Sugar, We're Goin' Down

      Салим любил свою родину и готов был защищать ее любой ценой, особенно в молодости, когда он был максималистом. Действительно, Отман был патриотом своей страны и прививал эту черту своему сыну — Зейну, однако государство под предводительством Саддама иракец не так жгуче поддерживал.       Воевать, тем не менее, его заставили, несмотря на то, что Зейн оставался дома один. Да, он был почти совершеннолетним, но их дом как-никак находился в считанных километрах от зоны боевых действий. Наоборот, Зейном его шантажировали, четко дав понять, что ничто, буквально ничто — ни официальные документы, ни дезертирство — не избавит Салима от службы.       Его закинули на передовую, хотя спроси кто самого иракца, он без доли сомнения ответил бы, что война окончена, а то сопротивление, что оказывала Республиканская гвардия — предсмертная агония саддамовского режима, причем бессмысленная, и многие, если не все, потери с обоих сторон после той определенной точки поражения можно было избежать.       Салим был поистине предан религии и Аллаху, да и в целом мужчина был порядочным и законопослушным гражданином, и именно поэтому он не мог отбирать жизни людей. Дар говорил, что они злодеи, что они захватчики, но это не действовало на Отмана, он был убежден, что не ему судить о виновности или невиновности этих людей, он верил: бог — судья.       В годы прохождения первой своей военной службы Салим был лучшим стрелком среди всех своих знакомых: он поражал девять целей из десяти. Тогда стрелять по манекенам, мешкам, бутылкам было даже весело, в этом было соревнование, элемент дружеского соперничества. Стрелять в живых людей никакого удовольствия не приносило от слова совсем, но тогда государство смогло убедить мужчину в нужде обороняться.       Сейчас же было очевидно как никогда до этого, что выбор был, и Салим был настроен выбрать правильный вариант. Тратить что бы то ни было попусту мужчина не привык, но он готов был пожертвовать налогами граждан Ирака ради того, чтобы сохранить жизни, волей случая оказавшиеся в зависимости от него.       Слава богу из зоны ожесточенной борьбы мужчину скоро перевели работать в тыл, все еще неподалеку (относительно) от родного дома. Волноваться за сына Салим не прекращал, кто бы не стал, покинув свое чадо одно, уйдя на войну, пусть удостоверившись перед отъездом, что каждый день его будет проверять соседка?       Однако и радоваться из-за перевода долго не пришлось: в тылу пришлось работать переводчиком во время допросов захваченных американских солдат. Поприсутствовав на паре таких мероприятий, Салим понял, что изначальное название не отражало всей сути действия, и это скорее были просто пытки и избиение, нежели разговоры конструкции вопрос-ответ.       Бедные парни, попавшиеся в лапы этих зверей, — только так Салим мог назвать конкретных своих соотечественников, не скрывая досады, поражаясь, на что на самом деле способны люди, — кажется, только выпустились из школы, а уже ушли на войну, в самую горячую точку из всех возможных, и теперь ждали своей кончины, ведь смысла содержать их не было — они ничего не знали о планах своего командования.       Потому что без подготовки и хоть какого-нибудь боевого опыта сложно было не поддаться панике и не потеряться, отстать от своих во время неожиданной бомбардировки или очередной засады, в конце концов гвардия знала свою землю лучше армии США.       С Зейном он общался посредством писем, и сначала это показалось дичайшим бредом, ну разве не сможет Салим из тыла отлучиться домой, ну километр-два проехать, всего-то ничего! Но объект, вроде как, секретный, поэтому до конца операции? Войны? Просто до какого-то абстрактного конца Салиму это место покидать было нельзя.       Спать в этом месте было жутко. Казармы для иракских солдат были в другом блоке, но крики, стуки и подобные ужасающие звуки доносились из блока с пленными. Но, когда не сон ни в одном глазу примерно семь суток подряд, замертво упадешь на мягкую кровать, которая до этого такой могла и не казаться, и не обратишь внимания даже на ядерный взрыв за стенкой, к примеру.       В один день, но, посмотрев на часы, это время суток на самом деле оказалось утром, Дар лично, с грохотом хлопает дверью в скромную комнату Салима, в секунду пробуждая своего лейтенанта и громким голосом, будто отдает приказ целой роте солдат, а не одному лейтенанту-переводчику, радостно, победно отчеканивает: — استيقظ وغني ، سالم ، لقد أمسكنا أخيرا برصاصة أمريكية كبيرة!       И, не дав ни секунды Отману опомниться, со всех ног пружинистой походкой вышел из комнаты, шагая по направлению к комнатам допроса. Ничего хорошего это не сулило, в особенности для американца. За рекордные секунды Салим оделся в свой запасной чистый комплект формы и, не позавтракав (ну а кто тебе лично в шесть утра стряпню подаст?), отправился вслед за командиром.       Нагнать Дара получилось на удивление быстро — тот, видимо, притормозил, несмотря на бешенный прилив энергии от радостной новости. Салим его энтузиазма не разделял, зато решил узнать подробности предстоящего действа: — إلى أي مدى تمكنت من الإمساك بك أيها النقيب ؟ — كان هناك رؤساء أعلى مباشرة هناك ، ولكن الملازم كان أيضا نجاحا!       Да уж, не позавидуешь этому лейтенанту. Обшарпанная железная дверь давным-давно выцветшего синего цвета открылась со скрипом, поразившим уши всех людей в радиусе километра, наверное. Звук был настолько громким, что Салим зажмурился на секунду, зато Дар… Его настроение ничто не могло испортить, его ничто не могло остановить, и в какой-то мере за это его можно было уважать.       Американский лейтенант был скован по руками и ногам, причем руки были обездвижены веревкой, закрепленной на металлическом крюке на каменной стене, а ноги — обыкновенной белого цвета растяжкой, которая стала розовой от крови. Бронежилет его был небрежно брошен в угол, будто насмехаясь, вот, мол, как близко на самом деле свобода, но тебе до нее не достать.       В жилете было два пулевых отверстия, не сквозных, — предмет защиты выполнил свою задачу и остановил смертельную опасность — но зато была кровь, много крови на поверхности броника. На футболке американца тоже была кровь, она катилась откуда-то с шеи, а может и выше, в темнице было слишком темно, чтобы разобрать.       И, несмотря на почти кромешную тьму в помещении, было видно, что пленника «встретили» со всеми почестями… Салим никогда не видел, чтобы на заложниках оставались аксессуары, но на этом лейтенанте осталась кепка с рисованным маркером посланием «помните 9/11». — ها هو الملازم كولتشاك ، تحت تصرفكم! — Усмехнулся капитан Басри, указывая рукой на, казалось, бездыханное тело в сидячей позе на полу, оперевшись спиной в стену с неудобно заведенными над головой руками.       Очень довольно усмехнувшись, хотя больше это был какой-то злорадствующий смех, Дар покинул комнату и одним движением закрыл наверняка тяжелую железную дверь, полностью перекрывая поступление света в комнату. Капитан на секунду открыл задвижку двери: — تغلب على جميع المعلومات منه. — Напоследок кинул Басри, закрыл задвижку и удалился от помещения, оставляя одного охранника у двери, как велел устав.       Тяжелый вздох послышался со стороны американского солдата, и Салим, до этого растеряно стоявший посередь комнаты, подошел ближе к нему, присаживаясь перед ним на корточки. — Лейтенант Дж. Колчек? — Неловко начал Отман, прочитав нашивку на бронике солдата, и задумался, какое из американских имен на «J» носил пленник.       Последний остался безмолвным, хотя дал понять, что находился в сознании, однако в ясном ли рассудке? — Ты знаешь, что мои люди хотят узнать, — продолжил иракец, давно готовый к такой реакции. — Если ты ничего не скажешь, они убьют тебя. — Все еще четко по инструкции говорил лейтенант, но тон его был отнюдь не пытливый, заинтересованный, а скорее жалобный, сочувствующий. — Я бы не хотел этого.       Старший лейтенант Колчек продолжал молчать, лишь поднял свой взор, слегка затуманенный, но в то же время довольно хорошо все понимающий, на мужчину напротив. — Я могу предложить тебе воды, — попытался найти подход Отман с другой стороны. — Но я бы советовал тебе сделать то, чего от тебя хотят мои люди, чтобы остаться в живых. — Тогда стреляй прямо сейчас, блядь, — довольно быстро разговорился американец, хрипло выговаривая каждое слово с явным отвращением и презрением.       Салим же решил показать, что он не настроен враждебно по отношению к американцу, и поднял согнутые руки с раскрытыми вперед ладонями в жесте, который обычно принимается за поражение, но здесь таковым отнюдь не был. — أحضر كوبا من الماء. — На повышенном тоне произнес иракец, чтобы за дверью его было слышно громко и четко, все как полагается. — Да-да, пусть приводят сраную кавалерию, чтоб пустить в меня пару обойм! — Весело прокричал американец, но остался полностью проигнорированным.       Вскоре окошко в двери открылось, а из него показалась рука со стаканом воды. Салим взял стакан, окошко закрылось, но это больше не пугало, и Отман вернулся в прежнюю позицию перед американцем. — Я помогу тебе, — приготовился держать стакан в удобной позиции для Колчека иракский лейтенант. — Нахуй лучше сходи, — красноречиво огрызнулся заключенный. — Вы положили сотни моих, блядь, соотечественников и теперь хотите, чтобы я дал вам еще пушечного мяса? — Риторически спросил мужчина, — Идите нахуй, все вы! На-хуй! — Я не желаю тебе зла, — все так же спокойно начал Салим заново. — Я не хотел бы всех смертей, которые уже случились, и хочу, чтобы не случились новые, — слегка подзабыл некоторые английские слова Салим, но быстро исправлялся, изъясняясь, как умеет.       Интонация у иракца, видимо, была настолько искренняя, что американец начал наконец-то верить (или хотя бы догадывался) в искренность его слов. Салим одним жестом предложил пленнику отпить воды, на что тот охотно кивнул.       Момент был очень личным: Колчек жадно глотал прохладную воду из длинного прозрачного стакана, который Салим постепенно наклонял, одновременно вспоминая, как он кормил еще младенца Зейна из бутылочки. Две кардинально разнящиеся обстановки, но одно похожее движение…       С громким и несколько забавным чавком опустошенный стакан оторвался от губ американца, теперь пытающегося отдышаться — настолько слаб был его организм. После того, как стакан забрали, воцарилась тишина, которую не решался прервать ни один из солдат. — Как твое имя? — Зная, что нарушил грамматику, спросил Салим с неподдельным интересом. — Колчек, мог бы прочитать на бронике, — сухо ответил уже не так враждебно настроенный старший лейтенант, кивнув на лежащий совсем неподалеку предмет. — Что за «Дж»? Джек? — Уточнил свой вопрос иракец, отмечая стойкость вражеского солдата. — А, к черту, — сдался американец, но не сломался, — Джейсон. Джейсон, мать вашу, Колчек. Запомни это имя, — и Джейсон зашелся кашлем, не успевая договорить, но посыл понятен и так. Он все еще был едким и грубым, но все меньше зла звучало в голосе американца. — Я Салим Отман, мистер Колчек. Джейсон, спаси себя, расскажи, что знаешь, — нехотя вернулся к делу Салим, забывать, зачем он здесь, было нельзя. — Развяжи меня. — Резко осенило Колчека, и он с каплей надежды в глазах поднял взгляд на Салима. — Единственный мой путь спасения откроется, если ты меня, блядь, развяжешь. — Я не могу этого сделать, ты это знаешь. — Ты сказал, что не хочешь смертей, так? — Перенял инициативу в свои руки американец. — А?! — Именно так. Даже если я освобожу тебя от этих оков, ты не знаешь, куда бежать, тебя могут убить, и убить медленнее, чем, если бы ты просто сказал то, о чем меня просят тебя спросить, — все еще старался быть резонным Салим и не противоречить себе и своим принципам со словами на пару. — Я воюю всю свою взрослую ебанную жизнь, — признался пленный, — но, раз ты хочешь сохранить жизнь мне, я сохраню жизни твоих друзей. Только развяжи меня.       И Салим действительно задумался. Он, по сути, согласится на предательство, он предаст сограждан, друзей, страну, чтобы спасти незнакомца. Все без исключения замарали руки участием в этой войне, и стоило ли оно того?       Отман почему-то проникся симпатией к этому американцу. Он допрашивал многих других званиями помладше, пешек, как говорил Дар, но ни один так не завоевал внимание и доверие иракца. Возможно, потому что у него самого был сын, который в любой момент может оказаться в подобной ситуации.       И именно этому учил Зейна Салим: обращайся с людьми так, как хотел, чтобы обращались с тобой. — Следуй за мной шаг в шаг, — нечаянно каким-то угрожающим тоном спустя паузу все-таки согласился иракец, но так даже лучше: охранник за дверью подумает, что все идет по плану.       Достав нож из своего дежурного места — сапога — складной нож, Отман принялся резать сначала пластмассу на ногах пленника, а потом принялся за намного более толстую веревку, не дающую хотя бы минимально двинуть руками Джейсону.       Скинув наконец оковы, Колчек размял руки, потирая не совсем здорово выглядящие запястья, хотя Джейсона в целом вряд ли можно было назвать здоровым сейчас. Салим уже успел несколько раз пожалеть о своем решении: морпех с третьей попытки смог встать самостоятельно, но пути назад уже не было.

За добро всегда страдают.

— فتح الباب! — Уверенно сказал Отман, подойдя к двери и стуча в нее три раза.       Дверь распахнулась, и Джейсон, кажется, включил мод убийцы (нелетального, он, вообще-то, обещал). Американец плотно накрыл рот охранника ладонью, вмиг развернул его спиной к себе, пока тот только начал кричать, и применил удушающий прием с силой, не достаточной для убийства человека. Аккуратно и бесшумно, «как и заказывали»©.       Салим помог неожиданному другу оттащить бесчувственное тело в темный угол и быстрым уверенным шагом повел того к выходу безопасным путем. Они достаточно слаженно для только что созданной команды осуществляли побег: иракец отвлекал патрульных, а американец либо вырубал их, либо незаметно огибал их поле зрения, продвигаясь ближе к заветному выходу. — سليم?! مرحبا أي شخص?! — Послышался голос Дара со стороны, откуда пришли Салим с Джейсоном. — هناك هروب ، وقد هرب الأمريكي! إنذار! — Кричал иракский капитан, и по звуку было ясно, что тот стремительно приближается к беглецам. — Красная дверь — это выход! — Шепотом крикнул Отман американцу, который очень внимательно слушал спасителя. — Дальше залезай в грузовик с припасами: они едут через места, где живут люди. Это все, чем я могу помочь тебе, друг. — Спасибо, — благодарно улыбнулся Джейсон, протягивая руку дружелюбному иракцу, — Салим. Я не забуду, Semper Fi. — Что? — непонимающе улыбнулся мужчина, крепко пожимая протянутую руку и толкая Колчека на путь к свободе. — Удачи, друг! — Почти беззвучно прошептал он, тут же, чтобы не выдать себя перед начальником, крикнув: — إنه ليس هنا, ركض في الاتجاه الآخر! — إتبعه! — Прокричал Басри, и они оба кинулись в противоположную от Джейсона сторону.

Больше ни разу Салим не слышал про Джейсона Колчека до окончания войны.

      Пока в две тысячи шестом он не получил письмо из Соединенных Штатов Америки на свое имя.