Семь лет в одном дне

Все закончилось. Это было второй мыслью Люцифера, после победы над раем. Первым же было непонимание. Жгучее изнутри, проедающее дыру в груди, закипающее где-то внутри, заполняя собой все пространство, едва не вырывающееся наружу, словно извергающийся вулкан. Мысль «где он?» туманила разум, раздаваясь эхом в сознании, не оставляя за собой больше ничего, но при этом не давая за себя зацепиться. Люцифер пытался прогнать ее, но в следующую секунду пытался вспомнить, о чем же он переживает. Это все казалось чем-то до безумия сумбурным, а в голове будто жужжал рой пчел. Сердце бешено колотилось, а дыхание сбилось, хотя всего этого не должно быть с ним, так ведь? Из транса вывела подбежавшая дочь, хватающая его в объятия. —Аластор, Сэр Пентиус, пап, они… - глаза Чарли были наполнены слезами, в то время как сам Люцифер пытался осознать. Непривыкший к такому, он все же старался ее успокоить, гладил дочь, уткнувшуюся в его плечо, по голове, неразборчиво бормоча какие-то поддерживающие и приободряющие слова, пока сам нуждался в том же. Он пытался держаться для того, чтобы не упасть в грязь лицом, но сил для этого становилось все меньше и меньше. Осознание накрывало Люцифера с головой, словно огромная волна, которая утаскивала его на самое дно, от куда было уже не выбраться. Он разрывался между тем, чтобы остаться помогать дочери и тем, чтобы бежать искать Его. Он уже облажался один раз и не мог облажаться снова. Бросить сейчас Чарли означало уйти от ответственности, а он не мог себе позволить в очередной раз так поступить. С другой стороны, Люцифер безбожно, - во всех смыслах, - корил себя за то, что сейчас находится здесь, а не бежит туда, где ему нужно быть — в радио будку, например. Но также он корил себя за банальное опоздание. Он знал рай, знал экзорцистов, знал небесные силы, знал Адама. Он знал Его, за эти семь лет став чуть ли не единым целым, выучив все до мелочей, зазубрив все то, что слышал от других, запоминая то, что видел своими глазами — а увидеть он успел немало. И несмотря на это он не пришел вовремя. Одна мысль о том, что они сражались в одном бою, с одним человеком, практически рука об руку, только в разное время, крошила его на мелкие кусочки, не оставляя после себя ничего. Ощущение пустоты усиливалось, а белый шум в голове не могло заглушить даже кряканье резиновых уточек. Белый шум, так похожий на шум радиопомех. Люцифер занимался помощью в отстраивании отеля, при этом думая не о дочери, а о совершенно другом, из-за чего ощущение вины едва не уносило его с собой. Это казалось чем-то неправильным и ощущалось предательством похуже предательства Лилит в Эдемском саду. Все казалось таким нереальным и таким несуществующим, Люциферу казалось, будто он сходит с ума и вот-вот настанет его предел. Ему это было совершенно не свойственно, по крайней мере не должно было быть, так ведь? Он ведь Люцифер, князь ада в конце концов. Так почему? Он пытался подавить эти поганые чувства, так некстати зародившиеся в его груди. Он искренне не понимал, что происходит и откуда они взялись, пытался затоптать их, словно едва прорезавшийся из-под земли росток, но тот лишь пробивал ступню вместе с обувью, продолжая расти. Он думал, что эти семь лет изжили себя, остались далеко в прошлом и больше никак не аукнуться в его жизни. Ни тут то было. Увидев Аластора первый раз, после длительного времени разлуки, в отеле своей Чарли, Люцифер не почувствовал абсолютно ничего, ему было плевать. Он лишь немного был возмущен тем, что радио-демон в очередной раз стал связан с семьей Морнингстар, но, кроме этого, никаких чувств тот не вызвал. Он был бы рад, если бы на этом все и закончилось, но нет: когда Аластор назвал Чарли дочерью, Люцифер пришел в ярость. Мало того, что девочка была буквально единственным, что у него осталось, Аластор определенно был последним, кто посмел бы так сказать про нее. Это было невообразимо нагло и подло, одновременно вызывающее желание кричать и при этом не говорить с ним больше никогда. Естественно, это было сделано для того, чтобы сыграть на его собственных чувствах, залезть под кожу и сковырнуть старую рану. Аластор такое любил, они оба это знали. Поняв, что кроме отвращения Люцифер не испытывает больше ничего, он с облегчением выдохнул. После этой встречи они пересекались всего пару раз, но и те не были наполнены приятными воспоминаниями. Так почему же сейчас так больно? Почему сейчас от одной мысли об этой улыбке, этом голосе или, черт возьми, красном цвете, который был в аду куда ни глянь, внутри растекалось такое теплое чувство, а ребра будто сдавливало?

***

Стройка отеля отняла достаточное количество сил, пусть и была облегчена с помощью способностей Люцифера, но несмотря на это, она действительно помогла отвлечься от минувших событий. Тревожность и переживания уже полностью спали на нет, оставив за собой лишь приятные ощущения осознания, что у них все получилось. Команда друзей еще больше сплотилась благодаря произошедшему и стала намного сильнее напоминать семью. Они пережили слишком многое вместе и теперь, как ни крути, их связывало слишком многое, из-за чего теперь ни о какой разлуке не могло идти и речи, что не могло не радовать. Люциферу действительно нравилось находится в этой компании, особенно учитывая то, что он мог быть рядом с дочерью, и он наконец больше не чувствовал волнения, так и норовящего съесть его изнутри. Он давно не чувствовал себя так хорошо в обществе кого-либо и было странно осознавать, что ему есть здесь место, что он не сидит в одиночестве, а действительно веселиться с…друзьями? Да, в целом, их можно было бы назвать друзьями. Даже само осознание того, что он находится в компании кого-то, что у него появились друзья, было странным, но несомненно до одури приятным. От новых перемен и событий, которые словно ураганом пронеслись в его жизни, сносило крышу, но теперь, кажется, его жизнь начала налаживаться и приняла слишком благоприятный поворот для него. Ну, на столько, на сколько это возможно в аду, конечно. Но, если бы все до конца было бы так сказочно хорошо, то это было бы нереально, верно? Это ад, тут не место безграничному счастью и беззаботности. Конечно, все хорошее рано или поздно заканчивается. Особенно в этом месте. Особенно, когда для одних это событие становится как удар в спину, а для других благой вестью. —Ал! - слышится восторженный вскрик Чарли и такие же радостные, но чуть тише, от других ребят. Возможно, от некоторых, например Хаска, это было лишь притворство, но несомненно, все, но хоть немного, переживали за него. Осознание занимает около полминуты. Как реагировать, Люцифер не знает. Он чувствует одновременно облегчение, неприязнь и раздражение, и такую адскую смерть ощущений не в силах вытерпеть даже он. Казалось бы, все, стоп, пора остановиться, жизнь и так превратилась в бешеные американские горки и пора бы уже прекратить, наконец слезть с них, но нет, судя по всему, сейчас она решила подкинуть мертвую петлю, которая изначально была закрыта от взора, застав его врасплох. Люцифер не знал, как ему быть. Точнее, он не знает, как ему совладать с собой. Как показывать отвращение и незаинтересованность к тому, к кому буквально хочется броситься на шею с объятиями? Это терзает изнутри, не давая спокойно вздохнуть, не выдавая при этом себя. У Люцифера едва получается совладать с собой, точнее, ему приходится совладать с собой. Он показушно отворачивается, скрещивая руки на груди, бормоча недовольное «Опять он», а на его лице появляется на столько раздраженная гримаса, на сколько ему позволяют его таланты актерского мастерства. Естественно, всем вокруг плевать. Естественно, никто не обращает внимания. Все кружат около Аластора, расспрашивая того, куда же он исчез и рассказывая, как они все переволновались. А тот, в свою очередь, лишь шире улыбается, но не потому, что ему льстит такое внимание и забота, нет. Он скорее улыбается тому зрелищу, что открывается его взору. Люцифер «играет спектакль одного актера» для одного единственного зрителя, который в данный момент полностью погружен в эту сцену отречения и показушничества. Ситуация становится донельзя абсурдной, но никого из них это не останавливает. Вероятно, из-за их упрямства, которое за долгие годы успело стать общим, это могло бы длиться вечно, если бы они правда захотели. Но иногда все же отсутствие терпения берет верх, спасая, - или же наоборот, ухудшая, - ситуацию. Недолго думая, Люцифер нарушает свои же принципы, хватает столь радостного радио-демона за рукав пиджака, выдергивая его из оживленной беседы, выводя из общего зала и буквально таща за собой до первой же комнаты. Раньше он никогда не позволял себе показывать на людях, что они были знакомы, что между ними что-то большее, чем просто соперничество, что между ними что-то было, что это что-то все еще есть, пусть и в слова это преобразовать нельзя. Сейчас им движет лишь момент, который затуманил разум, перекрыв возможность здраво мыслить. Закрывая за собой дверь, он все еще держит его, но уже не за рукав, а за предплечье. Он знает, что, если Аластор захочет, он вырвется, исчезнет, раствориться в тени — что угодно, но уйдет. Они оба это знают. Но никто никуда не уходит. Они все продолжают молча стоять в только отстроенном номере, куда не попадает свет, из-за чего атмосфера становится более интимной. Тишина давит на мозг, а от бессилия хочется плакать. —Какого хуя? - наконец подает голос Люцифер, давая волю эмоциям, не заботясь о том, на сколько правильно поставлен вопрос. —Что именно тебе интересно узнать? - Аластор натягивает свою привычную отвратительную и такую поддельную улыбку, которую хочется стереть с лица, - О или к Вам стоит обращаться на Вы? Извините что пошатнул Ваше хрупкое эго. —Аластор! - вскрикивает Люцифер, оказавшись уже на точке кипения, - Не выделывайся, хотя бы сейчас. Зачем ты это сделал? —Сделал что? Помог Чарли? Потому что я обещал, - хмыкает Аластор, хитро ухмыляясь, подходя чуть ближе, - Знаешь, хоть кому-то надо заботиться о твоей дочери. —Придурок, - шепчет Люцифер в ответ, не в силах сказать что-либо еще. Они стоят в полной тишине в абсолютно пустой комнате, не делая абсолютно ничего. Да и что тут можно было сделать? Они оба не мастера тяжелых душевных разговоров, оба прячутся за масками надменности и безразличия. Люцифер, находясь сейчас тут без своего плаща и цилиндра, без трости и будучи растрепанным после долгой работы, чувствует себя все равно что голым. Раньше он мог бы назвать обстановку «домашней», но сейчас было что то, что мешало ему это сделать. Язык не поворачивался говорить это вслух или даже думать об этом. Ему не оставалось ничего, кроме как просто смотреть в красные глаза напротив. Аластор выглядел непривычно спокойно, смотрел в ответ с задумчивым прищуром, наконец убрав с лица эту не вписывающуюся в ситуацию улыбку. Он не выглядел напряженным, скорее уставшим и Люциферу хотелось верить, что устал тот не от него. На самом деле, они оба устали. Хотелось поскорее закончить все это, поставить точку во всем и наконец прекратить играть в кошки-мышки. Хотелось вернуться туда, где все было на столько хорошо, на сколько это было возможно между ними. —Ал, - почти шепотом зовет Люцифер. —Твоя дочь чертовски похожа на тебя, - так же тихо, в несвойственной ему манере отвечает Аластор, не давая ему продолжить, вспоминая, что именно так его звала Чарли. - Признаю, это были неплохие полгода. —Всего полгода? Только отстроили отель, а ты планируешь уходить? - измучено ухмыляется Люцифер, - Да и я слышал, заселяется новый постоялец. Весьма привлекательный парень. —Ты невыносим, - снисходительно произносит Аластор, при этом тепло улыбаясь. Так, как улыбается только ему. —Именно поэтому я тебе и нравлюсь, - на выдохе шепчет Люцифер, поднимаясь на носочки и оставляя невесомый поцелуй на чужих губах. Поцелуй, длящийся всего секунду, но такой значимый для них двоих.