Обсессия

У Двумордого до жути обветренные губы, Кацуки заметил это уже давно. Он не знал когда именно: возможно во время пересдачи экзамена на геройскую лицензию, когда они поневоле сталкивались лбами и конфликтовали чаще обычного, а может и того раньше. Честно говоря, для него это не имело особого значения. Его просто бесила шелушащаяся кожа. Бесила настолько, что начала преследовать во снах. Сначала это были липкие ночные кошмары: уродец с псориазной рожей всегда всплывал на границе подсознания и гаденько склабился, глядя на него из облака чёрного дыма. Жутко неприятный тип с мутным взглядом, от воспоминаний о котором у Бакуго потели ладони и в страхе учащалось сердцебиение. Позднее, мемориальный калейдоскоп событий сменился на более приятный поток ненавязчивых образов, сотканных из тумана, и вполне однообразных бытовых ситуаций, именно тех, которые спросонья легко спутать с реальностью. Как бы Бакуго не упирался, Тодороки, в отличии от Шигараки, он симпатизировал, не так сильно как Киришиме и другим членам его компании, но симпатизировал. По крайней мере, не вызывал отвращения, хоть и знатно вымораживал. Именно поэтому, Кацуки никогда не желал Двумордому участи одного из шайки Лиги, короста была ему не к лицу. Бакуго часто сочувствовал Морде, когда тот болезненно морщился и облизывал кровоточащие трещины на нижней губе после очередной попытки улыбнуться или задумчиво зажевывал одну из них, забываясь, а потом одергивая себя. Дурную привычку невозможно было игнорировать. Эта сущая, но чертовски раздражающая мелочь довела Бакуго до состояния, в котором он находился уже чуть меньше месяца. Истощение. Тодороки стал частым гостем в его сновидениях. На этом можно было бы закончить и пробить себе голову первым попавшимся крупным куском брусчатки, но Бакуго не был бы собой, если бы спустил ситуацию на тормоза и позволил Двумордому и дальше спокойно прогуливаться по его воспалённому после особо изнурительных дней сознанию. Перспектива была так себе. Видеть унылую рожу ещё и в неосознанном Бакуго не прельщало. Тот Тодороки был странным до чёртиков и вёл себя не в своей манере. Много разговаривал, улыбался и находился в зоне видимости постоянно. Это было непривычно и дико. Дико, потому что Бакуго начал привыкать к тому Тодороки, накладывать его поведение и действия на реальность и беситься от невозможности состыковки этих двух персонажей. Кацуки передернул плечами и, кажется, неслабо задел прохожего. «Круто бортанул» — как сказал бы Каминари. Незнакомцу хватило скупого кивка в качестве извинения. Выражение лица Бакуго говорило само за себя и мужчина решил не раздувать конфликт. Торопливо ретироваться было куда более здравым решением: он правильно оценил риски и не хотел отхватить от хулиганья. Кацуки привык производить впечатление малолетнего гопника и ни капли не оскорбился, лишь злобно ухмыльнулся и сгорбился пуще прежнего, засунув руки в карманы. Акт альтруизма и всепоглощающего сочувствия к обветренному засранцу привёл Бакуго в «Косметический рай». Радужная вывеска вызвала ещё больше недоумения, чем собственное желание добровольно зайти в магазин, но Кацуки уже решился и отступать был не намерен. По пути он успел трижды остановиться, чтобы убедить себя не возвращаться и по старинке не ломать жбан придурку, вдалбливая нотации тому в голову. Тодороки вряд ли выкупил бы его посыл, поэтому вариант остался один: сделать нечто нетривиальное для самого себя. Об этом опрометчивом решении он пожалел как только за его спиной захлопнулась стеклянная дверь. Причин было несколько: подозрительно вылупившиеся на него консультантки и редкие посетительницы, резкий запах парфюма и абсолютно нереальное разнообразие косметики. Он был единственным мужчиной на сотню квадратов магазина и чувствовал себя за гранью неловкости. Спешно натянув маску на нос, Бакуго замер на пороге в нерешительности. Что именно ему нужно он знал очень приблизительно. Он всего раз в жизни пользовался гигиеничкой и то под чутким надзором рогатой надоеды, решившей вывести его из себя очередной попыткой в преображение «неотесанной и грубой псины» в прекрасного принца. Бакуго прикол не оценил, зато Киришима успел сделать много удачных кадров для бьюти-блога Мины и гаденько хмыкал на все угрозы и мольбы удалить сраные фотки. В отличии от Киришимы, любившего использовать множество бальзамов для окрашенных волос, муссов, спреев и прочей декоративной херни для метросексуалов, в сортах говна Кацуки не разбирался. Об этом четко свидетельствовала единственная марка шампуня, которой пользовался его отец, вполне возможно, его дед, и, которую он сам использовал в течение всей своей сознательной жизни. Покупать что-то для себя самостоятельно Бакуго начал относительно недавно и здраво рассудил не изменять своим привычкам. Моет исправно, пахнет приемлемо, о прочем он предпочитал не задумываться. Времени на дельнейшие раздумья ему не дали. Проворная девушка с дежурной улыбкой и бейджем уже взяла курс и шла на прямое столкновение. Бакуго запаниковал и оперативно скрылся среди рядов стеллажей, приняв самое сложное выражение лица, на которое был способен, учитывая солнцезащитные очки и маску, которые он напялил для конспирации. Чувствовал он себя ещё более убого, чем выглядел, но лучше так, чем встретить кого-то из знакомых и терпеть троллинг неделями напролёт. Чего-чего, а разговаривать о помаде и своей мотивации для нахождения в «Косметическом рае» он сегодня не собирался. Испанский стыд. Ему казалось, что все в радиусе ста метров прекрасно знают зачем и для чего он сюда припёрся. Купить. Двумордому. Гигиеничку. Нет. Купить. Двумордому. Что-то. Какой же он дебил. Действительно надо было развернуться ещё у ворот академии, рывками подняться по лестнице на пятый этаж и снести Гаубицей с петель дверь в комнату Двумордого. Просто так, для профилактики, ибо столкнись он лицом к лицу с Тодороки, обветренные губы были бы последней вещью в мире, о которой Бакуго согласился бы разговаривать. Пояснять за свои наблюдения не в его стиле. Следить за губами Двумордого тоже не в его стиле. Однако, факт оставался фактом и Бакуго сдался. Читать инструкцию по применению кислотного пилинга для ног казалось в миллиард раз интереснее, чем заниматься поисками необходимого и Кацуки упорно делал вид, что его это не волнует. Даже если для самого себя он не готов был признаваться по какой причине ему всё это всралось. Он просто добрый альтруист. Да, именно так. Брат-близнец Деку-дурачка. У него ветер в голове и хаотичный поток сознания. Хуйня это все! — Выбираете подарок девушке или маме? Кацуки вздрогнул от неожиданности и молниеносно поставил упаковку на место, та не удержалась на стеклянном краю полки и полетела вниз; приземление ознаменовалось глухим хлопком. Лицо консультантки на долю секунды дрогнуло в недовольной гримасе, а затем снова растянулось в улыбке. Разумеется, клиент платит за нанесённый ущерб, нечего волноваться. Бакуго с упавшим сердцем потянулся поднимать коробочку. Будь он проклят, если разбил дорогущую маску для ног. Вот тогда он точно имбецил. Не Деку. Не Двумордый. Он. С него сошло примерно два литра пота и пять стадий принятия за короткие мгновения до распаковки флакона. Все обошлось, девушка осталась довольна и самостоятельно поместила упаковку на место, лёгким движением выровняв её параллельно другим товарам. По выжидающему выражению лица напротив Бакуго не сразу понял что от него хотят, но быстро сориентировался в ситуации и принял оборонительную позицию. Покупать бурду от натоптышей в его планы не входило. Он пока не настолько выжил из ума и разучился социализировать. — Вообще-то, как бы сказать, — неуверенно начал мямлить Кацуки, но ментальная пощечина от самоуважения быстро его отрезвила, — мне нужна помада, — на одном дыхании выпалил он, одним движением спустив душную маску на подбородок. Удивленный взгляд заставил исправиться. — гигиеническая. Гигиеническая помада. Вот. Девушка, видимо, ощутила неловкость, исходящую от клиента и поспешила стабилизировать положение. — С протекцией от ультрафиолета, с пигментом, может быть со вкусом, у нас широкий спектр подобной продукции или вам подобрать тинт? Его очень хорошо берут, осталась буквально пара упаковок. — С профессионализмом начала допрашивать она. Кацуки потерялся уже на слове пигмент, но виду не подал. — А может быть бальзам или скраб? Для кого выбираете? Да она, мать её, издевается. — Э-э, для девушки? Был бы рядом Киришима, он бы давно заговорил зубы любезной Саёри и решил проблему в своём излюбленном стиле «больше пиздежа, меньше конкретики», но Киришимы тут не было и Бакуго окончательно растерялся. Назвать Двумордого девушкой было уже слишком даже для Кацуки, но правду рассказывать было бы по меньшей мере глупо. Саёри отреагировала на его вопросительную интонацию по-своему, видимо, списав всё на стеснительность Бакуго и заговорчески улыбнулась. — Пойдемте, я ознакомлю вас со всем ассортиментом. Прозвучало это достаточно пугающе и Бакуго на интуитивном уровне почувствовал сколько информации на него свалится в ближайшее время. Нужно сматываться как можно скорее. Желательно, не с пустыми руками. Кацуки поник и поплелся за ловко лавирующей между стеллажами Саёри. Девушка несколько раз терялась из виду, но проворно выныривала из-за угла, не давая Кацуки потерять направление. Они остановились у большого стенда крупного бренда и Бакуго покоробило от ценников. Он похож на миллиардера? Тогда какого хрена? Кто-кто, а Двумордый обойдется и без блесков за пару тысяч йен. Как он позволил увести себя ещё дальше от собственной цели Бакуго так и не понял. Потрясающий талант впаривать совершенно ненужные вещи дилетантам был у Саёри в крови и вызывал львиную долю восхищения. После получаса терпеливых разъяснений он мог с закрытыми глазами отличить бальзам от блеска наощупь. Саёри всё не прекращала тараторить, отвлекая его от сути. — Позвольте. — она требовательно протянула вперед ладонь, ожидая, пока Кацуки соизволит дать ей свою руку. Ровный росчерк бордового блеска с металлическим отливом отлично подходил к его тону кожи и Бакуго пару секунд наблюдал как насыщенный цвет бликует в свете ламп, когда он двигает кистью. Смотрелось красиво и дорого, но какого хрена? Саёри сделала ему еще пару линий других оттенков на пробу. Ярко-красный ему не понравился, слишком дешмански-развратный, а вот сливовый выглядел неплохо, будь у него девушка, он бы обязательно взял несколько штук. Девушки не было. Рука постепенно превращалась в палитру. Голова болела от смеси запахов из парфюмерного отдела. Кацуки закипал. Еще несколько стендов и он начнёт грубить Саёри. Делать этого ему не хотелось, девушка была учтивой и приятной, Бакуго не желал ей зла, но этот абсурд надо было как-то заканчивать. Оптимальным вариантом была бы покупка злосчастной помады, которую он под видом подарка на любой ближайший праздник впарил бы Рогатой. Мина рада, Киришима и Каминари восхищены, все довольны, кроме Бакуго, у которого резко похудел кошелёк. Идея отлетела сама собой, не готов он дарить такие подарки. — Я уверен, что моей девушке понравилось бы что-то из этого, но выбирать лучше вместе, — Бакуго расплылся в подобии улыбки, косить под милого парня у него никогда не получалось, вышло натянуто и неправдоподобно, — я всего лишь хотел купить гигиеничку, знаете, такую, чтобы губы не трескались. Саёри слегка нахмурилась, осознавая количество времени, потраченного впустую, но тут же кивнула. — Да, разумеется, может быть в следующий раз. — Она дежурно улыбнулась и сделала жест рукой, снова приглашая Бакуго следовать за собой. Они оба понимали: следующего раза не будет. Бакуго было немного стыдно за свою безотказность, следовало сразу расставить приоритеты. Он начал злиться на себя, пока смотрел на макушку идущей впереди Саёри. Они быстро дошли до крупных стеклянных чаш, заполненных множеством цветастых цилиндров. Помады — понял Бакуго. Эти больше подходили под его понимание гигиеничек, но глаза все равно разбегались. Саёри некоторое время постояла с ним рядом и бесшумно удалилась, как только поняла, что её помощь больше не требуется. Кацуки методично перебирал в руках пластик разных форм и первое время даже старался вникать в состав и косметическое действие. Вскоре он понял, что это абсолютно бессмысленно и проще выбрать визуально. Взял самую нейтральную и безобидную упаковку бирюзового цвета, убедился, что на кассе у него не полезут глаза на лоб и уверенно двинулся в центр зала. За стойкой его встретила такая же улыбчивая, вежливая девушка, слегка напоминающая знакомую Саёри. — Скидочная карта? Бакуго отрицательно качнул головой. Откуда ей быть вообще? Он впервые пришел в подобное заведение. — Оплата наличными или картой? Бакуго снова сделал привычный магазинный жест, показав карту, зажатую между пальцев. — Прикладывайте, пожалуйста, — она указала на терминал, — пакет понадобится? — Нет, спасибо. Бакуго скривился, прикладывая карту к считывателю, ему уже надоели пустые разговоры и нахождение в этом месте. Телефон давно заходился беззвучной трелью, вибрируя в кармане штанов каждую минуту. Бакуго мог поклясться: это был Киришима со своими любимыми сообщениями в Лайне. Строго одно слово на сообщение, ни грамма больше, а то вселенная коллапсирует. Вдохнуть полной грудью получилось только на улице. Кацуки даже мог расплыться в дебильной улыбке, если бы не был так зависим от мнения окружающих. Мрачно натянув на лоб кепку, украденную у Серо, он двинулся по узкому переулку частного сектора. Дорога предстояла неблизкая. Минут двадцать, если поторопиться, пять, если лететь на взрывной тяге, но он уже решил не привлекать к себе внимание. Плюс ко всему, Незу не оценил бы его перфоманс с полетами над грядками гражданских. Драить общагу неделю подряд не улыбалось. Прошлых трёх раз хватило с лихвой, даже если два из них — совершенно незаслуженные, по его мнению. Обе ситуации были гадкими инсинуациями его компании, а он был лишь невинным пострадавшим, которого приняли за инициатора из-за огромного количества гонора. Детский троллинг Киришимы иногда переходил все границы разумного, но Кацуки прощал его каждый раз. О причинах своей лояльности он задумываться не собирался, Дерьмоволосый просто подкупал своей добродушной тупостью, этого было достаточно. Кацуки устало вздохнул. Количество мыслей о правильности своих действий нарастало по мере приближения громоздкого забора UA. Как именно отдать Двумордому небольшой сверток, организованный из одноразовой салфетки Бургер Кинга, он не знал. Идей не было от слова совсем. Кепку он выбросил в ближайшие кусты на территории академии. Капитан офисных принадлежностей не хватится, у него таких же штук тридцать, а даже если заметит пропажу, на Бакуго не подумает. В любом случае, за Серо был должок и Кацуки списал его таким образом. В следующий раз подумает, прежде чем что-то у него просить. Дверь общаги легко поддалась, несмотря на внешнюю массивность. В холле царила привычная прохлада и стоял гомон знакомых голосов. По воскресеньям одноклассники предпочитали тупить в гостиной, а не по комнатам. Это прилично напрягало Бакуго, вечно пытавшегося избежать лишних социальных взаимодействий во время очередного похода за едой из холодильника. Диваны оккупировала неугомонная четвёрка, которая, по личным наблюдениям Кацуки, была самой разговорчивой и раздражающей. Жабамордая тихо рассказывала очередную душещипательную историю про свою закадычную дружбу, её эмоционально подбадривала Круглолицая, аккуратно приобнимая за плечи. Ужасней картины Бакуго не мог представить. Подобные женские нежности его пугали, было что-то странное в таком огромном количестве личных прикосновений к друзьям. Он всегда старался свести к минимуму тактильные контакты со знакомыми и не тянуть клешни к первому встречному в духе Дерьмоголового. — Дай я с двух ног попробую, чё ты? — Каминари щурился, прикидывая расстояние. На пятачке у кухни было ещё двое и Бакуго с интересом наблюдал за развернувшейся картиной. Очередная тупая идея кого-то из Баку-сквада, классика. В шаге от Каминари стоял Киришима с двумя банками газировки на голове. Каждое его движение заставляло башню опасно накреняться в сторону. — Да ты стопудово промажешь, я не хочу отхватить по лицу! — Возмущался он. — Сначала одной попробуй, с вертухи типа. — Криво изобразил удар Киришима, орудуя пальцами в воздухе. — Тебе причуда укрепления на что? Это я скорее ногу сломаю. — Встал в позу Денки. — Серо, ты снимаешь? Ханта слегка согнул колени и поймал особо удачный ракурс, показывая большой палец: — Все чётко, ребят, начинаем. — Фигач, я готов! — покрылся каменной коркой Киришима. — Восхитительно, это порвет интернет. В голосе Каминами четко угадывался дикий восторг и Бакуго здраво рассудил, что у того снова началась маниакальная гиперфиксация на идее стать популярным, снимая всратые ролики в Тик-Ток. Кацуки был уверен в провальности идеи и каждый раз открещивался от участия в подобном цирке абсурда, но наблюдать ему нравилось. — Ага, а потом дед порвёт вам жопы. — Не сдержался он, расплывшись в довольном оскале, когда Каминари собирался замахнуться. — Баку! Я тебе писал, а ты меня игнорил. — Возмутился Киришима, снимая банки с головы и подходя ближе. — Ты чуть не пропустил весь эпик. Тяжелая ладонь приземлилась на плечо и Бакуго по привычке смахнул её небрежным движением, но отходить не стал, позволяя Киришиме находиться на своей орбите. — Да у меня уже в глазах свербеть начало от уведомлений. Занят был. — бросил Бакуго, покрепче сжимая салфетный свёрток в кармане. — О, а чё, а чё? Свиданка? — внёс свои любимые пять йен Каминари. — Ага, ничошная такая женщина, вот такого роста, солома на голове и фамилия дебильная. — Бакуго сделал вид, что задумался, припоминая. — Каминари, если не ошибаюсь. — Грубо, чувак, шутки про мать, серьезно? Тебе девять лет? — Киришима, отдай ему жестянки, хотя, нет, подожди, я и без них ему кабину помну. Лейкопластырь, снимай. Каминари предусмотрительно отступил подальше, силясь спрятаться за спиной Серо, тот все еще невозмутимо разглядывал всех через экран телефона, так и не удосужившись нажать на запись. — Что за движ? — Любопытно выглянула из-за угла Мина; она услышала шум еще с лестницы и торопилась как могла. — Каминари, ты же опять пойдешь к Чиё-сан с сотрясением. Забыл, что было в прошлый раз? На ней были домашние штаны и застиранная майка. Она только проснулась и выглядела помятой, но это совершенно не мешало ей отлично вписаться в дружескую перепалку. — А ты не в курсе? Он большую часть дамаги кастует на себя, чтобы с бабулей пообжиматься, фетиш такой. — Крякнул Серо, приблизив лицо краснеющего Каминари с помощью зума. — Дряблые ляжки сжимаются вокруг шеи, асфиксия заводит, Ками-бии? — Киришима взял его на болевой, подкравшись сзади, и выбивал хрипящие звуки из пытающегося вырваться из удушающего Денки. — Фу, захлопнись, меня мутит. — С трудом отпихнул его Каминари, потирая саднящую шею. — Кучка извращенцев. Пунктик на геронтофилию? — Загробно пердящая старость, что может быть лучше, Розетка? — Без понятия, не я гуляю с чужими мамами по воскресеньям. Каминари взял низкий старт и ловко увернулся от банки, летевшей прямиком в голову. Кацуки цыкнул, на долгую беготню по общаге не было настроения и он решил подождать, пока у Пикачу притупится инстинкт самосохранения и он добровольно вернётся назад. Обычно это занимало от трёх до пяти минут и Бакуго развалился в кресле, игнорируя чужие разговоры о насущном. Все идеи Каминари вызывали дикий общественный резонанс, что казалось Бакуго совершенно нелогичным: как что-то настолько тупое может кого-то заинтересовать. Вопреки его домыслам, видео набирало просмотры с каждым днём. Всё привычно пошло не по плану и Каминари, запутавшись в собственных ногах, навернулся на полпути к несравненному трюку, смачно приземлившись на задницу. Серо ржал, сжимая телефон до треска, пока Киришима вел Каминари к медкабинет с трещиной в пальце. Чиё посмотрела на их компанию с еле уловимым подозрением, но спрашивать ничего не стала. Они приходили к ней с завидной периодичностью с мелкими травмами и она быстро смирилась, перестав жаловаться Айзаве на слишком рьяное желание подростков травмировать себя и друг друга. Бакуго выпрямился, отрорвав взгляд от экрана чужого телефона со стоп-кадром нашумевшего падения. Серо до сих пор громко прыскал, скриня все самые сочные моменты для создания локальных мемов и абсурдных фотожаб на досуге. В их беседе появилось по меньшей мере штук пятьдесят новых демотиваторов с лицом Денки и тупыми подписями. Три из них Бакуго сделал собственноручно и в глубине души гордился ими. Юзер-пики друзей до сих пор пестрили разнообразными фотографиями Пикачу в черно-белых тонах с лаконичной надписью «потрачено». Похороны Каминари прошли в гробовом молчании, если игнорировать его возмущённые вопли и мольбы убрать фотки. Его, по обыкновению, никто не слушал. Шла перемена перед алгеброй, была суббота. Бакуго притворно лениво разлёгся на парте и пропускал мимо ушей больше половины шуток от энергичных друзей. Стреляющая боль подступила к вискам ещё на первом уроке и он провёл в предкоматозном состоянии два с половиной часа. В голову лезли неприятные мысли из разряда «а что если» и привычный удар лбом о столешницу не помогал выгнать сомнения из черепной коробки. Ему за неделю пришлось пройти через сотню внутренних противоречий и уговорить себя ровно восемь раз, чтобы положить тюбик в парту Двумордого. Накануне он изобретательно срулил с очередного коллективного посещения медкабинета. Отмазка «я срать, хочешь помочь мне жопу подмыть?» вполне устроила Пикачу и Бакуго вальяжно завернул за угол, после чего припустил в сторону класса. Серо громко шипел и ругался на геймерском на весь этаж и Бакуго не боялся быть услышанным. Лейкопластырь получил травму, несовместимую с жизнью после неудачной попытки поймать наэлектризованную фольгу, брошенную Каминари. Денки извинялся весь путь, обходя разящего палёным Серо по часовой. Ханта с профессионализмом игрока в покер игнорировал его существование и тот приуныл на пятом круге, траурно затыкаясь. Бакуго поместил салфетку с сюрпризом между тетрадью по алгебре и странным на вид блокнотом с пучеглазой собакой. Открывать его Кацуки не стал, времени было мало. Решив, что и так сойдёт, он ещё раз убедился, что свёрток находится там, где его невозможно не заметить и поднялся с корточек. Колено громко хрустнуло в тишине пустого класса и Бакуго воровато осмотрелся. Его парта выглядела сиротливо без разбросанных принадлежностей, полка под ней ломилась от черновиков с неудачными рисунками Киришимы в образе Пупуру-чан; — образ мультяшки, трясущей огромной задницей, подошёл Дерьмоголовому лучше некуда — и многочисленных записок с просьбами о помощи от Розетки. Бакуго сжал комок клетчатой бумаги в кулаке и оглянулся через плечо. Дифуры пролетели мимо него и урок закончился пугающе быстро. Бакуго начал нервничать чуточку сильнее. Волнение нарастало, начиная с девяти утра. Двумордый, как назло, ни разу не заглянул под парту и был привычно отрешён. Бакуго сгрыз колпачок ручки за прошлую перемену и принялся за карандаш на этой, сидя в пол-оборота к Киришиме и улавливая примерно ноль процентов информации из его бурного рассказа о новой главе геройского сёнена, купленного им на прошлых выходных. Бакуго чуть не свернул себе шею, поймав движение на периферии зрения и не мигая уставился в конец класса на Двумордого. Нашёл-таки. Тодороки недоуменно смотрел по сторонам, держа в руке салфетный свёрток, он только что достал его из-под парты и Бакуго внимательно наблюдал за всем процессом логического мышления, слабо отображающимся на бледном лице. Сначала тот нащупал инородный предмет на полке под партой и нахмурился, извлекая салфетку с некоторой степенью брезгливости. Понюхал её, что Бакуго показалось искренне забавным и он ухмыльнулся. Тодороки медленно развернул сверток и у Бакуго в предвкушении замерло сердце. Шото несколько минут глупо пялился на упаковку, а затем извлек ее двумя пальцами, рассматривая находку. Он оглянулся по сторонам, заставляя Бакуго оторваться от наблюдения и сделать самый непричастный вид. Ему удалось и Тодороки продолжил изучать других одноклассников, не задерживая на нём взгляд. Шото беспомощно вертел подарок в руках весь следующий урок и привлекал к себе лишнее внимание. Бакуго бессильно закипал, сидя на месте, и нестерпимо хотел втащить Двумордому. Расширенные в остаточном удивлении глаза сходили за приличный мотив для кровавой расправы, поэтому Бакуго во всю развлекался, кроя хуями Двумордого в своём подсознании. Всего лишь гигиеничка, каждый умеет ей пользоваться. Не говорите, что придется объяснять этому додику азы. Прозвенел звонок и Сисястая поднялась с места раньше, чем Бакуго успел осмыслить. Она с интересом подошла к Тодороки, чтобы поближе рассмотреть его находку. Бакуго скрипнул зубами, когда она осторожно вытащила из чужих рук бирюзовый картон и подняла на уровень глаз. Яойорозу успела снять защитную пленку с упаковки и с интересом изучала мелкий шрифт. Нюансы причуды вылились в привычку читать состав всего, с чем она сталкивалась, чтобы иметь возможность в точности его воспроизвести. Ничего криминального в помаде Момо не обнаружила и отдала её обратно. До Бакуго донёсся смущенный вопрос: — Это точно не твоё? Может ты перепутала парты? Бакуго сжал челюсти. Если Двумордый отдаст Сисястой вещь, доставшуюся Бакуго непосильной работой над собственной социальной неловкостью — он ему до такой степени пизданёт, подкараулив в темном коридоре, что у него не только губы потрескаются, но и склеры. — Разумеется. Я не пользуюсь этой маркой и вряд ли могла перепутать парты. — Она снисходительно посмотрела на растерянного Шото. — Предполагаю, это подарок. — Неуверенно продолжила она. — Возможно, кто-то заметил, что ты кусаешь губы и вот. Она слегка кивнула в сторону сиротливо лежащей на парте упаковки и улыбнулась, аккуратно хлопнув Шото по плечу: — Поклонница? — Без понятия. Холодок в тоне Двумордого поумерил пыл Бакуго и он начал жалеть о своем импульсивном поступке. Киришима вторгся в его личное пространство слишком неожиданно и Бакуго вздрогнул, оторвавшись от наблюдения. — Завидуешь? Подожди, не отвечай, я сам скажу. — Киришима потёр виски и неказисто изобразил медиума, водя ладонями вокруг головы Бакуго, театрально прикрыв глаза. — Однозначно чувствуется отрицательная энергетика. Возможно, вас сглазили. — Загробным тоном продолжил он. Бакуго приготовился рявкнуть так громко, чтобы у Киришимы разорвало барабанные перепонки, а окна в корпусе разлетелись стеклянной крошкой, но заткнулся на полуслове, когда Тодороки не спеша вытащил тюбик из картонки и на пробу надавил, заставив содержимое собраться на кончике аппликатора. Он аккуратно прикоснулся им к обветренным губам и с нажимом провёл. Бакуго пропустил вдох, загипнотизированный зрелищем: гель внутри тюбика был нежно-зеленого цвета. Бакуго в ужасе подумал, что рот Шото через секунду приобретёт оттенок алоэ, но этого не произошло: на губах она не оставил ни следа, кроме прозрачного глянца. Киришима проследил за его взглядом и его губы сложились в удивлённое «о». В кабинет медленно зашёл Айзава, прервав происходящее, и взглядом велел всем сесть. Тодороки оперативно прикрутил колпачок на место и спрятал губнушку на прежнее место. Бакуго расслабленно опустился на стул и улыбнулся уголком рта. Пережитый стресс отпустил, но нервная дрожь, скопившаяся в желудке за долгие минуты выходила постепенно. Бакуго благополучно забыл о получасовой минуте славы в магазине косметики, все нюансы произошедшего, включая подробный ликбез Саёри, казались ему неважными, пока он не обернулся на заднюю парту, перестав бороться с любопытством. Губы Двумордого приобрели оттенок спелой вишни и Бакуго с ужасом понял: он купил тинт. Пигментированный, сука, тинт. Из него со свистом вышел воздух, когда он в приступе адреналиновой трясучки впился пальцами в края парты. Облажался он знатно и понятия не имел как именно отреагирует Тодороки на новость о своих крашенных в провокационный цвет губах. Последний урок закончился со звуком испанской гильотины, отрубившей Бакуго башку. Он смотрел на свои сцепленные не парте руки и остро реагировал на каждый звук, идущий из-за спины. Киришима привёл его в себя ударом в плечо и Бакуго поднялся, начав собирать вещи в сумку. Он старался не подавать виду, что в его голове сейчас творится полный мозговыносящий пиздец на грани панической атаки. — О боже! Бакуго резко обернулся на голос Круглолицей. Она прикрыла рот ладонью и во все глаза смотрела на замявшегося Тодороки. Тот откровенно не выкупал в чем дело и она оперативно взяла ситуацию в свои руки, утащив тормозившего Тодороки в дальний угол класса. Она что-то шепнула ему на ухо, утягивая поближе к себе за рукав пиджака. Лицо Шото вытянулось в шокированной гримасе и он даже переспросил, хмуря брови. После утвердительного кивка он на пробу провёл большим пальцем по нижней губе от одного уголка до другого, сделав кривой мазок, выходящий за контур на щеку и уставился на окрашенный в вишнёвый палец с самым невозмутимым выражением лица на свете. Почему-то именно эта картина впаялась в мозг Бакуго со звуком шипящего в ледяной воде калёного железа. Он сморгнул, но силует Двумордого остался висеть белым пятном на обратной стороне век. Тодороки просочился к выходу и покинул помещение ровно через полминуты, стараясь не привлекать внимание. Бакуго считал про себя. Спустя тридцать счётов он сдвинулся с места. Ещё через тридцать — стоял у двери мужского туалета, переводя дыхание и тщетно пытаясь успокоить колотящееся в черепной коробке сердце. Ещё через десять — вошёл внутрь и застал Тодороки у раковин. Нижняя половина его лица была мокрой и капли стекали с подбородка на шею, теряясь в воротнике рубашки. Шото нехотя обернулся, но, не увидев ничего интересного, вернулся к изучению своего отражения. Его губы покраснели от трения и мыла, микротрещины вздулись и слегка кровили. Он промокнул губы салфеткой и пристально рассмотрел её на предмет остатков помады. Видимо, результат его устроил и он отправил её в полёт в мусорку, предварительно скомкав. Бакуго начал подозревать, что стоять в проёме и пялиться настолько нагло слишком подозрительно и молча проследовал к кабинке, с громко захлопнув за собой дверь. Он рухнул на опущенную крышку унитаза и в ужасе уставился на дверцу. Он сделал что? Тодороки, оперевшийся двумя руками о раковину, со стекающей по волосам и лицу воде смотрелся потусторонне. Бакуго при всём желании не смог бы забыть взгляд, с которым Двумордый смотрел на своё отражение. Детская обида и некоторая степень отторжения в чужих глазах сконцентрировались в одной точке и ударили Бакуго под дых без предупреждения. Он выдохнул на входе в уборную и так и не смог вдохнуть. Говорят, утопающим разрывает легкие невыносимой болью и они теряют сознание от первого вдоха под водой. Бакуго шёл ко дну уже десять минут. Столько не живут, смерть мозга наступает на восьмую минуту. Кацуки сполз ниже, уперевшись плечом в холодный кафель стены. Из мусорного ведра на него смотрел знакомый тюбик нежно-зелёного цвета и отчего-то Бакуго разозлился на себя пуще прежнего. Тодороки с огромной вероятностью решил, что это был чей-то тупой прикол, но это был не прикол. Это даже не смешно, если задуматься. От невозможности донести эту мысль Бакуго плавился и ворочался на влажных простынях половину ночи. Оставшийся день прошёл как в тумане и он даже не заметил, как прозвенел вечерний будильник, оповестив о начале постельного режима. Ранние птицы начали свой грай за окном в первых лучах солнца, когда он провалился в беспокойный сон. Росчерк бордового блеска ярко контрастировал с меловой белизной чужой кожи и Бакуго засмотрелся. Тодороки был похож на актера театра кабуки, верхняя губа была чуть полнее нижней и придавала его лицу выражение капризной принцессы. Шото-химе сидел близко, касаясь коленями бедра Бакуго и пристально наблюдал за каждым его движением. Поддавшись секундному порыву, Бакуго размазал кремовую текстуру подушечкой большого пальца: от одного края к другому, прямо к уголку искусанных губ и дальше, расслабленно заканчивая путь под острой линией челюсти. Тодороки очень хотелось испачкать и Бакуго было сложно выразить свой порыв, но он очень хотел разделить своё желание с молчаливым визави. Бакуго бездумно водил пальцем по чужой шее, пока тот перестал оставлять цветной след. Кожа шеи была невероятно нежной и скрывала под собой жесткую мощь сухожилий и мышц, эта лживая мягкость завораживала и Бакуго никак не мог перестать трогать, сминать и ощущать пульс под подушечками. Запах вишни появился так же резко, как на фаланге сжались губы, засосав палец в горячий рот. Бакуго вынул его с влажным звуком, слабо осознавая как он вообще там очутился. Острый язык мелькнул, чтобы пройтись по верхней губе и снова исчезнуть. Бакуго сглотнул вязкую слюну и поперхнулся, услышав хриплый голос: — Приторно. Тодороки зажмурился, а когда открыл глаза, Бакуго со скрежетом сорвало последнюю резьбу. Он смотрел нежно, с деликатным вопросом и нотками задумчивой неуверенности, свойственной только ему. Бакуго запустил пятерню во влажные волосы на чужом затылке, притянув ближе. Съедобный аромат вишнёвой газировки усилился в разы, Бакуго до жути захотелось попробовать. Кончиком языка он дотронулся до смазанного следа на чужом лице и сглотнул, услышав чужой выдох сквозь зубы. Смотреть в глаза Шото было страшно и неправильно, но он смотрел, пытаясь найти намёк на недавние отвращение и разочарование. Не нашел ничего, кроме манящей пустоты и остервенело поцеловал. Шото целовался грязно и жадно, вылизывая его рот, смешивая вишневый сахар со слюной и выступившей из трещин на губах крови. Бакуго позволил уложить себя на кровать и трогать везде, где только вздумается. Мозолистая ладонь прошлась по боку, увлекая за собой волну мурашек и Бакуго напрягся. — Что ты… Договорить ему не дали, Тодороки подобно наркоману, дорвавшемуся до дозы, насел с двойной силой, плавя сопротивление Бакуго. Да похуй. Бакуго стащил с него футболку через голову и аккуратно прикоснулся к лопаткам, сжимая. Тодороки замычал ему в рот и отчаянно вцепился в бок до боли. Бакуго шипя оттянул его за волосы от своей искусанной шеи и посмотрел в абсолютно пустые, обдолбанные глаза. Свежие засосы начали пульсирующе саднить вместе с резким мышечным спазмом, идущим из глубин живота, крутящим жгуты из кишок и заставляющим хотеть близости на диком, неконтролируемом уровне. В штанах зудяще горячо отозвался член, Бакуго изнывал от тесноты и влаги предэякулята. Он притёрся к чужому бедру с таким отчаянием и мольбой, что Тодороки понял без слов. Блеск оставил бордовые росчерки на его прессе, когда Тодороки на выдохе прижался к нему губами в невесомом поцелуе и Бакуго постарался увеличить контакт, подавшись бедрами вверх. Холодный кончик носа Тодороки двигался вниз, медленно лишая Бакуго остатков здравого смысла. Ещё ближе, прямо к резинке боксёр, почти касаясь подбородком головки, скрытой серым, влажным хлопком. Бакуго подумал: он не станет, не сделает этого. Бакуго поёжился, когда прохладное дыхание коснулось нежной слизистой. Бакуго в немом крике раскрыл рот и уцепился за горячие плечи, когда член погрузился в скользкую, тугую глотку. Бакуго забыл как дышать, когда припухший рот с размазанным красным опустился ниже, забрав глубже, наращивая темп. Тодороки помогал себе рукой и неотрывно смотрел ему в глаза. Бакуго был готов умереть от этой картинки, навсегда запечатлевшейся на сетчатке. Бакуго был готов умереть повторно, когда мышцы нижнего пресса напряглись и он кончил Двумордому в рот, сохраняя зрительный контакт. Бакуго был готов умереть и воскресить себя только ради того, чтобы убить собственноручно, когда проснулся в душной комнате в полдень. Тодороки проглотил всё и пошло облизнулся блядским ртом с похабно размазанной по подбородку помадой, Бакуго загнанно дышал, пытаясь прогнать остатки яркого сна, взрывающегося в черепной коробке фейерверками. Он до боли сжал волосы в кулаках и уткнулся лбом в колени. Чертова гигиеничка лежала на его рабочем столе со вчерашнего дня.