каждому нужен хозяин

«Не можете вы без хозяина.»

Топи

      «Паша, ты же понимаешь, что тебе никто не поверит?»       В голове снова и снова эхом отдавались слова, произнесённые голосом, который за эти несколько жизней успел стать до боли родным. Вот только его обладателя больше нет, и слова эти сказаны были вовсе не Сергеем Костенко, а тем, что его поглотило. Зоной. Тьмой.       Но, кто бы ни сказал эти слова, он был прав: Паше никто не поверил. Самое смешное, что Паша-то прекрасно знал, что так всё и будет, но хотел верить в другое. Наивно. По-детски.       Аня посмеялась и сказала, что это очень необычный способ уломать девушку на секс на первом свидании.       Гоша раздражённо сказал, что не намерен терпеть его с Лёшей дурацкие розыгрыши.       Настя даже слушать не стала — вышла из комнаты, оставив Лёшу и Пашу наедине.       Лёша выслушал историю целиком. И посоветовал проспаться и какое-то время «побыть ЗОЖником».       А когда Паша завёл этот разговор через неделю, Лёша высказал беспокойство о психическом здоровье друга.       «Паш, ты извини, но это начинает походить на навязчивую идею.»       Психолог хуев.       Он ведь и оказался тем самым человеком, из-за которого в итоге Паша угодил в дурку. И ещё так виновато смотрел на него, когда его родители и друзья провожали его в психиатрическую лечебницу.       Паша не протестовал — он ведь знал, что именно так всё и закончится. Он держал себя достойно. Всё время, пока с ним прощались, он молчал, иногда метая на Лёху такой взгляд, от которого последнему становилось не по себе. Словно он был предателем.       Он был предателем.       Только в самом конце Паша сухо попрощался со всеми и спокойно отправился за решётку. Хотя это не была тюрьма, воспринималось всё именно так, начиная с самого КПП.       Паша смутно понимал, что делает и что говорит. Всё делал на автомате. Да теперь в общем-то ничего не имело значения. Он мог, конечно, соврать, сделать вид, что не болен, но было уже поздно.       Точкой невозврата стал кабинет «лечащего врача», в котором ему должны были поставить диагноз. Только тогда Паша вышел из транса. Причиной этому послужил «лечащий врач», который на деле никаким врачом не являлся, да и человеком был разве что частично.       Паша смотрел на знакомое лицо, на которое падал холодный белый свет, и среди равнодушных белых стен оно казалось единственным лучиком тепла и надежды. Призрачным напоминанием о лучшей жизни. О жизни, которую он проиграл. — Паша, ну я же говорил, — вместо приветствия сказал Сергей Костенко.       Его голос звучал ровно, спокойно. Он, как и всегда внушал доверие. Только вот Паша чувствовал безысходность и оттого был смиренным. А каждое слово, произнесённое знакомым голосом, отдавалось в груди тупой болью. — Я предлагал тебе другой вариант. Я предупреждал, что так будет, — Сергей вгляделся в лицо Паши, который изо всех сил старался не оторвать взгляд от своих коленей и не посмотреть на мужчину. — А ты не послушался…       Паша прекрасно помнил, что предлагала Тьма с лицом Сергея Костенко. Остаться с ней. Рано или поздно стать ею. Вернее, её частью. Паша не совсем представлял, как это, но, учитывая всё, что он пережил, точно знал: возможно всё. И, если верить её словам, в Паше уже была её часть, а это значило неизбежность.       Кто видел красоту воочию, тот уже отмечен знаком смерти.       Паша видел время. Он видел, как изменяется время, и это в каком-то смысле было подлинной красотой. Красотой Вселенной. Но он отчаянно не хотел растворяться. Ему хотелось просто пожить. — Глупый ты, Пашка, — ухмыльнулся Сергей, что-то записывая на бумагу. — Но это ничего, теперь ты станешь послушным. Станешь?       Паша хмыкнул, чуть качнувшись, но так и не подняв глаз. — Куда я денусь… — негромко ответил он.       Через пять долгих минут он наконец-то оказался в палате. Одиночной. Стараниями Костенко, подумалось Паше.       Не было никаких мягких стен и пола, как в дурацких анекдотах и посредственных ужастиках. Было только отчаяние.       Кровать неприятно скрипнула, когда Паша опустился на неё. Он прислонился затылком к стене, устремив взгляд в потолок, и — теперь он мог себе это позволить, ведь теперь никому до этого не было дела — заплакал.

***

— Ого, ты сломался раньше, чем я думал, — в палату вошёл лже-Костенко и опустился на стул напротив кровати, на которой, съёжившись, лежал Паша.       Это была всего лишь вторая неделя его (их) пребывания здесь, но во внешности Паши произошли существенные изменения: щёки впали, под глазами залегли тёмные круги, а взгляд, кажется, померк ещё сильнее. — Я такой с того дня, когда понял, что еду сюда, — сквозь зубы процедил Паша.       Несмотря на то, что он был абсолютно безвреден — благодаря препаратам, которые ему кололи ежедневно, видимо, тоже по указке «врача» — в нём чувствовалось напряжение с лёгким намёком на гнев. Казалось, не будь он столь слабым — точно бы разорвал смирительную рубашку и накинулся на «врача». Вообще, конечно, помимо слабости, ему ничего не мешало, например, наброситься и покусать его, но Паша, даже когда чувствовал себя чуть лучше, не допускал мысли о том, чтобы серьёзно воплотить это в реальность. Он понимал: это не приведёт ни к чему, кроме дополнительной порции седативных. А ему не хотелось становиться ещё более беспомощным.       Поэтому он даже слова выбирал аккуратно. Как ни крути, у Костенко было больше власти, и он буквально мог сделать с ним что угодно. — Да нет же, в тебе что-то изменилось… — Голова немного болит, — вздохнул Паша и опустил веки.       На самом деле голова не просто болела, а раскалывалась — уже второй день. Паша никогда не испытывал настолько сильную мигрень прежде, но резонно предположил, что это ещё не самая сильная боль, раз он может говорить и, если приложит немного усилий, даже сидеть.       Послышался смешок. — Да, это нормально, — Паша не видел, но был уверен, что мужчина кивнул. — Хочешь, чтобы она прошла?       Паша с трудом приоткрыл глаза, сомневаясь в том, что услышал. — Издеваешься? — он с трудом выдавил из себя смешок, больше походивший на выдох. — Вовсе нет, — невозмутимо ответил Сергей.       Повисла тишина. Паша внимательно посмотрел на мужчину. А потом зажмурился — боль, казалось, усилилась в два раза. — Ну так что? — Хочу, — сдавленно проговорил Паша.       Мужчина поднялся со стула и неторопливо подошёл к свободному краю кровати.       Паша с трудом разомкнул веки, почувствовав, как прогибается кровать под чужим весом: Сергей сидел у спинки кровати, «в ногах» Паши. — Я могу её убрать, — с полуулыбкой сказал «врач». — Ты… можешь? — повторил за ним Паша, ещё не в полном бреду, но в состоянии, близком к этому. — А у тебя есть сомнения? — усмехнулся Сергей. — После всего, что ты пережил?       Паша слабо мотнул головой и завозился, пытаясь перевернуться так, чтобы видеть мужчину. Кровать была узкой, так что Паша даже при большом желании не смог бы лечь поперёк неё — разве что согнувшись в три погибели.       Боль не отступала, а с каждой секундой становилась всё более и более нестерпимой. — Пожалуйста, — с надеждой проговорил он, глядя на мужчину.       Сергей наклонил голову и улыбнулся. — Вот как я, оказывается, тебе нужен. — Ради всего… прекрати это, пожалуйста, — взмолился Паша. — Голова… — Ну, конечно, мой хороший, — негромким тоном сказал Сергей и глухо хлопнул по колену. — Давай сюда.       Паша с трудом приподнялся и перевернулся, чтобы обессиленно опустить голову на колени мужчины. Ухом и оголённой частью шеи он почувствовал на удивление приятную ткань брюк. Парень старался не сомкнуть глаз и поэтому упёр мутный взгляд в полу пиджака, из-за которой выглядывала белая рубашка.       На секунду на задворках сознания промелькнула мысль о том, как же, должно быть, он жалко сейчас выглядит. Но уже в следующее мгновение в голове не было ничего, кроме пустоты, которую заполняла боль.       Вдруг Паша почувствовал чужую руку на макушке. — Паш, — Сергей медленно провёл рукой, зарываясь пальцами в немного отросшие волосы Паши. — Я сниму боль, если признаешь меня хозяином. — Хозяином?.. — пробормотал парень, нахмурившись.       Мозг напрочь отказывался соображать, но часть его всё ещё пыталась анализировать смысл поступающих слов. Выходила только какая-то путанная чепуха, а память настойчиво подбрасывала картинки из самой первой реальности: почему-то вспоминались фантомы и какая-то лачуга в лесу… Потом — Сорокин и шесть пропущенных лет. Обрывки. И всё зона. Но ему не нужны были те годы, сейчас он бы отдал всё, чтобы просто вернуть те пять минут у бочки с квасом, когда светило солнце и всё было не настолько… плохо.       Голова гудела, снова и снова подбрасывала мрачные картинки, выдёргивая их из недр памяти. — Давай, тебе нужно просто попросить…       Паше казалось, что голос не просто доносится сверху, а стекает в его уши, проникая в сознание и заполняя всё внутри. Ужасно неправильное чувство: очень сильно хотелось схватить голос и вышвырнуть из головы, но, увы это было не в его власти. — Хозяин… — хрипло и слабо проговорил Паша.       Он чувствал, как к глазам подступают слёзы: то ли от нестерпимой боли, то ли от унижения, которое осознавала та часть разума, которая ещё способна была думать. Паша был не из покорных людей, готовых смириться с любыми обстоятельствами, он всегда мог открыто высказать недовольство и авторитетов не признавал. И малая часть сознания всё ещё противилась обстоятельствам по старой привычке, не желая сдаваться без боя. К слову, с боем тоже сдаваться не хотелось — в этом случае предпочтительнее была бы смерть.       …но одно дело — умереть в бою, и совершенно другое умереть мучительно. — Хозяин, пожалуйста… — язык еле ворочался, да и Паша, казалось, забыл, как говорить. — Прекрати… это…       Паша почувствовал, как рука Сергея Костенко гладит его по голове. Медленно и ласково, подобно тому, как это могла бы делать мама или бабушка в детстве.       Боль понемногу начала отступать, а разум — проясняться. Это удивило Пашу, но он оставался всё так же недвижим.       Он чувствовал себя вымотанным, словно весь день метался по делам и решал сложные задачи, требующие в первую очередь умственной активности, и вот к концу дня это закономерно вылилось в физическую усталость.       Не хотелось ничего. Хорошо было просто вот так вот лежать, ощущая нежные поглаживания по волосам — и его совершенно не заботило в этот момент, кто его гладит и где они находятся. Ему наконец-то стало спокойно.

***

      Паша сидел, опираясь спиной о стену, и смотрел на Сергея, который привычно расположился на стуле напротив.       Голова больше не болела, хотя он находился здесь уже порядка трёх недель. Три недели в практически полной изоляции. Отрезан от мира. Единственные люди, которых он видел — санитары, иногда санитарки, и Сергей Костенко (ну, насколько он там был человеком). Каждый день был полной копией предыдущего. Паша уже потерял бы ход времени, если бы не запомнил тот день, когда головная боль ушла. С того момента сознание прояснилось и словно возвело вокруг себя защиту от внешних факторов. Поэтому даже внутренние часы стали работать исправно — то есть гораздо, гораздо лучше, чем когда-либо прежде.       Паша чувствовал себя как никогда хорошо в физическом плане, но не мог сказать, насколько ещё хватит его рассудка.       Они много говорили с Зоной в обличье Сергея. Эти беседы уже стали настолько привычными, что представить жизнь без них было бы просто невозможно. В какой-то момент Паша совсем расслабился и перестал фильтровать свою речь, позволив себе язвить. Зря.       Он уже и не вспомнил бы, что именно сказал не так, потому что голову пронзила внезапная вспышка боли, точно такая же, как тогда, только в прошлый раз она нарастала постепенно, а теперь обрушилась на голову кирпичом. Парень заскулил, вжимаясь головой в матрас. — От тебя всего-то и требовалось, что вести себя хорошо, — наклонив голову, проговорил Сергей.       Он усмехнулся, наблюдая за тем, как корчится на кровати парень.       В какой-то момент Паша дёрнулся и съехал на деревянный пол. Он глухо выдохнул и сильнее сжал зубы, утыкаясь лбом в древесину. С трудом развернувшись, он посмотрел на ухмыляющегося Костенко снизу вверх. — Что, Паша, головушка болит?       Ответить словами Паша не сумел — только утвердительно промычал, зажмурив глаза. — Ну, ты уже знаешь, что нужно сделать, верно?       Паша сильнее стиснул челюсти и с трудом приподнялся, пытаясь встать на колени. Получалось откровенно плохо — чёртовы два метра до мужчины, сидящего на стуле, казались ебаным километром — но ему всё же удалось проползти какое-то расстояние.       Спустя некоторое время, Паша оказался фактически под ногами Сергея. Приложив ещё немного усилий, парень сумел сесть — чтобы не упасть, пришлось опереться головой о ногу мужчины. Сейчас Паше было совершенно всё равно, что он делает и как он выглядит со стороны. Приняв более или менее устойчивое положение, он зажмурился и попытался отдышаться. Затем сглотнул и приоткрыл глаза. — По… пожалуйста… — с трудом проговорил он. — Голова…       Сергей внимательно смотрел на него. Паша даже сказал бы, выжидающе. Ну, конечно. — Пожалуйста, хозяин… — с трудом выдавил Паша. — Хороший мальчик, — удовлетворённо кивает мужчина, и на щеку парня мягко ложится рука.       Паша чувствует тепло руки на щеке. Чувствует, как Сергей поглаживает щеку. Чувствует, как большой палец проводит по скуле, а остальные обводят линию челюсти.       Паша чувствует, как боль уходит.       Паша снова чувствует себя паршиво.       Паша не мог сказать точно, как долго он просидел вот так — между ног у Сергея Костенко. Только неловкости и смущения он совсем не испытывал. Было обидно. Было тошно. От безысходности. От осознания, что он совершенно ничего не может сделать.       Парень втянул воздух, завозился — сел и почувствовал, что у него больше нет никаких сил. Нет сил, чтобы подняться и отойти от Костенко; нет сил, чтобы грубить; нет сил даже повернуть и приподнять голову. Между тем, он чувствовал на себе взгляд — взгляд, который уже несчётное количество времени смотрел на него сверху вниз. Насмешливо, изучающе. — Соскучился по свободе? — совершенно без иронии, ровным тоном спросил Сергей, и Паша всё-таки повернул к нему голову. — Хочешь снова почувствовать себя свободным?       Закралось сомнение: вопрос однозначно с подвохом — но Паша кивнул. Один хер он здесь помрёт.       Сергей снова коснулся его щеки. И вдруг всё вокруг изменилось — резко, словно по щелчку. Вот они в палате с холодным светом — а вот уже вокруг лес, трава, и светит солнце.       Паша испуганно отпрянул назад. И с удивлением обнаружил, что его руки свободны, а на нём не больничная одежда, а его собственная, та самая, в которую он был одет в тот день, когда всё это началось: джинсы, бомбер, кофта…       Это чем-то напоминало скачок во времени, но всё-таки не было таковым. Это было нечто совершенно иное.       Паша огляделся и поднял взгляд в небо. Светло-голубое. С редкими едва заметными облачками. Трава, какая-то поляна, вокруг — лес. Хвойный. Изумрудный. — Где это мы?.. — растерянно пробормотал парень.       Костенко окинул взглядом местность и усмехнулся, словно попал в старый дом, где провёл юность и где не был долгие годы. — Как бы тебе сказать, Паш, — Сергей повернул голову к парню. — Мы как бы на другом уровне реальности. Это место по-разному называют, но мне больше нравится «тихое место». Это что-то вроде измерения, в котором никто не имеет физической оболочки. Здесь главенствует разум. — То есть ты здесь сильнее, — на всякий случай решил уточнить Паша. — То есть здесь мы на равных, — в тон ему ответил Костенко. — Ну, в каком-то смысле я, конечно, имею превосходство над тобой, но только потому, что лучше управляю своими способностями и лучше контролирую сознание. Но это ничего, ты тоже научишься.       Паша немного осмелел, но расслабиться никак не мог. — А обязательно для этого было меня в дурку запирать? — с вызовом спросил он. — Ты ж по-другому не захотел, — пожал плечами Костенко, после чего встал, подошёл к Паше и подал руку. — Давай, вставай. Прогуляемся.       Паша послушно схватился за руку и поднялся на ноги. — Интересно всё-таки, что мы оказались именно в лесу, — хмыкнул он и не спеша зашагал по тропинке.       Паша нахмурился, последовав за ним. — В смысле? — Ну… Эта реальность по сути напрямую зависит от тех, кто в неё попадает. Ты вот выбрал лес. Почему, кстати? Дача у вас в таком месте?       Паша растерянно потёр лоб. — Да уж… Всё детство родители таскали по осени в лес за грибами… — …и так лес стал якорем спокойствия, — додумал за него Костенко. — Понятно.       Паша задумался. А ведь и правда в детстве он просто всем сердцем ненавидел эти поездки и не видел в них смысла, хотя в самой деревне ему нравилось. В лес приходилось надевать старые джинсы, куртку и ненавистные сапоги. Всё чесалось. Да и долго они обычно ходили — Паша уставал. Но теперь лес ассоциировался с детской беззаботностью, и оттого со спокойствием и безопасностью. Интересный парадокс.       Паша молча вдыхал воздух, идя чуть позади Костенко и глядя по сторонам. Тут точно где-то есть пруд.       Почему-то он это знал. Вскоре Паша действительно увидел пруд по левую сторону от тропинки. В голове промелькнула шальная мысль — парень резко сошёл с тропы, в несколько шагов преодолел расстояние до края берега и, без промедлений сделав лишний шаг, рухнул в воду. Он почувствовал, как влага обнимает тело, пропитывая одежду насквозь, и какими тяжёлыми становятся веки. Если повезёт, ты не всплывёшь.       Но глупо было надеяться на то, что Костенко даст ему утонуть. Несколько мгновений, тянувшихся целую вечность — и вот уже Паша лежит на траве и кашляет, а рядом сидит Сергей и гневно смотрит на него. — Глупо, — сказал мужчина, удостоверившись, что Паша в сознании. — Ты бы уже должен понять, что умереть я тебе не дам. Ни телу, ни сознанию. — Это я так Зоне нужен? — отдышавшись, спросил парень.       Костенко повёл плечами. — Зоне может и не нужен, а вот мне очень даже.       Паша приподнялся и сел, с удивлением обнаружив, что одежда не ощущается настолько же мокрой, как это обычно бывает в жизни. Ему совершенно не холодно. — Так ты же и есть Зона, — проговорил Паша, глядя на мужчину то ли с вызовом, то ли с непониманием. — Нет, Паш, тот, кто сидит сейчас перед тобой абсолютно точно является Сергеем Костенко, — возразил он с лёгкой усмешкой. — Это я.       Паша невольно мотнул головой. Нет, не может такого быть. Он видел две полярные версии Сергея Костенко, и ни одна из них не внушала такой страх. Даже тот Костенко, который убил четверых его друзей — несмотря на всю жестокость, он по крайней мере был обычным человеком. Тот, кого Паша сейчас видел напротив себя, никак не походил на Сергея Костенко, хотя и выглядел точь-в-точь как он. Легче было поверить, что его разум полностью заняла Зона, чем то, что это в самом деле одна из граней Сергея Костенко. Не бывают люди настолько… — Какими, Паш? Плохими? — спросил Сергей. — Я это вслух говорил?.. — А тебе и не нужно. Забыл, где мы? Здесь не обязательно говорить, чтобы тебя услышали, — мужчина улыбнулся, и Паша вдруг подумал, что сейчас тот очень походит на Чеширского кота. — Но ты не всегда думаешь громко, надо отдать тебе должное.       Паша тряхнул головой и снова упал на траву. Сидеть не было никакого желания. Сил тоже не было. — Почему? — спросил он, уже даже не глядя на мужчину.       Этот вопрос не был конкретным и, наверное, в обычной жизни Сергей уточнил бы, что он имеет в виду, но здесь и сейчас всё было ясно, как день. Одно это слово подразумевало сразу несколько вопросов. Почему он, Паша, вынужден страдать? Почему в нём есть частичка Зоны? Почему он всё ещё жив и может мыслить и контролировать свои действия? Почему он нужен Костенко? — Паш, я обещаю ответить на все твои вопросы, — донёсся до него голос Сергея. — Но немного позже…       Увы, это было последнее, что он слышал, перед тем, как провалиться в сон.

***

— Ты обещал, — с нажимом проговорил Паша, уже привычно прислонившись к стене спиной.       Прошла, наверное, где-то неделя с того странного… перемещения. Паше, разумеется, очень понравилось «Тихое место», и он на самом деле был готов практически на всё, чтобы снова хотя бы на час попасть туда. Потому что там нет смирительной рубашки и стен. Потому что там легко дышать. Потому что там Паша чувствовал себя свободным. Но он держался, стараясь сохранить остатки достоинства.       К тому же, Паша понимал, что он повёл себя неправильно в тот раз. И глупо будет снова упрашивать на это Сергея — хотя бы потому, что Паша не вёл себя, как хороший мальчик, то есть не был послушным. Разочаровал хозяина.       Паше не нравилось, что происходит, что ему приходится говорить и делать и как это выглядит. Но он был готов играть по правилам Костенко, какими бы ненормальными они ни были. Вообще вот что парень понял за последнее время: нормальность — штука очень и очень относительная. Поэтому — чёрт с ним! — он готов называть его хозяином и говорить так, как тот хочет.       Вот только попросить о чём-то Паша не решался. Он мог разговаривать с мужчиной — о, они очень много говорили. Мог даже спорить и переходить на повышенные тона. Он даже, скорее всего, согласился бы сделать что-то, если бы Сергей пообещал снова переместиться в «Тихое место». Но просить Паша не хотел. Не хотел терять остатки достоинства, ну, и, конечно, немного боялся. Боялся, что будет, если он напомнит о своём промахе. — Напомни-ка, когда и что я обещал? — Ты обещал ответить на все мои вопросы, — уверенно сказал Паша. — Ну, когда мы были там. — Где? — мужчина вскинул брови как бы в недоумении, хотя сам явно всё понимал. — Ну в этом… измерении… в «тихом месте».       Паша не хотел поднимать эту тему ещё и потому, что боялся. Боялся, потому что эта тема стала для него своего рода чертой, за которой был обрыв. Неизвестность. И очень вероятно, что на дне обрыва были милые скалы или буйная река. А вот Сергей Костенко, судя по довольной усмешке, в которой растянулись его губы, очень даже хотел поднять эту тему. — А, помню-помню… — наконец проговорил он. — Ты тогда ещё утонуть пытался.       Говорил он таким тоном, словно вспоминал нелепый и забавный случай из их длинной дружбы. Вот только, даже с учётом всех перемещений, Паша знал его всего пару месяцев. Потому что те шесть лет, которых, в этой реальности вообще не было, тогда просто выпали. Он их не помнил.       А вот Костенко знал Пашу уже тридцать с лишним лет. Забавный парадокс, которому Паша непременно усмехнулся бы в других обстоятельствах. Вот только сейчас это всё не смешно было, а скорее пугало ещё сильнее. — Я так у тебя и не спросил: тебе там понравилось?       Паша поднял на мужчину взгляд. Тот очень пристально смотрел на парня, и, казалось, вопрос был задан с искренним интересом.       Но Паша его усердно проигнорировал, предполагая, что последует за его ответом. — Чего молчишь? — Сергей немного наклонил голову. — Понравилось, я же вижу! — Раз видишь — зачем тогда спрашивать? — резонно заметил Паша. — И всё-таки мне бы хотелось услышать ответы на мои вопросы. Ты обещал рассказать.       Сергей недовольно втянул носом воздух. Неужели ему неприятно было об этом говорить? — Ладно, Паш, — кивнул он. — Что ты хочешь услышать? Почему именно ты? Ну, Зоне ты в самом деле не нужен, но так как Зоной по сути являюсь я — так уже исторически сложилось — мои желания автоматически становятся приоритетными. — Подожди… то есть как это исторически сложилось? — Паша вдруг понял, как много нестыковок в этой истории. — В какой момент ты… стал Зоной, если можно так выразиться? — Двадцать шестого апреля, тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, — спокойно отрапортовал Сергей и усмехнулся, увидев на пашином лице тревогу, вызванную, судя по всему, непониманием. — Давай, спрашивай. — Как… П… Чего? — Паша пытался понять, правда пытался, но пазл в голове упорно не хотел складываться. — Видишь ли, после вашего с ребятами перемещения, которое, кстати, уже месяц как должно было произойти, я оказался очень близко к четвёртому блоку, в котором произошло ЧП… — Стой-стой-стой, то есть ты умер? — Паша нахмурился, с секунду помолчал и продолжил: — Ты стал… типа как Сорокин, да? — Ну, Паш, — хмыкнул мужчина. — Как же это я умер, если разговариваю с тобой сейчас?.. Как тебе сказать… Я не был в эпицентре взрыва, поэтому я жив. Вот только Сорокин в этот раз не выжил даже на ментальном уровне. Он полностью сгорел. — А ты, значит, выжил и тридцать лет носил в себе Зону, как какой-то вирус? И всё это просто… ради меня?       Костенко пожал плечами. — Тогда почему сразу из роддома не забрал? — съязвил парень.       Впрочем, это был не просто едкий комментарий — Паше действительно было непонятно, для чего всё так усложнять и ждать лишних восемнадцать лет. — Во-первых, тогда бы ты может и не вспомнил всё то, что помнишь сейчас, — ответил мужчина. — Во-вторых, изначально я должен был всё так же довести вас пятерых до Чернобыля. Просто я вовремя понял, что нужен мне только ты.       «И всё равно это можно было понять гораздо раньше, » — подумал Паша с недоверием. И правда: верить Костенко не было никаких оснований. Объяснение вышло каким-то путаным и породило только больше вопросов. — Допустим, — кивнул Паша. — Я тебе для чего?       Сергей Костенко снова пожал плечами. — Ты такой же, как и я. В тебе есть частичка Зоны, и потому ты, Паша, не простой парень. Ты парень, который скачет во времени уже чёрт знает сколько, ты неуловим. Но тебе не повезло оказаться в этой реальности.       Сергей точно чего-то недоговаривал, но суть была ясна: Паша этакий неуловимый зверёк, который является желанным трофеем для любого охотника. Понятно. — Ты ненормальный, — вырвалось у Паши. — А ты, Паш? Ты нормальный?       Туше. Крыть было нечем. Паша не назвал бы себя ненормальным, но, как справедливо заметил Костенко, нормальными они не были оба.       И всё-таки хотелось съехидничать. — Будь я нормальным, наверное, не сидел бы в смирительной рубашке, а?       Шутка вызвала у Костенко усмешку, и Паша был чертовски рад, что она не разозлила его. — Не надоело сидеть в четырёх стенах, не имея возможности нормально двигаться? — Будто у меня есть выбор… — Есть, — заверил его Сергей.       Вот этого Паша и боялся.       Он мотнул головой, пытаясь побороть себя. — Мне нужно попросить, да? — он сглотнул и неуверенно произнёс: — Можно ли мне снова попасть в «тихое место»… хозяин?       Произнося это слово, он каждый раз чувствовал себя неправильно. Само это слово было каким-то странным и неуместным что ли. Но делать было нечего — странное правило было введено уже достаточно давно. Паша умом понимал для чего это нужно, вот только если Сергею так хочется, чтобы он подчинялся, то почему он даёт ему так много свободы? В понимании Паши подчинение и «дрессировка» должны проходить несколько иначе.       Сейчас же он, за исключением таких вот ситуаций, чувствовал себя почти равным Сергею Костенко. — Интересно на самом деле, сколько бы ты ещё смог продержаться?       Паша предпочел оставить эту реплику без ответа. — Ладно, да, конечно можно, — Костенко заметил малейшие изменения в парнишке: он почти не пошевелился — немного выпрямился только — но в нём всём сразу вспыхнула надежда. И мужчина поспешил отрезвить его: — Разумеется, не просто так.       Паша затаил дыхание, ожидая, чего попросит Костенко. Он знал, что согласится, конечно, согласится на что угодно. Сидеть в этой душной палате дни напролёт было невыносимо, а «тихое место», хотя и не было чем-то материальным, всё-таки являлось эквивалентом свободы.       Но Паша никак не ожидал услышать то, что сказал в конечном счёте бывший офицер КГБ. — Поцелуй меня.       Паша даже на мгновение засомневался, не послышалось ли ему. Вот только ослышаться дважды он точно не мог. — Поцелуешь меня — сразу окажешься там, куда хочешь попасть.       Галимое клише, подумалось Паше. Такое частое условие сделки во всяких дурацких романах и посредственных фильмах. Но менее значимым оно от этого сейчас не становится.       Паша поднимается на ноги и подходит к злосчастному стулу, на котором сидит Костенко.       «Невелика цена, » — думает он, сокращая оставшееся расстояние. Теперь он стоит вплотную и смотрит на мужчину сверху вниз — впервые за долгое время, если вообще не жизнь. Но всё равно ощущает себя меньше и слабее. Да и руки у него сейчас в этой рубашке… Костенко смотрит на него с нескрываемым любопытством, приподняв голову.       К чёрту.       Паша наклоняется вперёд и касается губ мужчины своими. Они не обговорили то, какой должен быть поцелуй, но Паша по инерции углубляет его — смакует нижнюю губу Сергея, случайно проводит языком.       Он думает о том, что, например, Аня на его месте, скорее всего, долго бы ломалась и не факт, что вообще решилась бы на это.       Не первый его поцелуй — и то ладно.       К тому же, отвращения он не испытывал — разве что совсем немного, но не потому что это мужчина и уж тем более не потому что это Сергей Костенко. Просто в этой реальности у него есть все основания ненавидеть этого человека.       А так… Если отбросить все реальности, Паша даже назвал бы Костенко привлекательным — причем эта привлекательность не покорна времени. Молодой Костенко, наверное, вообще очаровывал всех, но возраст не то чтобы сильно его поменял. По крайней мере, для Паши.       Паше, если разобраться, ничего не было важно. Сейчас так вообще почти всё перестало иметь смысл. Он руководствовался лишь желанием почувствовать себя капельку свободнее.       Паша открыл глаза и оторвался от Сергея, только когда понял, что руками придерживает лицо мужчины — то есть смирительной рубашки на нём явно уже нет.       Парень прервал поцелуй и отстранился — не резко, медленно. Потом выпрямился и огляделся по сторонам.       Тот же лес. Место другое, но Паша уверен: лес тот же. Небо того же цвета. Трава…       Он понял, как сильно соскучился по настоящей природе. Просто по улице. По земле, под ногами, которую ему заменил линолеум и доски под ним.       Паша присел и провёл рукой по траве. Как настоящая. Только вот он знает, что это всё не вполне материально. Надави дальше — провалишься. — Если будешь так уверен в этом, то точно провалишься, — послышался голос с призвуком улыбки. — Я же просил так не делать, — сглотнув, произнёс Паша.       Паша фыркнул и поднялся на ноги. Предлагать Сергею прогуляться смысла не было — в любом случае, за ним пойдёт — поэтому Паша просто зашагал по тропинке, наслаждаясь кусочком свободы.

***

      Паша привык встречать своего «лечащего доктора», который за эти два месяца не то что не вылечил, но, вероятно, поспособствовал развитию новых травм, по его правилам. Эти правила Паша с удивительной лёгкостью принял.       Выходит, хватило двух месяцев…       Да, Паша думал о том, что всё это время его целью было сохранить себя, сохранить достоинство, но… какое это теперь имело значение?       На самом деле он проиграл ещё тогда, в первый раз — признав его своим хозяином. Впрочем, это были просто слова. А поцелуи были просто поцелуями.       И ему не хотелось думать, о чем Сергей в теории мог просто попросить (от слова приказать становилось тошно, и Паша избегал его даже мысленно) и на что Паша мог просто согласиться.       Но он прекрасно знал: много на что. И Сергей это тоже наверняка знал — проверять Паша не горел желанием и искренне надеялся, что никогда не придётся.       Пришлось.       Отчасти Паша сам был виноват. Конечно, виноват. Сам начал разговор. — Ты же можешь вытащить меня отсюда.       Паша проговаривал эти слова уверенно, хотя это и должно было прозвучать вопросом. Конечно, Сергей может, он же его здесь закрыл.       На лице мужчины появилась хитрая улыбка, собирающаясь в морщинки в уголках глаз. Улыбка, больше похожая на оскал, который однозначно давал понять, что в этом человеке ничего не осталось от того Сергея Костенко, которого Паша знал. Оболочка осталась, а человека больше нет. — Я-то могу, но… — Я на всё готов! — ляпнул Паша, и тут же осёкся. Нельзя такими словами бросаться. — Пожалуйста, я… я не хочу так больше… — На всё, говоришь?       Паша несмело кивнул. — На всё. — Даже раствориться во мне?       Формулировка была как минимум странной. Впрочем, Паше было всё равно, что бы это ни значило. Без разницы.       Какой-то частью сознания — верно, той самой, которая уже частично была поражена зоной — Паша понимал, что имеет в виду Серёжа. Да и не Серёжа это говорил, а сама Зона.       Конечно. Он был там во время аварии. Зона не сохранила ему жизнь, а сделала частью себя, переняла манеры, мысли, воспоминания, а также самое сильное, что было в голове капитана Костенко в тот момент — желание всё исправить. Отыскать этих подростков и всё исправить. Но добавила к этому пункту ещё кое-что: вернуть своё себе. Теперь Паша осознал это в полной мере. В конце концов всё должно было закончится так. Он бы в любом случае вернулся к Ней.