Я тоже её люблю

Но на всё у нас два часа — прочь одиночество Пока мы летаем над звёздами Эта ночь не закончится, делай, как хочется Оставим только мятые простыни…

Январь 1993-го…

— Ты чё домой не идёшь? — громкий бас Холмогорова заставил Пчёлу буквально подскочить на месте от неожиданности. — Все уже слиняли, — он хохотнул, облокотился о дверной косяк и неспешно закурил сигарету. — Тот же вопрос могу задать и тебе, — Пчёлкин прыснул от смеха, меряя кабинет «Курс-Инвеста» медленным шагом. — У Фила — Томка, у Сани — Оля… а нам, братуха, спешить некуда, — он снова тихо усмехнулся, машинально потянувшись к пачке «Camel». — Так Саня ещё в обед в Штаты улетел, брат, — Космос развёл руки в стороны, изображая полёт. — Пиво будешь? — вытащил из шкафа две бутылки «Хайникена» и, приняв молчание товарища за согласие, со звоном опустил их на стол. — Чё ему надо там? — сделав большой глоток, спросил Пчёла. — Ну, Белому в Штатах. — А не знаю, — Холмогоров быстро махнул рукой, — недвижку, что ль, какую смотрит. Да это на неделю всего.       Опа, как интересно кино складывается. Витя сделал последний глоток и отставил недопитую пивную бутылку в сторону. — Саня говорит, они с Олькой там поцапались знатно перед отъездом, — продолжал Космос. — Так и улетел, не помирившись. Ох эти бабы, блин… — Ладно, Кос, бывай, — Пчёлкин хлопнул товарища по плечу и направился к двери. Он внезапно ощутил, что явно засиделся тут за бессмысленными разговорами о чужой семейной жизни. — Пчёла, стой, — Холмогоров озадаченно взглянул вслед беглецу. Казалось, он сиюминутно разгадал замыслы приятеля. — Это очень плохая идея! — Какая идея, Кос? — наигранно рассмеялся тот. — Идеалист хренов.       И темноволосый товарищ не успел даже слово вставить, как дверь офиса с грохотом захлопнулась.       Вдохнув морозный январский воздух, Пчёла быстрым жестом остановил такси и ловко запрыгнул на переднее сиденье. — На Котельническую, командир, — скомандовал водителю, протянув две зелёные бумажки. Приметив внушительный номинал, таксист с ходу дал газу и понёсся по шоссе на максимальной скорости.       Ну Саня, ты, конечно, придурок. Сам не знаешь даже, как тебе повезло. Из-за чего вообще можно поссориться с такой, как она? Пчёла приоткрыл окно, без спроса закуривая сигарету, а поток мыслей с каждой новой затяжкой всё сильнее бил в голову. Она такая нежная, такая… Внутри что-то резко сжалось, стоило вспомнить тот вечер девяносто первого. Может, я не знаток домостроя и ни черта не понимаю в семейной жизни, но разве может любимая жена быть до того беззащитной и потерянной? Кулаки невольно сжались от злости, и он резко выбросил из автомобиля недокуренную сигарету. Молодец ты, Сань. Присматриваешь там домишки америкосные, пина коладу пьёшь, а она там совсем одна, в пустой квартире, ей грустно и страшно. Как же так-то?       Он по инерции взмыл вверх по ступенькам, но перед дверью со знакомым номером сто тридцать пять замер, как мальчишка. Она может к бабушке своей уехать. Или просто не открыть… Сердце пропустило удар, и Пчёлкин, шумно выдохнув, настойчиво позвонил в дверь. — Привет, — удивлённо произнесла Оля, смерив нежданного гостя вопросительным взглядом.       В глазах Пчёлы тут же сверкнули чуть заметные азартные огоньки: он пробежался взглядом по девичьей фигуре, остановившись на стройных ногах. Она стояла на пороге, одетая совсем легко и по-домашнему: белая футболка, короткие шорты. И всё же в таком простом на вид наряде выделялись её явные достоинства, и это выглядело… сексуально. — Привет, — негромко сказал Витя, абсолютно не зная, что добавить и чем оправдать свой визит в такой поздний час — он и сам себя не очень понимал. — Вить, что-то случилось? — Белова по-прежнему смотрела на него с непониманием и удивлением. — Да, — на выдохе, даже не подумав, выпалил он, — то есть, нет. Не совсем. Там наши дела, — быстро нашёл, как исправиться. — Саня дома?       Ну Пчёлкин, ты в натуре идиот? Ты ж его лучший друг и первым должен знать, что Сани нет ни в стране, ни, тем более, дома. — А ты не знаешь? — она заметно встревожилась, когда речь зашла о муже. — Саня в США улетел. Дом хочет купить, — с долей грусти добавила она. — Нафига ему дом в Америке? — Пчёла издал недоверчивый смешок. — Без понятия, — Оля скрестила на груди руки, развернувшись в сторону спальни.       После отгремевшей накануне ссоры ей и правда меньше всего хотелось обсуждать Сашу с его грандиозными планами. Когда муж начал заикаться о доме за рубежом, гражданстве другой страны и какой-то там безопасности, Оле по-настоящему стало не по себе — мерзко и страшно. Она так и не смогла до конца смириться с родом деятельности Саши. Белов никогда не объяснял ей, зачем поступает так или иначе; ничего не рассказывал о своей работе. С каждым днём от одиночества и полной неизвестности становилось только тяжелее…       Пчёла одним движением скинул пальто с плеч и, прикрыв за собой дверь, тихо проследовал за Олей. — Пчёлкин, скажи, почему ты ещё здесь? — Белова тихо выдохнула, спиной ощутив его присутствие в комнате.       Она развернулась к окну и пристально посмотрела вдаль: в воздухе медленно кружился снег, падая на землю мягкими хлопьями; золотой отблеск уличных фонарей отражался на мокром асфальте. Не смотря на январь, что разменял в девяносто третьем уже две недели, погода больше напоминала ту, что бывает поздней осенью. — Я же сказал, — стараясь сохранить трезвость ума и уверенность голоса, опять соврал Пчёла, — я приехал к Сане по делу. — А я уже сказала, — она попыталась сглотнуть внезапно возникший в горле ком, — и повторяю ещё раз: Саня в Америке, так что ты можешь уходить.       Пчёла стоял в паре шагов от Оли, не решаясь подойти вплотную, но едва ли это мешало ей каждой клеточкой тела осязать его близость. Она уже вдыхала этот запах сигарет и одеколона — во время танца на свадьбе и позже, когда Пчёла провожал её домой из ресторана. Сейчас запах вновь ударил ей в нос, и от узнавания сердце зашлось в безудержном ритме. Среди полной тишины комнаты возможно было различить лишь шорох его дыхания. Это было гораздо интимнее любых поцелуев и объятий; ощутимее даже, чем если бы он прижал её к себе в открытую. Мелкие разряды тока пронзили всё тело. Оля сильнее сжала руками край подоконника, как можно глубже вобрав в себя воздух.       Его губ коснулась едва заметная ухмылка, и Пчёлкин уже увереннее шагнул вперёд, оказавшись совсем близко к ней. Оля вздрогнула, крепко зажмурив глаза, и это не прошло мимо его внимания. Ты до сих пор вздрагиваешь в моём присутствии. Боишься меня? Или того, что, несмотря на Белого, хочешь этого не с ним? Я тоже хочу… Витя шумно выдохнул, а его руки сами сомкнулись прямо у неё под грудью.       И уже через мгновение она чувствовала прикосновения тёплой ладони на животе под тонкой тканью одежды и его горячее сбивчивое дыхание возле своей шеи. Внизу живота отозвался знакомый сладкий спазм, и Оля с трудом подавила долгий выдох. — Хочешь, чтобы я ушёл?       Её пробрало от этой наглости… Белова и минуты не сомневалась: за её спиной Пчёлкин ухмылялся так, как умел только он. — Да, — еле слышно произнесла она, собирая в кулак остатки самообладания. — Уходи. Пожалуйста, — это прозвучало почти с мольбой.       Витя лишь хмыкнул, не переставая трогать её: теперь уже обе его ладони гладили девушку по нежной коже на впалом животе. Оля всё-таки позволила себе рвано выдохнуть. — А твоё тело говорит мне об обратном, — Пчёлкин притянул девушку вплотную к себе. — Я же ничего не делаю, а ты дрожишь… — Витя, — ошеломлённая его самодовольством и окончательно сбитая с толку его ласками, еле слышно шептала Оля, — не надо…       Но он будто не слышал. Всё, что происходило сейчас, было настоящим наваждением. Пчёла неспешно касался губами её шеи, оставляя короткие влажные поцелуи, словно отвлекая от движений своих ладоней, которые тем временем скользнули выше по Олиной талии. Он отчётливо слышал удары её сердца — казалось, оно норовило вырваться из груди. — Я хочу тебя, — тихий шёпот обжёг мочку её уха.       Хочу тебя… Яркой вспышкой пронеслось воспоминание о новом восемьдесят девятом, о первом «я хочу тебя», о том самом танце и той самой ночи. Острый спазм до дрожи, до боли скрутил всё внутри. — Витя… — как безумная, повторяла она, — Витя, пожалуйста, это не…       Новая волна мокрых поцелуев, подхваченная его возбуждённым дыханием, прошлась от уха до плеча, так и не дав договорить. Это неправильно… Так неправильно… И страшно от того, что она принадлежит другому, муж её сейчас находится на другом конце света, а рядом — никто иной, как его лучший друг. Руки Пчёлы вновь обвились вокруг её талии, круговыми движениями поглаживая живот. Оля лишь закусила губу, подавляя очередной рвущийся из груди стон. — Не могу больше, — на выдохе произнёс Пчёла, и одна рука двинулась выше, от живота к груди, — не могу, слышишь? — Витя… — Оля снова хотела что-то сказать, но не успела продолжить.       Она сама резко развернулась к его губам, и последние капли самообладания будто разбились о землю. Девушка поцеловала его — сильно, жарко, страстно; тесно прижимаясь к нему всем телом, дрожащим и сладко ноющим от каждого его прикосновения.       Пчёла умело подхватил Олю на руки и, не прекращая касаться её руками и губами, посадил на подоконник. Уже обнажённой спиной она ощутила гладкую поверхность оконного стекла, к которому он прижал её. От окна исходил холод, но ей становилось душно, и от этого контраста перехватило дыхание. Тонкие пальцы сами по себе переместились от воротника его рубашки к пуговицам, расстёгивая каждую, открывая взору желанное тело. Оля вспоминала всё — каждый его изгиб, каждый мускул, снова покорный её рукам. Ладонь скользнула от груди к напрягшемуся животу и двинулась ниже.       Витя зажмурился, дыхание вмиг участилось. Чёрт. Чёрт! Что же ты делаешь… Он приоткрыл глаза, ловя на себе её горящий, подёрнутый пеленой страсти взгляд. Как я скучал по твоим прикосновениям… Пчёла со всей остротой ощутил надвижение новой бурной волны и, предотвращая её, осторожно обхватил ладонью Олино запястье. — Не надо так, — шепнул с придыханием, огромным усилием воли отводя в сторону её руку.       Он приподнял её, понёс к постели и только там ненадолго отпустил. Они сами не поняли, как в этом безумном порыве расправились с остатками одежды — главное, что теперь ничто не отделяло их друг от друга. Поцелуи снова вспыхнули огнём на Олиной шее. А он всё спускался ниже, страстно и плавно, пока не коснулся рукой той стороны её бедра, где кожа была совсем тонкой и нежной. Тогда же она впервые застонала — протяжно… просяще. — Ну скажи, что скучала по мне, — прерывисто зашептал он, когда ощутил, что по её телу вновь пробежала крупная сладкая дрожь. — Спорим, он никогда не делал с тобой то, что делаю я?       Пальцы скользили между её ослабших ног, касались уже совсем откровенно, как будто между ними не существовало в этот момент никаких запретов. Становились всё настойчивее, проникали глубже. — С ним так не бывает, правда? Скажи… — уже не просил, а требовал Пчёла, точно задавая ритм движениям руки.       Оля прогнулась в спине, подаваясь ему навстречу, отчаянно комкая простынь. Для неё едва ли в этот момент существовало что-то кроме его сильных пальцев, овладевавших ею. — Не бывает… — эхом повторяла она, не разбирая смысла слов. В этом бреду трудно было сообразить, что она говорила чистую правду. — С ним… никогда не бывает. Пожалуйста… — она уже почти умоляла его. — Витя, пожалуйста! — Что? — он продолжал терзать её, не прекращая движений, пока не различил сквозь её заполошное дыхание последнее признание: — Я хочу тебя…       В эту минуту Пчёлкин победно улыбнулся про себя, но на неё посмотрел открытым, полным желания взглядом. Поцеловал её горячо и властно, подался к ней, когда Оля резко отстранилась. — Витя… — она приподнялась на локтях, взволнованно посмотрев ему в глаза, — так нельзя…       Он вопросительно взглянул на девушку. Что не так? Чёрт, ну конечно… Как ты сам про это не подумал? — Не бойся, — запальчиво прошептал он ей в ухо, — я успею…       И этот будоражащий сознание шёпот заставил забыть обо всем. Оля прикрыла глаза, почувствовав его совсем рядом. Изо всех сил сдерживая себя, Витя сделал неспешное движение вперёд, заставив девушку издать новый протяжный стон. С ума сойти. Как же влажно. Как ты дрожишь… Пчёлкин едва мог держаться и старался растягивать это удовольствие как можно дольше, почти полностью отстраняясь и снова погружаясь в неё. То тягуче-медленно, то быстро и порывисто. Она притягивала его к себе всё сильнее, и Пчёла снова и снова сливался с ней в глубоком поцелуе, нарочито медленно двигаясь навстречу. — Витя… — она снова громко простонала, уже не в силах сдерживаться, — пожалуйста, — очередная просьба почти охрипшим шёпотом, почти с мольбой. — Что такое? — дразнящим шёпотом прямо на ухо. — Хочу тебя… — на выдохе повторила она, изо всех сил прижимаясь к его разгорячённому телу, — глубже…       Эти слова окончательно вскружили голову, уничтожили остатки рассудка. Он сделал очередное движение, проникая на всю глубину, заполняя её уже без остатка. Зажмурив в экстазе глаза, сделал еще несколько быстрых порывистых толчков — и связь с внешним миром, казалось, была разорвана навсегда. По телу прокатилась волна какого-то отчаянного безудержного удовольствия. Оля сжала его как можно сильнее, отвечая на последний порыв, взрываясь вместе с ним в долгожданном наслаждении. Он ощутил знакомую дрожь, и всё, что было в нём, разом излилось.       … Витя поцеловал её снова и снова, только на этот раз нежно, мягко, без намерения воспламенить и увлечь за собой в эту тёмную сладкую бездну. Туман рассеялся, и он погладил Олю по волосам. — И что это сейчас было? — спросила она слишком серьёзно для такого момента. — А я думал, ты знаешь, как это называется, — привычная ухмылка снова тронула уголки его рта.       Эта ирония неприятно кольнула… Пчёла тяжело вздохнул, снова касаясь пальцами её душистых каштановых волос. Во всём теле ощущалась слабость. Что бы там ни было, но если рай существует, то он точно здесь. Оля осторожно прошлась самыми кончиками пальцев по его телу, от груди к животу, и сердце трепыхнулось в груди каменным комом. Краем глаза он заметил, как девушка изменилась в лице, поглаживая небольшой, но заметный шрам с правой стороны. — Кто тебя так?       Олин тихий обеспокоенный голос невольно вызвал улыбку. Она переживает… Такая серьёзная, но всё равно ласковая. Сейчас ему просто было хорошо. Очень хорошо. Наверное, как никогда. — Старая тема, — откликнулся Витя. — Челябинские в девяностом…       Пчёлкин тут же поймал на себе её взгляд — грустный, пристальный, но не тяжёлый — и притянул к себе, целуя. — Ты же моя, — шепнул едва слышно и как-то обречённо в перерыве между касаниями губ.       Нет. Не твоя… Я замужем, а теперь, стоило Саше уехать, лежу в нашей постели с его лучшим другом. Я изменила мужу. Кто я теперь? Не верная жена, а любовница. Не честный человек, а предательница… Страсть схлынула, дыхание успокоилось, всё отступило под давлением жестокой серой реальности. Оля тяжело выдохнула и бросила взгляд на Пчёлкина. От обрушившихся на неё мыслей стало совсем скверно. Мне должно быть за это стыдно…       Витя посмотрел в её обеспокоенное лицо, и Оля стыдливо отвела взгляд. Конечно же, он всё понимал. Она жалеет о том, что было? Да какая теперь разница… Во всём этом он видел теперь только одно верное решение — оставить её, пока они не натворили ещё больше глупостей. — Мне уйти? — уже стоя в дверях спальни, с тоской в глазах спросил он.       Даже если бы я и хотела сказать «нет», иначе нельзя. Белова молча кивнула, так и не решившись посмотреть Пчёле в глаза. Через пару минут до неё донёсся тихий звук удаляющихся шагов и закрывшейся двери.       Она села на кровати, сильнее закутываясь в одеяло и вдыхая его запах, прочно впитавшийся в эту постель. Внезапно она подумала ещё кое о чём. Ей было не просто стыдно, но и страшно. Я успею… Тихий, на грани слышимости, шёпот на задворках сознания. Сердце набатом ударило в грудную клетку, словно грозя пробить её навылет. Что же теперь делать?..