Аппетиты

— Отвратительно. Мей вздрогнула, боясь, что Аказа сейчас убьет их последнюю тарелку. — Мне жаль, — начала было Мей и тут же осеклась. Аказа посмотрел на нее с непониманием. Она тоже не совсем поняла, за что собралась извиняться. За то, что демонам противопоказана человеческая еда и что бы Аказа ни попробовал, для него на вкус все будет примерно одно — отвратительная дрянь? Какая глупость. Они и правда оба сейчас занимались какой-то глупостью. Аказа смог отвлечь ее сначала внеплановой уборкой, а затем внеплановой совместной готовкой. Мей это было важно, Мей это было нужно. Сейчас же она едва сумела сдержать в себе слабый зевок — вымоталась. А чувство сытости только сильнее разморило организм. И все же Мей понимала, что в присутствии Аказы она теперь вряд ли сомкнет глаз. По крайней мере, пока они не поговорят. Мей опустила взгляд в тарелку. Все важные и нужные слова застыли в горле. Кровь совсем не вовремя прилила к щекам — она чертовски нервничала. — Я хочу поговорить с вами… об этом. — Зачем? — Аказа искренне не понимал. Аказа не хотел понимать. — Я должна знать, когда это может повториться снова, — Мей казалось, ей с трудом давалось каждое слово. Она понимала, что сейчас Аказа адекватен, Аказа стабилен, но она совсем не была уверена, что он сможет услышать ее. Раньше у него это редко когда получалось. Да и Мей не знала, насколько адекватности Аказы хватит, она совсем была в нем не уверена. И в себе тоже. — Я уже сказал тебе — я больше не стану трогать тебя. Мне повторить это еще раз? — Вы все еще так уверены в себе? — в голосе Мей на мгновение проснулось сомнение. Которое тут же раздражило Аказу. Она совсем в него не верила. Думала, что он настолько слабый и безнадежный, что не мог справиться с собственной похотью. Мог. При виде Мей у Аказы уже несколько суток не плыло сознание, а значит он мог держать себя в руках. Хотя бы временно. Этого было вполне достаточно, чтобы на трезвую голову придумать, как решать эту проблему дальше. Он больше не позволит себе потерять контроль и самообладание. — А ты? Ты уверена, что после еще одного раза не откинешься? Мей нечего было на это ответить. Аказа был прав: она уже ни в чем не была уверена — хоть в чем-то они могли понять друг друга. — Я не собираюсь больше возиться с тобой. Мне надоело, знаешь. Мей посмотрела на Аказу исподлобья. Ей тоже все это давно надоело. — Вам надоела я? — внутри что-то дрогнуло. — Мне надоело зависеть от тебя. Послышался вздох. Мей казалось, они еще никогда не находили друг в друге столько точек соприкосновения — именно сейчас, говоря друг с другом честно и открыто, они как никогда были близки. Мей пугала эта данность. — А мне надоело зависеть от вас. — А? В комнате повисла гнетущая тишина. Мей как никогда сейчас захотелось сбежать в ее спасительное место уединения — в лес, к реке. Дать воде снова себя успокоить, смыть ее обжигающее волнение и сомнения. Вымыть из сознания хотя бы на время испытующий взгляд золотистых глаз. Но они оба знали, что Мей никуда сейчас не побежит. Аказе это не понравится. Они ведь еще не договорили. И Мей не спросила главного. — Аказа-сама, — черные глаза блеснули, белые девичьи руки спрятались за спину. — Если вам не нужно мое тело, если вы не хотите меня слышать и слушать, то к чему это все? Получается, я вам не нужна. Я хочу знать: я проведу здесь с вами всю жизнь или вы когда-нибудь меня отпустите? Аказа вздернул бровь. Мей, кажется, решила перепрыгивать с одного тяжелого разговора на другой. Будто наивно рассчитывая, что Аказа откликнется хотя бы на один из них. — Нет. Ты останешься со мной. На лице Мей не промелькнуло ни одной эмоции: она ожидала подобный ответ. Слишком глупо было надеяться на то, что демон когда-нибудь отпустит свою жертву. Скорее поглотит до последнего кусочка. Мей развернулась и прошла в их большую комнату — не раздеваясь улеглась в постель. Аказа зашел следом за ней. О грязной посуде на кухне уже никто не думал. — Что, так хочется вернуться к Нему? — голос Аказы невольно дрогнул: демон не сдержался от насмешки. Его нисколько не злило то, что Мей им обоим испортила вполне сносный вечер, решив на ночь глядя позадавать вопросы «жизни и смерти» — бессмысленные, наивные и в чем-то очень даже идиотские. Аказу начинало злить то, что Мей до сих пор, видимо, не понимала, в каком положении она находилась. Ей некуда идти. Ей не у кого искать защиты и просить о помощи. Неужели она до сих пор не смирилась? У нее есть только он, Аказа, только ему она нужна, только ему она может доверить и себя, и свою жизнь. Он не убьет ее, не сделает ей больно. Больше не сделает. Мей между тем бездумно сминала в руках концы одеяла. Нет, не смирилась. Надежда, что когда-нибудь этот живой кошмар оборвется, все тлела где-то глубоко в закорках ее сознания. Аказе это было не понять. — Я могу отпустить тебя, — ровным тоном все-таки продолжил он, следя за вспыхнувшими интересными переменами на лице Мей. — Чтобы Доума подобрал тебя в первой же деревне. Ты же не думаешь, что… Мей приподнялась с футона. Аказа замолчал. — Простите меня, Аказа-сама, — внезапно тихо проговорила Мей, опустив голову. Мысли о Доуме будили в ней что-то паническое, а Аказа будто этого совсем не понимал — непрошибаемый. — Вы правы. Я и правда в последнее время совсем не думаю. Аказа вздернул бровь. От Мей просто разило противным чувством тупой безысходности. — Тебе так плохо со мной? На миг Мей показалось, что она заслышала издевку в этом самом что ни на есть простом вопросе. Лишь показалось. Мей не чувствовала, что от ее ответа сейчас зависела ее жизнь, но в то же время по взгляду Аказы было понятно: ему действительно важно было услышать, что же она скажет. Мей не видела смысла юлить и лгать. — Нет, с вами… терпимо, — честно после недолгой заминки наконец ответила она. — Но когда-нибудь я захочу освободиться и от вас. Я хочу принадлежать самой себе, Аказа-сама. Я хочу свободы. Глаза демона опасно блеснули, стоило ему услышать последнюю фразу. Свобода? Да что она понимала. — Ты понятия не имеешь, что несешь. Раньше предел твоих мечтаний был — возиться с больными дохляками до конца своих дней. Для этого тебе нужна свобода? Это ты называешь свободой? Ты никогда не была свободной. Ты всю жизнь жила в своей деревне и там должна была и умереть, не увидев ничего другого. Это твоя свобода? — Это был мой выбор и выбор моей семьи, — Мей не сразу нашлась что и ответить. Она никогда еще не видела в Аказе такого возбужденного участия — в самом обычном разговоре. Это, что, тоже прогресс? Сейчас Мей не особо хотелось этому радоваться. — Другого выбора у тебя никогда бы и не случилось, — между тем парировал Аказа. Мей посмотрела на него выжидающе. Почти с вызовом. — К чему вы это? — Пораскинь мозгами. В мире нет свободных людей, люди слишком слабы и ничтожны, чтобы быть свободными. Зачем тебе свобода? Куда ты со своей свободой пойдешь? У тебя ничего нет, кто тебе поможет? Кому ты будешь нужна? Если Доума тебя не заберет, ты умрешь в первой же канаве по дороге. Давай, скажи, что я не прав. Мей молчала, все еще не понимая, чем она могла задеть Аказу и пробудить в нем такое раздражение. Ей совсем не хотелось отвечать — распалять его еще больше. А еще ей совсем не хотелось признавать, что Аказа мог быть в чем-то прав. — Ты можешь остаться здесь со мной, здесь ты в безопасности. Будешь лечить больного, как ты и хотела. Ты же считаешь, что я болен, да? Так что не так? Мей качнула головой. Бесполезно. С ним было бесполезно говорить. Аказа был уверен в своей правоте и только больше раздражался, видя в глазах Мей непрошибаемую упертость. Она должна была уступить. Их споры ни к чему хорошему не приведут. Аказу все равно ни в чем не переубедить — правым быть может только он. — Простите, Аказа-сама. Вы правы. — Ты так не считаешь, — Мей так и не научилась ему врать. Или просто не хотела. — Я не хочу с вами спорить. Я… устала. Мей завернулась в одеяло, прикрыла глаза. Аказа все не сводил с нее испытующего горящего взгляда. Разговор был не окончен. — Устала от меня? — Вас это правда так волнует? — Мей уставилась в потолок. Она знала, что ответит Аказа. — Меня волнует все, что связано с тобой. Его словам сложно было не верить. Мей казалось, он совсем не умел лгать. Аказа всегда был с ней прямолинеен и честен — хоть в чем-то он уважал ее. Мей знала, что хотя бы в этом Аказе можно было доверять. Эта мысль ее успокаивала, дарила надежду, что когда-нибудь Аказа точно услышит ее — она ведь с ним тоже открыта и честна. — Почему? — Это ты должна мне ответить, почему. — Я совсем не разбираюсь в вашей природе. Я слишком плохо знаю… вас. — Дело не в моей природе. Демоны не связывают себя с людьми. А я связал. Здесь дело в другом и ты сама это понимаешь. Да, Мей понимала, что здесь что-то другое, но от этого ей нисколько не становилось легче. Аказа был сломан: как человек, как демон. И Мей ничего не могла с этим поделать. Ей казалось, что она разговаривает со стеной, ломиться через которую было бесполезно. — Аказа-сама, вы… Что вы чувствуете ко мне? На этот раз Аказа почти не стал задумываться. Этот вопрос жил в его мыслях уже не первую неделю. — Я чувствую, что не могу дать тебе умереть. — Это все потому, что вы не убиваете женщин? — на одном дыхании задала следующий вопрос Мей. Она уже заранее знала: ответ будет отрицательным. Но ей было важно, как Аказа объяснит свой ответ. Объяснит свои чувства, если у него они вообще были. — Нет. Если я не убиваю женщин, это не значит, что мне на них не плевать. Я видел, как умирают женщины: от рук демонов, от рук людей. Я видел и мне было плевать. Только при мне Доума убил сто тридцать две женщины, пока мы с ним работали вместе. Мне было плевать. Не я же их убивал. Мей побледнела. Закусила губу. Аказа мыслил как всегда своей железной логикой. Жестокой логикой. — И почему же на меня вам стало не плевать? Почему вы… забрали меня? — Я был не в себе, — пространно ответил Аказа, пожав плечами. — И я до сих пор не в себе. Когда я увидел тебя у него, я понял, что ты не должна умереть. Я не мог… я не должен был опоздать. Глаза Аказы блеснули, а сам он взглянул на Мей как-то пугающе отрешенно. Мей выдохнула. Последнюю фразу Аказы она совсем не поняла. — Думаю, все дело в вашем сбое. Вы двести лет не были с женщиной, не общались с женщиной, так? Вы зациклились на мне, Аказа-сама. Это случайность. Ужасная случайность. Аказа на слова Мей лишь нахмурился. Мей не все знала, а потому сейчас только она здесь могла позволить себе верить во всякие роковые случайности. Аказа же нет. Аказа не мог. — Нет. Это не случайность. Это Доума. Они замолчали. При очередном упоминании Второй Высшей луны, плечи Мей невольно дрогнули. — Почему ты трясешься? Болезнью не пахнешь, — Аказа подошел ближе к постели и пристально посмотрел в глаза Мей, но та лишь отвела взгляд. — Я не знаю. Нет. Все она знала. Просто боялась сказать об этом вслух. А Аказа — нет. — Пока ты со мной, ты ему не нужна. — Вам хочется так думать, да? — усталое лицо Мей на мгновение стало пустым, нечитаемым. Она больше не верила в пустые надежды — слишком уж это больно. Бессмысленно. Аказа ничего не ответил. Его попытка обнадежить вышла так себе. Он действительно ни в чем не был уверен. Он не знал, во что играл Доума и не надоело ли ему вообще играть. У Аказы действительно не было никакой уверенности и никаких гарантий, что Доума не передумает и не решит снова забрать Мей к себе — снова поиграться. Аказа ощущал себя загнанным в угол — паршивое ублюдское чувство. — Аказа-сама, вам нравится разговаривать со мной? — внезапно спросила Мей, одним своим вопросом застав демона на мгновение врасплох и выбив из него тяжелые мысли. Мысли о Доуме. Аказа замолчал надолго. Не смог сразу подобрать ответ. — Нет, не нравится. Но я хочу… Хочу говорить с тобой. Мей качнула головой. В этом было что-то мазохистское — и что-то очень Мей понятное. Близкое. Она тоже хотела говорить. Говорить с Аказой про него же — она чувствовала в этом потребность, необходимость. Даже если моральных сил на это у нее совсем не оставалось. — А я хочу, чтобы вы услышали меня, Аказа-сама. Это возможно? Аказа хотел было ответить, что у демонов острейший слух, и он услышит ее, если нужно, и за десяток километров. Но поймав на себе глубокий взгляд черных глаз, Аказа вдруг понял: Мей имела в виду совсем другое. — Я не знаю. Значит, чудо случится явно не сегодня. Печально. Но очень даже ожидаемо. Аказа двести лет не слушал и не слышал людей, Мей придется подождать. Подождать, и он обязательно сделает для Мей еще одно исключение. Мей прикрыла глаза и перевернулась на бок. Не успела она еще снова что-то спросить, как входная дверь тихо скрипнула. Ушел. Он ушел, чтобы она смогла хотя бы ненадолго заснуть. Сомнительное, конечно, проявление заботы и внимания, но Мей уже и за это была благодарна. Аказа чувствовал, что Мей было сложно, больно, тяжело. Душно. Рядом с ним ей было душно — не свободно. Аказа хотел бы это исправить — это чувствовала уже сама Мей. Пока ни черта не получалось. Мей заснула не сразу: сознание снова и снова опалялось главным откровением, которое она сумела вытащить из Аказы за весь их тяжелый разговор — «не отпустит». Он ее никогда не отпустит. Мей и так прекрасно об этом догадывалась — не настолько она была наивной. И все же только думать об этом и услышать это от самого Аказы вслух — совсем не одно и то же. Мей тихо затрясло. Она не заплачет, нет. Не сейчас. Сейчас нужно поспать. Завтра с утра еще убираться на кухне. С Аказой вместе. А потом готовить травы. Аказа ведь скоро снова захочет… побыть вместе. Что бы он там ни говорил, что бы ни обещал. Ей больше нельзя быть наивной идиоткой. Страшно. Чревато.