Я тоже её люблю

Я больше не играю со своей душой Какая есть, кому-нибудь сгодится Но медь – не золото, и твой герой
 Последний, кем бы ты могла гордиться…

      Цепочка «компромат-наказание» не была в теории слишком сложной, но тучи над зданием «Курс-Инвеста» в то пасмурное февральское утро отчего-то сгущались неумолимо. — Ну не томи уже, Макса. Выкладывай, чё там.       Повелительный тон босса должен был подстегнуть Карельского к дальнейшему действию, но от Сашиного холода его словно парализовало. Мужчина замер на месте: втянутая глубоко в плечи голова, стеклянный взгляд водянистых глаз, сжатые в тонкую линию бледно-розовые губы. Ты серьёзно, Карельский? Кандагар прошёл, своими глазами видел, как с товарища живьём сдирали шкуру… А теперь боишься заложить начальнику измену его жены? На самом деле, страшна была совсем не биография Оли, поместившаяся в двадцать минут записи, — такие истории случаются на каждом шагу. Настоящий ужас внушал гнев её супруга, который уже разминал руки, не спуская глаз со своего охранника. — В общем, так, — Максим замялся, как будто вся ситуация казалась ему до абсурдного неловкой, но таки положил на стол небольшое устройство. — Я всё сделал, как ты мне вчера велел, Сань. Вот это, — кивок на металлический прибор, — положил в машину Вите и установил наружку за домом. На рассвете он выехал с Вересаева. Не заметил даже, что его вели всю дорогу. Ну и жучок не запалил, понятное дело. В общем, как ты и думал, у них была назначена встреча с Ольгой в посёлке. — Дальше, — сквозь зубы приказал Белов, явно намереваясь в случае молчания хлопнуть по столу ладонью. — Потом они в сторону леса выдвинулись — под домом говорить не хотели. — Дальше сам слушай… я тебе ничего больше не смогу рассказать.       Руки бандита дрожали от недоброго предчувствия и закипающей злости, но он отменно владел собой: точным движением нажал на круглую кнопку миниприёмника, склонился поближе, готовясь слушать. Так воно чего, сука… Саша свёл челюсти и, с громким натужным скрипом откинувшись на спинку кресла, зажал приёмник в руке. В лесу они уединились, сука! Вот тебе и хорошая жена Оля, вот тебе и Пчёлкин, рыцарь недоделанный, что нос свой поганый суёт в чужую семью… Чего, милая, раны будешь ему зализывать, да?       По мере того, как менялось выражение сурового лица Саши, нетрудно было догадаться, какую часть разговора он слушает. Вот Пчёла рассказывал жене лучшего друга о ссадине на щеке и о том, как оказался на пороге смерти. Вот раздался влажный звук размыкающихся губ, шорох дыхания — радиоволны в отличном качестве передавали не только вербальную составляющую диалога. — Ненавижу, блять, — еле слышно проговорил Белый и сдавил улику так сильно, что рисковал уничтожить её в ту же минуту. Вдруг он осёкся, и его глаза злобно сверкнули. — Стоп! Я не понял щас… Я не понял.       Это было Витино: «Я всё равно тебя проебал… Вас». Вас… Тот самый момент, которого подспудно ждал по-прежнему неподвижный Карельский. Настоящая точка невозврата. Кошмарное осознание наконец настигло его лидера. Так снежная лавина обрушивается на беззащитного человека, ломая в крошки его хребет, уродливо выкручивая руки, сворачивая голову. Теперь Александр Белов знал всё о романе жены и названного брата, понимал про чужого ребёнка, которого пять лет считал родным сыном.       Но и этого ему было недостаточно. Надсадно дыша и не переставая грязно ругаться, Саша с каким-то садистическим удовольствием ловил каждое слово, каждый звук, со стороны казавшийся омерзительным, пошлым. «Я хочу так…» Ах ты шлюха! Смотри, оказывается, какие мы таланты выдаём. Голова резко перестала болеть, да? Ещё бы, я ведь не он. Не хахаль тайный, не папаша твоего ребёнка… Белый продолжал поливать Олю оскорблениями и про себя, и вслух, не стесняясь чужого присутствия. Пофиг уже, или как наш герой-любовник там вещал? Да, пофиг. Макс эту дрянь не первый раз слушает… Все, все знают, как эти двое меня опустили. Меня, твари!... Наверное, Белов мог простить людям многое, от глупости до бедности. Однако его супруга, чьи стоны доносились сейчас из приёмника, не ошибалась: он бы точно никому не простил предательства и унижения. — Сань, успокойся только, — осторожно начал Максим, слабо и тщетно пытаясь предотвратить надвигающийся шквал. — Рот закрой! — выкрикнул тот так громко, что в ушах зазвенело.       Теперь телохранитель боялся не только за свою судьбу. Опасения вызывало и состояние хозяина: выступившая на лбу пульсирующая жилка, нервно трясущийся подбородок — всё указывало на крайнюю степень напряжения, на грань, за которой могло находиться только смертоубийство. Он же сейчас от какого-нибудь инсульта откинется прямо в кабинете, и что мне делать? Наверное, лучшим решением было бы постараться отнять злосчастное средство прослушки у Саши, отправить его в уборную умываться холодной водой и послать Люду за успокоительным. Но сделать этого Карельский не успел.       Дверь в кабинет открылась, и на пороге появился не кто иной, как объект его утреннего наблюдения. Ну, конечно. Пчёла обещал подвести Белому документы сегодня утром, и нарвался. Или с повинной явился? Ой, что-то будет… Ой, будет. — Макс, нам с Саней надо поговорить, — заявил Витя спокойным, почти будничным тоном, оттеснил охранника и прошагал к столу, за которым сидел главарь. Он выглядел как человек, который давно всё решил и не видит смысла скрывать своё решение.       Тут произошло страшное. Медленно, угрожающе раскачиваясь из стороны в сторону, как дерево в бурю, Саша встал с кресла. С ненавистью смотрел в добрые, на зависть спокойные глаза бывшего друга, и по его взгляду Пчёлкин сразу понял: тайное стало явным. — Ты всё знаешь, да? — выдохнул и коротко оглянулся на доносчика. — Ну, про меня, Олю и Ваньку. — Знаю, — Белов покивал головой, из последних сил контролируя себя. — Знаю, что ты гнида, а не брат. Что жена у меня — шалава, которая с малолетства с тобой кувыркалась, а потом за меня замуж выскочила. — Не смей про неё так говорить, Саша, она здесь не при чём, — Пчёла предупреждающе поднял руку и полоснул оппонента взглядом с взрывоопасной смесью страха, вызова и отчаянной любви. Любви к той, что принадлежала другому. — А ты пасть свою заткни, я не закончил, — прямо в лицо ему выплюнул Белый. — Вы с ней сына заделали и пять лет за моего выдавали! — Это вышло случайно. Один раз. Ты тогда в Америке был, — тихо объяснил виновный. Переносица и шея у него покраснели, дыхание стало чаще, но он упрямо не отводил глаз. — Я сам узнал только этой зимой, в день взрыва, когда Оля жизнь мне спасла. Мы собирались тебе сказать… — А я тогда-то два плюс два и сложил, спасибо Валерке, — не дослушав, продолжал тот. — Ещё раньше надо было, Кос мне всё намекал, и про восьмидесятые, и про тёрки ваши в аптеке…       Они стояли друг напротив друга, переводя дыхание, и догадывались, что главное не сказано, не сделано. На минуту в кабинете воцарилась звенящая тишина, словно противники взяли паузу. Потом Витя продолжил: — Да, мы встречались, когда ты ещё был в армии. И я хотел с ней быть, даже когда она вышла за тебя. Пока ты недвижку за бугром скупал, по клубам да ресторанам шлялся, Оля одна была. Сколько раз ты её в трудную минуту оставлял? Сколько раз её, как вещь ненужную, кинул, а? И нас всех тоже. Космоса тогда с чеченцами подозревал, меня с гранатой и взрывом мерса, а Фил…       Если бы Сашу спросили, что произошло после этой обличительной речи, он бы вряд ли смог восстановить событие в памяти. Под рукой сверкнуло острое лезвие ножа, которым они вскрывали бумаги, — старый подарок Кабана. В висках, не переставая, стучало: замолчи, замолчи, тебе никто не давал права говорить. Уже спустя мгновение холодное оружие оказалось в шальных от злости руках. Белов сделал резкий неточный выпад вперёд, и Пчёла не успел даже договорить, как его ударили ножом прямо в живот. На тебе, падла. За то, что мою семью разрушил, брехал и ещё посмел меня судить.       Витин рот открылся в беззвучном крике, с лица сошла краска, глаза округлились, рука бессознательно скользнула вниз по груди и сжала мокрую ткань рубашки, пачкаясь кровью. От неожиданности и тупой боли он не разбирал ни крика Максима, ни холодного смешка бывшего друга, ни звука размашистых шагов в коридоре. Стоял, беспомощно цепляясь за стол, и едва мог хватать воздух, которого становилось катастрофически мало. — Белый, Макс, чё у вас происходит? — в кабинет ворвался Холмогоров и, как вкопанный, замер на пороге. Обводил всех присутствующих расширившимися глазами, пока не понял главного: Пчёлкин ранен руками главного бригадира. — Чё хочешь делай, Кос, — проговорил Саша, с недоверием глядя на свои руки и окровавленный нож, которым он только что пырнул Витю. — Чё хочешь делай… Но чтобы когда я вернусь, следа его поганого здесь не было, — и отбросив оружие, вышел прочь из кабинета, хлопнув дверью.       Настоящее осознание случившегося не пришло к Белому даже на следующее утро, когда он по горячим следам ехал в Трудовую. Не думал о Пчёлкине и том, что было с ним дальше. Не думал о Космосе, который почти в одиночку оказывал помощь товарищу. Не думал о том, как быть с распавшейся бригадой. Всё, чего хотелось, — сегодня же заглянуть в лицо предательнице, проучить её тоже, пусть и не так жестоко, как Витю.       В доме пахло лесом, старые деревянные ступеньки скрипели под ногами, как ни крадись на цыпочках с букетом. Здесь, на этой даче, они провели свою первую ночь ещё до свадьбы, обманув бдительность бабушки. А до этого, выходит, Сурикова водила сюда Пчёлу! Этот человек украл её тело, невинность и лучшие воспоминания. От одной мысли ненависть усиливалась, а сочувствие к пострадавшему уступало ревности и смертельной обиде.       Едва добравшись до второго этажа, Александр столкнулся с неверной женой. Ольга затравленно метнулась в сторону, сжав в руках книгу. Ждала другого утреннего визита? А не дёргайся, не прилетит к тебе твоя пчёлка на крыльях любви, закрылась лавочка… — А Ванька где? — спросила она обеспокоенно. — Гуляет, — отозвался незваный гость и преградил девушке дорогу к отступлению. — Ты его заберёшь только через мою голову, — строго напомнила Белова. — Не волнуйся, ты мне живая нужна, — смерив её взглядом, сказал Саша и злорадно добавил в мыслях: потому что я тебя мечтаю задушить своими руками… — Это тебе, — со скрытой насмешкой протянул огромный, как будто бутафорский, букет розовых цветов с длинными стеблями.       Оля даже не взглянула на дешёвый городской подарок и молча прошла в комнату. Он хотел швырнуть цветы супруге в лицо и наслаждаться её унижением, но всё-таки сдержался и отбросил их на диван. Как ни странно, жена до сих пор нравилась ему: распущенные волосы, наброшенная чуть ли не на голое тело шерстяная кофточка, короткие белые носки. Этот урод не имел на неё никакого права, а я имею. — Саш, я не в игрушки играю, я совсем ушла, — заявила девушка и скрестила руки на груди, словно подсознательно пыталась защититься, оградить себя.       Недотрога… Погоди, я тебе напомню, какой ты умеешь быть. — Оль, ну давай не будем обострять, а, — предложил Белов пока ещё спокойно, сняв чёрные кожаные перчатки, и подошёл к старому пианино. — Куда уж дальше то… — донеслось ему в спину. — Помнишь, ты меня учила? Как это, Шопен? — растопыренные грубые пальцы неумело прошлись по чёрно-белому хребту утончённого инструмента. — Блин, как это… Так и не научился.       Изменница молчала, с тихой ухмылкой прислушиваясь к неестественным звукам клавиш. Саша играл не на пианино, а на её нервах. Жалкая попытка подражать музыкальному таланту была подступом к гораздо более страшной кульминации. Тем временем супруг перестал терзать инструмент, снял пальто и по-хозяйски опустился на стул рядом с ней. — Ну почему именно сейчас, а? — выговорил с досадой, хотя на самом деле предпочёл бы спросить: почему эта подстава случилась, когда мне больше всего нужны преданные понимающие люди рядом, а не свора паршивых собак?       Ольга смотрела на свои руки, борясь с нехорошим предчувствием. Ну же, признайся. Скажи всё, что думаешь. — Потому что я оказалась в центре твоих чёрных схем, Саш. Потому что из-за меня ты чуть не убил своего друга, — она вскинула на Белого ясный взгляд, точь в точь такой же, какой был вчера у Пчёлы в Курс-Инвесте. — Потому что из-за меня ты убил Кордона. Нормально получается? — Оль, ты всё сделала правильно, — заверил тот. — Самое страшное, что да, — кивнула девушка, подумав о Вите и вчерашнем утре в машине. Он дал время подумать, обещал не тревожить меня несколько дней… Но в итоге мы всё сделаем правильно, и я не пожалею об этом. Ведь так? — Оленька, ты прекрасно знаешь, что это правила, по которым я живу, — вкрадчивым тоном продолжал Белов. — Я обязан был это провести, и всё. О, да… И то, что я провёл вчера с твоим дружком, хорошенько ткнув его ножом, — тоже обязательная часть моего плана. — Обязан, — презрительно протянула Оля. — Провёл. Ты прав по понятиям. Только я-то тут при чём? — уверенно подчеркнув их окончательный разрыв, она встала с дивана и отошла к зеркалу.       Тут-то Саша понял, что ещё не поздно поймать предательницу на горячем. С грозным «не понял» мужчина последовал за ней и заговорил таким тоном, что у Ольги мороз пошёл по коже: — У тебя есть кто-нибудь? — давил уже в открытую, чеканя каждое слово, как следователь на допросе. — Я вопрос задал: у тебя есть кто-нибудь? — Не волнуйся, одна не останусь, — бросила Белова, быстрыми движениями собирая волосы в недлинную косу. — Так, — игра продолжалась, только теперь Саша обманчиво вёл её со спины, подобравшись почти вплотную. — И кто счастливый кандидат? Уж не Витя ли Пчёлкин? С которым ты всё по лесам катаешься и планы на счастливую семью строишь? Давай, говори, от кого ты рожала и с кем мужа годами обманывала — я же тебе дал слово терпеть!       Он всё знает… Зелёные глаза встретились в зеркале с серо-голубыми и влажно заблестели. Как раскопал? Макс помог? Впрочем, неважно. Главное, что теперь я свободна. — А не вытерпишь — ударишь? — насмехалась Оля, обернувшись лицом к лицу. — Я тебя хоть раз пальцем трогал? — Белов вскинул бровь. — За последний месяц — ни разу, — вспылила девушка. Хотела припомнить ему все обиды и оскорбления, годы измен и равнодушия, которые она провела в страхе и отчаянии. Готова была сделать это именно сейчас, когда решила начать жизнь с чистого листа. — Так… — прошептал он и положил холодную ладонь на её щёку.       Сначала Ольга не поняла его намерений, а когда сообразила и смахнула мужскую руку с лица, было уже слишком поздно. Саша запустил пальцы ей глубоко в волосы, силой прижал к себе и попытался грязно, мокро поцеловать в шею. — Не надо! — её голос надломился и предательски задрожал.       Белый в это время поволок её к дивану и на ходу стягивал ей через голову кофту, грубо раздевая до белого лифчика и тонкой юбки. Жажда снова увидеть Олино тело, стереть чужой след и обладать самому застила глаза. Девушка истошно кричала от боли, наугад пыталась ударить обидчика по лицу, а ещё сквозь слёзы умоляла его перестать. Но сопротивление впервые не унижало, а возбуждало Сашу. — А что такое? — жарко хрипел он, распаляясь тем сильнее, чем отчаянее жена пыталась вырваться из его звериной хватки. — Как под Пчёлу ложиться, в тачке его ублажать ртом своим паскудным — так ты первая. Слабо со мной так было? Не нравится, да? — Пусти, — пронзительно рыдая, повторяла Белова. — Не хочу я тебя! Я не-на-вижу тебя… Не хочу, не надо!       Саше в таком состоянии тяжело давались точные движения, но он всё же заломил Олины руки за голову. Придавив всем своим весом к раскачанному дивану, ощупывал её подрагивающие обнажённые бедра. Жаждал наконец излить свою злобу и ненависть, отомстить бьющейся в его объятиях девушке за такую подлость.       Он так увлёкся, что даже не заметил, как дверь в комнату заходила ходуном. С той стороны стучала Елизавета Андреевна: — Я сейчас милицию вызову!       Нет, так не пойдёт, это бред, бред какой-то. Угрозы маленькой старушки, как ни странно, остудили его пыл. Тяжело дыша, мужчина выпустил Олю. Вот так. Я сегодня чуть собственную жену не изнасиловал. А вчера чуть не убил человека, с которым двадцать лет дружил. — Думаешь, тебя Пчёла твой захочет? — устало бормотал Белый, сидя на краю дивана и слушая горькие всхлипывания Оли. — Позвони, спроси, где он сейчас. Вышла у нас с твоим любовником ссора вчера. Он мне все явки и пароли сдал: как таскался за тобой, пока я в армии был; как ты от него залетела, когда муж твой, лох балабинский, дом нам с тобой покупал за границей; как этот хреновый муж тебе, святоше, жизни не давал. И как ты, видите ли, надумала Пчёлкина-то осчастливить и вместе с Ванькой к нему уйти. — Что ты с ним сделал? — глотая слёзы и потирая ушибленную в борьбе часть лица, тихо спросила Оля. — Ничего особенного, поцарапал слегка, — Саша равнодушно пожал плечами. — А он даже от скорой героически отказался — Космос его в Бирюлёво к мамочке повёз. Так вот, запомни: пока Саня Белый жив, этой гниде все дороги заказаны. Если ещё хоть раз он приблизится к тебе или к кому-то из пацанов — второго шанса ему никто не даст.       Когда жена попросила его уйти, Белов послушался. Во дворе Ванька в смешных солнцезащитных очках играл с машинкой маленького соседа. Заметив папу, он улыбнулся и повис у него на шее. Саша даже подумать не мог, что после всего ребёнок не будет ему противен. Сейчас он знал всю историю Ваниного рождения; отдавал себе отчёт, что сын — неродной сын, не его наследник! — был зачат во лжи и предательстве. Однако мальчик ничего об этом не знал и не был виноват. Как ни странно, его тихое присутствие даже успокаивало. Лечило. Дожили, поддержки у чужого малолетнего пацана искать… — Будь умником, — прощаясь, напутствовал Белый, а перед глазами проносились рождение и крестины Вани, радость освобождения его и Оли из окружённой больницы.       Чужой пацан, говорите? Мужчина крепче прижался щекой к раскрасневшейся на морозе детской щёчке. Ведь это я выбирал ему имя, я дал свою фамилию, всё я! И никогда, никогда я не допущу, чтобы всё это досталось кому-нибудь другому…       Пчёлкин ни о чём не жалел, но вряд ли смог бы пройти эти девять кругов ада во второй раз. Приезд в «Курс-Инвест», донос Макса, объяснение с другом, ссора, удар ножом, кровь на руках и рубашке, жуткая боль, испуганный крик Космоса и попытки перебинтовать рану на животе с помощью подоспевшей верной Люды. Помнил, что перед тем, как сознание помутилось, он успел шепнуть: — Брат, не надо разборок никаких… Отвезите домой…       Космосила, дурак, умудрился притащить травмированного товарища на машине аж в Бирюлёво. Хорошо хоть отца после затяжной зимней болезни отправили в санаторий, и мама была дома одна.       Потому следующее воспоминание — ударивший в нос резкий химический запах лекарств, предусмотрительно купленных Холмогоровым, и склонившееся над ним лицо матери: сведённые к переносице брови, слёзы в уголках потускневших глаз. Мамочка… Вчера я добавил тебе морщин и седых волос. А ведь обещал себе, что сделаю тебя счастливой. Но ты у меня сильная, всё выдержишь и поймёшь. В больничке светиться мне нельзя, а дома один я сгнию нахрен. — Витенька, — донёсся тихий обеспокоенный голос. — Проснулся? Надо перевязку делать.       Ножевое ранение — памятный след вчерашнего кошмара — уже не болело, как вчера, зато сильно жгло, оставляя ощущение пустоты. Витя попробовал приподняться на руках и тут же сдавленно зашипел, поморщившись. Конечно, о свободных движениях надо было на время забыть. — Давай к доктору обратимся, сынок, — просила Ирина Дмитриевна, и голос у неё дрожал. — Тебя Космос как привёз, ты ведь еле дышал… Ночью температура поднялась. — От стресса подскочила, мам, — отмахнулся Пчёла. — Люди эти в белых халатах мне сейчас меньше всего нужны. Кос меня к вам и припёр, потому что на дно лучше залечь сейчас. Внутренние органы не задеты у меня. А Сашку подставлять я тоже не буду, знаешь…       Белый… Это было больно. Даже не думал, что во мне столько кровищи есть. И ведь понимаю, блять: это справедливо. Я заслужил. В чужую семью полез, обманул тебя и после взрыва даже про отцовство своё не признался. Это не по-братски. Не по-мужски. Вот так двадцатилетняя дружба рушится, жизни ломаются. Парень вздохнул и отвернулся, чтобы мама не видела его измученного взгляда. Нет, он ни на секунду не раскаивался в том, что выбрал Ольгу. Даже сейчас не хотел отказываться от неё, ибо знал: окончательное расставание добьёт его. Но вместе с тем, понимал бывший бригадир и другую вещь. Как мы теперь будем? Возьмём сына и заживём долго да счастливо? Я предал друга, оказавшись ничем не лучше его самого. Исключён из движения, в котором крутился годами. Конечно, моего бабла на несколько лет ещё спокойно хватит, но страшно то, что все мы: я, Оля, Ванька — под ударом. Саня предательство так не оставит и наверняка будет мстить ещё. — За что он так с тобой обошёлся, Витенька? Можно ведь было разобраться по-человечески, вы друзья детства, как-никак… Это всё из-за схем ваших, да? — причитала Ирина Дмитриевна. — Нет, не из-за них, — сын медленно покачал головой. — Из-за женщины. Из-за женщины брата, мам… — Как? — охнула она. — Вот так… — Пчёлкин поднял глаза на мать и глубоко, насколько мог, вздохнул, готовясь наконец рассказать всю правду. — Ты ведь помнишь историю девятилетней давности? Как я влюблён был в девчонку с дачи, а потом обидел её и она стала женой моего лучшего друга? Жизненная история, ничего не скажешь. Вот только разборки как в дешёвой драме с элементами боевика. Если такие вообще бывают… — поймав полный сочувствия кивок своей самой ценной слушательницы, он сглотнул и продолжил: — Я тебе не рассказывал, но те, у кого на глазах чаще был… Вот такие, как Кос и Фил… Они всё видели и знали, что ни х… ни фига у меня не остыло к Оле. И я её в покое никак не мог оставить. То на танец пригласил на свадьбе, то вечером после концерта домой проводил, то как-то приехал к ней, когда Белого не было. Думал поговорить, а оно так вышло… Договорились мы, и она от меня сына родила. — Так Ваня Белов — не Сашин ребёнок, а твой? — Ирина Дмитриевна смотрела на Витю, с трудом удерживая новую волну слёз, и явно не верила услышанному. — Да. У тебя есть внук, — Пчёла неожиданно улыбнулся, тепло и солнечно. Он ожидал осуждения, в глубине души ждал, что разочарует маму. А она всё поняла и радуется, что стала бабушкой. Удивительная женщина… — Оля сама мне только этой зимой призналась, а когда надумали, что со всем этим делать… Саня узнал обо всём и чуть меня не убил.       Надо же… Крещение принял за компанию, в бога никогда не верил — а только что первую исповедь прошёл. Внезапно захотелось, чтобы мать просто обняла его, крепко и ласково, как ребёнка. Положила его голову на свои колени, словно заблудившийся непутёвый сын наконец нашёлся, вернулся домой, а значит — прощён и защищён от плохого.       К сожалению, продолжить им не дали. Резко раздался телефонный звонок — Пчёла не глядя на имя абонента прижал к уху аппарат, скороговоркой крикнув: — Да-да-да!       Ирина Дмитриевна, догадавшись, кто вызывает сына, оставила его — вышла на цыпочках и прикрыла за собой дверь. — Вить… Ты? — грустный голос девушки в трубке заставил вздрогнуть. Оля с шумом втягивала воздух и говорила в нос — плакала совсем недавно. Сердце сжалось, предвещая недоброе. — Что он сделал? — Он был у тебя? — выпалил Пчёлкин. Оба говорили, не называя имени, но хорошо понимали, о ком речь. — Ты в порядке?       В висках стучало: какой же ты мерзкий эгоист… Душу изливал маме, пока Белый ездил к Оле на дачу. Ты ведь знал, что так будет, что муж может её обидеть, что она тоже пострадает. Все, все страдают из-за тебя… — Саша приезжал в Трудовую, рассказал всё про вашу ссору. Это… это конец, Витя. Понимаешь? — Нет, — сказал честно и покачал головой. — Нет, Оль. — Мы не сможем так, ты и сам понимаешь, — повторяла она, словно хотела разбить его окончательно. — Белов убьёт тебя, и не будет жалеть ни меня, ни Ваньку. Мы зря пытались, правда…       Всё. Прими это, Пчёлкин. Твоё счастье, что он не вспорол тебе брюхо до смерти, а её не покалечил. Этот замкнутый круг нужно когда-нибудь разорвать. — Я люблю тебя, — прошептал Витя в трубку. Возможно, это был последний его шанс признаться. А впредь — не искать никаких встреч, не плести интриги за спиной некогда близких людей, не рвать себе душу лишний раз, не мечтать впустую. — Я тоже тебя люблю, — последовал ответ. В нём скрывалось гораздо больше, чем просто четыре нежных слова. Наверное, Оля хотела вложить в них всё накопившееся отчаяние и чувство вины за сломанную жизнь.       Через мгновение вместо её голоса в трубке послышались гудки. Ничего особенного — просто у них в очередной раз не получилось.