[Gravitation]

Put it on me – Matt Maeson

– Хён… хён… – Чонгук до побеления костяшек стискивает кисть Юнги, когда чувствует, как тот ещё сильнее вжимает его в матрас. Давление становится просто невыносимым, из груди вырывается надсадный хриплый стон. Юнги нависает над ним и давит своим возбуждением меж ягодиц, медленно и плавно толкается вперёд, тем самым заставляя Чонгука тереться членом о покрывало. Этой стимуляции слишком мало и слишком много одновременно. Удовольствие на грани боли, желание прервать затянувшееся сладко-горькое мучение, чувство ненасыщения и острой неудовлетворённости – всё это смешивается в жгучий коктейль из эмоций, постепенно доводя до исступления. У Чонгука перехватывает дыхание, когда Юнги располагает ладонь на его спине между лопатками и наклоняется вперёд, перенося на эту руку вес своего тела. Второй он продолжает упираться в матрас. – Ещё? М..? От низкого шёпота позвоночник Чонгука сводит судорогой. Ещё будет уже слишком, это ещё заставит потерять контроль окончательно, а ведь они, по сути, только начали. Чонгук отрицательно трясёт головой, ведёт ладонью по напряжённой руке Юнги, которой он опирается о матрас, и сжимает крепкие мышцы предплечья. Давление на грудную клетку сразу же прекращается, и голова начинает слегка кружиться от наполнившего лёгкие кислорода. – Нет… – на выдохе произносит Чонгук, с трудом сглатывая. – Можно..? Подними меня. Юнги ничего не говорит в ответ. Он отклоняется назад, уверенно, но без каких-либо усилий проводит по спине Чонгука ладонями, а затем резко дёргает его за плечи, быстро подхватывая под грудью, и заставляет встать на колени. Юнги устраивается поудобнее, становится по обе стороны от ног Чонгука и сжимает их своими. Чонгук снова на мгновение забывает, как дышать, потому что от этого резкого контраста он совершенно теряется в ощущениях собственного тела. Внизу пульсирует, горит и тянет. Его член слишком долго был зажат между животом и матрасом и вот, наконец, получил так необходимую ему свободу. Хотя свободой это можно назвать лишь относительно: Чонгук всё ещё в боксерах и шортах, но от этого он возбуждается только сильнее. Ему нравится, когда что-то стесняет его движения и не даёт получить желаемого, когда за удовольствие приходится бороться, когда всего много-мало и мало-много, когда в голове крутится только одна мысль: “ещё, ещё, ещё, ещё немного, ещё”. Чувствительная головка упирается в натянутую ткань. Чонгук со стоном подаётся назад, откидываясь Юнги на грудь, и утыкается затылком ему в лоб. Эта поза вынуждает его сильнее прогнуться в пояснице, и он чувствует себя таким беспомощным, таким беззащитным и открытым, таким отчаянным, таким разбитым, что не может сдержать новый стон, больше похожий на всхлип. – Всё нормально? Удобно? – тихо спрашивает Юнги, дыша Чонгуку в загривок, и того снова дёргает от этого голоса. У него немного дрожат колени, и ему хочется наклониться вперёд, хочется немного закрыться и не ощущать себя настолько распятым, но Юнги продолжает крепко удерживать его поперёк груди, не давая ни единой возможности отстраниться. – Да… да, – Чонгук пытается немного расслабиться, но всё внутри него вибрирует, будто натянутая струна; даже воздух вокруг кажется раскалённым, и он не понимает, – проблема в том, что в комнате жарко или в том, что его кожа буквально горит. Юнги не предпринимает больше никаких действий. Он обнимает Чонгука одной рукой, пока другой поправляет растрепавшуюся чёлку и легонько, практически невесомо, целует его в висок. – Тебе нужно успокоиться, – говорит Юнги. – Боюсь, ты спустишь в трусы в тот же миг, как только я прикоснусь к тебе. Он тихо усмехается и продолжает. – Хотя, признаться честно, я не могу дождаться того момента, когда сниму с тебя эти шорты. Тебе никто не говорил, что они выглядят нелепо? Чонгук шумно выдыхает и хмурится. Он поворачивает голову и пытается установить зрительный контакт с Юнги. – Мне нравится этот принт. – Леопардовый окрас, м? Знаешь, эти “трусы самца” не возбуждают даже меня. – Ты нашёл не лучшее время для того, чтобы осуждать меня за мой выбор одежды, – Чонгук в отместку подаётся назад, но сам судорожно ахает, когда вновь натыкается на твёрдый член Юнги. У него так крепко стоит, что Чонгука начинает крыть новой волной возбуждения, и он силится дышать размеренно и глубоко, возвращая себе ощущение реальности. – Полегче на поворотах, – Юнги сипло шипит ему на ухо, и Чонгук накрывает ладонью кисть руки, всё ещё покоящейся у него на груди, а в кулаке второй сжимает ткань чужих спортивных штанов. Ему ужасно хочется продолжить начатое, а ещё ему хочется… – Ты и не должен возбуждаться, пока мы не… пока это не безопасно. Чонгук смотрит на Юнги, и по груди разливается щемящее чувство. Ему снова ужасно сильно хочется…

Solitude I – Tom Ashbrook

Иногда так случается: между двумя людьми возникает непреодолимое сексуальное напряжение, с которым практически невозможно бороться. Это чувство не знает слов “как”, “почему” и “зачем”. Оно просто приходит, просто ставит тебя перед фактом, и ты учишься с этим жить. Одно дело – когда тебя тянет к человеку, с которым, в перспективе, что-то действительно может получиться, и вас не связывают по рукам и ногам отягчающие обстоятельства. Например, вы познакомились в клубе, на дне рождения друга, совершенно случайно столкнулись в супермаркете, и между вами пробежала искра. Прекрасная романтичная история. Другое дело, когда ты понимаешь, что хочешь оказаться в постели с человеком, о котором ты вообще не должен думать в подобном ключе. Просто НЕ должен. Потому что это НЕправильно, с какой стороны ни посмотри. Потому что этот человек – твой коллега, напарник, друг, но никак не любовник. Никак нет. Чонгук не помнит, в какой момент его перемкнуло окончательно. Но он точно знает, что к Юнги у него внутри всегда было что-то, и это что-то со временем не проходило, а, напротив, становилось только больше, сильнее и чётче. Он почувствовал, как зафиксировался ещё в тот момент, когда только-только познакомился с этим парнем. Чонгук тогда, конечно, был ещё слишком молод, чтобы задумываться о любви и каком-либо влечении, но за Юнги он довольно часто наблюдал украдкой и как будто бы подсознательно выделял его среди остальных ребят. Поначалу ему даже казалось, что их общение и вовсе не сложится: Юнги был нестабилен, часто закрывался в себе, подолгу размышлял над чем-то и вёл себя достаточно отстранённо. Он был близок с Намджуном, и именно Намджун помогал ему адаптироваться. Чонгук мог только догадываться, почему с одним из его хёнов так сложно установить доверительный контакт, но он не переставал пытаться. В их отношениях не было враждебности, просто Юнги всегда закрывался, когда Чонгук пробовал расспросить его о личном, и отвечал достаточно односложно. Так прошло время, и Чонгук уже практически смирился с тем, что между ним и Юнги всегда будет существовать этот невидимый барьер, но в один из дней у Юнги случился срыв. Тот самый, когда он не смог выйти на сцену, заперся в кабинке туалета и не реагировал на просьбы открыть дверь или хотя бы рассказать о том, что с ним происходит. Чонгук тогда так сильно перенервничал и так распереживался из-за Юнги, что уселся у этой самой кабинки на пол, прижался к двери спиной и, обхватив себя руками, сказал, что не сдвинется с этого места, пока не удостоверится, что с его хёном всё в порядке. Намджун, занятый переговорами с организаторами и Бан Шихёком, сообщил по смс Сокджину, который остался во всей этой заварушке за старшего, что скоро к ним отправят психологическую помощь и что до этого момента нужно просто держать ситуацию под контролем. Джин не знал, как эту ситуацию можно держать под контролем и за что ему нужно схватиться первым – за Чонгука, который находился на грани истерики или за Юнги, который продолжал игнорировать все просьбы выйти и поговорить с ними. Пока Тэхён с Чимином, сидя на корточках, разговаривали с Чонгуком и просили его успокоиться, Хосок обошёл кабинку с другой стороны и дрожащим голосом заявил, что если Юнги сейчас же не выйдет, то он достанет монопод, встанет на табуретку (табуретки поблизости, естественно, никакой не было) и начнёт снимать его сверху, и ему совершенно не важно, будут ли на Юнги трусы в этот момент или нет. Джин видел, что Хосока начинает мелко потряхивать и что ещё минута, и им придётся успокаивать уже двух истерящих парней, поэтому он поспешил к Хосоку, положил ладони ему на плечи и передал слова Намджуна, мол, помощь уже близко, и сейчас их задача – просто не сделать хуже. Сначала им показалось, что они ослышались. С внутренней стороны кабинки раздался стук, несмелый и едва различимый, но Чонгук как-то резко дёрнулся и посмотрел наверх. Вместе с ним вздрогнули и Чимин с Тэхёном, сразу же умолкнув. Сокджин, который в этот момент шепотом переговаривался с Хосоком и пытался заставить его перестать думать о том, что Юнги решил сделать что-то с собой, обратил внимание на внезапную тишину и тоже умолк, вопросительно глянув на ребят из-за угла кабинки. В этот момент стук повторился снова, и они услышали голос Юнги, слабый и надломленный: “Я выйду”. Чонгук почему-то запомнил этот момент ярче всего. Он поднялся на ноги, отошёл на несколько шагов, игнорируя неприятную боль в копчике, – он слишком долго просидел на жёстком и холодном полу. Пальцы у него были в чёрных разводах – это потёкший макияж, смешанный со слезами, которые непрерывно текли по его щекам и которые он был не в состоянии унять. В туалете горел неприятный яркий свет и пахло хлоркой. Чонгук продолжал улавливать этот едкий и резкий запах несмотря на то, что за всё то время, что он пробыл здесь, он должен был успеть к нему привыкнуть. Дверь со скрипом отворилась, и Чонгук увидел Юнги – живого, бледного и, по-видимому, такого же заплаканного, как и он сам. Кажется, он услышал, как кто-то из ребят позади него ахнул. Наверное, это был Тэхён, потому что голос показался ему низким, но он не успел сосредоточиться на этом моменте, потому что Юнги в два шага преодолел расстояние от кабинки до Чонгука и сгрёб его в объятиях, таких отчаянных и сильных, что Чонгук с трудом смог сделать вдох. Юнги ощутимо трясло, и Чонгуку стало невыносимо больно. Он обнял парня в ответ, не понимая, правда, до конца, что бы это значило, но всё в нём надрывно кричало о том, что он хочет помочь, что хочет сделать всё, чтобы Юнги стало лучше, легче, чтобы он больше не запирался от них и не плакал в одиночестве.

Moonflower – Harbar

– П… прости м-меня, п-пожалуйста, – с трудом выдавил из себя Юнги, продолжая обнимать Чонгука, – п… прости… прости… Чонгук не понимал, за что ему нужно Юнги прощать, ведь главное, что он жив, что он вышел к ним и говорит с ними. Чонгук хотел ответить, хотел подобрать нужные слова и, в попытках их найти, он обвёл взглядом остальных, ища у них какой-то поддержки, но они, казалось, были столь же ошеломлены происходящим, сколь и он сам. Чонгук так и не успел ничего сказать, потому что к ним подоспела помощь, и врачи отвели Юнги на осмотр. Позже, каждого из ребят вызвали на индивидуальную беседу с психологом, и собраться все вместе они смогли уже только под вечер; ужин, наскоро приготовленный Сокджином, проходил в какой-то неловкой и несвойственной их общежитию тишине. Чонгук без особого энтузиазма ковырял палочками в лапше с мясом, Юнги и вовсе не притрагивался к своей порции и смотрел в одну точку на поверхности стола, опустив взгляд. Атмосфера становилась всё более давящей, и в какой-то момент кто-то должен был НЕ выдержать. Первым сдался Намджун. Он отодвинул от себя тарелку, и этот звук показался Чонгуку таким громким, что он непроизвольно вздрогнул. – Юнги, – произнёс Намджун в ожидании какой-либо ответной реакции от парня, но, когда её не последовало, он нахмурился; его лицо приняло более ожесточённое выражение, и он с нажимом и достаточно резко снова позвал Юнги по имени. В этот раз Юнги оторвал прилипший к столу взгляд и посмотрел на Намджуна немного испуганно и затравлено. У Чонгука похолодели пальцы ног, и он с трудом сглотнул вставший поперёк горла ком. Ему стало страшно: за Юнги, за группу, за всё, что случилось и за все последствия, с которыми им придётся столкнуться. Он чуть не выронил из рук палочки, когда почувствовал, как сидящий справа от него Чимин успокаивающе проводит ладонью по его спине. Чонгук был настолько напряжён, что, казалось, в какой-то момент что-то в нём лопнет, и он сломается во второй раз за день. – Юнги, – уже более спокойно и мягко повторил Намджун и тяжело вздохнул. Было видно, что ему самому приходилось сейчас несладко. – Никто не винит тебя. Ты слышишь? Никто не винит, я ещё раз повторяю, тебя в произошедшем. Но ты не должен был проходить через это всё в одиночку. Ты не должен был доводить себя до такого состояния. Тебе стоило поговорить с кем-то из нас и сообщить о том, что тебе плохо и ты больше не выдерживаешь. Понимаешь? Твоё ментальное здоровье на первом месте. Оно должно быть в приоритете для тебя, оно также в приоритете для всех нас. Просто… – Намджун умолк на пару секунд, подбирая слова. – Просто даже если сложно, нужно говорить о своих чувствах и о том, что тебя беспокоит. Я прошу… это очень важно. Намджун закрыл глаза, шумно вздохнул и как можно спокойнее и ровнее выдохнул через нос. Юнги сжал ладонь в кулак и снова уставился в точку пространства перед собой, но в этот раз вместо отрешённости в его глазах искрилось напряжение. Вновь установившуюся тишину прорезал скрип отодвинутого стула. Все как один посмотрели на Хосока, который встал со своего места и какой-то неестественной и скованной походкой направился к Юнги. Он не спросил разрешения, не произнёс ни слова – он просто подошёл сзади, навалился на Юнги сверху, перекрестил руки у него на груди и схватился ладонями за плечи. – Пожалуйста... – Хосок с трудом справлялся с дрожью в голосе, – пожалуйста, позволь нам помочь тебе. Чонгук почувствовал, как глаза снова начинает щипать от слёз. Он ощущал на себе обеспокоенный взгляд Чимина и хотел уже обернуться к нему и сказать, что он в порядке, как вдруг заметил, что Юнги смотрит прямо на него, смотрит очень пристально и давяще, и Чонгуку резко стало некомфортно. Он не знал, куда деться от этого взгляда и что он должен сейчас сделать. Может, он тоже должен сказать, что не злится – он ведь так и не смог нормально поговорить с Юнги за целый день. – Я… – голос Юнги звучал слишком хрипло, поэтому он прокашлялся, прежде чем продолжить. – Я хочу сказать… простите… я, – он на секунду закрыл лицо ладонями, провёл пальцами по щекам и снова сложил руки на столе перед собой. – Я был в ужасном состоянии. Я понимаю, что сам виноват, что сам довёл себя, да. Я понимаю, что веду себя нечестно по отношению к вам... я… не могу справиться со всеми моими демонами. Они иногда… иногда…. – Юнги пришлось остановиться и в очередной раз прочистить горло. – Мне отвратительно, что я поставил всех под удар. Мне жаль, что… Чонгук… Услышав своё имя, Чонгук уставился на Юнги и инстинктивно сжался. Он опять с трудом понимал смысл происходящего и чего именно старший хочет от него. Но страх не успел полностью обуять его, потому что Юнги продолжил: – Мне жаль, что я так сильно напугал тебя. Я не знал, что ты так будешь переживать… У меня плохо с чувствами других людей, очень плохо с чувствами других людей… – Юнги оборвал свой монолог, потряс головой, будто вёл какую-то внутреннюю борьбу с самим собой, и снова заговорил. – Я отталкивал тебя, но это не со зла… Мне… сложно, когда мне кажется, что кто-то пытается нарушить мои границы. Но вы не “кто-то”, вы… – Юнги, казалось, потерял нить своей мысли. Он растерянно оглядел всех присутствующих в комнате, и третьим не выдержал Чонгук, который подскочил со своего места, едва не опрокинув навзничь стул, и чуть ли не бегом обогнул стол, чтобы присесть около Юнги и… Он не знал, может ли сейчас прикасаться к хёну и как вообще ему стоит поступить в этой ситуации. Чонгук очень осторожно расположил свою ладонь на сгибе локтя Юнги и слегка, чуть ощутимо, сжал пальцами чужую руку. Хосок к этому моменту уже не обнимал Юнги, но он продолжал стоять позади него, будто опасаясь того, что если он отойдёт хоть на шаг, Юнги может снова закрыться. Чонгуку передался этот иррациональный страх, ему тоже стало казаться, что всего одно неверное движение, один неверный вздох – и зыбкое доверие, которое установилось между ними, опять разрушится. Юнги посмотрел на Чонгука, и Чонгук, встретившись с ним взглядом, растерял мигом все свои мысли. Ему хотелось стать ближе к хёну (ко всем хёнам, в целом, если быть честным), но к Юнги его тянуло, всё же, по-особенному, как-то… необычно. Именно с ним он никак не мог найти правильных точек соприкосновения, и это… удручало, выбивало из колеи. Они ведь группа, команда, они ведь, как сказал Юнги, “не просто кто-то чужой со стороны”. И Чонгуку было бы очень больно, останься он навсегда для Юнги чужаком. – Всё хорошо… Я понимаю. Не вини себя. Спасибо, что сказал. Я понимаю, – Чонгук лепетал все эти слова, но они ему совершенно не нравились. Он не знал, что сказать. Он не знал, как сказать так, чтобы Юнги больше не переживал. Пусть Чонгуку было обидно, что он чем-то не заслужил расположения Юнги, что даже с Тэхёном Юнги стал общаться ближе, хотя у них тоже были поначалу сложности. Чонгук теперь понимает, что, наверное, действительно, слишком сильно пытался навязать Юнги своё общество, слишком часто мельтешил перед ним и старался выведать, о чём тот думает и что у него на душе. Но Юнги явно не доверял им всем в достаточной степени, потому что когда ему стало невыносимо плохо, он не смог поговорить ни с Сокджином, ни Намджуном. Чонгук хотел стать тем, с кем Юнги может поговорить, если ему снова потребуется помощь.

Can we kiss forewer? – Kina, Adriana Proenza

– Я переживал, что наш Фу Бо по-бантановски не солёный, но теперь всё, солёный, – это был комментарий Сокджина, который для достоверности момента звучно шмыгнул носом. Чонгук, продолжая заглядывать Юнги в глаза, попытался осторожно улыбнуться. Обстановка, вроде бы, снова стала разряжённой, за столом послышались несмелые и тихие переговоры. Чимин вызвался раздать всем салфетки, Тэхён просил Намджуна дать ему кимчи из его тарелки, потому что в тарелке Тэхёна, по его словам, кимчи было не вкусным, и Сокджин смотрел на него с величайшей степенью осуждения, потому что “кимчи из общего чана, сам посмотри”. На что Тэхён ответил, что Джин наверняка положил ему кимчи не из середины, а соскрёб по краям, а по краям кимчи, как известно, приобретает горьковатый привкус. Все вокруг занялись своими делами, даже Хосок вернулся на своё место, но Чонгук всё не поднимался с корточек, хотя у него ужасно затекли ноги, и он практически их не чувствовал. И только когда Юнги снова посмотрел на Чонгука и, наконец-то, очень несмело, замучено, но, всё же, улыбнулся краешком губ, Чонгук с облегчением кивнул ему и позволил себе встать, с трудом сдерживая стон боли. Он даже слегка покачнулся, потому что мышцы закололо очень резко и очень ощутимо, но его поймали за руку, и он с удивлением обернулся, обнаруживая, что это Юнги придерживает его за локоть и снова смотрит глаза в глаза, и в этом было что-то… что-то. С того дня они и правда стали общаться ближе. Чонгук старался контролировать себя, старался не навязываться и уважать границы Юнги. Юнги, в свою очередь, пытался быть более открытым, охотнее включался в диалог. Он часто стал проводить время с Хосоком, потому что, по его словам, Хосок даёт ему силы двигаться вперёд и помогает поддерживать энергетический тонус. Чонгук не знал, ревнует ли он, и хочет ли тоже занять какое-то важное место в жизни Юнги, но ему всё ещё хотелось быть ближе, ему всё ещё хотелось общаться с Юнги на самые разные темы и получать от хёна взаимную отдачу. Чонгук был уверен, что всё дело именно в потребности более тесного вербального общения. Потому что когда Юнги садился рядом и когда они начинали неспешно переговариваться о чём-то, то Чонгуку казалось, что воздух вокруг становится чуть плотнее и будто бы слегка вибрирует. Он не знал, как это правильно интерпретировать. К своим на тот момент девятнадцати годам Чонгук уже понимал многое, но не всё. Поскольку он начал свой путь в индустрии с пятнадцати лет, это сильно сказалось на его личной жизни, которой, по сути, просто не было. Ему нравились другие люди, он мог заинтересованно рассматривать девушек-айдолов на сцене и восхищаться их формами, он мог также оценивать и парней. Он знал о существовании бисексуальности, но самого себя всё равно до конца не понимал. Даже когда он уединялся сам с собой, он представлял не кого-то конкретного, а просто словно вёл внутренний диалог со своим “я” и комментировал про себя собственные действия. Чонгука не особо прельщала идея ложиться в постель с другими людьми. Во-первых, подобные “встречи” держались в строжайшей тайне (в первую очередь – из соображений безопасности), и Чонгук это понимал, но всё равно не мог отделаться от ощущения неправильности происходящего; во-вторых, у него не получалось до конца расслабиться, перестать лишний раз анализировать ситуацию, и потому он никак не мог полностью насладиться моментом. Да, благодаря таким встречам Чонгук уже что-то мыслил в сексе и не был девственником, но он не был зациклен на этом вопросе. Если ему казалось, что в нём скопилось слишком много нерастраченной сексуальной энергии, он отправлялся в зал, закрывался в душе или перенаправлял свой запал в творческое русло. В целом, это помогало ему не фиксироваться на физических потребностях и быть продуктивным в тех вещах, которые он считал более важными. Чонгук не чувствовал себя странным и происходящее между ним и Юнги тоже в какой-то момент странным считать перестал. Порой он подозревал, что Юнги мог ему нравиться, но с “нравиться” он вполне мог справляться и успешно отмахивался от этого чувства. Но потом изменения стали происходить в самом Юнги, и от этого Чонгук уже не мог так просто отмахнуться. Хотя, может, изменения стали происходить в нём? И не в Юнги было дело? Просто…

Bad Ways – ConKi, Joel Pritchard

Они все уже давно были близки друг с другом и, со временем, пройдя через множество падений и взлётов, стали друг для друга настоящей семьёй. И если в мире существовало такое понятие, как братство, то Чонгук мог с уверенностью сказать, что они вышли за рамки даже этого понятия. Потому что не все кровные братья и сёстры так тесно общаются друг с другом и так открыты друг другу. Они не стеснялись физической близости, объятий, спали вместе в одной кровати, и им было комфортно друг с другом. Настолько, что находиться рядом с кем-то из ребят казалось чем-то таким же естественным, как чувство голода или сонливости. Иногда, им нужно было просто дотронуться до соседа, чтобы восстановить, как они любили говорить, “энергетический баланс”. Тэхён называл это “время держаться за руки”, Чимин просто лез с объятиями, как и Хосок. Юнги же нуждался только в одной энергетической батарейке и крайне редко сам выступал инициатором физического контакта. Чонгук больше не задумывался над тем, испугает ли Юнги своими действиями, вызовет ли отторжение со стороны старшего. Они уже давно определили границы своего взаимодействия, и Чонгук знал, как заставить Юнги рассмеяться, какие вопросы может задавать, чтобы не доставить Юнги дискомфорта и как может к нему прикасаться. Чонгук разделил всех ребят на своеобразные категории и безошибочно простраивал линию своего поведения при взаимодействии с каждым из них. Он знал, с кем можно от души наобниматься, с кем ему было комфортно говорить на серьёзные, глубокие темы, затрагивающие то, что его сильно волнует и тревожит, с кем можно повалять дурака, поиграться, попридуриваться, а с кем можно было комфортно провести время в тишине и напитаться спокойствием. Юнги он относил к последней категории. Рядом с ним Чонгук становился как-то тише, ему уже не хотелось куда-то нестись, бежать сломя голову и перепрыгивать через самого себя. С ним хотелось слушать, наблюдать, ценить мгновения. Да, Чонгук продолжал поглядывать (или даже больше приглядывать) за Юнги. Он всегда мысленно фиксировал его настроение, как только тот появлялся в поле зрения, пытался уже на глаз оценить, насколько тот раздражён или, наоборот, весел. Чонгуку нравилось предугадывать настроения людей, потому что так он точно знал, какую реакцию он должен дать и как должен себя вести. И, в первую очередь, он научился этому для того, чтобы лучше понимать Юнги. Сложно сказать, что Юнги как-то сильно изменился внешне за все те годы, что Чонгук его знает. Помнится, Сокджин как-то даже подшучивал над Юнги по поводу того, что Юнги выглядит как всё тот же пацан из 2013 года, только с ненакрашенными глазами. А вот Чонгук изменился очень сильно. Причём, как и внешне, так и внутренне. И изменения внутренние он старался подкреплять внешними. Ему нужен был более дерзкий образ, чтобы стать смелее на сцене (ведь, если вспомнить преддебютные времена, ему было страшно петь даже перед своими хёнами), чтобы чувствовать себя уверенным и сильным. Он знал, как стать лучше, что нужно для этого сделать и уверенным шагом шёл к своей цели. Юнги тоже занимался самосовершенствованием, но если ему было важно развиваться в более узких областях, то Чонгуку хотелось охватить буквально всё и даже больше.

Easy – Son Lux

Чонгук сильно изменился, и Юнги изменился тоже. Но Чонгук не предполагал, насколько сильные изменения произошли в его хёне, пока в один из дней он не почувствовал, как ему на бедро легла чужая ладонь. Чонгук сразу же понял, что эта ладонь принадлежит Юнги, он на клеточном уровне умел отличать прикосновения каждого из парней. Удивило его то, что Юнги именно прикоснулся. Не позвал, не дотронулся легонько, а именно п р и к о с н у л с я. Причём если в первые секунды это прикосновение было несмелым, каким-то зыбким, то потом стало вдруг более уверенным. Они в этот момент сидели за общим столом и обсуждали предстоящее интервью для «Billboard». Чонгук решил, что у Юнги есть какой-то вопрос и наклонился к нему, продолжая делать заметки на полях в своём ежедневнике – он вёл ежедневник для структуризации своих мыслей и иногда записывал туда идеи, которые можно было использовать для текстов песен. У Чонгука в голове крутилась мелодия, но он всё никак не мог подобрать к ней нужные слова, и это его слегка раздражало. Чонгук ожидал, что Юнги сейчас скажет что-то, но тот молчал, и тогда Чонгук оторвался от увлечённого вырисовывания грифа гитары (ему казалось, что можно как-то связать историю с этим инструментом) и перевёл взгляд на Юнги. Когда их глаза встретились, у Чонгука снова коротнуло где-то в мозгу (он уже вроде давно не испытывал ничего подобного по отношению к хёну – почему опять?) и то самое чувство, когда воздух становится слишком густым, тяжелым, горячим, снова охватило его, но в этот раз с большей силой. Чонгук непроизвольно дёрнул ногой, потому что у него внезапно сжало спазмом мышцу икры, и Юнги всё так же молча убрал руку, уставившись на говорившего что-то в тот момент Тэхёна. Чонгук ещё какое-то время пребывал в недоумении от произошедшего и украдкой поглядывал на Юнги, но тот был спокоен, как скала, его лицо не выражало совершенно никаких эмоций, и Чонгук решил просто… на время забыть об этом инциденте. Он уже давно привык к тому, что его тянет к Юнги физически, и что он позволяет себе иногда дотронуться до него (без какого-либо подтекста), погладить по плечу, похлопать по спине, сжать предплечье, но не более. Это влечение всегда было спокойным, Чонгук его контролировал и не выплывал за грань дозволенного даже в собственных мыслях. Он бы хотел прижаться к Юнги чуть плотнее, ощутить большую отдачу от того контакта, что у них есть, почувствовать, как его захлёстывает энергетической волной, но… это было бы неправильно. Его коротило пару раз – в прошлом. Но потом его эмоции снова вернулись в свою тихую гавань, и Чонгук ощущал только лёгкое напряжение и еле различимое покалывание в пальцах, когда касался Юнги. Это уже было нормой, и это его не удивляло и не пугало. Чонгук не знал, чувствует ли Юнги что-то подобное и никогда не заговаривал с ним об этом. Такой разговор выглядел бы очень странно… и Чонгук не был уверен, что объяснит всё правильно и что не напугает Юнги своим откровением. Но потом касание повторилось. И это уже было не бедро, а спина, и Чонгук отчётливо понимал, что Юнги прикасается к нему нарочито медленно, слегка надавливая. В голове Чонгука тогда крутилось слово “интимно”, но он упорно его отгонял – они в тот момент разбирали свои плавательные костюмы для одного из эпизодов «Run!», и Юнги с Чонгуком подоспели чуть позже остальных, поэтому и в комнате тоже в конечном итоге остались одни. Чонгук тогда задал довольно глупый вопрос из серии “что-то случилось?”, но Юнги отрицательно покачал головой и ответил, что ему интересно, насколько твёрдые у Чонгука мышцы, потому что он так часто занимается в зале и так много и усердно упражняется в хореографии. Чонгук с усмешкой сказал, что “не крепче, чем у остальных хёнов”, и Юнги понимающе улыбнулся ему. Но это ощущение снова настигло его – оно было так близко, что до него можно было практически дотронуться, и, если бы это действительно можно было сделать, Чонгук уверен, – оно было бы таким же плотным, как натянутая москитная сетка. Он не знает, почему ему в голову пришло именно сравнение с сеткой… Возможно, потому что прошлой ночью он гонялся по комнате за несколькими комарам, чей надоедливый писк беспокоил его сильнее храпа Намджуна (к храпу Намджуна он привыкнуть с горем пополам смог, а вот к пронзительному жужжанию комаров – нет). Чонгук развил свои мысли про сетку и дошёл до осознания, что он как будто пойман в сети. И эти сети – весь Юнги. Хотелось ещё раз почувствовать прикосновение. Хотелось, чтобы оно было сильнее, смелее, чтобы Юнги не просто его трогал, а трогал, понимая, как Чонгук ощущает себя при этом. Чонгук, ушедший внутрь себя, не заметил, как Тэхён кинул в него мячом, и от неожиданного удара чуть не свалился с бортика прямо в бассейн. Он подобрал с земли мяч и, крикнув, что Тэхён может спастись только в том случае, если сию же минуту научится летать, погнался за оглушительно хохочущем парнем по газону. Необходимость быть в моменте, не отвлекаться на внутренние раздражители и не концентрироваться на своих переживаниях на какое-то время заставила Чонгука отодвинуть на второй план все мысли, но, когда они вернулись со съёмок и разошлись по комнатам, Чонгук снова начал думать. Он лежал на застеленной кровати, раскинув руки в стороны, и пропевал вслух припев из “Euphoria”, и на словах “You are the cause of my euphoria” он постоянно возвращался мыслями к Юнги. Можно ли было назвать то, что он чувствовал – эйфорией? Наверное, да. По крайней мере, Чонгук точно регистрировал определённые перемены в себе и в происходящем вокруг. В эти моменты он будто бы ощущал всё по-другому: и его тело, и весь окружающий мир трансформировались во что-то новое, неизвестное, и ему так хотелось отпустить себя и… просто упасть, утонуть в этой нереальной реальности, чтобы понять, до какого предела он способен дойти. Юнги должен был чувствовать что-то. Чонгук почему-то был уверен, что всё происходящее с ними – неспроста. Но у него было чересчур мало доказательств и, чтобы получить их, он должен был рискнуть – пойти на контакт первым.

Lips On You – Maroon 5 [1.50]

Его, в целом, удовлетворяли те отношения, которые выстроились у него с Юнги. Он знал, о чём Юнги переживает и чего боится, что его радует, что злит, что может вывести из себя. Чонгук ценил это доверие. И он не мог оплошать, оступиться, сделать что-то не так. У него не было права на ошибку. Чонгук решил сделать ставку на то, что, чаще всего, притяжение чувствуют оба. Если оно возникает, то… это уже что-то, что касается сразу двоих. Может, Юнги начал ощущать его совсем недавно, в то время как Чонгук всегда знал о его существовании. Такое, наверное, тоже бывает… Чонгук сделал несколько дыхательных упражнений, несколько силовых, измерил шагами комнату, перекинулся парой фраз с вошедшим Намджуном, стащил у него горсть кокосовых чипсов и, наконец, после всего этого, уселся в кресло и взял в руки телефон. Он хотел написать Юнги и спросить, могут ли они встретиться и поговорить… например, у него в комнате или где-то на улице. Чонгук, правда, не знал, что они будут делать, если Юнги снова начнёт касаться его, и это заснимут на камеры. Безопасным временным коридором был промежуток с двенадцати ночи до восьми утра. Но ночью они могли наткнуться, к примеру, на Чимина, который в очередной раз сбил себе режим сна и не мог подолгу уснуть. Чонгук просидел в раздумьях ещё минут десять и, когда всё же набрался смелости, открыл диалог с Юнги. Ему показалось, что слова “давай поговорим?” звучат слишком… такими, будто они собираются встретиться, чтобы расставить точки над “i” в каком-то конфликте, которого никогда не было, и, в целом, сама эта формулировка несёт в себе какое-то лишнее напряжение, поэтому… Чонгук мог бы спросить Юнги, не хочет ли тот развеяться и… Чонгук вспомнил, что они могут поехать на машине и что, в целом, предложение прокатиться по ночному городу звучит не так уж и плохо. Но он также вспомнил, что на домах и во дворах тоже есть камеры и что их всё равно могут как-то да засечь. Может быть, он слегка преувеличивал, но если произойдёт что-то, и это кто-то всё-таки заснимет... Хотя, что именно должно произойти, Чонгук не знал и не представлял. То есть, он мог примерно вообразить, что обычно происходит у людей, между которыми существует напряжение и притяжение, но притяжение со стороны Юнги ещё не было доказано.

Continuum – Tanerélle [2.42]

В конечном итоге, Чонгук оставил формулировку, которая включала в себя приглашение на “развеяться после съёмочного дня” и принялся ждать ответа. Он пару раз попытался представить себе сцену поцелуя с Юнги, но мало что почувствовал, потому что она казалась ему какой-то сюрреалистичной. Но Чонгук находил это довольно странным, ведь… если ты испытываешь влечение к человеку, то довольно логично, что ты хочешь поцеловать его. Чонгук пару раз взглянул на Намджуна, который полулежал на кровати и с увлечением читал книгу, не обращая на него никакого внимания. И тогда Чонгук попытался зайти с другого ракурса. Он закрыл глаза и представил, как Юнги начинает с прикосновений: поначалу, они лёгкие, спокойные, расслабляющие, но постепенно сила нажатия увеличивается, Юнги становится ближе, прижимается к Чонгуку и плавно, но уверенно проводит по его спине, спускается ладонями к ягодицам и сжимает их уже не просто настойчиво, но и властно. Чонгук представляет, как Юнги смотрит на него, как темнеют глаза напротив, как они становятся похожими на два глубоких омута, как под этим взглядом у Чонгука внутри всё тяжелеет и… Из фантазий его выдернул резко завибрировавший в руке телефон, который он, от неожиданности дёрнувшись, выронил на пол. Чонгук несколько секунд тупо разглядывал лежащий на ковре телефон, пока пытался осознать, что произошло с ним, ведь… он почувствовал, как от возникшей перед его внутренним взором картины в животе всё свело судорогой, и он был в шаге от того, чтобы по-настоящему возбудиться. Возбудиться от Юнги, который… Чонгук бесцветным голосом ответил на вопрос обеспокоенного Намджуна, что всё в порядке и что он просто слегка задремал. Парень поднял телефон с пола и сразу же оказался в диалоге с Юнги, где его ждало следующее сообщение: “Если можешь, приходи сейчас”. Чонгук не сразу понял смысл написанного. Он должен был… пойти к Юнги в комнату? Или… Поскольку никакого другого места в сообщении обозначено не было, Чонгук встал с кресла и, сказав Намджуну, что сходит немного… прогуляться, стремительно вышел за дверь и направился в самый конец коридора. Но тут на телефон вновь пришло сообщение, и Чонгук замедлился, чтобы прочитать его. Оказалось, что это снова был Юнги, и он просил Чонгука зайти в общую кухню. Чонгук в замешательстве потоптался на месте, но всё-таки сменил траекторию и двинулся в сторону кухни. К своему удивлению, он застал там Юнги вместе с Хосоком. Они сидели за столом, перед ними было разложено несколько исписанных от руки листов, и Хосок негромко зачитывал Юнги строчки из песни, которую Чонгук не смог узнать на слух. Скорее всего, Хосок только работал над ней. Юнги кивал головой в такт и постукивал указательным пальцем по коленке. Когда Хосок закончил, Юнги попросил у того ручку и начал что-то увлечённо выписывать на одном из листов. Чонгук стоял в дверях, чувствуя себя глупо и неловко, потому как ни один из хёнов не обращал на него внимания, но он всё-таки решил пройти вглубь кухни и сесть напротив них за стол. Хосок тут же заметил Чонгука и, радостно встрепенувшись, предложил послушать его песню (в особенности, его интересовала оценка вокальной партии), но Юнги, тоже бросив на Чонгука быстрый взгляд, прямо сказал Хосоку, что им нужно с Чонгуком кое-что обсудить наедине. Чонгук слегка опешил, от того, насколько спокойным выглядел в этот момент Юнги, намекая Хосоку на то, что ему следует уйти, но Хосок, ничуть не расстроившись, важно закивал головой, подобрал со стола все листы и направился к выходу из кухни, помахав им перед уходом и пожелав напоследок хорошо провести время.

Burn – Astyria

Юнги, наконец, полностью переключил внимание на Чонгука и… снова этот прошибающий насквозь взгляд. Юнги не был взволнован, обеспокоен, встревожен, но он смотрел так, будто пытался заглянуть Чонгуку в самую душу, и в какой-то момент Чонгук почувствовал внутри лёгкую дрожь. На него нахлынули воспоминания о том, каким он представлял Юнги и каким он хотел бы видеть Юнги рядом с собой, и ему стало стыдно и страшно одновременно. Жар ударил по щекам, он не знал, куда деть своё смущение и, чёрт возьми, чтобы быстро успокоиться ему пришлось бы прибегнуть к упражнениям, которые они обычно делали перед выходом на сцену, но Юнги сразу бы заметил это и понял, что Чонгук не в порядке. А Чонгук действительно был не в порядке. Кажется, он направил Юнги сообщение с предложением развеяться, так почему… они теперь сидят на кухне, и это никак не подходит под определение слова “развеяться”? Чонгуку начинало казаться, что Юнги способен читать его мысли. Потому что он пришёл сюда, по сути, не за этим. – Так… эм… – Чонгук чувствовал себя до нелепого неловким. Они давно преодолели все границы в общении, так почему опять так сложно, почему так страшно сказать хоть слово? – Перейдём на диваны? – спросил Юнги будничным тоном и кивнул в дальний угол комнаты. – Хорошо. Чонгук неуверенно проследовал за Юнги к диванам и вначале снова сел в кресло, но Юнги попросил его пересесть к нему на диван. Именно на диван. Когда они оказались рядом, Юнги придвинулся к Чонгуку практически вплотную, и тот попытался отстраниться, когда почувствовал, что они соприкасаются бёдрами, но Юнги не дал ему этого сделать, положив руку на плечо и очень аккуратно сжав его. – Не надо так волноваться, – тихо проговорил Юнги. – Но… камеры... – чуть ли не шёпотом произнёс Чонгук и принялся разглядывать кисти рук, мысленно обводя взглядом букву “Y” под правым мизинцем. Вокруг почему-то было слишком тихо, ни из коридора, ни из других комнат не доносилось ни звука, хотя время только-только перевалило за десятый час. Так рано никто не ложился спать, к тому же, на завтра не было назначено утренних съёмок. В воздухе пахло новыми духами Чимина, которому они настолько понравились, что он вылил на себя за раз чуть ли не половину флакона; ощущался запах недавно свежеприготовленной и слегка подгоревшей пиццы; и ещё – запах Юнги. – Они не пишут. Сегодня закончили раньше. Ты разве не знал? Чонгук поднял голову и удивлённо выгнул бровь. – Нам сообщали об этом на дневном брифинге. – А… Видимо, Чонгук в тот момент отвлёкся и пропустил эту информацию мимо ушей. Он в последнее время слишком невнимательный. Все его мысли в любую свободную минуту неизменно возвращаются к… – Так к вопросу о развеяться… – Чонгук попытался вернуться к теме, которую они должны были обсуждать, и эта тема, вне всякого сомнения, затрагивала вопрос совместного времяпровождения, совершенно обычного, просто дружеского, не намекающего ни на что большее… Но Юнги снова сделал это. Он опять дотронулся до Чонгука, в этот раз расположив свою ладонь не на спине, а на пояснице и слегка помассировал напряжённые мышцы. Чонгук снова потерялся в ощущениях пространства и времени. Он боялся посмотреть Юнги в глаза, потому что ему казалось, что именно сейчас он увидит напротив себя именно те самые глаза, которые навоображал себе в своих сексуальных фантазиях и… Чёрт возьми, это и правда были сексуальные фантазии. Сексуальные фантазии Чонгука о Юнги. Когда он успел дойти до этого? В какой момент атмосфера вокруг них накалилась до такой степени, что Чонгук практически слышал звон в ушах от напряжения? Так не бывает, так не должно быть, это всё слишком странно, это всё чересчур за гранью. Почему Юнги? Почему он? Почему… Юнги надавил на поясницу Чонгука чуть сильнее, и тогда он просто не выдержал. Дёрнулся, как от удара, подскочил с дивана и замер, не зная, что делать дальше. Они взрослые, они должны поговорить, они не должны всё пускать на самотёк, Юнги не должен так смотреть, он не… Чонгука охватила лёгкая паника, когда он осознал, что в глазах Юнги плещется боль. Он зарылся пальцами в волосы, резко выдохнул и сел на прежнее место, с трудом удерживая себя в моменте. Напряжение между ними не пропало несмотря на то, что Чонгук прервал физический контакт. Он не понимал, как это всё, в целом, должно было работать, но он понимал одно: ему до дрожи хочется прижаться к Юнги, ощутить его тело своим, чтобы кожа к коже, чтобы до искр, чтобы до мутноты и разноцветных кругов перед глазами. Юнги, казалось, тоже держался из последних сил; он крепко прижимал кулаки к коленям и выглядел обезоруженным. – Хён… Юнги-хён, – Чонгук попытался привлечь к себе внимание и не без усилия проглотил вязкую слюну, когда тот посмотрел на него. – Ты можешь меня ударить, если я сейчас скажу то, что покажется тебе неприемлемым, но ты тоже чувствуешь между нами… Юнги не дал Чонгуку договорить. Всё произошло слишком быстро и стремительно, и Чонгук сам не успел толком осознать, как Юнги порывисто прижался лбом к его плечу, обвив при этом руками шею. – Я не могу… просто не могу… – сдавленно прошептал Юнги, и Чонгук попытался успокаивающе провести ладонью по его спине, но тот вдруг как-то конвульсивно дёрнулся, и рука Чонгука замерла в районе лопаток. – Прости. Тебе неприятно? – проговорил Чонгук, отмечая, что у него слегка подрагивает голос. – Нет… – на выдохе и с плохо скрываемым стоном ответил Юнги. – Мне наоборот. Наоборот. У Юнги всегда были проблемы с доверием, он всегда с трудом признавал свои слабости, и сейчас Чонгук впервые видел Юнги именно таким: до безумия слабым. Происходящее продолжало казаться каким-то совершенным абсурдом и, пока Чонгук пытался сообразить, что им делать дальше, в том числе и прямо сейчас, Юнги отстранился и как можно более спокойным тоном произнёс: – Я не до конца понимаю, что это. Точнее, я понимаю, но не понимаю, почему… почему это случилось с нами и почему это так сильно бьёт мне по мозгам. – Не только тебе, – Чонгук грустно и смиренно улыбнулся и продолжил, – но я знал об этой нашей особенности всегда. Юнги удивлённо вскинул брови и слегка приоткрыл рот. – В смысле..? – Практически с самого начала. Ты был для меня словно бы… особенным. Я часто смотрел на тебя, я хотел понять тебя, я хотел стать тебе близким другом. И я всегда чувствовал, что меня тянет к тебе. По прошествии времени я просто принял это как должное, и существовавшее между нами напряжение не смущало меня и не заставляло чувствовать себя странно. Пока ты… ты не сделал первый шаг. И тогда всё действительно стало странным.

Waiting Game – BANKS [1.52]

Юнги слушал его, не прерывая. Он был растерян, обескуражен и, кажется, с трудом осознавал, что всё, что говорит ему Чонгук – правда. – То есть, ты жил с этим столько лет… – Юнги покачал головой и слегка прихватил зубами нижнюю губу. Чонгук сконцентрировался на этом моменте и с трудом заставил себя не пялиться. Во имя всего святого на этой земле, что они творят… – А ты? Осознал недавно? – Не то чтобы недавно. Мне кажется, я чувствовал что-то очень смутное и непонятное в течение довольно длительного времени. Даже не вспомню уже, когда всё это началось. Но потом эти чувства из смутных и непонятных начали превращаться в довольно чёткие и осознанные. – И ты вдруг по… Юнги оборвал Чонгука на полуслове и скорее продышал, чем произнёс сказанное им: – Понял, что хочу тебя. Между ними повисла тишина. Она снова давила на нервы и заставляла внутренности скручиваться в неприятный тугой узел. “Хочу тебя” зычным эхом отдавалось у Чонгука в голове, и он вдруг с ужасом осознал, что хочет услышать эти слова ещё раз. – Чёрт раздери всю эту ситуацию, мы же… – Юнги уронил лоб на подставленную ладонь. – Мы же даже не влюблены. Юнги осторожно покосился на Чонгука, отслеживая его реакцию. Чонгук только пожал плечами. – Я не… не знаю. Мне придётся постараться, чтобы перечислить какие-то вещи, которые меня в тебе действительно привлекают, но, знаешь, будто есть какая-то другая вещь. Её даже увидеть невозможно, только почувствовать. И вот она сводит меня с ума. Когда ты касаешься и смотришь… Когда показываешь силу. Это что-то, отчего я теряюсь в самом себе. И в тебе. В тебе я в такие моменты тону. Чонгук понимал, что они движутся по очень опасной тропе и что в любую секунду у них под ногами могут осыпаться камни, и тогда они точно сорвутся в пропасть. Но, может быть, они уже сорвались? Сорвались, когда впервые встретились? Или когда почувствовали то самое подавляющее волю влечение? Или когда решили встретиться на этой кухне сегодня? Юнги не спешил продолжить диалог, поэтому Чонгук решил задать интересовавший его вопрос. – А почему именно кухня? Юнги растерянно посмотрел на Чонгука и почесал затылок. – Я просто тоже думал… Я тоже хотел выяснить твоё отношение ко мне, и если бы ты сказал, что ничего не чувствуешь, и это случилось бы у меня, то, знаешь… – Юнги снова казался смущённым. – Знаешь… Я ненавижу сантименты, но мне в таком случае было бы очень паршиво находиться там. А в общих зонах… воспоминания быстрее затираются и растворяются. Чонгук хмыкнул и не смог сдержать улыбки. – Мне казалось, что я уже много знаю о тебе. Но нет. Всё ещё слишком мало. Они снова умолкли, и Чонгук видел, что Юнги хочет ещё что-то сказать, но как будто никак не может решиться. Они продолжали сидеть рядом, слишком близко, непозволительно близко, вокруг всё ещё было тихо, и Чонгуку почему-то начало казаться, будто их разговор кто-то мог подслушать. Он уже намеревался было осторожно подойти к выходу из кухни и проверить, не притаился ли кто в коридоре, но тут послышался звук открывающейся двери, затем раздался громкий хлопок, и Чонгук узнал голоса двух парней, которые, шумно переговариваясь, направлялись в общую зону – это были Тэхён и Сокджин. Чонгук быстро отсел от Юнги на безопасное расстояние и поприветствовал вошедших ребят.

Sucker – Jonas Brothers [2.03]

Тэхён уже переоделся в свою любимую пижаму со Спанч Боббом (он не был ярым фанатом Спанч Бобба, но именно эту пижаму обожал до умопомрачения), а Сокджин нацепил какую-то растянутую белую футболку и доходящие до колен просторные шорты. Его волосы были слегка влажными после душа, на плечах покоилось розового цвета полотенце. Тэхён расставил руки в стороны, наклонился корпусом вперёд и ринулся навстречу Чонгуку, издавая при этом звук пикирующего самолёта. Чонгук выставил перед собой руки, и Тэхён приземлился прямо на них, но Чону не удалось удержать равновесие, поэтому он завалился набок вместе с Тэхёном, который плюхнулся на диван в пространство между ним и Юнги. – Это была мягкая посадка! – Рано радуешься, рано радуешься, – Сокджин сгрёб с нижней полки длинного журнального столика два джойстика и кинул один Тэхёну. Тот без колебаний поймал его на лету. Джин уселся на соседний диван, подобрав под себя ноги, и щёлкнул пультом. Телевизор на противоположной стене издал тихий писк и загорелся приветственной заставкой. – Ну, что, готов отвечать за свои непотребные слова о моём вне всяких сомнений очень вкусном кимчи, который я приготовил с такой любовью и заботой, а? – Сокджин гордо вздел подбородок и с вызовом посмотрел на Тэхёна. – Ты действительно такой злопамятный? – Тэхён покачал головой и цыкнул. – Какой пример подаёт наш хён младшему поколению? – Подождите, – Чонгук неверяще вытаращился на ребят. – Вы про то кимчи? Про то самое? Он вовремя прикусил язык, потому что чуть не ляпнул “то, которое мы ели в день срыва Юнги”. – Про то, про то! – воскликнул Сокджин в притворном возмущении. – Я всё ещё чувствую себя оскорблённым. – Если бы я тебе не напомнил об этом, то ты бы так и не вспомнил никогда про своё драгоценное кимчи. И оно всё-таки было горьким, – произнёс Тэхён насмешливо и взмахнул джойстиком, устраивая его в ладонях. – Ну и? Готов отстаивать честь и достоинство своей стряпни, Джин-хён? – Смотрите-ка! Если проиграешь, завтра будешь сам готовить всем нам завтрак. Тэхён на секунду задумался, окинул Сокджина цепким взглядом и сощурился. – А давай! – Все слышали? – Сокджин осмотрелся вокруг так, словно в комнате было гораздо больше людей. – У Тэхёна завтра штрафная смена за завтраком. – Не спеши с выводами. У нас впереди ожесточённая битва. Пусть победит сильнейший и тот, кто меньше всех хочет готовить завтрак. Тэхён нагленько хихикнул и одновременно ткнул Юнги и Чонгука локтями в бок. – Будете смотреть? – Думаю… – Чонгук взглянул на Юнги и попытался считать его настроение. Они, если быть честными, не до конца решили один вопрос… – Нет, – чётко произнёс Юнги и встал с дивана. – Я пойду к себе. Тэхён обиженно надулся. – Почему ты не хочешь посмотреть на то, как Джин-хён позорится? Это же весело! – Эй! – очередной громкий возглас со стороны Сокджина. – А ты останешься? – Тэхён заискивающе заглянул в глаза Чонгуку, но тот с виноватой улыбкой тоже поднялся с дивана и направился к выходу. – К сожалению, не могу. Мне нужно… сделать один звонок. Важный.

I Want It – Two Feet

… Чонгук до умопомрачения хочет поцеловать Юнги, пока они так близко, пока Юнги стоит лишь немного повернуть голову, и… Он знает, что получить желаемое будет сложно и, скорее всего, попросту невозможно, но не собирается отступать, не предприняв ни единой попытки, поэтому первым осторожно прижимается губами к скуле Юнги и низко, но довольно звонко мычит, стараясь при этом звучать мелодично. Чонгук знает, что Юнги любит мелодичность, именно его мелодичность, и без зазрения совести пользуется этим приёмом для привлечения внимания к себе. – Ты поцелуешь меня? – Чонгук мажет губами по скуле Юнги, скользит по гладкой коже и хочет, чтобы тот посмотрел на него, хочет прочитать ответ в его глазах, хочет увидеть правду, даже если Юнги опять скажет “нет”. У них были правила, и инициатором этих правил, по большей части, выступил Юнги. Он говорил о том, что важно сделать весь процесс как можно менее интимным, что им требуется сохранять какую-никакую дистанцию и не переступать за определённую черту. Но никакой черты уже не было. Она стёрлась ещё в тот момент, когда Чонгук с Юнги оказались один на один в пустой комнате, и пока Сокджин с Тэхёном рубились в приставку, они сделали тот самый шаг, который толкнул их ещё ближе к краю: дали волю чувствам. Они не переспали, но они прикасались друг к другу так, что становилось понятно: их очередной срыв – лишь вопрос времени. Им стоило прекратить всё в самом начале, научиться сдерживаться, научиться игнорировать своё желание, ставить на нём блок, крест, запрет, что угодно, но Юнги терял контроль и последние остатки самообладания, когда понимал, что он может коснуться Чонгука без страха быть пойманным, и он позволял себе это. Когда они поняли, что справиться со своим желанием не в силах, они сосредоточились на том, чтобы научиться делать вид, будто между ними ничего не происходит. Будто всё осталось по-прежнему и, стоит отдать им должное, они преуспели в своём притворстве. Юнги и Чонгук привыкли жить от срыва до срыва; порой, их выдержка могла доходить до трёх месяцев, но они чувствовали себя эмоционально выжатым, потому что тратили много сил на самоконтроль и на то, чтобы отвлекать себя от кружащих голову мыслей. Опять приходилось прятаться и скрываться: ловить момент, когда рядом никого нет, в том числе – и работающих камер. Чонгуку снова казалось, что он совершает что-то неправильное, запретное, никем не поощряемое – и это действительно было так – но в случае с Юнги он не концентрировался на этих мыслях, он наслаждался моментом, пытался урвать каждую секунду, потому что не знал, когда они в следующий раз смогут прикоснуться друг к другу по-другому. Они смогли более-менее устаканить свою жизнь после того, как научились сублимировать своё желание и свои потребности в работу, в социальное общение, в свои увлечения. Но чтобы "излечиться" им нужно было перестать видеть друг друга, а это – исключено, поэтому в какой-то момент они просто не выдерживали. Чонгук и Юнги долгое время не переходили непосредственно к сексу. Тем более, в тот период, когда им приходилось сожительствовать бок о бок с остальными ребятами. Когда они оставались наедине, то максимум, что могли позволить себе – это касания: требовательные, отчаянные, нуждающиеся. Чонгук привык к тому, что Юнги стал постоянным героем его фантазий и позволял себе возбуждаться, представляя, как они заходят дальше. Они даже начали рассказывать друг другу о том, что именно представляют в процессе и какие моменты их возбуждают сильнее.

Had Some Drinks – Two Feet

Чонгук находил такие беседы до умопомрачения горячими и, после, им приходилось запираться каждому в своём душе, потому что оставаться спокойными после услышанного было просто невозможно. Но Чонгук даже в самых своих смелых фантазиях не мог вообразить себе, что его желание сблизиться с Юнги однажды выльется в подобную историю. Они смогли позволить себе переступить через ещё одну грань, когда им уже больше не требовалось жить в общежитии. Они зашли дальше прикосновений, и это стало последним шагом на пути к неминуемому падению. Чонгук не знал, какие у него есть фетиши и кинки до начала сексуальной жизни с Юнги. Он примерно представлял себе, что ему нравится, но ни разу не пробовал воплотить желаемое на практике: боялся не угадать с предпочтениями партнёров. С Юнги же всё было совершенно по-другому; возможно, немаловажную роль играла их связь, потому как они оба были готовы отдать самих себя без остатка и получали от этого настоящее удовольствие и наслаждение. Но Чонгук до сих пор не понимал, кто они, чёрт возьми, друг другу, и он ненавидел правила, которым, несмотря ни на что, так старался следовать Юнги. Ведь по его лицу было видно, что он сам не хочет этого. Тогда зачем? Для чего? – Чонг… – Юнги болезненно хмурится и замолкает. Он намеренно избегает зрительного контакта, и Чонгук понимает, что Юнги снова пытается обмануть себя, переступить через себя. Но почему? – Почему? – шепчет Чонгук, тянется левой рукой к затылку Юнги, а правой отпускает ткань штанины и сжимает чужую ягодицу. Хочется прикосновений и поцелуев. Прикосновений – до дрожи, поцелуев – до крика отчаяния. Юнги тут же перехватывает его руку и фиксирует в воздухе. – Хён... – Чонгук стонет уже совсем жалобно и как-то слишком обречённо. Он снова придвигается ближе к Юнги, но не с целью причинить тому боль, а с целью почувствовать. Упирается задом в ощутимую выпуклость и не хочет больше отстраняться ни на миллиметр. Хочет остаться вот так. Спину начинает неприятно тянуть, потому что ему приходится ещё сильнее прогнуться в позвоночнике, но те ощущения, которые захлёстывают его, пока он рядом с Юнги, стоят того. Он пару раз уже давал слабину: Юнги давал слабину и целовал Чонгука. Всего пару раз, но… почему бы не сделать это снова? Он не ревнует Юнги (уверен в этом или хочет верить этому), он не требует его себе целиком и полностью, но он хочет получать по максимуму от их сексуальной жизни. Поцелуй ни к чему не обязывает, не призывает, не несёт за собой разрушающих последствий. По сравнению со всем остальным это – лишь один из способов сделать друг другу приятно. И Юнги об этом знает. – Ты же знаешь, – Чонгуку так не хочется сдаваться сейчас, – что поцелуй не сможет стать для нас чем-то большим. Мы уже давно за гранью чего-то большего. Мы уже… Юнги отпускает руку Чонгука и указательным пальцем приподнимает его лицо за подбородок. Эти глаза тёмные, бездонные и порочные; утонуть, хочется утонуть, хочется задохнуться. Эти глаза смотрят так только в особенные моменты, в моменты, когда безумие подкрадывается слишком близко, и уже нет никакого желания и никаких сил сопротивляться ему. Горло Чонгука вибрирует от полустона-полурыка. Их губы так близко, что можно рассмотреть каждую складочку на розовой коже, каждую неровность. Юнги кладёт ладонь поверх отчётливо выделяющегося кадыка Чона, и этого, в целом, достаточно для того, чтобы член Чонгука снова просяще дёрнулся. У него грёбаный кинк на надавливания, но не на грубые и резкие, нет, а на такие, которые медленно и тягуче расползаются по телу, заставляя пьянеть, терять связь с собой и с реальностью. У него кинк на руки Юнги, и может быть, на всего Юнги в целом.

Where Are You – Elvis Drew, Avivian

Сегодня Чонгук должен подчиняться, – такова суть их игры. Ему нельзя прикасаться к Юнги спереди, – такова его роль. Поэтому сегодня Юнги сзади, и Чонгуку так хорошо и так плохо от этого. А ещё, его до сих пор не целуют, и он уже уверен в том, что этот поцелуй не состоится, но Чонгук всё равно закрывает глаза, и его ресницы трепещут, когда дыхание Юнги опаляет его губы. Смертельно близко. – Будешь послушным сегодня, и я скажу, почему "нет". Чонгук раздосадован, заведён и ужасно голоден. Ему мало Юнги сейчас, катастрофически мало. Они не были друг с другом полтора месяца, и только благодаря тому, что Чонгук за день до встречи подготовился – провёл достаточно времени наедине с собой и своими фантазиями – он может ещё держаться, хотя, в отдельные моменты, ему казалось, что он готов кончить без единого прикосновения к себе. Чонгук хочет ответить Юнги и сказать, насколько тот жесток, но слова застревают у него где-то попрёк горла, когда он чувствует, как чужая ладонь обхватывает его член через слои ткани. – Заждался, да? – шепчет Юнги на ухо, и Чонгук утыкается носом в изгиб его шеи. Он всё ещё не может сменить позу, потому что Юнги удерживает его, и с каждой новой медленной фрикцией он всё сильнее выгибается, пытаясь при этом не отстраняться от возбуждения Юнги, и если Юнги его не отпустит, то его позвоночнику точно не поздоровится. – Х… хён, неудобно, – Чонгук морщится, поджимает губы, и тогда Юнги наконец отпускает его. Чон со вздохом облегчения распрямляется и задушено постанывает, когда чужие пальцы спускаются ниже и сжимают напряжённые яйца. Чонгук чувствует, какой он мокрый под одеждой и осознание того, что Юнги тоже это чувствует, выбивает из лёгких воздух. Юнги снова начинает медленно толкаться между ягодиц Чонгука и проводит губами по бугоркам позвонков на затылке, пока ладонью другой руки оглаживает мощную грудь, исследует линии натренированных мышц живота. Он больше не прижимает Чонгука к себе, скорее, слегка поддерживает. Чону нужна опора, потому что он горит и его разрывает изнутри от зашкаливающего возбуждения. Остаются считанные минуты до того, как он всё-таки не выдержит, поэтому он запускает руку в карман штанов Юнги и вынимает оттуда презерватив. Непослушными пальцами Чонгук разрывает упаковку, и в этот момент Юнги начинает прицельно и с усилием массировать его мошонку у самого основания члена. Чонгук вскрикивает, и Юнги тут же сжимает основание, чтобы предотвратить несвоевременный оргазм. Чон дрожит, протяжно и разочарованно стонет: он уже так сильно хочет кончить, что перед глазами всё плывёт. – Зачем ты… хён… это… – Чонгук дышит загнанно и пытается пережить болезненную пульсацию. – Надень его и дай волю своему голосу… Хочу услышать, как ты громко стонешь... давай же, – у Юнги тоже сбито дыхание, он проводит носом по волосам Чонгука на затылке, и тот снова содрогается от мурашек. Юнги аккуратно стягивает на бёдра шорты Чона, затем то же самое проделывает с боксерами. Головка его члена отчаянно красная, покрыта предэякулятом. Чонгук проводит по ней ладонью, собирая смазку и раскатывает по члену презерватив. Его руку тут же замещает рука Юнги. Мин покрывает поцелуями плечи Чонгука, начиная медленно надрачивать ему. Чонгуку слишком мало, потому что пальцы, обхватывающие его член, не оказывают на него практически никакого давления, и даже когда Юнги принимается выводить большим пальцем круги по головке, это всё равно ощущается и воспринимается как слишком.мало. Чонгук теперь не настолько чувствительный, он тихо постанывает в такт размеренному темпу, но Юнги довольно быстро начинает ускоряться, и Чон впивается ногтями в его предплечье. Юнги возвращается к толчкам, но в этот раз он действует осторожно, мелко дёргая бёдрами и как можно плотнее прижимаясь к правой ягодице Чонгука (он старается не попадать в промежуток и исключить воздействие ткани на нежную кожу в этой области).

Make Me Feel – Elvis Drew

Чонгук чувствует мокроту сзади и понимает, что Юнги не надел трусов. Он представляет, как на серых спортивках проступает тёмное пятно, и его член непроизвольно дёргается. Грязным. Он хочет почувствовать себя ещё более грязным, ещё более развратным и более уязвимым. – Ю-Юнги-хён...прогнуться. Мне н-нужно ещё раз… – одним воздухом говорит Чонгук. – Если я позволю тебе, – Юнги останавливается, – ты будешь стонать громче? – Я… буду. Раньше им нужно было осторожничать. Нельзя было издавать ни единого лишнего звука, даже дышать приходилось как можно тише. Но сейчас они находятся в квартире Чонгука на частной территории. Здесь установлена надёжная звукоизоляция, их никто не может услышать, никто не может подсмотреть за ними. Чонгуку надо просто отпустить себя и перестать сдерживаться. Именно об этом просит его Юнги. Вначале Чонгук решает, что они вернутся к прежней позе, но, когда Юнги заводит его руки за спину, фиксирует в захвате кисти и начинает тянуть вниз, Чонгук понимает, – это нечто большее. – Да, ещё глубже, вот так, – комментирует Юнги, и в его голосе сквозит удовольствие. Чонгук может прогнуться сильнее, потому что теперь его никто не удерживает и не прижимает к себе. Он гибкий, и он грязный и порочный. Его член снова оставлен без внимания, но именно это и заставляет Чонгука почувствовать жгучую тяжесть внизу живота. У него кинк на демонстрацию потребности, потому что именно такая поза – когда ты полностью открыт, когда всё твоё тело буквально кричит о том, насколько ты сейчас отчаянно нуждаешься во внимании – вызывает в Чонгуке столько противоречивых эмоций, что он наконец-то громко и беззастенчиво стонет и запрокидывает голову. – Посмотри на него, м-м, – говорит Юнги, и его грудной тембр отдаёт хрипотцой. – Такой переполненный возбуждением, такой измученный. Эти слова вышибают из Чонгука новый стон: высокий и плотный. – Да, покажи, как сильно тебе нравится. Покажи, как тебе хорошо. Член Чонгука тяжёлый, и презерватив на нём, который всё это время практически не ощущался, теперь стал казаться слишком тесным. Скорее всего, дело в восприятии: Чонгук захотел чувствовать себя так, будто на него что-то давит, будто что-то снова стесняет его и не даёт заполучить требуемое. – Ты хочешь кончить? – Да, пожалуйста, да, – выстанывает Чонгук, и Юнги придвигается ближе, позволяя Чону упереться затылком ему в грудь. – Ты должен сам. Твой член должен сам. Видишь, как он просит об этом? Дай ему то, что ему нужно. Возникшее давление у основания шеи доводит Чонгука до исступления. Юнги не усердствует: он гладит, ловя пальцами вибрацию гортани, перемещает ладонь то выше, то ниже и лишь изредка позволяет себе усилить нажатие. – Представь, что моя рука сейчас на твоём члене. Чонгук бормочет что-то неразборчивое, путается в словах, подгоняет самого себя, когда его голос срывается на вскрик. Он чувствует, как по члену пробегают лёгкие волны пульсации, и он уверен: если сейчас что-то пойдёт не так, он просто не сможет этого пережить. – Ты уже так близко, тебе уже так хочется завершения, – приговаривает Юнги, – такой красивый, когда полностью разбитый. – Да! я… хён! я… Чонгук разбитый, и он готов разбиться ещё тысячу раз, если будет знать, что рядом с ним находится Юнги, готовый подхватить, приласкать и успокоить. Юнги – его болезнь и лекарство, причина, по которой он распадается на осколки и собирается в единое целое вновь. Чонгук кончает с протяжным надрывным стоном и заваливается вперёд. Его совершенно не держат ноги, колени болят и по телу разливается тяжесть вперемешку с усталостью.

Jazmine – Mont Jake

Юнги быстро меняет позицию, помогает Чонгуку опуститься на кровать и, пока тот приходит в себя, лёжа на спине, стягивает с его члена презерватив и выбрасывает в стоящее рядом ведро. Туда же отправляется салфетка, которой он промакивает кожу вокруг головки. Юнги полностью освобождает ноги Чонгука от одежды и пытается накрыть его лёгкой простынёй, которую стащил со стула, но Чонгук, уже пришедший в себя, отмахивается от неё и садится в кровати. – Хён... – голос Чонгука звучит ослабленно, но твёрдо. Он протягивает Юнги ладонь и, когда тот сжимает её пальцами, тянет его на себя, заставляя забраться на кровать и сесть рядом. – Тебе нужно отдохнуть. Слишком много эмоций, – говорит Юнги и всматривается в лицо Чона, замечая, по-видимому, с каким упрямством тот смотрит на него в ответ (Чонгук хочет, чтобы о его намерениях догадались без слов), потому что секундой позже вздыхает и качает головой. – Ты не хочешь отдыхать. – Не хочу, – взгляд Чонгука упирается в теперь уже небольшой бугорок на штанах Юнги и, да, там чётко виднеется темнеющее пятно. Они снова сидят близко, и Чонгук располагает ладонь на чужом бедре. Он не прерывает с Юнги зрительного контакта, потому что успел соскучиться за это время по его глазам. В них сейчас легко угадываются спокойствие и практически невесомая усталость. – Я так люблю получать оргазмы с тобой, – Чонгук позволяет своей руке продвинуться выше. Юнги его не останавливает. – Я люблю твои стоны и твой голос, – говорит Юнги, рвано вздыхает и напрягается, когда ощущает давление в паху. – Хочу, чтобы ты дошёл до фальцета, как в бридже “ON”. – Могу тебе всю вторую октаву пропеть, – Чонгук усмехается и пытается придать голосу игривый оттенок. – Но для этого тебе придётся меня оттрахать. – Гук-и.... – Юнги сводит брови к переносице и выглядит вдруг слишком серьёзным. – Я помню, – Чонгук не хочет снова слышать то, что слышал много раз. – Мы должны держать себя в рамках, потому что всё не так просто. Но я до сих пор не понимаю, в чём разница. Мы уже занимаемся сексом. То, что произошло буквально пару минут назад – это секс. – Между нами вообще не должно было происходить ничего подобного, – говорит Юнги с нажимом, и в Чонгуке просыпается нервозность. Почему его угораздило вляпаться во всю эту историю с человеком, который буквально соткан из противоречий? Почему Юнги за прошедшие два года так и не смог определиться – да или нет? – Тебя не смущает, что я голый? – Чонгук резко выруливает на новую тему и отмечает, что запланированного эффекта удаётся достичь: Юнги на секунду теряется и быстро моргает. – Нет. Почему меня должно..? – Вот именно, что не должно. Тебя уже давно это смущать не должно, равно как и всё то, что мы делаем. Юнги пытается вставить свою реплику, но Чонгук опять перебивает его. – Тебя не тяготит находиться постоянно в подвешенном состоянии? Наши отношения… нет, это даже не отношения. Наше общение. Наше взаимодействие. Наше… всё. Оно существует, и в тоже время – нет. То есть, мы отрицаем эту связь, а потом снова к ней возвращаемся, и так по новой. Не легче ли перестать метаться? Юнги опять предпринимает попытку заговорить, и Чонгук опять его останавливает. – Нет, подожди. Послушай. Не прерывай, – Чон говорит отрывисто и чеканит каждый слог. – Я не предлагаю встречаться, понимаешь? Я осознаю, что это невозможно. Но я… не могу, когда… я хочу поцеловать тебя до помутнения рассудка, а ты отталкиваешь меня, и я прохожу через настоящий ад. Я прямо на губах эту вибрацию ощущаю, у меня всё тело зудит. Мне противно от мысли, что я пытаюсь заставить тебя делать то, чего ты не хочешь. Но я не справляюсь с собой. Вот представь магниты, которые повёрнуты друг к другу одинаковыми полюсами. Ты пытаешься их соединить, сталкиваешься с сопротивлением, но продолжаешь давить и сближать их. Приходится приложить усилия, чтобы они наконец-то соединились. Вот и мне тоже приходится, только всё работает в обратную сторону. Я пытаюсь НЕ притягиваться к тебе. Чонгук волнуется, тараторит, пытается считать реакцию Юнги, прежде чем тот её покажет. Но на лице Мина нет тех эмоций, которые легко можно было бы угадать. Оно сейчас пустое, как чистый холст. Чонгука это начинает напрягать, и он жалеет, что затеял этот разговор. Он боится, что они могут в конечном итоге поссориться, и он готов забрать все свои слова назад, только бы подобного не случилось. – У нас есть границы, – наконец, медленно проговаривает Юнги, и Чонгуку очень хочется удариться лбом о стену. – Я так всегда думал или хотел так думать. Но сейчас мне кажется, что они есть только у меня. Точнее, что они нужны только мне. Чонгук хмурится и недоумённо склоняет голову вбок. – Что ты хочешь этим сказать? – Я боюсь, – Юнги сцепляет пальцы в крепкий замок, – что совсем потеряю контроль, если мы переступим через эту последнюю черту. Всё станет слишком… Далее следует тишина, и Чонгук предполагает. – Слишком взаправду? Юнги медленно кивает в ответ. Этот страх вполне оправдан, но Чонгук не может игнорировать неприятное покалывание в груди. Ему нужно собраться и задвинуть на второй план эмоции. Сейчас важна только логика. – Есть вещи, перед которыми люди бессильны. Мы бессильны друг перед другом. Ты можешь отрицать своё желание поцеловать меня, но оно никуда не денется. Чонгуку приходится остановиться, когда он замечает, как Юнги в удивлении вскидывает брови. – Я вижу это в твоих глазах, – поясняет он. – Ты говоришь о контроле, но он давно потерян. Понимаешь? Мы никогда не сможем стать прежними и не сможем вернуться в прошлое, чтобы переиграть эту партию заново. Я не буду спрашивать, жалеешь ли ты о том, что мы сделали тот выбор, который сделали, потому что знаю – иногда жалеешь. И я тоже. Но в нашей ситуации нельзя дойти только до половины пути и остановиться. Мы либо преодолеваем его до конца, либо проходим его в одиночку, каждый за себя, вот только… Я уже знаю, что не смогу по-другому. То есть, и у тебя, и у меня есть своя жизнь и свои обязательства, но когда мы вдвоём, когда между нами происходит всё это… – Чонгук обводит рукой комнату, – я хочу, чтобы мы были честны друг с другом и проживали каждый момент от и до. Юнги молчит, и Чонгук продолжает свою мысль: – Мне кажется, мы сможем снизить накал страстей, если дадим друг другу то, что нам необходимо. Неудовлетворённость заставляет притяжение усиливаться. Чонгук завершает свой монолог и чувствует себя опустошённым. Он не смотрит на Юнги, потому что тогда он снова начнёт задумываться над тем, что у старшего на уме, но ему не хочется заниматься больше анализом чужих мыслей – он и без того вымотан этим разговором.

Lessons in Love – TGT

Но когда Чон замечает краем глаза, что Юнги наклоняется в его сторону и когда чувствует, как тот прижимается своим плечом к его, он поворачивает голову и сталкивается взглядом с густой темнотой напротив. Только темнота эта не пугающая, а, напротив, мягкая, успокаивающая, нежная. – Мы попробуем? – полуутверждает-полуспрашивает Юнги. – Я честно говорю, что всё ещё боюсь. Но я также честно хочу признать, что, да, чёрт возьми, мне тоже хочется стать к тебе ближе. – Стать единым целым, – Чонгук переходит на шёпот, потому что у него от волнения не смыкаются связки. Он первым подаётся вперёд, но в последнюю секунду замирает: ему кажется, что всё происходящее он себе просто выдумал. Только вот губы Юнги и его слегка сбившееся дыхание ощущаются вдруг до безумия реалистично. Чонгук не верит, что они взаправду целуются. Его окутывает какое-то всепоглощающее наслаждение, и в голове будто что-то проясняется. Он даже не подозревал, какой тугой обруч всё это время давил ему на виски, а теперь от этого чувства не осталось и следа. Юнги так аккуратно скользит губами по его, словно изучает, пробует на вкус, и Чонгуку начинает казаться, что для Юнги этот момент тоже является чем-то особенным. В прошлые разы они целовались только в порыве страсти. А сейчас – настолько осознанно, насколько осознанным может быть поцелуй. Они думали, что, перейдя эту последнюю черту, запутаются ещё сильнее. Но Чонгук в эту самую секунду чувствует себя так, словно они впервые за всё время совершили самый правильный поступок, на который только были способны. Поцелуй так и не перерастает в более страстный. Юнги напоследок почти невесомо чмокает Чонгука в губы и отстраняется. – Мне ведь не показалось? – спрашивает Чонгук и, чувствуя потребность в новом физическом контакте, приобнимает Юнги за шею. Ему так хорошо, легко и свободно, и он отчаянно надеется, что тот тоже испытывает сейчас нечто схожее по ощущениям. – Если я правильно понимаю тебя, то нет, – Юнги практически не размыкает губ, когда отвечает ему. Он не выглядит напряжённым, сомневающимся или расстроенным; Чонгук внимательно следит за каждым изменением на его лице и боится обнаружить хотя бы малейшее подтверждение своим опасениям, – что для Юнги этот поцелуй ещё сильнее всё усложнил. – Ты тоже больше не ощущаешь себя так, будто мы совершили очередную ошибку? Только, прошу, будь честен. Это важно. Наверное, Чонгук звучит слишком взволнованно, потому что Юнги слегка подаётся корпусом вперёд, обвивает руками его талию и притягивает к себе. – Всё хорошо, – успокаивающе шепчет он, – я не знаю, как это объяснить, но у меня внутри стало вдруг так… тихо. Словно буря улеглась. – Значит, мы чувствуем одинаково. Чонгука окутывает безмятежностью. Он глубоко вдыхает запах волос Юнги: смесь приглушённого аромата цитрусовых и корицы. Перемены, произошедшие с ними, внутри них и в том мире, что они вот уже два года привыкли делить на двоих, продолжают казаться Чонгуку если не сном, то чем-то близким к чуду. Нет, он не перестал желать Юнги, он всё ещё чувствует то притяжение, которое связало их, заставило переступить через огромное количество запретов и предубеждений, которое всегда было неотвратимым, вело за собой. Но теперь Чонгук не ощущает себя так, будто его связали по рукам и ногам, будто что-то сковало его мысли. Он больше не горит кожей и не сгорает изнутри. По телу проходит приятная дрожь, и его наполняет истомой, но эта истома приятная. Их связь больше не душит, не давит и не сводит с ума. Она изменила свою полярность, и, если бы Чонгук мог предположить, что на этот уровень им поможет выйти поцелуй – искренний, спокойный, осознанный, он бы решился на разговор намного, намного раньше. Чонгук выскальзывает из объятий Юнги и слегка отодвигается назад. Он замечает, как Мин пробегается взглядом по его обнажённому телу, но не чувствует и капли смущения. Быть таким рядом с Юнги кажется естественным, правильным. Да, это неправильно с точки зрения того, кем они приходятся друг другу; на них лежит большая ответственность, и они рискнули очень многим, когда позволили себе касаться друг друга по-особенному в пустой комнате их общежития. Страх быть пойманными, страх, что однажды их раскроют, что кто-то однажды сможет заметить происходящее между ними; бесконечная борьба с собой и бесплодные попытки подчинить бушующие эмоции, когда атмосфера между ними снова накалялась, когда их желание выходило из-под контроля – они прошли через всё это, чтобы, наконец, достигнуть того самого баланса, который так был им нужен. – Мы так долго сопротивлялись и сдерживались, – Чонгук отчего-то снова переходит на шёпот. Сейчас не хочется быть громким и спугнуть интимность момента. – Мы заслуживаем отдыха. Мы можем выдохнуть. Нам это так чертовски необходимо. – Сдерживаться рядом с тобой всегда стоило мне титанических усилий. Эти слова, сказанные хрипловатым, слегка надломленным голосом, заставляют Чонгука снова почувствовать себя слабым. Им не нужно. Больше не нужно. Они свободны. И пусть эта свобода никогда не выйдет за пределы их поделённого на двоих мира, но внутри него, наедине друг с другом они могут быть свободными. Чонгук без какого-либо предупреждения перемещается по кровати на сторону Юнги, переносит руку через его торс и упирается ею в матрас. – Мы не закончили с одним делом, – Чонгук многозначительно оглядывает ноги Юнги, снова обращает внимание на уже подсыхающее пятно. У Мина уже не так очевидно стоит, и Чонгуку очень хочется это исправить. Он чувствует, что сам находится в шаге от возбуждения. – Ты без трусов. Это грязно. И горячо. Юнги смотрит на Чона сосредоточенно и выглядит так, будто хочет что-то сказать, но никак не решается. Чонгук ненавидит недосказанность. – Я вижу. Говори, – он давит на Юнги взглядом. Тот продолжает молчать, поднимает руку и ведёт ладонью по мышцам напряжённого плеча Чонгука, покрытого чёрными узорами татуировок. – Я хочу сказать, – тихо произносит Юнги в затянувшейся тишине, – что тесное общение с Намджуном идёт тебе на пользу. Ты стал таким рассудительным. Лицо Чонгука вытягивается от удивления, а Юнги удовлетворённо улыбается. – Ты тоже рассудительный. Просто в каких-то моментах позволяешь мне вести. Как сегодня. – Или как сейчас, – Юнги выпрямляется, и его лицо оказывается близко к лицу Чонгука. – Ты что-то говорил о моих трусах? – Которых нет, да. Но… – Чону приходит в голову мысль немного подтрунить над Юнги. – Может, ты хочешь ещё поговорить о Намджуне? Или, к примеру, о том, как Хосок на прошлой неделе чуть не утопил ноутбук в ванной. Он корчил такие смешные рожицы, когда рассказывал… – Чонгук, – обрывает Юнги и проникновенно смотрит на него. – Мстишь мне за то, что я испортил момент? Тот делает вид, что задумался. – Может, немного. Совсем чуть-чуть, хён, – на губах Чонгука играет самодовольная улыбка. – Я могу всё исправить. Чон с интересом заглядывает в глаза Юнги. В них красивыми бликами переливается свет от круглых потолочных лампочек. – И как же?

Go Fuck Yourself – Two Feet

Юнги наклоняется и оставляет лёгкий поцелуй на предплечье Чонгука, большим пальцем обводит рельеф мышц. – Я хочу, чтобы люди любили и слушали нашу музыку, но больше всего люблю слушать, как звучишь ты. – Хён… – Твой голос уникальный, и ты это знаешь. Такой красивый. Губы Юнги мажут по щеке Чонгука, и тот не выдерживает: поворачивает голову и втягивает его в новый поцелуй. Второй за этот вечер. Чонгуку не хочется форсировать, он наслаждается мягкими и податливыми губами, нежно прикусывает нижнюю, проводит по ней языком. Юнги отвечает тем, что приоткрывает рот, и Чон позволяет себе углубить поцелуй. Ему снова дают возможность вести, и от этого ведёт его самого. Их языки мягко переплетаются, и Чонгук шумно выдыхает через нос. Он чувствует дыхание Юнги и оно так сильно ему нравится. Чон с трудом разрывает поцелуй, но не отстраняется. Губы Юнги в миллиметре от его, такие влажные, слегка покрасневшие. Он снова прижимается к ним своими, но двигается мучительно медленно, на грани прикосновения. Ему хочется большего, но Чонгук осознанно сдерживает себя, и от этого ему кружит голову. Юнги подчиняется, не пытается давить, принимает эти правила игры, и Чонгука перемыкает. Он седлает бёдра Юнги, садится таким образом, чтобы почувствовать под собой его возбуждение, и начинает осторожно, но уверенно двигаться взад-вперёд. Чонгук снова твёрдый, его член упирается Юнги в живот. Они не обговаривали никаких правил перед началом, поэтому Чон имеет сейчас полное право касаться там, где сам пожелает. Он с нажимом проводит ладонями по груди Мина, заставляя того задержать дыхание. Эрогенной зоной Чонгука была спина, а Юнги – торс. – Я никогда не чувствовал тебя в себе, но часто представлял, каково это, – Чонгук продолжает двигаться на бёдрах Юнги, выбивая из того всё больше сдавленных вздохов. – Я хочу торопиться и не хочу. Чонгук прикусывает нижнюю губу и тихо стонет, когда живо представляет себе эту сцену. Он снова целует Юнги, в этот раз страстно, и чуть не прикусывает ему язык, когда руки Мина сжимаются на ягодицах. Мнут, поглаживают, похлопывают. – Эти ощущения...не из... приятных, – между отрывистыми поцелуями проговаривает Юнги. – Ты уже пробовал? – Пальцами пробовал. – Пальцами? – Да… Тень задумчивости ложится на лицо Юнги. Чонгук перестаёт двигаться, и немного отстраняется, пытаясь понять, в чём причина. – Что-то не так? – Хочешь сделать это со мной? – спрашивает Юнги. – Что? Чонгук искренне не понимает, куда тот клонит. – Пальцами… у меня с собой вибратор. – О… – Чонгук оторопело смотрит на Юнги и думает, что ослышался. – То есть… Подожди, ты предлагаешь мне растянуть тебя и вставить вибратор? – Да. Он на дистанционном управлении. Из груди Чонгука непроизвольно вырывается стон. Он не может поверить, что Юнги готов довериться ему настолько.Они ведь всегда избегали прямого проникновения. – Конечно, я хочу, хён. Ох… Мог бы и не спрашивать. Чонгук собирается слезть с Юнги и дать ему возможность встать с кровати, но тот придерживает его за талию и заставляет замереть на месте. – Далеко ходить не нужно. Он в сумке на полу. Чон не может сдержать улыбки. – Ты всё продумал заранее, да? Юнги в ответ пожимает плечами. – Люблю, когда всё под контролем. – Но кое-что контролировать всё равно не можешь, – Чонгук наблюдает за тем, как Юнги перегибается через край кровати и как стреляет в него острым взглядом, но молчит.

In My Head – Peter Manos

Чонгук слышит звук расстёгиваемой молнии, и когда Юнги снова возвращается в исходное положение, то в руках у него замечает вскрытую коробку с вибратором и ещё одни презервативы. – Два. На всякий случай. Чонгук понимающе улыбается и кивает. – Это понадобится нам чуть позже, – Юнги откладывает их на противоположную сторону кровати и демонстрирует коробку. – Видел когда-нибудь такое? Чонгук поудобнее усаживается на чужих бёдрах, предчувствуя долгие объяснения, потому что с вибраторами ему раньше не приходилось иметь дела. – Нет… – Тут довольно легко. Смотри, – Юнги достаёт миниатюрный розовый предмет, напоминающий по своему виду толстые песочные часы с верёвочной петлёй на конце, и такого же цвета приборчик с кнопками. – Это – сам вибратор, – Мин указывает на "часы". – Внутри у него шарики, поэтому он имеет такую форму. Это – пульт управления. Если хочешь, можешь взять вибратор в руку, а я пока расскажу, за что отвечает каждая из кнопок. Чонгук охотно кивает, принимает из рук Юнги протянутый ему вибратор и размещает его в ладони. Игрушка лёгкая по весу, в длину всего около десяти сантиметров, и у неё ребристая поверхность. Чон невольно представляет, как вибратор погружается в анус Юнги, и от этой картины у него дёргается член. Для Юнги, который только приготовился объяснять назначение первой кнопки, это не остаётся незамеченным. Он замолкает, и Чонгук чувствует на себе его взгляд. – Уже не терпится его использовать, м? – он лукаво ухмыляется. Чонгук чувствует, как у него по щекам расползается лёгкий румянец. Это всё так необычно: Юнги объясняет ему, как пользоваться секс-игрушкой с таким спокойным видом, будто они занимаются чем-то подобным каждый день. Чонгук не может не поддразнить Юнги в ответ. – Нет, представлял, как ты позируешь для фотосессии обнажённым с вибратором в руках. Мин несильно хлопает Чонгука по бедру и разражается заливистым смехом. – Нам никогда не одобрят такую рекламу, но идея мне нравится. – Ты бы мог стать королём солд-аута! Обошёл бы даже Тэхёна. Я уже вижу, как заголовки статей гласят: "Suga из BTS поставил на колени рынок секс-игрушек серией откровенных фотографий. Производители не справляются с объёмом поставок…” – Чонгук! – Юнги опять смеётся, и у Чонгука теплеет на душе. Он не может вспомнить, чтобы они когда-нибудь разговаривали перед сексом вот так открыто, чтобы им было так комфортно друг с другом. Атмосфера становится слишком домашней, и Чон, пытаясь сосредоточиться на том, чем они собирались заняться пару минут назад, почему-то представляет, как они с Юнги становятся настоящей парой: продолжают встречаться тайно, но теперь – готовят вместе еду, смотрят фильм, дурачатся и покупают на двоих большой дом. Чонгук встряхивает головой и силится избавиться от сахарной ваты, которая затопила его мысли. Слишком нереалистично, какая-то антиутопия. Их всегда связывало только сексуальное влечение. Они не задумывались о том, кроется ли за этим что-то большее. В прошлом Чонгук иногда размышлял над тем, нравится ли ему Юнги. Возможно, действительно, нравится. Но его чувства далеки от любви. Они настолько сложные, запутанные, что Чонгуку до сих пор не удаётся разложить их на составляющие части и рассмотреть со всех сторон. – Ты готов продолжить? Из размышлений Чонгука выдёргивает голос Юнги. Он смотрит куда-то вниз, и Чон, проследив за его взглядом, понимает – это из-за его члена; он немного обмяк и опустился. Всему виной эту глупое витание в облаках. – Да, всё в порядке. Просто слегка... сбился с настроя. – Гук… У Юнги опять то самое выражение лица, когда он становится слишком серьёзным: глаза колючие, губы поджаты, между бровями пролегла складка. – Если ты не хоч… – Нет, нет, нет, – Чонгук не даёт ему закончить. Только не очередное “если ты не хочешь”. – Я хочу, Юнги, – он не добавляет в конце “хён”, чтобы показать, насколько он серьёзно настроен. – Предлагаю сделку: расскажу, о чём я думал, когда мы закончим. Хорошо? Сейчас я правда хочу сделать тебе приятно. Пожалуйста. Юнги заторможено кивает и смотрит недоверчиво, но постепенно его лицо расслабляется. – Хорошо. – Давай, расскажи про кнопки, я слушаю тебя более чем внимательно. Юнги вздыхает, и Чонгуку это не нравится, но он никак не комментирует происходящее. Он обязательно докажет Юнги, что хочет его и хочет доставить ему удовольствие. Во что бы то ни стало. – Первая кнопка со стрелочками. Она запускает режим, при котором вибратор растягивается и сжимается. Вторая – на ней нарисован прерывистый круг – переключает непосредственно режимы самой вибрации. Самая нижняя – кнопка включения. Точно такая же есть на самом вибраторе. Чтобы переключаться между режимами и не проматывать каждый раз их заново, надо нажать на кнопку, которая расположена на задней панели пульта. В целом, это всё. – Целая наука, – Чонгук рассматривает вибратор и крутит в руках так, будто впервые его видит. – А как я пойму, какой режим тебе нужен? – Я буду тебя направлять и подсказывать. Чонгук кивает. – Смазка тут, – Юнги достаёт из коробки компактный тюбик и кладёт его рядом. Коробка падает на пол. Чонгук немного волнуется и чувствует покалывание на кончиках пальцев. Всё, что они будут сейчас делать, для него впервые. Удовольствие Юнги зависит только от того, насколько ловко Чон будет управляться с пультом, и Чонгук должен признать – это очень горячо. – Я могу поставить тебя в позу? Юнги требуется всего секунда, чтобы с готовностью ответить: – Да. – Хорошо.

Crazy In Love – Beyoncé [x3, 1.30]

Чонгук откладывает вибратор в сторону, ловит щёки Юнги в свои ладони, наклоняется к нему и шепчет: – Не думай ни о чём. Я вижу, что ты думаешь. Прошу тебя, перестань. Глаза Юнги закрыты, он кивает и первым сокращает ничтожно маленькое расстояние между их губами. В этот поцелуй Чонгук поначалу пытается вложить всю свою нежность. Он осторожно и мягко посасывает губы Юнги, изучает их языком, полностью концентрируясь на том, чтобы его хёну это нравилось, чтобы ему было хорошо. И его хёну точно понравится, когда они перейдут к самому главному, к основному. Чонгук уже придумал, в какой именно позе будет брать Юнги Юнги будет трахать его же собственный вибратор, и только от одних этих мыслей его член снова наливается кровью. Чонгук слегка теряется, когда Юнги перехватывает инициативу, буквально заставляет Чона раскрыть рот и напористо проникает внутрь языком. Ладонями, тем временем, хаотично шарит по спине, пытается сжать кожу, и прикладывает при этом столько усилия, что Чонгук в какой-то момент еле сдерживается, чтобы не вскрикнуть от боли. В движениях Юнги сквозит… отчаяние? Возможно, он всё ещё переживает. Но он точно забудет обо всех своих переживаниях, когда они начнут. Чонгук, конечно, не ожидал, что на Мина так сильно повлияет допущенная им мысль, что Чонгук мог не хотеть его. Чон пытается отстраниться, но рука на его спине так быстро поднимается выше, так резко притягивает за затылок и давит, что ему приходится упереться в грудь Юнги и в прямом смысле слова оторвать себя от чужих губ. – Я всего лишь хочу снять с тебя штаны, – с трудом выдавливает из себя Чонгук и смотрит в глаза Юнги, где плещется какое-то вязкое тягучее болото. Ответа не следует, но сопротивление сходит на нет. Чонгук садится рядом с Юнги, проникает пальцами под резинку штанов и тянет вниз. Мин приподнимает таз, помогая освободить себя от одежды. Чонгук бросает взгляд на член Юнги – слегка изогнутый, обвитый вздутыми линиями вен. И Чону так сильно хочется… И в этот раз он не будет себя ограничивать. Ноги Юнги разведены в стороны. Чонгук перемещается ниже, садится между ними и оставляет поцелуй под коленной чашечкой. Потом – на внутренней стороне бедра. Слышит тяжёлое дыхание. А затем – действует быстро – опирается на руки и прижимается губами к основанию члена Юнги. Да, они, как и во многих остальных случаях, никогда не… Юнги как-то болезненно стонет, зажмуривается и даже прогибается в позвоночнике. – Чт… т-ты… – он запинается, слова спотыкаются о губы. – Тише, тише, – Чонгук проводит руками по коленям Юнги, поглаживает их. – Всего один раз. Дальше следуют поцелуи в напряжённый живот, который то и дело ходит ходуном, поцелуи под очерченной мышцами грудью. Чонгук хочет оставить следы, но понимает, что это невозможно, поэтому подключает левую руку, перенося вес тела на правую. Их общий кинк – прикосновения с надавливанием. Чон гладит ладонью по животу Юнги, очень осторожно усиливает нажатие, пока водит языком по маленькой плотной горошине соска. Чужие пальцы теперь в его волосах, тоже сжимают, цепляются за пряди и несильно тянут. Один стон сменяется другим. Юнги звучит в разной тональности, и Чонгук представляет, что играет на инструменте. Обвести напряжённым кончиком языка поочерёдно каждый из потемневших ореолов – и стон будет более высоким. Надавить на живот, под рёбрами, на грудь – и стон получится низким, и в нём будет так много воздуха. Сжать пальцами сосок, слегка ударить по нему пальцем – и Юнги совсем потеряется, и стоны станут более частыми, со смешанным звучанием. Вот так они выходят на микст. – Я буду растягивать тебя, пока ты лежишь на спине, – выдыхает Чонгук в губы Юнги и оставляет на них невесомый поцелуй, в котором так много недосказанности, который только распаляет и заставляет ещё сильнее и острее чувствовать неудовлетворённость. – Если что-то будет не так, скажи мне. – Х-хорошо, – в голосе Юнги так много глухой хрипотцы, и это сигнал к тому, что он очень сильно заведён. У Чонгука всё тяжелеет внутри, ведь именно из-за него Мин сейчас в таком состоянии. Им так плохо друг от друга. Невыносимо. Чонгук вытаскивает из-под покрывала объёмную подушку и заставляет Юнги приподняться, чтобы подложить её под бёдра. Подушка выпускает воздух, приминается под давлением, становясь необходимой высоты. Чон берёт в руки смазку, откручивает крышку и выдавливает нужное количество на пальцы. – Я начну так, как обычно делаю себе, – предупреждает он и, получив со стороны Юнги кивок, прикасается к розовым мышцам вокруг сжатого ануса. Ему пока неизвестно, что нравится Мину, поэтому он на пробу проводит подушечками пальцев по кругу, осторожно трёт вход, избегая проникновения. Юнги в который раз сбивается с ритма дыхания, начинает просяще постанывать и цепляется за покрывало, приподнимает его и тянет на себя. Его хён такой чувствительный, сверхчувствительный, доведённый и Чонгук начинает опасаться, что он просто не протянет до конца. Его хёну уже слишком хорошо, потому что Чонгук со всей отдачей старается для него. – Ты не кончишь, если я введу пальцы? Юнги отрицательно мотает головой, но Чон ему не верит. – Может, лучше кончить? Ты так долго терпел. В противном случае, я ещё не скоро позволю тебе это сделать. Чон чувствует, что Юнги находится в замешательстве, тонет в противоречиях, поэтому принимает решение за него. – Я поработаю пальцами, и ты кончишь, хорошо? Мы продолжим сразу же, как ты будешь готов. Чонгук аккуратно размазывает остатки смазки по входу, затем тянется к презервативу, разрывает упаковку и раскатывает защиту по члену Юнги. Мин издаёт сдавленный звук и начинает мелко толкаться бёдрами вверх. – Посмотри на себя. Точно кончишь в самую ближайшую минуту. Чонгук снова не может сдержать свой порыв и целует покрытую латексом головку, слегка посасывая её губами (стоны Юнги звучат у него в ушах). Он поднимается выше и ловит эти стоны приоткрытым ртом, приближается, близко-близко, чтобы напряжение накалилось, чтобы перелилось через края. В глазах Юнги – чёрный ад, и Чонгук правит этим адом. Он отстраняется, резко и стремительно. Снова смазка, снова пальцы, и вот первый уже проникает внутрь. Его тут же обнимают нежные стенки, – узкие, неразработанные. Чонгук продвигается вперёд неспеша, даёт возможность привыкнуть, надавливает по краям, чтобы растянуть мышцы. Он делает это с Юнги – готовит к проникновению. Невероятно. Невообразимо. И Юнги так нравится... Чонгука не останавливают, позволяют делать всё, что он посчитает нужным, поощряют требовательным мычанием и полустонами. Вибратор небольшой, поэтому Юнги не требуется тщательная разработка. Чонгук приставляет ко входу ещё один палец, снова массирует подушечкой вначале, а потом проталкивает его внутрь: медленно, сдержанно. Он раздвигает пальцы, двигается в размеренном ритме и в какой-то момент сводит их вместе, начиная постепенно ускоряться. Оба пальца полностью скрываются в проходе, и Чонгук чувствует, что впереди – ещё более деликатная зона, такая нежная, такая мягкая, и начинает прицельно давить именно туда. Он двигает пальцами от стенки к стенке с минимальной амплитудой, подёргивает ими, слегка сгибает и старается создать эффект лёгкой вибрации. Юнги задыхается. Он двигает бёдрами навстречу, дрожит и просит, просит, просит – сильнее. – Помоги себе немного. Я всё ещё хочу, чтобы ты кончил. Я надавлю сильнее, если ты прикоснёшься к члену. Юнги смотрит на Чонгука плавящимися глазами и делает, что ему говорят: обхватывает пальцами ствол, начинает двигать ладонью, потираясь об неё головкой. И тогда Чонгук исполняет обещание: он ускоряется. Замедляется. А потом ускоряется ещё. Замедляется, а потом ещё... Юнги вскрикивает, его выгибает. Чонгук начинает стонать вместе с ним, потому что это невозможно – смотреть на то, как его хён теряет себя, и оставаться при этом спокойным. Последние толчки, и Юнги изливается в презерватив. Он дышит загнанно, что-то пытается нашарить перед собой рукой, и Чонгук берёт его за ладонь. Садится с одного бока, проводит по высветленным волосам, вытирает пальцем влажную дорожку на виске и наклоняется за поцелуем. Юнги отвечает сразу, несмотря на то что он ещё не до конца пришёл в себя после оргазма. – Всё хорошо? – спрашивает Чонгук, когда слегка приподнимается, задевая своими губами чужие губы. – Да… – из глубин груди выдыхает Юнги. – Ты такой отзывчивый, хён. Я так это люблю. Чон стаскивает презерватив и обходит кровать, чтобы выкинуть его в мусорку. Он уточняет, хочет ли Юнги вытереться, но тот отказывается. Когда Чонгук снова оказывается рядом, Мин приобнимает его за плечи и утыкается лбом в плечо. Чонгук одной рукой поглаживает Юнги по спине, пока второй слегка прибирается на кровати: складывает пульт, вибратор, смазку и презерватив в одну кучу и в последнюю очередь возвращает на место подушку. Юнги целует его в плечо, в шею и в чувствительное место под ухом. – Скажи, когда готов продолжить, – говорит Чонгук. – Уже готов, – шепчет ему Мин и проводит языком по краю ушной раковины. Чонгук дёргается, спину сводит от колючих мурашек. Юнги оставляет мокрую дорожку на коже возле свежих проколов и целует над самым последним. Он берёт Чонгука за руку, прижимает ладонью к своему уже твёрдому члену и шумно вздыхает. – Пока рано, хён… Чонгук чувствует, как Юнги смещается от уха к щеке и проводит по ней носом снизу вверх. – Гук… – Ты помнишь, что ты должен будешь встать так, как я тебя попрошу? Юнги кивает. – Прими коленно-локтевую позу. У Мина в глазах мелькает лёгкое удивление, но он послушно переворачивается, встаёт на колени, наклоняется корпусом вперёд и опирается на локти. – Я очень быстро вернусь, – Чонгук целует его в ямочки на пояснице, берёт в руку вибратор и идёт в ванную. Он омывает его тёплой водой с антибактериальным мылом (Чонгук успел прочитать на коробке слова о том, что вибратор оснащен влагозащитой и что его можно брать с собой в душ), протирает махровым полотенцем и возвращается в комнату. Он забирается на кровать, тоже становится на колени, мягко проводит по одной ягодице Юнги, затем по другой. – Сначала я ещё раз введу пальцы. Потом уже вибратор. Юнги отзывается тихим согласием, и Чонгук касается входа. Он проникает сначала одним пальцем, который входит достаточно легко, потом присоединяет к нему второй. Он двигает ими внутри недолго, проверяет, насколько растянут проход. – У вибратора есть хвостик. Нужно, чтобы он остался снаружи, – инструктирует его Юнги. – Хорошо. Чонгук вынимает пальцы и жмёт на кнопку включения вибратора. Он выдавливает на поверхность смазку и растирает её по всей длине игрушки. Затем смазывает анус. – Я ввожу его, – предупреждает Чонгук и приставляет вибратор ко входу. Он медленно продвигает его вперёд примерно до половины первого шарика и слышит, как Юнги издаёт сдержанный стон. Чонгук сразу же останавливается. – Что-то не так? – Всё хорошо, – отвечает Юнги. – Ребристая поверхность… – Приятно? – Да… Чонгук снова надавливает и погружает вибратор внутрь до середины. – Ты слишком осторожничаешь, – в голосе Юнги различима улыбка. – Смелее. Чон принимает это во внимание, кивает самому себе и одним движением вгоняет второй шарик до самого конца. Он сразу же скрывается в глубине мышц. Хвостик остаётся висеть снаружи. Юнги немного прогибается в спине и выдыхает. – Нормально? – Да. Чонгук берёт в руки пульт и… ложится на спину. – Встань надо мной, – просит он. В этом заключается его план, его извращённое желание – поставить Юнги над ним. Он хочет смотреть на него, ловить глазами каждую эмоцию, видеть, запоминать, впитывать в себя всё, что происходит с его хёном. Когда Чонгук предаётся фантазиям, когда его охватывает возбуждение, когда он начинает представлять сцены, который доводят его до пика, он всегда называет Юнги своим хёном. Его маленький кинк, о котором он никогда не говорил, но ему и не хочется говорить. Это что-то, что хочется сохранить в себе. И это что-то, что всегда его заводит. Юнги выполняет просьбу. Он встаёт над Чонгуком, держится на прямых руках. Поза теперь немного другая, но Чонгук всё равно чувствует лёгкую пульсацию в члене, и то, как низ живота скручивает спазмом. Да, это именно то, чего он хотел. Поэтому он прощает Юнги эту вольность. – Я включаю пульт, – говорит Чон и нажимает на кнопку. – Хочу, чтобы ты говорил мне, что чувствуешь. – Нажми на круг два раза, – просит его Юнги. – Это вторая скорость. Она довольна слабая. Хочу привыкнуть. – Ты давно не пользовался им? – Чонгук медлит. – Дело не в этом. У меня чувствительная простата. Очень чувст… Что-то в голове Чона щёлкает; он не дожидается, когда Юнги договорит и жмёт на нужную кнопку. Два раза. – …. в..ит...е...л... – Мин проглатывает звуки и стонет на выдохе. – А после того, как ты уже кончил, она стала ещё чувствительнее? – уточняет Чонгук, уже зная ответ. Юнги кивает, не находя в себе сил подать голос. Ему плохо-хорошо, а вот Чонгуку просто плохо. И ему становится хуже с каждой секундой. С каждым стоном Юнги ему становится всё хуже. Он снова горит, пылает; хочет, чтобы его хён сходил с ума от удовольствия и хочет сойти с ума вместе с ним. – Подавай мне более короткие сигналы, – переполненной от возбуждения грудью говорит Чонгук, – “круг – четыре”, “стрелки”. – Х-хорошо, – Юнги, кажется, успокаивается и, действительно, привыкает.

Believer – Imagine Dragons

А Чону в эту секунду так хочется сорваться. – Хён, – Чонгук смотрит Юнги в глаза и по привычке в них тонет, – хён… Его голос дрожит в отчаянной мольбе. – Можно я сделаю кое-что? Мин приоткрывает рот. Он, наверное, хочет ответить, хочет спросить, уточнить, – чего хочется Чонгуку и почему он выглядит так, будто от того, какой ответ получит, зависит его всё. Но Чонгук без предупреждения жмёт на кнопку “стрелки” и… Юнги забывает, о том, что он пытался сделать секундой назад. Он вообще забывает о том, как говорить: он только дышит, дышит и дышит. Зажмуривает глаза, стискивает зубы, низко опускает голову. – Почему ты так реагируешь... почему ты так реагируешь… – бормочет Чонгук. Он хочет прекратить, потому что от такого Юнги у него меркнет рассудок. Он хочет продолжить, потому что эти эмоции, что с грохотом обрушиваются на него – он бы сейчас отдал за них всё. Юнги нельзя было доверять ему пульт. Нельзя было позволять сорваться. Где-то на периферии сознания у него мелькает мысль, что он может причинить Юнги боль, и он, с трудом ворочая языком, выдавливает: – Если будет больно, хён…. Останови… останови меня. Круг – четыре. У Юнги трясутся руки. Он опускается на локти, – нет, он падает на них. Чонгук снова видит перед собой только глаза, в которых рождаются и гибнут вселенные. Он дышит с Юнги одним воздухом на двоих и задыхается. Чонгук прикладывает титаническое усилие, чтобы вырвать себя из безумия и вырвать безумие из себя и тянется за презервативом. Он опять готов кончить без единого прикосновения. Юнги его раняще-заживляющее. Юнги – причина, по которой он готов без сомнений шагнуть в бездну. Чонгук находит в себе силы надеть этот презерватив, у него дрожат пальцы. Пульт отложен в сторону. Он поворачивает голову, дотягивается до кнопки “круг” и жмёт. Несколько раз точно. Юнги подбрасывает как от удара током. С его губ срывается имя Чонгука, и это уже даже не стон, это истерический визг. Он продолжает стоять на коленях и держится с трудом, держится из последних сил. Их члены соприкасаются, сталкиваются головками. – Т-ты… кончишь… на… меня. На… меня… – Чонгука уже откровенно трясёт. Он сжимает в ладони свой член, другой рукой сжимает истекающий смазкой член Юнги под уздечкой, отчего его пальцы сразу же становятся липкими, и начинает двигать обеими руками, но тысячу раз сбивается с какого-либо темпа. Юнги дёргает так, будто кто-то вдалбливался в него сзади, а Чонгук уже не различает, кому из них принадлежит тот или иной крик или стон. Их тела намагниченные, наэлектризованные, и запущенную химическую реакцию уже не остановить. Первым ломается Юнги. Чонгук чувствует, как конвульсивно сжимается член в его ладони и тут же чувствует, как тёплая струя ударяет ему в живот. Чонгук дрейфует где-то на границе между реальностью и бессознательным, но его вырывает из этого состояния пронзительный крик Юнги. Его бьёт крупная дрожь, и он силится сказать какое-то слово. Чонгук заторможено понимает, что это слово “больно”. Чон тут же хватается за пульт (грязной рукой – не имеет значения) и с силой давит на кнопку выключения. Он не знает, прекратилось ли действие вибратора, потому что Юнги продолжает давиться стонами, но они уже не такие громкие, и это значит, что, скорее всего, ему больше не больно. Капли спермы начинают стекать по бокам Чонгука. Он перевозбуждённый, он развращённый, и он грязный. У Юнги подгибаются ноги, и Чонгук чувствует, как он падает рядом, придавливая своим весом его правую руку, тяжело и горячо дышит в шею. Чон возвращается к своему члену, давит на головку, трёт под уздечкой – презерватив сглаживает ощущения, поэтому Чонгук прикладывает больше усилий. – Хён, хён, хён... – до взрыва остаются считанные секунды. Он поворачивает голову, утыкается носом в растрёпанную чёлку Юнги и снова чувствует аромат. Снова цитрусовые, снова корица. Он кончает, выталкивая из глотки задушенный вскрик. В голове что-то плотное, что-то тёмное, и оно жжётся и пульсирует. Чонгук старается дышать глубже, чтобы успокоиться и привести себя в чувства. Сперма на его теле начинает подсыхать, и он чувствует, как кожу стягивает не только в районе живота, но и возле груди, и что несколько капель даже попали ему на шею. Чон тянется свободной рукой к плечу Юнги и осторожно, словно из страха спугнуть, проводит по нему ладонью, едва касаясь. Его теперь затапливает чувство вины. Он не должен был поступать так, как поступил: этот срыв привёл к тому, что он причинил Юнги боль. – Прости, – у Чона дрожит и срывается голос, – я так ужасно обошёлся с тобой. Если ты больше не доверишься мне, я пойму. Юнги отрывает голову от плеча Чонгука и приподнимается на локте. Тот пытается высмотреть презрение, осуждение или злобу в полуприкрытых глазах, но видит там лишь усталость.

Hard For Me – Michele Morrone

– Я хочу придушить тебя за то, что ты сделал, – лениво выговаривает Юнги, и внутри у Чона оглушительным эхом отзывается последняя рухнувшая опора. – Но больше всего хочу поцеловать. Чонгук несколько долгих секунд пытается осознать услышанное. – Ты… Ты серьёзно? То есть, Юнги не скажет ему, что больше никогда не ляжет с ним в постель? Не разразится ругательствами, не ударит и не запретит трогать себя? – Ты довёл меня практически до того света. И я это тебе однажды припомню. Чонгук знает, понимает, что это не пустая угроза и гулко сглатывает. – Я доверил тебе контроль, хотя я знал, на что ты способен, если тебя перемкнёт. Понимаешь, да? – Но это же было слишком. – Сожалеешь? – в голосе Юнги проскальзывают грубые нотки. – Только о том, что не смог вовремя остановиться! Чонгук с мольбой заглядывает Юнги в глаза и просит ему поверить. Между ними натягивается тонкая стальная нить, которая вот-вот грозится лопнуть. – Хён, пожалуйста… Мы поговорим об этом, когда я приберусь. Хорошо? Юнги неохотно сдвигается, чтобы позволить Чонгуку подняться. У него колючей болью сводит правую руку, он её практически не чувствует и с трудом сжимает пальцы. Чон прикладывает ладонь к животу, чтобы поймать остатки ещё жидкой спермы и тянется за салфетками. Юнги продолжает лежать на боку, расположив голову на сгибе локтя. Его глаза плотно закрыты, он размеренно дышит и не шевелится. Чонгук кое-как промакивает пятна на покрывале, и скомканная бумага летит в мусорку вместе с ещё одним использованным презервативом. – Тебя вытереть где-нибудь? В ответ он слышит только отрицательное мычание. Чон взбирается на кровать и располагается позади Юнги. – Нужно вытащить вибратор. Я могу? – Да, – коротко и гулко отвечает Мин. – Не будешь переворачиваться? – Нет. Чонгук берётся за хвостик в виде петли и тянет на себя. Игрушка легко скользит в проходе, и Юнги издаёт очень тихий вздох, когда Чон полностью извлекает вибратор. На завершение уборки ему требуется ещё какое-то время. Чонгук не видит смысла в одежде, тем более, в комнате очень тепло, поэтому он ложится на кровать и обнимает Юнги со спины, стараясь прижаться к нему как можно плотнее. – Пойдём в душ? – Чон ведёт губами по выпирающим косточкам позвонков на затылке Юнги, и тот слабо вздрагивает. – Не хочется вставать… – его голос сейчас такой низкий, грудной, бархатистый и Чонгуку это безумно нравится. – Я знаю, но так будет лучше. Веришь? Юнги вздыхает. – Верю. Чонгук отстраняется, перелезает через ноги Юнги и протягивает ему раскрытую ладонь. Тот выглядит уставшим и даже слегка заспанным: у него взлохмаченные волосы, на щеке остался розоватый след от руки, и он всё ещё немного щурится. После мощных оргазмов ему всегда требуется гораздо больше времени на то, чтобы восстановить силы, в отличие от Чонгука. Когда Юнги вкладывает ладонь в ладонь Чона, тот притягивает его к себе, заставляет встать с кровати, и они направляются в сторону ванны, не расцепляя рук. Здесь установлены датчики движения, поэтому Чонгук не утруждает себя поиском выключателя. Кафель приятно холодит ступни, когда он подходит к кабинке душа и разводит в стороны дверцы, выполненные из непрозрачного мутного стекла. Чон ступает внутрь и чувствует, как Юнги следует за ним. Звук закрывающихся дверок эхом отдаётся в тишине просторной ванной комнаты. Чонгук всё ещё повёрнут к Юнги спиной: он включает сенсорную панель и настраивает температуру воды. Ему нравится мыться в прохладной воде, а вот Мину важно, чтобы было горячо, в иных случаях – даже обжигающе. Чонгук останавливается на отметке в тридцать пять градусов, и сверху на них обрушиваются тёплые струи. По линии позвоночника Чона мягко проводят пальцами, и в этом прикосновении нет никакого сексуального подтекста, но он всё равно чувствует, как отголосок лёгкого возбуждения проскальзывает по низу живота. Он разворачивается, кладёт ладони на бедра Юнги и шагает назад, ещё ближе к панели, утягивая его за собой, и ставит их таким образом, чтобы потоки воды не заливали глаза. – Тепло? – мягко спрашивает Чонгук. Юнги отвечает сдержанным кивком. Он заинтересованно осматривает подвесную двухъярусную полку, где выставлены различные шампуни, кондиционеры и бальзамы. – Есть что-нибудь новенькое? Чонгук задумчиво пробегается взглядом по нестройным рядам и берёт в руку коричневого цвета бутылку с золотистой этикеткой. – Клубника с шоколадом. – Я думал, ты предложишь что-то менее избитое, – Юнги фыркает и встряхивает мокрыми волосами. – Ладно, ты прав, – Чонгук ухмыляется. – Это слишком скучно. Он ловко заменяет одну бутылку другой. – Экстракт арбуза, личи, цветка эдельвейса, вулканический пепел, – Чон с озорной улыбкой зачитывает состав и поглядывает на Юнги, – экстракты морских водорослей, папайи и зелёного чая. – Я боюсь представить, как это пахнет, – Юнги морщит нос. – Чимин порекомендовал. Пахнет сносно после того, как выветрится, зато помогает восстановить волосы после тяжёлых укладок. Юнги мотает головой. – Что-нибудь попроще. – Тебе так сложно угодить, хён, – со вздохом притворного раздражения говорит Чонгук. – На самом деле, легко, – голос Юнги ровный и спокойный. – Очень спорное утверждение, – Чон вновь сосредотачивает своё внимание на полке. – У меня нет твоих цитрусовых с корицей, поэтому… – Тебе больше всего нравится тот, с миндалём? – Юнги прерывает его и указывает на белую бутылку с дозатором, которая стоит в центре первого ряда. – Часто замечаю на тебе этот запах. – Да…

Bad Drugs – King Kavalier, ChrisLee

Чонгук немного тушуется от осознания того, что его хён так внимателен по отношению к нему. Он снова чувствует себя странно: между ними висит недосказанность, и это давит, сбивает, дезориентирует. Он пытается вести себя непринуждённо, но – они должны поговорить, только вот он всё никак не может уличить нужный момент, чтобы вывести Юнги на диалог. Скорее всего, они оба думают об одном и том же, но… боятся? Чего именно? – Хочу пахнуть так же, – говорит вдруг Юнги и требовательно вытягивает перед собой руку. – Дай мне бутылку. Чонгук удивлённо выгибает бровь и несколько раз повторяет про себя слово “непринуждённо”, но его кадык предательски дёргается. Он передаёт Юнги шампунь и наблюдает за тем, как тот выдавливает себе на ладонь нужное количество содержимого бутылки, а потом – за тем, как Юнги придвигается ближе и тянется поставить бутылку на место. Чонгук быстро оборачивается и жмёт на кнопку блокировки сенсорной панели, которая находится чуть в стороне от основного пульта управления душем; не сделай он этого, мог бы случайно включить боковые струи или, к примеру, довести температуру до критической отметки, потому что в следующую секунду он натыкается на тёплую стену, и отступать больше некуда. – Хён… – голос Чонгука хрипит, и он прокашливается. “Мы должны были поговорить”, “Всё стало сложным”, “Нам надо отдохнуть друг от друга, потому что это невыносимо”, – все эти мысли мелькают у него в голове, когда Юнги, проведя по своим волосам ладонью и распределив по ним шампунь, берёт Чона за руку и заставляет запустить пальцы в мокрые и плотные пряди, но не отпускает, а, наоборот, продолжает движение, направляет. Контролирует. Юнги быстро осматривает полку и хватает первый попавшийся ему гель для душа. Он большим пальцем открывает крышку, переворачивает бутылку вверх дном и давит на мягкие бока. По торсу Чонгука начинает стекать прохладная вязкая жидкость, и он не знает, не понимает, не представляет, как это всё остановить. Его могут снова неправильно понять, но он сможет объяснить, почему попросил прерваться. Сможет же? – Не надо… Но его будто не слышат. Бутылка возвращается на прежнее место, и Юнги начинает размазывать по груди Чона гель, продолжая удерживать его ладонь в своих волосах. – Зачем..? Прекрати… – Чонгук крепко сжимает челюсти, когда чужая рука спускается ниже. Юнги смотрит на него как загипнотизированный. – Мне очень легко угодить, Чонгук. Эти слова заводят Чона в тупик. Он пытается найти ответ на свои вопросы в глазах Юнги, но там нет ничего, кроме липкой тьмы. – Делай всё, чтобы не возбудиться. Чонгук чуть не давится воздухом. – Что? – Не возбуждайся, – Юнги сам закатывает глаза от удовольствия, когда пальцы Чонгука оказываются у него на затылке, но тут же одёргивает себя. – Не. Возбуждайся, – произносит он отрывисто. Чон пытается сказать, что он не понимает ровным счётом ничего, когда Юнги придвигается ещё ближе, ближе, и теперь ведёт рукой выше, к шее. Только не это. Чонгук перехватывает запястье Юнги и стискивает в кулаке. Он хочет надавить ещё сильнее, но сдерживается, и из-за этого его рука дрожит. – Ты должен сопротивляться не физически. Посмотри на меня по-другому. По-другому. Чонгук уверен, что в этом нет никакого смысла и нет никакой логики. Ему нужно увидеть в Юнги что-то, что не даст ему возбудиться? Но как это возможно, если… он мечется взглядом по телу, которое всегда представлял, когда доводил себя пальцами и мастурбировал, которое он всегда видел перед собой, когда кончал в руках Юнги. Его собственное тело массивнее, он крупнее по мышечной массе, но когда Мин показывает силу, когда доказывает, что может сдерживать Чонгука, может его усмирить… Нет, он идёт не той дорогой.

One Last Night – Vaults

Юнги – его друг (почему ему так смешно становится от этой мысли?); Юнги тот, с кем они делят одну сцену; Юнги тот, с кем они поют строчки песен будто бы одним сердцем, тот, с кем они идут рука об руку вот уже восемь лет, и Юнги тот, с кем они болеют одной болезнью на двоих. А ещё, Юнги тот, с кем хочется попробовать встретить рассвет: сидя на высоте смотреть за тем, как расцветает небо и держаться за руки. Хочется попробовать устроить совместный просмотр фильма и не бояться заглянуть друг другу в глаза, не бояться оставить кроткий поцелуй на губах. Хочется подойти со спины, обнять, вдохнуть родной запах и ощутить уют, комфорт и тепло. Хочется убаюкать себя в родных объятиях и спокойно уснуть. Но… Чонгук не ревнует Юнги, он не хочет его полностью и всецело себе и не может сказать, что его конкретно в Юнги привлекает. Нет. Чонгук не ревнует Юнги, он не хочет его полностью и всецело себе и не может сказать, что его конкретно в Юнги привлекает. Чонгук иногда ревнует Юнги. Когда кто-то заставляет его громко смеяться; когда кто-то понимает его лучше; когда кто-то другой может излечить его от грусти. Чонгук хочет, чтобы Юнги подмечал за ним все мелочи, все перемены настроения. Хочет, чтобы именно Юнги был рядом, когда его разрывает на части первые несколько дней после встреч – этот период он пытается просто пережить, перестрадать, пересуществовать. Он хочет перевернуть своё сознание вверх дном и вытащить на поверхность правильные чувства, отмыть их от похоти, от грязи. И пускай он шагнул в пропасть, но пусть эта пропасть подхватит его, простит ошибку и даст второй шанс, чтобы он смог всё исправить. – По-другому, хён, – говорит тихо Чонгук. – Я уже смотрел на тебя по-другому. Капли звонко разбиваются об пол. Пар клубится под потолком, и в нём купаются лучи электрического света. Влажный воздух пропитан запахом лаванды и миндаля. Юнги больше не касается его. Они стоят друг перед другом, нагие, и пытаются рассмотреть не тело, а душу. – Смотрел по-другому тогда, когда ты решил, что я… не хочу продолжать. Это то, о чём я должен был тебе рассказать. Именно тогда я подумал – может, мы однажды могли бы стать парой? И, честно говоря, я гнал от себя эти мысли, потому что был уверен – ничего не получится. Никогда. Мы же… Чонгук замечает, как у Юнги напрягаются мышцы лица и как у него подрагивают кончики пальцев. – Но мы же не обречены? Я думаю... – Знаешь, что пошло не так? – в голосе Юнги слышится надломленность и горечь. – Нет… – растерянно отвечает Чон. – Нам нужно было остановиться в тот момент, когда мы обрели свободу. После того самого поцелуя. Помнишь? Чонгук, конечно же, помнит. Ему тогда показалось, будто над ними развеялось проклятие. Как в какой-нибудь пресловутой сказке. А потом… Юнги спросил, хочет ли он продолжить. Чонгуку было так комфортно, спокойно, он чувствовал себя в безопасности. Ему хотелось продлить это ощущение, но Юнги ждал его. И он, конечно же, не мог отказаться. Не мог сказать: “Кажется, мне просто хочется побыть с тобой рядом”. – Я испугался, что ты решишь, будто я больше не хочу тебя, – признаётся Чонгук. Юнги болезненно улыбается. – А я в какую-то паршивую секунду подумал, что если нас больше не будет связывать то, что связывало всегда и если между нами пропадёт притяжение, то мы очень скоро разойдёмся по разные стороны. – Тебе показалось, что между нами нет ничего, кроме секса? – Нет. Что то, что у нас есть помимо секса, не позволит нам остаться вместе. – Мы нашли противоядие, но решили ещё раз выпить яду. Чонгук массирует лоб, прикрыв глаза, и пытается не выпустить из рук нить осмысления. – Я виноват, – говорит Юнги. – В том, что ты сорвался, в том, что корил себя за это. Не ты мне причинил ту боль, а я сам причинил её себе. Он делает паузу, а затем продолжает: – Знаешь, я ведь начал понимать, что ты значишь для меня больше, чем человек, с которым я просто трахаюсь, но я не нашёл в себе смелости поверить в это чувство. Мне было страшно сделать на него ставку. Я боялся привязываться и поэтому выставил границы. А когда ты попросил меня через них перешагнуть, я решил пойти ва-банк, потому что допустил мысль о том, что тоже значу для тебя больше. И что ты тоже пытаешься усмотреть между нами что-то помимо секса. Юнги вдруг шипит и зажмуривается. – Хён? – взволнованно зовёт его Чонгук. – Шампунь попал. – Вставай под душ, – Чон кладёт ему ладони на плечи и направляет, чтобы тот не потерял ориентацию в пространстве. Юнги быстрыми движениями смывает с головы шампунь, который превращается в пену, и открывает глаза под потоком чистой воды. У него снова растрепались волосы, и Чонгук не может отказать себе в желании уложить торчащие пряди. У него на языке вертится ещё один вопрос. – А когда ты просил меня посмотреть на себя по-другому, то ты хотел ещё раз убедиться, в том, что я вижу в тебе не только партнёра по сексу? Юнги делает шаг вперёд, промаргивается, и струи теперь ударяют ему по спине и затылку. – Я пытался заставить нас вспомнить, кем мы хотим быть друг другу. – Думаю, у тебя получилось, – Чонгук улыбается, и Юнги улыбается вместе с ним.

Naked – James Arthur

Теперь между ними снова та самая атмосфера, к которой они так отчаянно хотели вернуться. – Думаю, пришла моя очередь позаботиться о твоих волосах. Давай сюда шампунь. Чонгук подмечает изменения в настроении Юнги и не может не отпустить комментарий по этому поводу. – Кто-то выглядит очень энергичным. Даже командовать решил. – Ты вроде никогда не жаловался, – Юнги скрещивает руки на груди и принимает горделивую позу. – И не собирался, – Чонгук игриво подмигивает ему и передаёт шампунь. – М, – Мин осматривает бутылку с разных сторон и делает вид, будто видит её впервые в жизни. – Как интересно. Только что мылся точно таким же. – А я просто хочу пахнуть, как ты. Чонгуком с трудом сдерживает рвущийся наружу смех. – Прекрасный выбор, – Юнги важно кивает и поднимает руки, чтобы вылить шампунь прямо Чонгуку на голову. Он начинает массировать кожу, проводит пальцами по прядям, будто расчёсывая их. Это очень приятно. Чонгук размещает ладони на пояснице Юнги, но не предпринимает больше никаких действий. Мин осторожными поглаживаниями спускается на затылок Чонгука, а затем соскальзывает руками вниз и приобнимает за шею, придвигаясь ближе. – Ты так и не сказал, хочешь ли тоже поцеловать меня, – тёплый шёпот Юнги ложится на губы Чона. – Я признался тебе в своём желании, а ты сбежал. – Ты про тот раз, когда ты хотел меня придушить, да? – с улыбкой спрашивает Чонгук. – Именно. – А вдруг и правда придушил бы? У меня сработал инстинкт самосохранения. – Твой инстинкт самосохранения очень плохого мнения обо мне. Как я могу это исправить? – Вот так. И Чонгук объясняет всё своими губами. Они целуются неторопливо и без нажима: сминают, посасывают, исследуют языком, добавляют лёгкой перчинки, прихватывая кожу. Чон нашаривает рукой переставленный на нижний, более свободный ярус полки гель для душа, выдавливает нужное количество и растирает в ладонях, а затем ведёт по плечам Юнги, по изгибу спины, проскальзывает по бокам и поднимается руками выше – живот, грудь, шея. Внутри у его хёна много шрамов; Чонгуку хочется стать тем, кто не позволит сросшимся швам вновь разойтись, сцеловать давно унявшуюся боль и показать, что он помнит, знает и не допустит, чтобы на сердце Мина появились новые раны. Они меняются местами, и Юнги помогает ему смыть шампунь. Когда Чонгук выходит из-под струй, ему снова требуется гель, но… – Юнги-хён, – обращение мягкое, нежное, прямо возле чужих губ, – что мы будем делать с возбуждением? – Каким именно? – С тем, которое сейчас. – А что ты чувствуешь помимо него? Чонгук на пару секунд задумывается, прислушивается к себе и понимает, что чувствует свободу; его влечёт желание, но оно настолько другое, иное – светлое, нетребовательное и сговорчивое. Чонгук может управляться с этим желанием, может осознавать его, но не идти на поводу, сдерживать, контролировать. – Раньше мне казалось, что я распадаюсь на части, а теперь чувствую себя таким целым, как никогда прежде. – Значит, всё правильно. Но если в какой-то момент ты или я почувствуем неладное, мы должны тут же остановиться. – Хорошо. Губы его хёна красивые. Чонгуку нравится форма: он бы мог назвать её классической, аккуратной, правильной. Губы его хёна небольшие, не сильно пухлые, но такие мягкие, чувственные, податливые. Чонгук целует эти губы и просит Юнги развернуться. Он льёт на ладони гель и начинает плавно двигаться вниз: проводит по обратной стороне бедра, по икрам и голени; затем, меняет направление и идёт вверх: снова, голень, колени и снова бёдра. Чонгук выпрямляется, и его рука замирает над пахом Юнги. – Помыть тебя здесь? – спрашивает Чон и получает в ответ кивок. – А там? – он слегка надавливает пальцами другой руки на ямочку возле ягодиц. Юнги снова кивает, поворачивает голову и слегка разворачивается корпусом, чтобы завести согнутую в локте руку за спину и притянуть Чона к себе. Чонгук пробегается взглядом по плавным линиям профиля Юнги и целует его в уголок губ. Он позволяет своей ладони спуститься ниже, проникает пальцами под мошонку, аккуратно надавливает на нежную область между нею и анусом – и ловит дыханием тихий стон. Чону приходится прижаться сильнее, он грудью давит на спину Юнги и, тот, расслабившись, делает неловкий шаг вперёд. – Обопрись на стену, – шепчет Чонгук, и они меняют положение, чтобы Юнги мог заполучить точку опоры. Мин вытягивает вперёд руку, переносит на неё вес тела, склоняет голову, когда Чонгук начинает массировать яички и чувствительную точку у основания члена. Чонгук смотрит вниз: на то, как он упирается напряжённым стволом меж округлых ягодиц, как приминает их, давит. У Юнги нежная кожа; он скользит взглядом вверх, к миниатюрным родинкам – и целует эти родинки, вырисовывая губами и языком незамысловатый рисунок. Он теперь двигает кулаком на члене Юнги, чувствуя под ладонью плотные переплетения вен, и другой рукой скользит по впалому животу, который заходится под его прикосновениями. Его хён такой отзывчивый, так чутко реагирует, так подставляется под ласку, когда прогибается в пояснице и просяще подаётся бёдрами вперёд. – Расставишь ноги пошире? – на выдохе спрашивает Чонгук. – Хочу помыть тебя там, как и обещал. Юнги выполняет просьбу, и Чон отстраняется на полшага, чтобы дать себе доступ к ягодицам. Он разворачивается, берёт гель и выдавливает немного на поясницу, наблюдая за тем, как тонкая струйка стекает по разлёту ямочек, бугорку над впадиной и, наконец, полностью исчезает из вида. Юнги слегка дёргается, а потом дёргается сильнее, потому что одна рука Чонгука на его члене – поглаживает головку, а вторая скользит к анусу и дразняще надавливает на вход. Чон толкается подушечкой пальца, но не стремится продвинуться глубже: он хочет недодать, недовести до нужного уровня ощущений, и когда Юнги, шумно выдыхая, двигается навстречу его пальцу, он не даёт ему насадиться даже на первую фалангу.

Love On The Brain – Rihanna

По-другому. Сейчас происходящее ощущается по-другому. Продолжает ощущаться по-другому. Безумное желание больше не растекается по его сосудам жидким огнём, не выбивает из лёгких кислород и не лишает воли. Чонгук больше не пешка в этой игре, он – игрок. Стал выше своей слабости и превратил её в силу; обуздал бесконтрольную жажду и позволил себе напитаться другими эмоциями. Чонгук уверен – всё более чем в порядке, но когда Юнги хватает его за руку, требовательно останавливая, то чувствует, как внутри что-то болезненно обрывается и ухает вниз. Он сразу же убирает руки, и Юнги разворачивается к нему лицом. Чон готовится услышать подтверждение своим худшим подозрениям – что они опять не справляются, – но… – Хочу видеть тебя, – поясняет Мин. В звучании его голоса разлито томное предвкушение, и до Чонгука не сразу доходит смысл сказанных слов. Они не должны прекратить? Секунда, и он – оказывается в плену сулящих опасность глаз. Нет. Сулящих Излучающих опасность свет. По тёмным радужкам кружат огоньки, в глубине зрачков искрится целая новорождённая галактика, и Чонгук тянется к этому свету, позволяет ему стать своей путеводной звездой. Они в порядке. Пока Юнги смотрит на него так, они точно будут в порядке. Чонгук хочет сказать о том, что творится внутри него, но не находит правильных слов. Он готов гореть возрождаться. Он готов бесконечно падать на дно червоточины, искривляющей пространство и время повернуть время вспять, распрямить все изгибы, сгладить неровности, заделать все дыры. Он готов всегда вот так целовать Юнги: нежно-страстно, сдержанно-желанно, болезненно-осторожно. Перестать хотеть Юнги невозможно, но можно перестать хотеть его разрушить. Они стоят напротив друг друга таким образом, что их члены совсем рядом, почти соприкасаются, и если… Чонгук первым опускает руку, пытается обхватить оба ствола ладонью, но ему не достаёт длины пальцев. – Хорошая идея, – Юнги выдыхает усмешку ему в губы и накрывает его ладонь своею. Свободную руку заводит за спину, поочерёдно сминая каждую из ягодиц. Чонгук в эту секунду представляет, как его берут сзади: растягивают, натягивают, вдалбливают, и от этого перед глазами всё снова начинает плыть. Он должен успокоиться, он обязан. Чонгук старается дышать ровнее и прячет лицо в изгибе шеи Юнги. Возбуждаться, но не срываться. С этой мыслью он медленно покрывает кожу поцелуями, стараясь не затрагивать плечи, на которых масляным отблеском угадывается тонкий слой геля. Медленно, только медленно. – Всё нормально? – у Юнги шёпот глубокий и горячий. Чонгук не знает, что ответить. Он, вроде бы, начинает приходить в себя. Но они обещали остановиться, если вдруг что-то пойдёт не так. Говорить прямо. Он должен научиться говорить прямо. – Я в какой-то момент начал терять контроль, – Чонгук всё ещё не поднимает головы, – но потом он вернулся. Сейчас всё в порядке. Следует пауза, а после... – Посмотри на меня, – звучит больше как вопрос. И Чонгук смотрит, и тонет в спокойствии. Пока глаза Юнги лучатся светом, он не сорвётся. – Вот так, хорошо, – шепчет Мин, и воздух выходит из его горла с тихим свистом. Он осторожно гладит Чонгука по спине. – Хочу услышать твой голос. Чонгук приходит в лёгкое замешательство, потому что эти слова могут означать только одно – Юнги собирается заставить его стонать, но ведь он только-только взял ситуацию под контроль. – Спой что-нибудь. Спеть? Чонгук в недоумении смотрит на него, пытаясь понять, шутит ли он. – Я серьёзно, – Юнги, видимо, замечает растерянность Чонгука. Их руки продолжают двигаться в размеренном темпе: достаточно ритмичном, чтобы хотеть большего, но недостаточно интенсивным, чтобы это большее дать. – Прямо сейчас? – всё же уточняет Чон. – Да, прямо сейчас. Чонгук задумывается над тем, что он мог бы исполнить. Нужно что-то, что хотя бы частично соответствует ситуации (не про расставание, неразделённую любовь, неопределённость будущего), но, во-первых, у него нет никаких идей, а, во-вторых, если он исполнит что-то из репертуара Бантан, то потом будет каждый раз вспоминать о том, при каких именно обстоятельствах исполнял эту песню. И тут он решается. – Что-то новенькое? Юнги заинтересованно склоняет голову набок. – Новенькое? Я пропустил какой-то релиз? Чонгук тихо смеётся и отрицательно качает головой. Это всё ещё так странно: они надрачивают друг другу и разговаривают о музыке. – Я недавно пытался сочинить кое-что. Послушаешь? Юнги довольно улыбается и закрывает глаза. – Да. Чонгук пытается собраться и сосредоточиться на нотах; шум воды и ощущения внизу немного отвлекают. “В твоих словах угадываю двойной смысл Не пойму никак, позволь мне разобраться Я хочу приоткрыть завесу таинства мысли Поймать руками твою тень и попросить остаться” Он тихо напевает строчки и следит за тем, чтобы голос звучал ровно, но вскоре понимает, что двигаться и петь было намного легче – там самым важным является работа с опорой и правильная постановка дыхания, а здесь – только способность сопротивляться возбуждению, и Чонгук точно не смог бы сдать этот экзамен даже на “D”. Когда Юнги ускоряет движения рукой и крепче обхватывает ладонь Чона, тот начинает заваливать тональность и срывается на постанывания. Юнги держит глаза закрытыми и еле заметно покачивает головой в такт пению (попыткам пения) Чонгука. Из приоткрытого рта вырывается тяжёлое дыхание. – Если ты выпустишь эту песню… я буду дрочить под неё. Чонгук срывается на откровенный стон и забывает, какие слова должны идти дальше. – Не после всего этого. – Тогда… запишешь мне её на диктофон. Не важно, как. Хочу её себе. – Хён… Чонгук не может продолжить, потому что Юнги вдруг заставляет его разжать пальцы и сжимает в кулаке только его член. – Я буду ускоряться, – рвано выдыхает Мин. Он открывает глаза, и они подёрнуты дымкой, но сквозь полупрозрачную пелену возбуждения пробиваются огоньки света. – П-подожди… – Чонгук обхватывает член Юнги и подстраивается под ритм. Они дышат друг другу в губы, и в какой-то момент Чон сокращает расстояние. Он чувствует на своих губах вибрацию приглушённых стонов. Всё хорошо, всё правильно. Они справляются. Юнги позволяет себе больше: снова надавливания, снова требовательные прикосновения, которые оставляют внизу тяжелый осадок. Чонгук возвращает Юнги свои ощущения, передаёт через поглаживания, поцелуи. Ему хочется, чтобы этот момент застыл в вечности – момент, когда они с его хёном связаны самой правильной связью. Мин кончает первым, и Чонгук ещё какое-то время продолжает двигать рукой, выжимает всё до последней капли. На его члене чужая сперма, и она стекает по его бёдрам, но он больше не грязный. Юнги наращивает темп и сам стонет, когда Чонгук раскрывает рот в немом крике. Его член пульсирует, сжимается изнутри, выталкивает из себя сперму.

Yellow – Coldplay

Когда Чонгук выравнивает дыхание, он смотрит на Юнги и улыбается. Юнги возвращает ему улыбку, которая наполнена чувствами. А атмосфера между ними наполнена новыми смыслами. – Кажется, нам нужно снова помыться. Он, не дожидаясь ответа, берёт Юнги за руку и встаёт вместе с ним под душ. Они смывают с себя остатки геля, смывают следы, которые оставили на телах друг друга, а потом просто обнимаются и стоят так… какое-то время. Молчат. Чувствуют. Дышат. Они возвращаются в комнату, и на часах уже около десяти вечера. Чонгук находит в гардеробной свежую одежду для себя и Юнги. – Теперь точно будешь пахнуть мною, хён. Полностью, – замечает Чон. С его губ не сходит лёгкая улыбка. – Думаю, мне идёт. Юнги демонстрирует себя и представляет, что позирует перед фотографом: отставляет одну ногу чуть в сторону, рукой упирается в бок, а другую подкладывает под подбородок, выставляя большой и указательный пальцы, и слегка приподнимает голову. Чонгук смеётся и делает вид, будто щёлкает фотоаппаратом. Он даже присаживается для правдоподобности и отклоняется сначала в одну сторону, потом – в противоположную, словно ищет лучший ракурс. – Это фото будет украшать обложки всех журналов. Абсолютно всех. Даже тех, что про кулинарию или про ремонт машин. – Вы мне определённо льстите, Чон Чонгук-щи. Но я принимаю вашу похвалу. – Хочу предложить вам эксклюзивный контракт, Мин Юнги-щи, чтобы всегда снимать только вас. – Вы в курсе, что не звучите сейчас как профессионал? – Да, но я ничего не могу поделать со своими чувствами. Чонгук подходит к Юнги, снова заключает его в объятия и целует сначала в лоб, потом в щёку, потом чмокает в губы. Зарывается носом в ещё влажные пряди и вдыхает насыщенный запах миндаля, улавливая вслед нотки лаванды. Мин морщится, хочет отстраниться, но огоньки продолжают плясать в его глазах и, кажется, становятся на несколько оттенков ярче. Электричество между их телами искрится нежностью, теплотой, близостью. Воображение Чонгука начинает подкидывать ему до невозможного приторные картины, которые сменяют одна другую, как кадры из какого-нибудь сопливого романтического фильма: там находится место, наверное, всему, что составляет повседневную рутину влюблённой пары. Но, в отличие от прошлого раза, ему не хочется выдёргивать себя из этих мечтаний, и его сознание беспрепятственно затапливает та самая сладкая вата. Чонгук кажется самому себе смешным: неужели он так глубоко упал в Юнги, что даже не заметил, насколько сильно увяз в нём. Чонгук отвлекается, когда Юнги всё же удаётся выскользнуть из кольца его рук. – Я забыл кое-что важное. Мин пытается выглядеть серьёзным, но его выдают улыбка в глазах и подрагивающие уголки губ. – Что же? – У меня аллергия на любовь. Чонгук качает головой и тянет со снисходительной издёвкой: – Досадно, но не волнуйся. Я буду напоминать тебе, чтобы ты вовремя принимал лекарства. Юнги фыркает и взъерошивает волосы. – Я могу быть капризным пациентом. – Тогда я найду способ тебя усмирить. Мин хмыкает, приближается к Чонгуку и с вызовом заглядывает ему в глаза. – Интересно. Твоя самонадеянность мне нравится. Чонгук совершенно по-хулигански ухмыляется. Дерзкий Мин Юнги – с острой перчинкой, притягательный, манящий – действует на него опьяняюще. Но он знает, на какие точки надавить, чтобы не остаться в долгу. Чонгук понижает голос до глубокого насыщенного тембра. – Никто раньше не пытался приручить тебя, да? А если это буду я? Юнги не сразу находит, что на это ответить – не отводит глаз и сглатывает. – Попробуй, если осмелишься. – Я уверен, это того стоит. В воздухе разлито тягучее ожидание, и напряжение между ними выгибается электрической дугой. Они оба замолкают и в эту секунду думают, скорее всего, об одном и том же: о том, что привело их в ту точку, в которой они сейчас находятся. Их путь… кто бы назвал его правильным? Их вывела на этот путь неспособность противостоять губительному необузданному влечению, которое становилось только сильнее с каждым шагом, который они делали навстречу друг другу. Возможно, стоило остановиться в тот момент, когда Юнги придержал Чонгука за локоть, пытаясь удержать его от падения в день, когда сам не смог сдержаться, когда его выдержка слетела с петель, и в этом прикосновении просквозило “что-то”. Или тогда, когда Юнги начал осознанно нарушать личное пространство Чонгука, пытаясь унять потребность дотронуться до него, и всё никак не мог до конца понять, что именно с ним происходит. А когда понял, то случилась общая кухня, где они сломали первый барьер – один из огромного множества тех, что им ещё предстояло сломать. Они осознанно и неосознанно сносили все преграды, которые должны были защищать их, но, когда не осталось больше ни одной, они обожглись друг об друга, они задохнулось друг другом, они проникли под кожу друг друга отравленными шипами, и спасти их не мог уже никто – кроме них самих. Для Чонгука Юнги был ядом. А для Юнги Чонгук был тем, в чьи лёгкие он хотел проникать токсичным дымом, под чьей кожей хотел разливаться жгучей чёрной лавой. Но. Помимо всепоглощающей страсти между ними постепенно обретало свою форму какое-то другое чувство. Оно вырисовывалось нечётким контуром, небрежным наброском отпечатывалось на их сердцах, чтобы однажды превратиться в витиеватый орнамент. Он был прерывистым, в нём недоставало нужных штрихов, ему не хватало яркости цвета, но самое главное – он был. И он есть. – Это игра на грани фола, – говорит Юнги, его голос тоже низкий, с тёплой хрипотцой. – Хён… – Чонгук тянется к нему, берёт за руку и переплетает их пальцы. Он смотрит сначала вниз, на то, как сплетены их ладони, а затем вглядывается в уже давно ставшее родным лицо напротив. – Мы же сделаем всё, чтобы не проиграть? Юнги отвечает спустя несколько долгих секунд: – Мы попробуем. – Снова попробуем? – Да. Они соединяют губы в медленном поцелуе, постепенно растворяясь в ощущениях и расслабляясь. Когда-то давно их тела сделали выбор в пользу друг друга, – выбор ненормальный, безумный, пагубный. Он породил зависимость: болезненную и мучительную, но у них был ещё шанс переставить фигуры на шахматной доске и начать партию заново – если они сделают выбор в пользу душ друг друга. Они не могут ничего обещать. Но они попробуют. Nothing's Impossible – Walking On Cars