть заметно хмыкнула и поглядела на собственные запястья. Красивые кровавые полосы. Как всегда сделаны работой безумного художника, не желающего мириться с собственным бессилием. Оливия не хотела умирать, точно не в этот раз. Просто прошлась по рукам ножом для масла, чтобы дополнить образ на холсте. И ведь вышло так красиво. Почти готовая картина была умещена на аккуратный мольберт. На ней абстракция масляных линий вперемешку с её кровавыми разводами. Картина была бы закончена, если бы не вбежал Сонхва, не вбежал, как оголтелый и не оттащил её, хватая со всей дури за талию. Если бы не стал тащить в ванную комнату. Если бы в попытке помочь не свалился с ней прямиком в гостиной, роняя себя и её тело. Если бы они не катались безумно по полу. Если бы Он в попытке вырвать из Её рук нож не порезался сам. Если бы он не был в такой ярости и в таком отчаянии. Миллион нескончаемых если бы и картина была бы закончена. А сейчас просто серость полотна, неясные цветовые отблески и следы её крови. И следы его крови на полу. Вместе с тем солнце ушло за горизонт. Послевкусие устрашающего заката отдавалось по небу. Оно всё ещё было покрыто багровым румянцем. Уже совсем повечерело. Город зажёг огни и в своей вечерней суете, казалось, забрал все её огорчения. - Зачем ты снова приехал? Я бы рисовала и рисовала... - тихо-тихо произнесла Оливия, неловко поправляя пряди волос, упавшие на лицо. - Затем, что так и знал, что ты снова это устроишь. Это блядское нечто. Оливия взорвалась феерией эмоций. Блядское нечто? Девушка подхватилась и чуть ли не упала на пол, неловко поскользнувшись на чистом участке пола. Сонхва среагировал мгновенно. Подлетел и, ухватив цепко за талию, сорвался бешеным взглядом в её глаза. Лицо его было спокойным, не один мускул ни дёрнулся. Но омут глаз твердил о злости. - Дура ты бы могла уп.. - Заткнись, Сонхва! Это не блядское нечто. ЭТО ИСКУССТВО! - крикнула громко. Крик этот ударился о стены и проник в самое нутро парня. Впервые скулы дёрнулись. Следом вздёрнулся нос. Сонхва лишь сильнее сжал её талию. До хруста собственных пальцем. Не отрывая глаз от её вкрадчиво и чётко сказал: - Ты больна, Оливия. И отпустил. Безумная хватка сменилась лёгкой поддержкой, из которой девушка юркнула прочь, к мольберту. Она дотронулась до холста рукой, томно вздыхая и чуть слышно всхлипывая. Плакала. Её слёзы Сонхва не любил. Не любил потому, что не мог их выдержать. Они диким мучением оседали внутри и разрывали его душу на осколки самого печального витража. Он знал, что подруга больна, знал, что ей нужна помощь, но вместе с тем знал, что эта помощь ей не необходима и держался. Старался держаться поодаль и каждый раз успевать вовремя. И каждый раз успевал. До этого момента. Огни города смешались с мраком. На небе виднелось всё больше звёзд. Очередной порыв прохлады со звоном принёс гулкий стук в дверь. Оливия обернулась аккуратно почёсывая уже не свежие раны. Вопросительно взглянула на Сонхва. - Я написал Сану - кивнул он и побрёл открывать. - Какого Хва чёрта! - почти в немом протесте тихо произнесла Оливия. Она знала, что Сан сейчас устроит истерику из всех истерик в мире. Знала, что если Сонхва умел сдерживаться, то Сан разбушуется самым диким штормом и угробит их всех. До катастрофы оставались считанные секунды и девушка совершенно потерянная и расстроенная теперь стояла посреди этого истекающего запёкшейся кровью хаоса и жалась к мольберту. В ушах зазвенело. Она слышала обрывкам дикий гул, топот этой махины и увидев его, вбежавшего, запыхавшегося, всего взъерошенного её сердце предательски заныло. - Оливия! - гром. Его голос был сейчас диким громом. - Сан... Он подлетел молниеносно, сгребая в охапку, зарываясь в копну волос. Хаотично гладил по спине, вжимаясь в девушку всем весом, чуть ли не заваливая её на рядом стоящий мольберт. Сан пытался уловимо почувствовать, что с ней всё в порядке, но ударивший в нос запах железа предательски застелил пелену перед глазами. И шторка терпения упала вмиг. Он чуть отвёл её от себя, всматриваясь в голубые глаза и умоляюще взывал. Смотрел. Просил. Разочаровывался. - Что ты наделала, глупая? Что ты наделала.. что... ты... - шептал он ей в лицо, пытаясь не верить. Не хотел верить в происходящее. - Я рисовала... - Но не собственной же кровью, Оливия - и с глаз его потекли тёплые капли слёз. Он сдерживал, явно сдерживал себя, чтобы не зарыдать. Но таким бы тихим было его рыдание, как и эти слёзы. - Сани... - она заплакала следом. Сан обнял её снова, но крепче. Эмоции смешались в единое жерло и больно кусали. Он не мог представить жизни без неё. Он не мог представить жизни без этой сумасшедшей художницы. И осознав, что Сонхва мог не успеть, Сан едва ли терял дар речи и терялся в собственной невозможности что-либо исправить. Сонхва остался стоять в прихожей, смиряя томным взглядом двух друзей. Там, где-то в груди, всё больно сжалось до убийственно ничтожных размеров и взорвалось на бури страстей. Миллионы молний разом били и колыхали его нервные окончания и парень не знал, куда ему деться в этом огромном мире и что сделать, чтобы неисправная ситуация стала исправимой. Сонхва было больно. Душевная боль эта крошилась и трескалась. Чесалась и ныла. Ныла. Ныла. Ныла. Ныла. Ныла. Всё это раздражало и грелось порывом новой ярости. Парень перевёл взгляд на свою царапину на предплечье. Она, маленькая, но вполне заметная, красовалась на руке, словно вихрь созвездия на тёмном небосводе. Сан и Оливия на мгновение притихли и Сонхва перевёл свой взгляд на пару. Сан уже снял с себя свою огромную чёрную кожаную куртку, кутал в неё Лив, как младенца. Сонхва знал, что для друга это был своеобразный жест защиты. И девушка этот жест принимала беспрекословно и смиренно. Сан обернулся и поглядел на Сонхва. - Мы с Оливией сейчас примем душ и... я... ты... мы... обработаем раны. Вымоем пол и ты приготовишь свой этот ромашковый чай? - его затуманенный взгляд блуждал по лицу Сонхва. Он понимал, что Сан растерян, напуган, сломлен. Что ему тоже больно. - Купайтесь. Я заварю чай и вымою полы. Проветрю комнату - Сонхва кивнул и перевёл взгляд на Оливию. Она стояла, как испуганное маленькое нечто в огромной куртке Сана, тихо жалась к нему от переизбытка всех чувств. Бледная до одури, но на щеках рдел стыд. Рдела боль. - Сан, Сонхва… Вы самое драгоценное, что у меня есть и я... наша дружба она... - и заржавевшие когда-то давно трубы снова прорвались дикими слезами. Сан инстинктивно вновь прижал Оливию к себе и что-то бормоча на ухо повёл в ванную. Смыть всю её боль. Всю двойственность её больного сознания. Помочь не утонуть в чертогах собственного разума, словно в небытие. И пока Сан будет нежно и бережно смывать боль с истерзанных искусством рук, Сонхва намывая полы зацепится взглядом за последний уголок заката, что ложился сегодня на город волшебством истекающей солнечной крови.