Товарищ сердце

      Когда Гермиона пришла в себя, она почувствовала, что висит распятой на стене и на ней почти ничего нет. Подняв глаза, девушка увидела Гарри, который был в такой же позе прикреплен к стене напротив. Комната, где они находились, была небольшой, и ребята отлично видели друг друга. Они в плену, значит, впереди только пытки, боль и смерть. Потому что фашисты всегда так делают.       Не судьба им быть вместе, в этой комнате закончится их жизнь. Скорее всего, в страшных мучениях, в петле или на костре. Значит, надо все выдержать, не сдаться, остаться человеком. А следом за ними, следом за ними придут другие, они отомстят, обязательно отомстят за Гарри и Гермиону, не успевших стать единым целым.       Перед глазами девушки вставал их последний вечер на Гриммо. Кажется, еще совсем недавно они сидели рядышком, обнимаясь и делясь планами на будущее, и вот теперь все — никакого будущего больше не будет. Но она будет сильной, потому что Гарри и так тяжело, не нужно усиливать его мучения своими криками. Если молчать, то ему будет хоть чуть-чуть легче. А она… Она сможет. В сорок первом, когда ходила по самому краешку, ожидала явления гестаповца каждый день, каждую минуту. Все думала, сможет ли не выдать ничего под пытками? Вот теперь у нее будет возможность узнать.       Когда ее трогали грязные лапы нелюдей, рассказывающих, что они сделают с девушкой, Гермиона прощалась с родителями, с Гарри, с друзьями. Она прощалась с тем сказочным будущим, о котором они говорили совсем недавно.       — А кем ты хочешь стать после войны?       — Всегда хотела быть детским врачом. А ты?       — Я думал пойти в авроры, но теперь уже не хочу. Наверное, куда ты, туда и я, у меня же нет никаких мечтаний.       — Ты совсем-совсем ни о чем не мечтаешь?       — Мечтаю… Чтобы была ты, я, домик у моря, наши дети и никакой войны…       — И я мечтаю, любимый.       — Вот представь, волны набегают на пляж, и мы с тобой…       — И малыши…       — И малыши…       Резкий крик вернул Гермиону в реальность. В зал вошла, хромая, кажется, сестра Грюма. На протезе, без одной руки, с растрепанными патлами, женщина выглядела гораздо страшнее, чем на колдографиях. Белла Лестрейндж, вспомнила Гермиона. Похотливые нелюди почти все исчезли из зала.       — Что, грязнокровка, нравлюсь? Скоро ты такой станешь! Круцио!       Боль была страшной, Гермиона даже не подозревала, что бывает такая боль. Удержав рвущийся с губ крик, она закусила губу и смотрела с ненавистью на эту кровавую фашистку. Прошел, казалось, час, когда пытка прекратилась, чтобы начаться вновь.       — Круцио! Круцио! — бесновалась Белла.       И в этот миг, не в силах больше сдерживаться, Гермиона обратила свой крик в песню. Она пела свою последнюю песню в жизни. И хотя голоса почти не было, она пела, содрогаясь под пыточным, пела, когда Белла накинулась на нее с ножом, начав резать кожу… Девушка пела.       Никто не даст нам избавленья…       — Круцио! Круцио!       Не бог, не царь и не герой…       — Круцио! Круцио!       Добьемся мы освобожденья…       Наконец, Белле надоело пытать девушку, сознание уже плавало, грозясь оставить Гермиону, когда совершенно озверевшая от того, что не смогла вырвать крик у девушки безумная женщина закричала:       — Ты сейчас сдохнешь! Молись!       — Товарищи, — закричала Гермиона. — Будьте смелее, боритесь, бейте Пожирателей! Мне не страшно умирать, Гарри. Это счастье — умереть за свой народ! Нас двести миллионов, за нас отомстят! Фашисты, сдавайтесь! Наши придут, Сталин придет! Прощайте, товарищи! Прощай, любимый… *       И тут вдруг засверкали огни заклинаний вокруг, какая-то сила сдернула израненную девушку со стены, так же, как и Гарри, и недавно стоявший и смотревший на то, как ее пытают, быстро-быстро заговорил по-русски:       — Держись, малышка, держись, моя милая, не смей умирать! Тебе сейчас помогут, потерпи, еще чуть-чуть осталось…

***

      В жизни каждого разведчика наступает такой момент, когда нужно выбрать — продолжить выполнение задания или остаться человеком. Похоже, этот момент наступил для одного отдельно взятого разведчика, который сейчас смотрел, как Безумная Белла страшно пытает девочку-подростка.       Этой весной все пошло не так. Началось с внедрения под маской заслуженного Пожирателя, прямо в Азкабане, внедрение прошло хорошо, удачно прошло внедрение. Потом бессмысленные «рейды», в которых Пожиратели уничтожали семьи полностью. Семьи простых людей и семьи волшебников. На убийства смотреть было тяжело. Почти невозможно. Но то, что происходило сейчас…       «Операция» в Хогвартсе с самого начала пошла не так. Готовые «повеселиться» в школе, полной детей, и обсуждая, что они сделают с «грязнокровками», Пожиратели рванули в шкаф, чтобы выпасть оттуда только отдельными фрагментами. К сожалению, Белла выжила, при этом, кажется, совершенно потеряв разум и обретя грюмоподобную внешность. То, что точка выхода оказалась заминированной, причем явно гранатой или МОНкой, озадачило Долохова. Таких вещей просто не могло быть в английской волшебной школе, не с их презрением к магглам. А потом вламывающиеся Пожиратели встретили такое сопротивление, что первые группы полегли почти полностью.       Судя по остаточным следам, их просто расстреливали, причем из пулевого оружия, что очень заинтересовало Центр. Лорд Волдеморт просто посчитал все произошедшее искусной ловушкой, поэтому Малфою-младшему лучше было в маноре не появляться, для его же безопасности.       — Антон, ты же понимаешь, что это необычно?       — Еще бы, конечно, понимаю.       — Узнать бы, кто это у них такой умный выискался…       — По косвенным признакам — или Поттер, или его девушка.       — А у него и девушка есть?       — По некоторым сведениям, да.       — Надо постараться узнать об этом побольше.       Встречи с куратором стали более редкими, и так конспирация трещала по швам в связи с паранойей Лорда, который выглядел просто иллюстрацией к учебнику по некромантии. Почему этого не видели остальные, разведчику было совершенно непонятно.       И вот сегодня егеря притащили в манор двух окровавленных подростков, которые умудрились накрошить почти тридцать этих отщепенцев. Вдвоем. Раздев обоих почти догола, егеря хотели уже приступить к своей «забаве», когда появилась Безумная Белла.       И вот девочка содрогается под круциатусом, приносящим невероятные страдания, но не кричит. Молчит и смотрит с ненавистью. В этот момент в голове разведчика что-то щелкнуло, и он пригляделся к девочке. Ее губы шевелились, но это была не молитва. Приглядевшись, разведчик начал читать по губам: «Это есть наш последний… и решительный…»       Девочка, у которой болела каждая клеточка и страшно болела, пела «Интернационал», причем пела по-русски. У того, кого знали здесь под фамилией Долохов, задрожали руки. Тварь пытала русскую девочку. Не добившись ничего от девочки, Безумная Белла принялась резать ее ножом. На все это с ужасом смотрел ее парень. То, что это именно ее возлюбленный, было хорошо видно по тому, как медленно седели его волосы.       Сильно избив и изрезав ножом окровавленное тело, Безумная Белла выдернула палочку и кричала о том, что сейчас убьет эту девочку. Сердце Долохова уже билось так, что ощущалось в горле, но в этот миг произошло то, что поставило точку в мучениях разведчика. Девочка подняла голову и заговорила. И такой силой веяло от каждого ее слова, такой верой в победу, верой в свой народ, что Долохов не выдержал.       В жизни каждого разведчика наступает такой момент, когда нужно выбрать — продолжить выполнение задания или остаться человеком. Выматерившись и выхватив палочку, разведчик послал целый веер заклинаний в Беллу и всех, кто присутствовал при пытках, надежно переводя их в разряд бездушных тел. Затем он снял парня и девушку со стены, обнял обоих, не боясь запачкаться в крови, и сжал порт-ключ экстренной эвакуации.