Кто старое помянет, тому в баре...

Отсветы неоновой вывески бара творят с оттенком чужих глазах чёртову магию, притягательную и запрещённую. Вадим улыбается, привычно скаля зубы, и каждую чёрточку его породистого лица обрисовывает кислотный контур, словно он неземная хтоническая сущность, абсолютно случайно попавшая в жалкий мир к глупым смертным. Олег совсем неприлично на него пялится, не может не. Прячет ровную ухмылку в гранёный бокал, жмурится, когда горький виски продирает глотку и снова смотрит, словно из них двоих именно Вадим успел словить пять чёртовых пуль, умереть и совсем по-свински не рассказать о внезапном воскрешении бывшему близкому товарищу. Таких и так остались считанные единицы, те умные, кто не пошёл за ним в Венецию на смертный приговор. – Знаешь, Поварёшкин, я даже не удивлён. Нет, тому, что ты ебучий сучонок и молчун удивлён даже очень, но вот твоему везению ни разу. Интересно, это с годами твоя суперсила растёт или её провоцирует рыжий триггер? – Дракон спрашивает насмешливо и аналогично прикладывается к бокалу, не разрывая зрительный контакт. Вдруг моргнёшь и Волк опять съебётся, как делал сотню раз до этого? То с другой группой в злоебучие пески, то к костру из тесной, но совместной койки, то к рыжему пиздецу в промозглый Питер, а потом сразу в гроб, без прелюдий. Нет, Дракон его, естественно, не оплакивал, просто следил без интереса за тем, что происходило в проклятой Италии и долго, в немом упоении пил, когда выцепил из источника, что в бойне полегли все, кроме двух основных фигур. В память о павших сопартийцах и одном друге по руке. – Смешно, – нихуя Олегу не смешно, даже не улыбается и не хочет. Неловко, странно, нереально, словно и не было прошлой жизни, полной сухого песка, адской жары и пулемётных очередей. Всё осталось где-то там, позади, в мутных кривых воспоминаниях. Никаких совместных посиделок с отрядом и планирования утренних операций. Никаких тупых шуток и подъёбок, к которым нельзя было не привыкнуть и которые вынуждали реагировать так же дерзко, иначе всё – ноль уважения. Олег не хочет этого помнить, потому что иначе сожрёт себя сам, медленно и по кусочкам, отчленяя от сердца каждое имя: Шура, Мясник, Сева, Афро. Все померли, одному Волку несказанно "повезло" жить с этим дерьмом дальше. Дракон смотрит и, кажется, прекрасно понимает, по крайней мере, очень пытается. Не осуждает, только пьёт не чокаясь за каждого и шутит про судьбу, потому что: «ну серьёзно, Поварёшкин, какой шанс был случайно пересечься в Питере в непонятной забегаловке спустя столько лет?» Ноль к нулю без палочки, чистый фарт, который к Олегу прилип, как вторая кожа. В баре громко и людно. Вечер пятницы, люди стекаются отдохнуть и надраться до блаженной пустоты. Олег тоже хотел бы, но его ждёт сотня чужих поручений и сонный лохматый Серёжа в серверной. У Олега очень плотный график, ни продохнуть, ни выдохнуть, но сейчас ему впервые плевать и очередной вызов от Серого он сбрасывает не глядя, ограничившись коротким сообщением: «буду поздно». Мир не рухнет, если в этот вечер его жизнь не будет состоять из безусловного Разумовского и безумных идей. Дракон скалится и на его щеках проступают едва заметные ямочки. Всё этот чертяга знает, и про звонки, и про отношения, но не лезет, наговорил уже, когда впервые увидел фотографию «рыжей суки», любовь зла, всё такое, ему ли теперь не знать? Олегу так хочется рассказать ему всё, выложить, как есть, чтобы всего на секунду зацепиться за то прошлое, в котором, оказывается, было неплохо, но он затыкает себя горьким виски и едва не давится, когда горячая ладонь накрывает колено. – Тебе бы охладиться, Поварёшкин, пойдём-ка я тебя провожу. Туалет оказывается под стать заведению, но Волкову похер, его совсем не изящно вбивают лопатками в хлипкую дверцу туалетной кабинки и целуют так голодно, что нечем дышать. Вадима слишком много, он лезет под кофту, гладит и трогает до дрожи в пояснице, царапает так, что останутся следы, и проталкивает колено между ног для опоры, благородно предлагая потереться. Олег пользуется без пререканий, вжимается пахом в ногу и кусает Вадима за нижнюю губу, оттягивая её и тут же зализывая едва заметную ранку, цепляется за широкие плечи и хрипло рычит через раз. Охуенно. Именно так, как всегда хотелось. Без лишней нежности и хрупкости. Вадим разрывает поцелуй первым и дёргает за подбородок вверх, обнажая беззащитную шею и выдыхая горячо на нервно дергающийся кадык. Олега кроет от потенциальной опасности. Олег как никто знает, что Дракон способен загрызть до летального, если ему надо, но по тонкой коже всего лишь мажет язык, оставляя влажные дорожки и губы вжимаются ровно над хрящом, едва не оставляя метку. Волков рычит и тянет Вадима за волосы на затылке от себя, чтобы не заигрывался, и тот поддаётся с тихим смехом, но следом рывком хватает за бёдра и упоительно грубо разворачивает спиной, тут же вжимаясь сзади. Олег успевает упереться в дверь руками, чтобы не встретиться с сомнительной поверхностью лицом и хрипло, тихо стонет, притираясь задницей к чужому паху и действуя на давно позабытых рефлексах. С Вадимом можно. Вадим, чтоб его, прикрывал спину даже тогда, когда вокруг творился сущий ад и потом жадно ластился в полевом душе, доказывая себе и Олегу, что они не сдохли, блять, пошла эта старуха с косой на хуй. – Такой ты мудак, Волк, просто редкостный, – Дракон мурчит довольно на ухо, вслепую расстёгивая чужие штаны и лезет загребущей лапой под резинку трусов, чтобы насухую коснуться горячего члена. Чертыхается – ни презервативов, ни смазки, но быстро теряет весь словарный запас, потому что Волк уверенно дёргается назад и развернувшись, меняет их местами, теперь уже протирая Вадимом стену и снова вгрызаясь в его губы поцелуем. «Соскучился…» – запоздало догадывается Дракон. «Сожрал бы его нахрен», – ласково думает Волк, вылизывая ни хера неподатливый рот и разбираясь, не глядя, с застёжкой на джинсах. Вадим громко стонет в поцелуй, когда получается, наконец, кожа к коже и дёргает бёдрами навстречу плотному кольцу пальцев. Олег шепчет хриплое: «сам мудак», лижет по контуру губ и гладит свободной ладонью по щеке, так нежно, что щемит сердце от острых больных воспоминаний. Дракон ластится, пока дают, и ухватив шлёвки его штанов, сдергивает их вниз, на сколько получается. Трусы идут следом, жадные ладони сминают Олега за ягодицы и тянут на себя, заставляя вжаться, наконец, членом в член и вынуждая сорваться в совместный стон. Неожиданная нежность деградирует в липкую похоть. Олег обхватывает оба члена на сколько хватает пальцев, подстраивается под нужный ритм и дышит сорвано Дракону в щёку, вздрагивает, когда хватка на заднице давит до синяков, и плавится в жарком кайфе. Дракон смотрит, впитывает ненасытно образ, по которому столько лет скучал и который даже снился иногда, в особенно хреновые ночи, когда хотелось сбежать от всего и просто помнить, как приятно было вжиматься носом в смоляные пряди густых волос. Вадима ломает сладкое яркое удовольствие, он без стеснения взрыкивает и стонет, лапает, пока дают, и сбивает их обоих с амплитуды, как обычно пытаясь догнаться быстрее. Хватит медлить, для такого у них уже есть пассии, друг с другом всегда только так: впопыхах и без лишнего. Олег идёт у него на поводу и тонет, захлёбывается едкими чувствами, ворует каждый требовательный звук и гладит бездумно по загривку, гладит под головками и царапает нежную кожу, потому что рука болит от неудобной позы и всё это так невовремя, но так хорошо и правильно, что низ живота горит знакомой пожирающей судорогой. За дверцей слышатся голоса и в воздухе густеет запах дешёвой травки, жарко, хорошо, идеально. Дракон дёргает бёдрами невпопад и стонет Олегу в рот требовательное «кончай», и Олега выламывает, он впивается зубами любовнику в плечо и крупно дрожит, чувствуя, как Вадима выгибает следом. Глупое сердце бьётся невпопад, но так удачно попадает в ритм чужого.

***

Вадим задумчиво гоняет зубочистку по губам, любовно надавливая на мелкую ранку и внимательно изучает фотографию знакомой рыжей суки. Змейкин сказал: «мне он нужен живым, его голова – моя добыча», и глянул так, что пробрало восхищением до самого нутра, боже, что за мальчишка такой? Вадим выдал в ответ шутливый поклон, всё для него сделает и совсем не задумается о том, что в телефоне ожил знакомый номер.