Сбежавшая

Атанасия дрожащими руками обнимала себя, забравшись под корни старой, прогнившей ивы. Она чувствовала, что капелька крови бежала по её щеке из раны на рассечённом виске, что дыхание не может стать ровным, что по её бледным пальцам пробежал морозный ветер. А ещё она чувствовала, что больше никогда не увидит Лукаса. «Нужно бежать». Да, приложить ещё немного усилий, пока не достигнет границы, смерть сейчас — непозволительная роскошь. Атанасия посмотрела на свои колени, воспалёнными пятнами на них виднелись ссадины, а запёкшаяся кровь сияла в отблесках Луны. Она с трудом поднялась с сырой и холодной земли, и это её действие сопровождалось тупой ноющей болью, отдающей в каждую мышцу. Опухшие от солёных слёз глаза болели настолько, что усилия требовались даже для того, чтобы моргнуть. Феликс, увидев её сейчас, был бы напуган. Он бы аккуратно поднял её руки и спрятал в надёжном месте, и затем — в этом она не сомневалась — покончил бы со всеми её преследователями, конечно, в тайне от императора. Феликс со всей присущей ему нежностью улыбнулся бы и позволил ей поспать, он был бы рядом до тех пор, пока его отсутствие подле Клода не стало бы подозрительным. И Феликс бы не хотел, чтобы она останавливалась сейчас, покорно отдав свою жизнь недостойным того людям. Атанасия слышала свист стрел где-то неподалёку, и всё это стало достаточной мотивацией для того, чтобы продолжать путь. И девушка продолжала. Бежала так стремительно и быстро, как только могла, стараясь изо всех сил не упасть, не смотря под ноги, — времени на осторожность не оставалось совсем. В голове не было ни одной мысли, но установка — бежать — оставалась неизменной. Ещё один шаг — и Атанасия падает в воду, оказавшись на мели широкой реки, а голоса преследователей становятся всё громче. «Не важно». Будь что будет — и она идёт дальше, к самому течению, что неизвестно куда приведёт её, и приведёт ли вообще. Утонуть лучше, чем быть убитой одним из дворянских ищеек. Любая смерть будет величественней, чем сдаться под гнётом обстоятельств, и Атанасия планирует сражаться до конца. Когда течение подхватывает лёгкое тело, девушка чувствует, как холодеют конечности и как кровь пульсирует в сосудах. Лили была бы огорчена, узнай она об этом поступке некогда принцессы. Лили, совсем как в детстве, принесла бы тёплый чай с молоком и вкусностями, укрыла бы тёплым одеялом на огромной мягкой кровати и нежно держала бы руку Атанасии, пока та не заснёт. Но Лили здесь не было. Не было никого, кроме самой девушки и морозной одинокой ночи. Атанасия схватилась за выступ ближайшей скалы, из всех сил подтягиваясь к той, в попытке выплыть из течения, выплыть ближе к берегу. Она не понимала, насколько далеко её унесло, не понимала, в каком направлении и не была уверена, что сможет достичь суши. Девушке нравилось думать, что мысли о Лили, пусть немного, но согревают её. Погрузившись в воспоминания, действуя практически автоматически, Атанасия выдохнула, когда на коленях доползла до берега. Она смогла. И она всё ещё жива. Перевернувшись, Атанасия впервые за долгое время позволила себе прилечь. Она смотрела на звёзды над собой, на Луну… Внезапно пришло осознание, отбросившее лёгкую тень на свет топазовых глаз: её отец — Клод — где-то там, под теми же звёздами. И от этого осознания бежать некуда, ведь этот факт изменится только в одном случае. И, как в любой трагической истории, отделить их друг от друга способна лишь она — безучастная, но добирающаяся до самой глубинной сути госпожа смерть. Силы стремительно покидали Атанасию. Последним, что коснулось воспалённого сознания, оказалась мысль: «Крики ворон». Лукас всегда был честен с самим собой, всегда знал себе цену. Он был статен, талантлив и был чертовски могущественным волшебником. Не обременяя себя привязанностями, Лукас ставил себя и свои желания в приоритет. Единственной его проблемой была поглощающая, вязкая скука. И внезапным, вихреобразным решением этой проблемы стала она — Атанасия. Она была изящна, до замирания дыхания красива и расчётлива на уровне опытных мошенников. Лукас поначалу считал её забавной, но затем… Затем он считал её восхитительной. Ему нравилось её дразнить, ему нравилось то, как она злится и то, как быстро дарует прощение за пару шоколадных пирожных. Порой он даже позволял ей собой манипулировать, ведь это была она. Да, за Атанасию можно было убить всех и сразу, любой её враг автоматически становился мошкой, мешающей Лукасу. И порой это приводило в замешательство. Колдун никогда не задумывался о том, что он чувствовал к ней, что он ощущал, находясь рядом. Пожалуй, он об этом пожалел. Сейчас Лукас был пуст. Перед его глазами мутной пеленой стоял нечёткий, дрожащий силуэт. И стоило мужчине моргнуть, как видение растворилось. Он опустил глаза на свои руки, в которых покоилось бледное и бездыханное тело. Тело единственного человека, который был ему, Лукасу, дорог. Маг собственноручно собрал костёр, посреди которого аккуратно расположил тело блондинки. Пара взмахов мужской руки — девушка пылает пурпурным пламенем, а в воздухе вместо запаха горелой плоти раздаётся ненавязчивый аромат роз. Влага стекает по лицу, а пламя не гаснет. Быть может, потому что магическое. Быть может, потому что это влага на лице мага - и не дождь вовсе. Атанасия догорала, и по мере уменьшения огня опустошение в груди Лукаса заменялась жгучей, отравляющей яростью. Здесь, на берегу этой реки, погибла единственная причина, по которой этот мир продолжал существовать Лукас слегка оскалился, наблюдая за погаснувшими углями. В глазах плясал сам Дьявол, предвкушая то, что неизбежно произойдёт. И Лукас придёт к Атанасии, когда превратит этот мир в руины.