Love. (on) Ice.

Дорожка шагов.

Ловкий переворот на лезвии конька.

Вращение стоя с поднятой вверх рукой.

Снова дорожка.

Тройной каскад, и…

Неудачное падение.

      — Накахара, у тебя соревнования на носу, а ты катаешься как корова на льду! Живее, живее, ногу прямее, ножки согни и прыгай! Приземляйся мягче, мягче! Во-от, умница!       Стискивая зубы и в голове ругаясь на тренера, юный фигурист поднялся со льда, доделывая злополучный элемент. Ох уж эти тройные прыжки — один из трёх обязательно будет неудачным. Да, даже юные звёзды фигурного катания проходят через трудности.       Кстати о звёздах.       Чую Накахару можно было назвать звездой во всех смыслах этого слова. Яркий, непохожий на других из-за голубых глаз и рыжих волос, что несвойственно японцам, мальчик всегда выделялся. Пока все пацаны в его возрасте смотрели по телевизору новый выпуск «Черепашек ниндзя», он с упоением смотрел на танцовщиц балета. Ведь еще умудрялся канал такой найти в телевизоре!       Да, вы не ослышались, именно балет! Изначально маленькой мечтой маленького Чуи была большая сцена, пуанты и мягкие па, прыжки и классическая музыка. Он с восторгом смотрел на балерин, пусть ему и было всего-то года три. Все дети в этом возрасте маленькие да несмышлёные. Но Чуя был индивидуальностью. Он раньше всех начал говорить и ходить, при этом заткнуть его или заставить перестать бегать по комнатам квартиры было невозможно! Потому для матери было огромным счастьем, когда выступления балерин по телевизору начали занимать абсолютно всё внимание мальчика.       Но потом Чуе стало мало просто смотреть, он начал повторять. Его нелепые движения этими маленькими, короткими ножками и ручками выглядели мило и презабавно! Мама постоянно смеялась с него, а Чуя, сконфуженный и до жути оскорбленный, садился обратно за телевизор.       Но все изменилось, стоило только одной зимой встать на коньки.       В тот день на одной стороне катка занимались профессиональные фигуристы, а на другой катались простые люди. Чуя никогда до этого момента не катался на коньках, из-за чего постоянно падал, обиженный на себя и на лёд из-за того, что он, видите ли, очень твёрдый и холодный, а у Чуи мерзнут и болят ручки! Но потом он неизменно вставал и продолжал своё неловкое катание.       Когда он подошел близко к краю, разделявшего каток на две части, он взглянул в сторону. Молодые, юные глаза загорелись детским жаром и трепетом. Воистину, таким огнём обладают только дети, только эти чистые ангелы. Для них все в новинку, все приносит невообразимое удовольствие и новые эмоции. Они только начинают постигать этот мир, прощупывают его издалека.       И, раз уж начали мыговорить о мировоззрении, его мир в те мгновения перевернулся.       Какие к черту пуанты, какие к черту пучки волос, когда здесь есть нечто гораздо лучшее, чем строгие правила классического балета?       Эти эмоции, должно быть, не извлечь ничем, они застряли в памяти надолго. Он долго после посещения катка вспоминал, как конёк разрезал лёд, как его крошки сыпались в разные стороны, как та девушка крутилась и как же она исполнила этот прыжок! И в прыжке повернулась! И даже не упала!..       Чуя был восхищён и буквально влюблён в её катание. Он хотел так же, хотел кататься так же хорошо и даже лучше. Загорелся огонёк здоровой конкуренции и ревности, говорящий лишь одно:

«Ты должен покорить каток своим катанием».

      Молодая звезда катка, юный талант фигурного катания, четырнадцатилетний Чуя Накахара. Вот он, перед вами, маленький и красный, чуть подрагивающий от прохлады — на катке всё-таки холодно. Тройной каскад исполняет, а ведь ему только четырнадцать лет!..       А ещё через неделю у него соревнования. Несерьезные, не имеющие огромного значения для карьеры, но это вторые или третьи его соревнования, которые, так или иначе, несут в себе привкус соперничества и желание победить. Из них, этих первичных соревнований, строится его будущее, ведь если он побеждает, то может идти и дальше. А так можно дойти и до соревнований национального, мирового уровня и стать олимпийским чемпионом!       Не самые сложные, но и далеко не простые прыжки и вращения Чуя отрабатывал долгими часами тренировок. Не получалось? Он вставал на ноги, опирался коньком о лёд и, сжимая зубы до скрежета и звона в ушах, отталкивался зубчиком и катился вперёд.       — Давай, давай! Присел, и… Прыжок! В позу! Молодец! Отдыхай, Чуя.

***

      Короткая программа Чуи отточена до идеала, ибо Чуя — перфекционист и эстет до мозга костей. Он ненавидит ошибки. Не любит, когда у него что-то не получается, и поэтому трудится не покладая рук.       Этот каток ему уже знаком — свои первые соревнования он провёл тут. Тогда он не занял никакое места, да и выступил плохо в силу своего возраста. После этой горечи, после разочарования в себе он воспылал и стал тем, кем являлся сейчас: непоколебимой, строгой и амбициозной личностью с огромной мечтой — стать чемпионом и кататься наравне со своими кумирами. И обязательно превзойти их.       Всё проходит до жути официально. Чуя, в своём чёрном спортивном костюме, стоит в фойе и ждёт с пафосным видом. Ох, как же часто за это самодовольное выражение ему хотели надрать лицо! Только он делал это первее. К Чуе никто не смел подходить, ведь это могло окончиться выбитыми зубами оппонента. Слухи об этом распространялись молниеносно, и парня даже как-то побаивались, в то же время восхищаясь им самим и недолюбливая его острый и по-настоящему взрывной характер.       — Ну когда они там приедут?! — раздраженно спросил Накахара, поглядывая на часы. Последние «гости» опаздывали на две минуты. С остальными он уже познакомился, да и они наверняка между собой перезнакомились.       — Говорят, скоро приедут.       Чуя был недоволен этим ответом. Он устал ждать, ему хочется, черт возьми, заглянуть в глаза этому идиоту, который позволил опаздывать на соревнования, и убить его одним взглядом, втоптать в землю и заставить чувствовать себя ничтожеством, как он это раньше и делал с многими другими.       Из раздумий его вывел звук открывающейся двери, заставивший обратить на себя внимание. В поле зрения появился парень высокого роста, намного выше самого Чуи, шатен с карими глазами. Красавчик, к тому же, со смазливым личиком, из-за чего Чую уже жутко раздражал. Таких обычно обожают девушки. Прямо блевать хотелось от того, как он поправляет своими костлявыми руками мягкие на вид волосы и откидывает редкую чёлку назад.       — Кто допустил ребёнка к соревнованиям?       Чуя перевёл взгляд вверх, ибо такая шпала возвышалась над ним, как многоэтажка. На губах незнакомца растянулась приторная, насмешливая улыбка, ещё более выводившая рыжика из себя.       — Ты кого ребёнком назвал, ублюдок? — сквозь сжатые зубы процедил парень, чем вызвал смешок сверху.       — Не ссорьтесь, мальчики. У нас не так много времени на знакомство, — поторопила их тренер шатена.       Тот почтительно склонил голову в её сторону, после оборачиваясь и с лучезарной, явно наигранной улыбкой протягивая руку.       — Осаму. Дазай Осаму.       С отвращением взглянув на руку, Чуя протянул свою в ответ, пожал ее и голосом, который, как бы сам Накахара ни старался, ну никак нельзя было назвать дружелюбным, ответил:       — Чуя Накахара.       Коротко, ясно. Рыжику не требовалось много слов, он и так излучал одним своим видом крутизну, пафос и явное возвышение над всеми существами этого мира.       — Буду рад кататься, — с чеширской улыбкой ответил парень, все ещё сжимая руку. Накахара выдернул ее и отряхнул, будто от грязи.       — Взаимно. — процедил он, поправляя наплечную сумку и оборачиваясь, отчего его волосы изящно, подстать своему хозяину, но резко легли ему на плечо.       — Взаимно, значит…       Осаму смотрел ему вслед с жадным, азартным блеском в глазах.

***

      — На лёд с короткой программой выходит… Дазай Осаму!       Дазай вздохнул, в который раз поправляя неряшливо уложенные волосы. На лице — серьёзное, сосредоточенное выражение. Волнуется ли он? Нет. Разве что самую каплю. Он же знает, что один из лучших.       В отличие от Чуи, добившегося всего своими руками, Дазаю всё дано было с самого начала. Если к фигурному катанию применимо слово «вундеркинд», то Осаму — значение этого слова в ярком его проявлении.       Едва он встал на коньки, то не прошло и минуты, как он уже катался. Причём катался получше некоторых взрослых. Бред, скажете вы, но это чистая правда! И такое бывает в мире. Каток стал единственным способом для Дазая жить: он осознавал, что ничего, кроме катания, не может. И вроде бы ему это даже нравилось, но в какой-то момент наслаждение пропало.       Ведь никто не мог победить его.       Осаму вышел на лёд, настраиваясь на выступления и одаривая всех улыбкой. Зал, наполовину заполненный людьми, загремел: так встречали каждого, кто выходил на лёд. Он не первый, не последний. Он предпоследний. Так распорядилась жеребьевка… И к счастью, сразу после него выступает Чуя.       Дазай встал в позу, — руки разведены наподобие балерины, одна нога чуть сзади и стоит на носочке, зубчиками упираясь в лёд. Выражение лица — удовлетворенно-спокойное, голова чуть опущена. Серый костюм с блестящими камнями, цвет которого плавно градирует в чёрный и полностью превращается в него уже ближе к ногам.       — Дазай Осаму, молодой талант японского фигурного катания… Хотя, все тут в высшей степени талантливы. Осаму катается под «Танец Феи Драже» русского композитора Чайковского. Довольно популярная сюита, особенно у фигуристов! Как же Осаму обыграет её и чем удивит нас сегодня?       Осаму оттолкнулся зубчиками, плавно скользя по льду. Началась часть музыки, похожая на звучание колокольчиков. Дазай менял езду с катания передней частью на катание задом, ловко меняя своё положение и очерчивая своим телом пируэты, словно на балетной сцене.       — Выпендрежник.       — Один из лучших, между прочим. Победишь его — победишь всех.       Чуя цыкнул, переводя взгляд на каток. Было в этом Осаму что-то заворачивающее, что-то звучаще-красивое, как звук разрезания льда коньком, что-то изящное, цикличное в его движениях, отчего они были подобны полету ласточки. Мягкие, плавные, а его руки — крылья, то опускающиеся, то поднимающиеся. Перескок! Словно взлетел, вращением своим пытается проломить лёд. Невероятно красиво…       И так сильно раздражает.       — И всё-таки он — выпендрежник. — сказал Чуя и отвернулся. У него не было сил смотреть на это.       — Дазай Осаму! Общий счёт: 183, 12, великолепный результат, даже лучший на данный момент среди всех участников! А пока на лёд выходит… Чуя Накахара!       Чуя аж задохнулся от возмущения. Эти цифры были баснословными, в его-то возрасте. К тому же, рекорд Чуи — 177, 57. Это огромный отрыв по баллам.       — Я выступлю лучше его и заработаю больше!       Резко поправив костюм, который чуть не затрещал по швам, Чуя выскользнул на лёд. Он затрещал под его коньками, а после смиренно замер, подчиняясь разъяренному существу. И правильно: злому Чую палец в рот не клади — укусит.       — Чуя Накахара катается под произведение «On Love: Agape», о чистой, невинной любви, лишенной пошлости и разврата. Пожелаем удачи юному участнику!       Чуя вышел на лёд, поставив ноги положение, называемое четвёртой позицией у танцоров, голову припустил и замер, словно статуя. Но внутри его трясло. Голос говорил лишь одно:       — Ты должен победить. Любыми способами, но должен.       И он лишь разжигал злость, создавал образ этого Дазая в голове ярче, и эту ухмылку словно назло выделял, чтобы бесил больше. Отвратительный тип. Чуе он вовсе не нравится.       Зато катается как…       Чуя стиснул зубы, особо резко поднимая голову и руки кверху, едва началась музыка. Она звучала скрипками, какими-то колокольчиками и лилась плавно, нежно, подстать Чуе, в белом костюме с открытыми ключицами, что делало его чем-то напоминающим девушку, но не подстать его движениям. Они были непозволительно резки для такой музыки, непозволительно эмоциональны — в плохом смысле этого слова — и непозволительно агрессивны. Чуя выражал свои эмоции на льду, но вовсе не те эмоции, которые были нужны. Ведь он должен олицетворять нежность, а не страсть и ревность.       Первое вращение — и оно идеально, красиво, но слишком, чересчур резко, как и весь его танец. Он кипит от эмоций, когда нужно расслабиться, агрессирует, когда нужно улыбаться. Из-за этого даже при самых высоких баллах и самых лучших прыжках он не будет лучшим.       Зал рукоплескал, но Чуе было мало. Он не чувствовал удовлетворения и корил себя за что-то, хотя за что — не понимал. Будто он что-то не доделал, будто что-то было не правильно, будто он где-то ошибся. И это навязчивое чувство не давало ему расслабиться и улыбаться так же самодовольно, как и прежде.       — Чуя Накахара, результат 179,67 баллов! Он преодолел свой личный рекорд!       Пока тренер что-то говорила ему, пока зал бурно кричал ему слова поддержки, он не видел всей этой любви, всего этого эмоционального состояния зала, направленного на него. Злость сковала сердце, и оно билось сильнее, заставляло слезы появляться на глазах. Но Чуя не слабый, он не верил, что это их последняя битва, но ревность всё равно была невыносимой. Он хотел победить. Хотел взять это чертово первое место и стать чемпионом.       — У тебя ещё произвольная программа. Отыграешься.

***

В тот день Чуе не удалось взять первое место. Стоя на голову — нет, где-то на три головы — ниже его, Дазая, который казался ещё выше из-за дурацкого высокого пьедестала, Накахара не мог выдавить из себя улыбку. Никогда он ещё не испытывал такой обиды и никогда ещё его не раздражал человек в такой степени, как Осаму.       Чуя был единственным, кто принял так близко к сердцу свой проигрыш. Конечно, нельзя было назвать это тотальным поражением: второе место — тоже достойная позиция! Но для Чуи это был как плевок в лицо со словами: «Уйди, ничтожество». Самым отвратительным было то, что эту фразу «произносил» Дазай.       Даже тренер хвалила Чую за шикарное выступление, но и она заметила, что эмоции Чуи и так были на пике, достигали своего апогея. Что обычно люди делают после проигрыша? Впадают в апатию и долго из неё не могут выйти, задумываясь даже о том, чтобы забросить все. Но Чуя не из этой оперы. Проигрыш Дазаю дал ему новый толчок, побудил работать, работать, работать. И если вы думаете, мол, это прекрасно, в чем проблема-то, то я вас разочарую. Все не так уж и хорошо, как кажется на первый взгляд.       Чуя проводил на катке, спортзале и хореографическом зале не часы, а дни. Бег, растяжка, отработка навыков и движений, попытки выучить новое… Рыжик даже почти не ел, успевая ходить на половину уроков в школе, вторую половину успешно прогуливая, потом отправляясь в спортзал и после изматывая себя на катке.       Изначально тренеру даже нравилась такая пылкость к своему делу. Она знала: Чуя безумно любит катание. Ещё с первых дней, едва только она увидела этого маленького мальчика, едва умевшего кататься на коньках, она увидела в нем огромный потенциал и реальное желание. Он был одним из немногих на её практике, кто сделал выбор кататься самостоятельно, не по наставлению родителей или друзей. И эта черта Чуи ей очень симпатизировала. Она могла назвать его лучшим своим учеником и потому безумно боялась за этого мальчика, когда он начал приходить на тренировки с огромными синяками под глазами от недосыпа. Чуя тренировался и самостоятельно, задерживаясь на катке до позднего вечера. После приходил домой и ложился изнеможенный спать, и так день за днём.       Пока усталость не взяла свое, и Чуя на одной из тренировок просто напросто не упал на лёд, потеряв сознание.       Очнулся он уже в больнице рано утром, в полном одиночестве и в полной тишине, которые так не любил. Его мысли и так спутаны из-за долгого недосыпа и недоедания. Благо, ничего серьезного с ним не произошло — максимум губу разбил немного. Она противно побаливала в тот момент, зато кровавого привкуса вовсе не было.       Чуя не сразу понял, как проснулся. Его разум сейчас чем-то напоминал старую бабушкину коробку со швейными принадлежностями. Все нити спутаны, ни одну катушку не разобрать, и только какая-то одна нить будет путаться со всеми остальными. Так и с ним: он терялся в своих мыслях, и только одна фраза была образующей для всего остального. «Я должен победить», — твердил мозг, и Чуя хотел бы встать, но сил у него совершенно не было. Да и только они появились в небольшом количестве, парень потратил их на рассматривание палаты.       Ничего примечательного он не выделил для себя. Тумбочка со стаканом с водой на ней, пара пустых коек рядом, белые жалюзи и стены, то ли тоже белые, то ли светло-серые. А ещё на тумбочке лежал его телефон, а рядом с кроватью — его сумка. Видимо, специально принесли, чтобы не искал потом с криками и орами на всю больницу. Тренер ведь знает Чую, наверное, лучше, чем его родители знают собственного сына.       Чуя проверил свой телефон и нашёл несколько сообщений от тренера и матери, все примерно одного содержания с просьбой позвонить, как очнётся. Ещё пару уведомлений были и из других приложений, но Чуя скучающе откинул их в сторону, а после и телефон обратно положил. Он позже позвонит им всем, сейчас ему нужно подумать.       Своё положение Чуе до боли не нравилось. Даже во время болезни он не пропускал занятия, опасаясь того, что забудет всё, — какое наивное предположение! — а сейчас его взяли и насильно посадили на «отпуск». Ещё и неизвестно, как скоро эти каникулы закончатся, но Чуя будет бороться и выйдет раньше. По крайней мере, он так думал.       Чую из мыслей вывел громкий стук в дверь, настолько громкий, что Накахара на месте от неожиданности подпрыгнул. Не дав ему хоть что-то ответить, дверь открылась, и в палату вошёл тот, кого Накахара меньше всего ожидал увидеть.       — Дазай?!       — И тебе не хворать, коротышка, — весело ответил парень и непринуждённо зашел внутрь, подобрал стул и пододвинул его к койке Чуи, успешно игнорируя злобные и растерянные взгляды соперника, — слышал, ты раскис. Я думал, полторашки живут вечно!       — Заткни пасть, ублюдок. Я ещё вырасту…       — Как-то ты поздно спохватился!       Чуя недовольно фыркнул, поворотив нос от Дазая. Тот скучающе уставился на него, перекинув ногу на ногу и облокотившись на руку.       — Если ты не понял, я жду объяснений.       — Ничего я тебе объяснять не должен!       — Как так получилось, что ты в больницу попал?       — А тебе-то какая разница?!       — Мне? Никакая. Меня тренер узнать попросила. Ну так что?       На этой фразе Чуя остановился. Действительно, с чего он вообще решил, что этому выпендрежнику интересно его состояние?       — То есть ты не добровольно пришел сюда?       — Конечно, нет. Меня попросила тренер.       Вздохнув, Чуя недоверчиво обернулся на Осаму. На том все ещё была та самая улыбка, так сильно раздражающая бедного рыжика.       — Ну и прись… упирайся… иди обратно!       — Пока не ответишь на мой вопрос, не уйду!       Осаму до жути раздражал Чую. Он был слишком веселый, непринужденный, и при всем этом от него было невозможно отцепиться. Самые отвратительные качества, какие только можно было собрать в одном человеке.       — От переутомления. Доволен?       — Небось до ночи в зале сидел.       — Да! А тебе какая разница?!       — Ну и зачем тебе это нужно?       Глаза Чуи неестественно округлились, он посмотрел прямо на Дазая, хотя прежде избегал контакта с ним. Будто душу изжечь хотел.       — О чем ты?       — Ну смотри, — Осаму вытянул ноги вперёд, будто бы он уже устал тут находиться и устал от разговора, и заложил руки за голову. — Зачем ты так сильно изматываешь себя?       — Чтобы победить тебя.       — И зачем тебе это нужно?       — Действительно. Я не понимаю, ты на самом деле такой тупой или притворяешься?       — Я тупой. Но сейчас не притворяюсь.       Уголки губ шатена хитро приподнялись вверх, а в глазах сверкнул озорной огонек. Чуя цыкнул в ответ на это.       — Нет, я сейчас серьезно. Если быть честным, то тогда ты был единственным, кто мог мне противостоять.       — Не льсти мне.       — Тут нет ни капли лести, — тоном джентельмена ответил Осаму, — какая тебе победа, если ты даже на ногах толком стоять не можешь?       Это было ударом ниже пояса для Чуи. После слов Дазая он до крови прокусил губу и нахмурился, отводя взгляд.       — Раз уж ты меня считаешь эгоистом и пафосным самовлюбленным сычом, я задам вопрос по-другому: с кем соревноваться мне, если не будет тебя?       Чуя чуть ли не всем своим существом чувствовал эту улыбку, эту ухмылку и эту убийственно мотивирующую ауру, исходящую от Осаму. И, как бы прискорбно признавать того ни было, ему помогли его слова.       — И скажу от всего сердца, как фигурист фигуристу. Выдержи хотя бы эту неделю в больнице. Тебе же будет лучше. Ты же не хочешь проиграть мне на соревнованиях через полгода, верно?       — Я и не проиграю! — воскликнул Чуя, резко вскидывая голову, отчего его рыжие волосы в ещё большем беспорядке растрепались по лицу. Но Дазая уже не было в палате. Он был за ней, стоял за дверью.       Что-то внутри Дазая переключилось от вида такого Чуи. Да, он всё ещё дерзкий и умеющий постоять за себя парниша с ярким синдромом недостатка внимания, но теперь он был слабым. Кто-то вообще видел Чую слабым? Вряд ли. И зрелище это… Не из лучших. Объективно говоря.       Чуя смотрел на дверь с минуту, внутренне ожидая, что хоть кто-то придёт, но нет. По итогу он сдался и вздохнул, обдумывая всё. В это время Осаму уже ушёл, внутренне радуясь тому, что Чуя никогда не узнает о том, что тренер в жизни не давала распоряжения проверить соперника.

***

      Прошла неделя, долгая и скучная, будто Чую отправили на каторгу. В самом деле, для него безделье было сущим кошмаром, а осознание того, сколько он мог бы наработать, врезалось острым клином в голову и морочило мозг. К нему приходили мама, папа, тренер и умоляли его выдержать одну неделю. И он выдержал. С горем пополам, но выдержал.       После не самого приятного разговора с родителями и после клятвы чуть ли не на крови, Чуя вернулся к привычному ритму жизни. Ходил на тренировки, в школу, не пропуская занятий.       Как бы странно это ни звучало, он даже хотел встретиться с Дазаем. Но это было невозможно: они живут довольно далеко друг от друга, имеют расписанный до минут график и не могут отклониться от него ни на секунду. Осаму-то, может, и имеет право на это, но вот перфекционист-Чуя — нет.       С момента их первой встречи прошло не мало дней. Что уж говорить о днях, прошло несколько лет, и Осаму уже прижился в сердце Чуи как человек до жути надоедливый, но в такой же степени умный. Эта смесь лисьей хитрости и протагонического ума, которые делали его крайне неоднозначным персонажем вкупе со страстью пакостить всем и вся, эти подколы и шутки о росте… Да, даже спустя несколько лет эти шутки остались неизменной частью его существования, за что частенько он ходил чутка побитый. Благо, Чуя был прямо таки добродетель, ибо оставлял синяки на тех местах, где их скрывал костюм. Фигуристская солидарность, так сказать.       Глядя на их взаимоотношения, нельзя было понять, что каждый думает друг о друге. Зато они прекрасно знали свои эмоции насчёт друг друга. При вопросе «Да что между вами вообще такое творится?!» они многозначительно перекидывались взглядами, переводили их обратно, и Чуя отвечал: «Я его ненавижу», а Дазай с подобострастием: «Я его обожаю». Как итог: никто ничего не понимал и уходил, извиняясь.       На больших соревнованиях, когда надо было останавливаться в отелях или чем-то подобном, их всегда селили вместе. Изначально это было для того, чтобы усмирить пыл ненависти между парнишками, а после уже по традиции. И если сначала они жутко противились и ругались на весь отель ( хотя слышно в основном было истерики Чуи ), то потом они днями напролет соревновались в том, кто выше подпрыгнет. Чуя, забывая о своём недостатке в виде роста, пытался прыжками дотянутся до вершины шкафа, а потом Дазай с хитрой улыбкой просто клал руку на полую поверхность. Даже на носочки не поднимаясь. Какая же несправедливость это была для Чуи! За несколько лет он вырос всего-то на сантиметров пять, а эта шпала будто своей головой пытается небо пробить! За несправедливое отношение жизни к Чуе получал Осаму, — подушкой в лицо — а после рыжик обиженно забирался под одеяло. Впрочем, его обида длилась недолго, ведь Дазай всегда находил способ вывести мелкую фурию из себя.       Спустя года Чуя отпустил эмоции, отпустил ревность к катку. Ему нравилось кататься и бороться, но ему хотелось быть первым. Он уже стал многократным серебренным призером, победителем, но Осаму всегда был на голову его выше. Это жутко раздражало и бесило Чую, он не мог понять, почему у него не получается стать лучше. Он делал все для этого, но над ним будто насмехалась сама судьба. Осаму никогда не насмехался. Он вообще никогда не говорил о соревнованиях. Часто разговор пытался завести Чуя.       Но разговоры с Осаму наедине… Господи, это была отдельная ветвь ада для Чуи.       — У тебя трусы с цветочками? — в один тёмный прекрасный зимний вечер спросил Осаму у Чуи, снимающего джинсы с самого себя.       — Эээ…       — Они такие классные! Дашь поносить?       — Ты идиот?! Отстань от моих трусов!       — Ну Чуя! Тебе для друга жаль что ли? — с притворной грустью пробормотал Осаму, подбираясь ближе.       — Слышь ты, купи себе такие… Ты че делаешь, Дазай, Дазай!..       Чуя заверещал на всю комнату, ибо Осаму полез на него с попытками снять трусы.       — Да дай посмотреть! Мне твои жалкие пять сантиметров не нужны!       — Это ещё у кого пять сантиметров?!       Разозлившийся парень повалил Осаму и залез на него сверху, замахиваясь рукой, дабы ударить парня, но не успел…       — Чуя, ты померил кост…       Тренер остановилась на пороге, сначала шокировано осматривая происходящее. Картина крайне неоднозначная: Чуя, сидящий на торсе Осаму в одних трусах и Дазай, который и не пытался толком сопротивляться, выглядели, кхм… Эксцентрично.       — …юм. Костюм померил?       — Да, уже давно. — без единой эмоции произнес Чуя, все ещё невозмутимо сидя на Дазае. Тот скрыл своё лицо, дабы не рассмеяться на всю комнату.       — Молодец. Скоро выступление, не забудь.       Сказала тренер и закрыла дверь. Чуя убийственно посмотрел на Дазая.       — Идиот! За кого меня теперь примут, а?!       — Вообще-то ты первый на меня залез!..       — Да иди ты!       Чуя обиделся. Сильно обиделся. Он и так терпеть не мог эти шутки от Дазая по поводу роста ( хотя любые подколы от Дазая воспринимались исключительно отрицательно ), так он ещё и черту перешёл. Чуя редко по-настоящему обижался. Но обижался. И если это происходило, то достучаться до него было невообразимо сложно.       — Ненавижу тебя.       — Ну Чуя!       — Отстань.       В это время за дверью тренер облокотилась на стену рядом, о чем-то задумавшись. Через время она, наконец что-то да надумавшая, ушла от их комнаты и быстрым шагом открыла комнату тренеров.       — Асахина-сама!.. — девушка подбежала к тренеру, что находилась в явном недоумении. — Вы победили, видимо…       Она протянула купюру, отводя взгляд с долей разочарования. Вторая девушка взяла деньги и хитро улыбнулась.       — Вот видишь! А я говорила, что я права.

***

      Чуя никак не мог усидеть на месте, смотря на этот вечерний снегопад. Да, у него соревнования через несколько дней, да, ему желательно оставаться дома, дабы не заболеть, но вы серьезно думаете, что он послушает хоть одного человека в этом мире и не поступит по-своему?       Аккуратно, чтобы никто не услышал и не увидел, Чуя взял коньки, надел тёплую кофту и куртку, утеплённые, но довольно облегающие джинсы и выбежал из отеля.       Время — позднее, но такое атмосферное, такое празднично-веселое, такое яркое! Огни большого города горели вдалеке, но здесь царствовали тихие звуки новогодних песенок и хруст снега под сапожками, яркие огонёчки витрин и гирлянды, зелёные, красные и золотистые, такие красивые и привлекательные! А в отражении витрин — Чуя, с красными щеками и увязающий в снегу, страстно борющийся со стихией и желающий остаться наедине с собой, канителью снежинок и льдом. И коньками. Безо всякой конкуренции и зависти.       Когда от песенных мотивов «Jingle Bells» и «Happy new year» не осталось и отзвука, Чуя шёл уже спокойнее, расслабленно рассматривая деревья. Началась часть леса, ещё более запорошённая и дикая, чем около отеля. Хотя… Это был не совсем лес. Это был небольшой сквер, парк, облагороженный для прогулок, но в такой час сюда вряд ли кто-то сунется. А в центре парка — небольшое озеро, на котором летом плавают утки. Сейчас они улетели, а вода замёрзла. Теперь это полноценный, пусть и местами не совсем ровный, каток.       Оглядев яркие фонари, свет которых играл золотыми пятнышками, Чуя улыбнулся. Сердце сжало такое сладостное, приторно-красивое и в то же время грустное воспоминание из прошлого. А может, воспоминания — хорошие моменты словно слепились в один большой снежок.       Чуя уже давно нашёл это место. Здесь он прятался тогда, когда Осаму чересчур бесил его, и каток, катание действовали как успокоительное. Кружась в танце со снежинками, что в четырнадцать, что сейчас, в семнадцать, Чуя чувствовал свободу и успокоение.       Чуя сел на скамейку в небольшом отдалении от катка, ведь более близкого сидения не было, и быстро, с характерным звуком начал надевать коньки и завязывать шнурки. Это не заняло много времени — Чуя уже приучился быстро одеваться перед катанием, а коньки снаряжал буквально за минуты две.       Ходить по снегу в коньках неудобно. Чуя бурчал ругательства себе под нос, проклиная весь мир за то, что никто не додумался сделать скамеечки поближе к берегу. Кстати говоря, Чуя никогда не ругался матом, за что часто слышал насмешки от Дазая по типу: «Ты сам ещё маленький, раз матом не ругаешься! Попробуй, может, и рост изменится?» В его, Чуином, расположении были все слова от простого «дурак» да вычурного «безмозглая инфузория туфелька в пятом поколении». Все ругательства, кстати, предназначались Дазаю. В основном. Потому что никто не смел лезть к Чуе кроме него.       Наконец хруст закончился, уступив место звучному звуку соприкосновения лезвия конька со льдом. Накахара блаженно улыбнулся, катаясь вперёд, но не слишком сильно отходя от берега.       — Классно катаешься.       Чуя от неожиданности поскользнулся на льду, тихо пискнул и упал. Кто-то в тени тихо усмехнулся. Хотя нет, не кто-то. Чуя прекрасно знал, кто посмел потревожить его.       — Что ты тут делаешь, кретин?!       — На тебя посмотреть пришёл, — хитро улыбнулся Дазай, ступая на лёд. На нем уже были коньки.       — И давно ты тут?..       — Где-то с самого начала? Я видел ещё, как ты выходил из отеля.       — Господи… Ты хоть когда-нибудь отстанешь от меня?       — Нет, — Осаму, с напыщенной важностью и грацией протянул ему руку, приторно, но искренне улыбаясь, — Покатаемся?

***

      Словно в Колизее, будто на спартанской арене, Чуя безжалостно резал коньком лёд, стараясь доказать своё превосходство. А Осаму… Что с него взять? Он всегда великолепен, даже в паре с кем-то. Даже без музыки.       Вот Дазай, словно танцуя танго, поддерживает Чую одной рукой. Он краснеет и отводит взгляд, ибо близко, слишком близко это слащаво-смазливое, но до умопомрачения красивое лицо шатена. А вот он, резко притягивая к себе Чую, ухмыляется и находится буквально в сантиметрах, считанных миллиметров от его губ! Приближается, и…       — Ты слишком зажат, Чуя, — раздался тихий голос прямо у уха, заставил по спине пробежался толпам мурашек.       — К-конечно, ты же меня к себе прижал, — недовольно и растерянно ответил Чуя, злобно глядя на него. Внезапно его отпустили, все ещё держа за руку.       — Не думай обо мне. — все так же тихо, но чуть в отдалении разносится голос. — Думай только о себе и о том, что ты волен делать всё, что угодно. Я здесь никто. Пустое место и безликий образ. Покажи мне, Чуя, что ты можешь на самом деле.       Сердце забилось чаще. Ноги подкосились, предательски не держа от слова совсем рыжеволосого фигуриста, но потом… Слова возымели действие.       Чуя почувствовал возбуждение, что кололо его самолюбие от корней волос до кончиков пальцев на ногах.       Чуя лучший. Ему так говорили столько раз, но он будто не слышал это, постоянно сравнивая себя с другими. Как же все было чертовски просто! Ты лучший, тебе лишь стоит признать это — и ты можешь покорить горы. Ты — главный красавчик этого мира, ты самый умный и интересный. Если так будешь думать ты, то и другие поверят!       С ярким звоном, что словно исходил из недр его сознания, Чуя легко и элегантно оттолкнул от себя Осаму, уезжая от него на метры вперёд. Страстно, будто играла музыка какого-нибудь итальянского танца, Чуя обхватывал себя руками, глядел томно на Дазая, на мир, на все вокруг, будто пытался соблазнить, заманить в свои объятия, а потом разбить сердце. Ах, жгучий красавец Чуя Накахара, что ж ты под свечением ночных фонарей делаешь с сердцем Дазая?       Со свободой, с какой он катался, наверное, никогда в жизни, ведь постоянно надо было задумываться о баллах и о том, как ты выглядишь, Чуя сделал тройной тулуп, потом сальхов, взмахнул руками и, крутясь во вращении, присел, выставил ногу вперёд и согнулся пополам. Снова поднимаясь, рыжик поднял руку и ногу вверх, напоминая своим вращением детскую юлу — незамысловатую с виду, но такую красивую и восхитительную, когда она приходит в действие. Кто бы знал, что маленький мальчик с огромной и искренней любовью к балеринам и большой сцене сам станет примой, только катка?       И, прижимая руки к себе, а после замедляясь в движении, Чуя отставил одну ногу назад, оперевшись зубчиком на лёд и слегка проломив его, а голову поднял назад. В свете фонарей его волосы сияли, будто янтарь на солнце, а сам он походил на архангела, пусть и был самым обыкновенным мальчиком в чёрной курточке и таких же чёрных штанишках.       Грудь вздымалась от долгого и по-настоящему активного катания, сердце словно желало вырваться из грудной клетки и упасть на холодный снег, дабы не гореть так сильно. Щеки пылали красным, глаза сверкали, будто бриллианты. Он был прекрасен в своём теле, прекрасен в своём существовании, прекрасен в своей свободе.       А для Осаму он был вдвойне прекраснее.

***

      — Чуя, ты готов?       Парень повернулся, взмахнув заплетенными в лёгкую косичку сзади волосами. Прогладив руками градуирующий с небесно голубого в белый цвет костюм, он вздохнул и уверенно ответил:       — Готов.       Тренер мило улыбнулась, обняла его и сказала:       — Знай, ты лучший. Ты всех там победишь.       Чуя улыбнулся ей. Он знал, что победит. И в этот раз совершенно точно. В прошлые разы он хотел победить, но внутри, в своём подсознании осознавал, что не сможет.       — Я знаю. Спасибо вам.       — На лёд выходит семнадцатилетний Чуя Накахара! — после этих слов зал загремел, а Чуя легко выскользнул на лёд, махая людям на трибунах и лучезарно улыбаясь. — Многократный серебренный призёр! В этом году темой выступления Чуи стала, по его словам, «Свобода». Он не вдавался в детали, но сказал, что в этом году уверен в своей победе, что наконец отставил в сторону все то, что не давало ему победить в прошлые годы. Давайте пожелаем ему удачи!       Энергия зала, энергия огней, намного более ярких и ослепляющих, чем на катке из озера — всё это согревало изнутри. Кровь текла тёплым молоком по венам. Всё волнение ушло из тела, осталась только одна легкость — Чуя чувствовал, что никакие прыжки, никакие вращения не будут даваться ему с трудом. Он впервые поверил в себя, впервые осознал, как же ему повезло в том, что он просто может кататься.       Мелодия клавиш, напоминающая этюд, начала играть, зал смолк. Чуя вскинул голову кверху, поднимая руку вслед за огнями и обернулся вокруг себя, поехал задом, аккуратно переставляя ноги и перекатываясь.       Тело дышало этой свободой. Свобода… Она бывает разная. Есть люди, что желают говорить и делать, что вздумается, кого-то гложет прошлое или какое-то горе. И все они — птицы в запертой клетке, рвутся наружу, пытаясь выбраться, но никак не могут, и в кровь разбивают крылья. Летят перья — их нервы, ломаются кости хрупких крыльев — это ломаются люди, их желания, эмоции и они сами.       И Чуя раньше был таким, пусть и не понимал. Загонял сам себя в строгие рамки, оставался в клетке, пусть у него и была эта свобода. Ему были открыты любые пути, но он оставался в клетке. Убивал себя своими чувствами, ломал, истязал душу на куски.       Музыка начинает замедляться, и движения намеренно более скованы. Они — олицетворение того периода, когда Чуя не мог понять себя. Когда задавался лишь одним вопросом: «Почему я снова не смог выиграть?»       Чуя улыбается. Ему так легко, так хорошо от аплодисментов на каждый хороший прыжок. Каждый из них отточен годами до идеала. Хрупкий, нежный Чуя будто сломается, едва приземлится на лёд, будто его спина сейчас согнётся, когда он делает вращения. Но если с ним что-то и произойдёт, он не пожалеет. По крайней мере, он осознал, как же прекрасно просто кататься. И не думать ни о чем. Кружиться под светом прожекторов и взмахивать руками, счастливо перепрыгивать, летать по льду, быть свободным, как птица в небесах. И чувствовать эту свободу. И любить эту свободу.       Музыка заканчивается, и Чуя, точь-в-точь так же, как и тогда, вечером, замедляется в кружении и возносит руки к небу, а лицо — к свету. Оно словно сияет, и сейчас он воистину похож на ангела. Словно крылья за его спиной вырастают — настолько он чист и невинен на этом льду, с этим возбуждением на щеках от простого кайфа самой сути катания.       Зал гремит. Чуя впервые так ярко слышит — и чувствует — их любовь. И он хочет дать им то же самое, ведь они заслуживают. Они и правда прекрасны — каждый человек на трибуне поддерживал его, и Чуя уверен, даже если бы он упал, поддержали бы.       — Чуя Накахара! Баллы за произвольную программу: 228, 17, и это новый мировой рекорд!       Чуя не сразу понял, что произошло. Он спокойно сидел рядом с тренером, не понимая, почему она так сильно обнимает его и плачет с улыбкой на глазах. А потом взглянул на таблицу очков. И заплакал.       Чуя шокировано смотрел на свои баллы, и слезы текли из его глаз. Даже сильнее, чем на льду, его сердце горело и пылало. Был так хорошо, что даже умереть хотелось!       — Чуя, ты умничка, моя ты умничка! — целовала тренер его лицо, утирая слезы, — Ну чего ты плачешь? Это мне плакать надо, что у меня такой ученик!       Осаму смотрел на это, усмехаясь. А после вышел на каток под объявление собственного имени.

***

      — Третье место! Анго Сакагучи! — громко обьявил голос по динамику, и раздались аплодисменты. Молодому парню вручили бронзовую медаль. Видимо, он очень долго ждал этого момента, но сейчас нас волнует совсем не он.       — Чу-уя, — тихо проговорил Осаму над ухом мальчика, заставляя того скосить взгляд в его сторону, — заметь, даже на пьедестале второго места я выше тебя!       Чуя цокнул, злобно и резко отворачивая голову. На записи этот момент сохранился, Дазай ещё долго смеялся над ним, за что потом получал подушкой или чем похуже по голове.       — Второе место — Дазай Осаму!       Вновь аплодисменты, а Чуя почувствовал ностальгию. Всегда после слов «второе место» следовало его имя и фамилия, он всегда был недоволен этим. Всегда хотел добиться большего. Но сейчас Чуя понял многое. Второе место не означает, что ты хуже. Второе место лишь значит то, что тебе есть, куда стремиться, что ты уже по-настоящему достиг огромных высот. Да, возможно ты не выложился на полную, но ты сделал всё, что мог на данный момент. И пьедестал второго места был теперь для него убытком прошлого, значимым, драгоценным, но будто бы уже старым воспоминанием.       — Иии… Первое место — Чуя Накахара! Победитель наших соревнований и парень, установивший новый мировой рекорд по произвольной программе!       Чуя чуть наклонился, давая повесить медаль на свою шею, и, лучезарно улыбнувшись, показал всем её. Люди, операторы, другие участники улыбались и хлопали. Глядя на Чую, улыбались все. Никто и никогда не видел его таким.       — А теперь нам надо сделать фотографии, — произнес один из кураторов. На них навели профессиональные камеры, и наверняка — нет, точно — они засветятся на телевидении. Все-таки, соревнование не какое-то там безымянное за честь проселка нашей бабушки, а чемпионат Японии.       Защёлкали яркие вспышки фотокамер, из-за которых Чуя иногда радостно прищуривался. Пока все было хорошо, за исключением этих самых вспышек, по потом…       Всё стало ещё лучше.       Неожиданно Чуя почувствовал, как его резко и даже грубовато поворачивают за край костюма в сторону, притягивают к себе и нагло, по-хамски и уверенно целуют, не стесняясь вспышек, не стесняясь того, что о них будут говорить. От неожиданности и от резкого прилива крови к лицу Чуя первые секунды никак не отвечал, но он совершенно точно знал, кто за этим стоит. И не сопротивлялся.       Откровенно, ему хотелось сделать это самому ещё тогда, на зимнем озере, но Осаму его резко обломал. А сейчас, вместе со страстным поцелуем, горячо прижимая талию юноши к себе, не давая ему упасть, Осаму восполнял эту пустоту. Чуя не осознавал, что она там была, а теперь эмоции били ключом, прямо как краснота на его лице. Плевать, сколько людей сейчас аплодируют им и совсем наплевать, сколько людей увидят их в этот момент. Они — сингулярность, единое живое сейчас в этом мире, в их личном мире. В их личном мире бессловесных признаний и любви. Они выражают ее по-другому: касаниями, томными вздохами и обменом взглядами во время танца на льду. Бессмысленными обзывательствами. Чем угодно, кроме простых и понятных слов.       Когда Осаму наконец отпал от губ Чуи, он осмотрелся вокруг. У всех щеки чуть алые, — всё-таки не каждый день наблюдаешь подобное! — иные просто визжат, другие сидят в культурном шоке, кто-то снимал это всё на камеру, постил в Инстаграмм. Осаму не мог углядеть за всеми, да и не хотел, но такой реакции он ожидал — шока, удивления и… Признания? В конце концов, они — лучшие, и их дуэт будет лучшим в истории этого человечества, лучшим в истории фигурного катания.       — Я хочу кататься с тобой вечно, Чуя.       Глаза Осаму блестят озорными огоньками. Вот же черт, даже в такой ситуации смеет оставаться безалаберным придурком! Но он не шутит, Чуя знает, верит в это всем сердцем и не хочет отпускать его никогда от себя. «Я хочу кататься с тобой вечно!»— для фигуриста это всё равно, что «я люблю тебя». И Чуя тоже «хочет кататься с ним вечно».       — Я согласен, Осаму, — с вызовом произносит Чуя ему в губы, улыбаясь жарко и томно, отчего кажется: лёд сейчас растопится. — Но только если ты не будешь поддаваться.       — Ох, и не посмею! — улыбается он в ответ. Все сходят с пьедестала, и парни в том числе. Они устроили грандиозное шоу, они устроили переполох в сети ещё на долгие годы. Споры о том, правильно это всё или нет будут долго ползать по интернету, много разлетится фанфиков по свету о двух фигуристах. И они будут читать их, смеяться и смущаться, а потом долго бить друг друга подушками за шуточки. Но с любовью бить, не сильно, а так, ради профилактики.       — Вот и не смей. И меня на пьедестале не целуй!       — Если ты будешь на втором месте, то прости, придётся наклоняться, а это неудобно! — развёл руками Дазай, получая ногой по коленям. — За что?!       — За всё хорошее, — парировал Чуя, со злобной радостью осматривая согнувшегося пополам Дазая. Как бы сильно они друг друга ни любили, эти взаимные подколы — неизменная часть их отношений.       — Я тебе ничего хорошего не сделал!..       — Вот именно. А должен был!       Оба в унисон смеются, заходя в раздевалку. Раздеваются и молча выходят, а после проводят долгие часы вместе, в объятиях друг друга, впрочем, не переставая изредка перекидываться обвинениями и оскорблениями. Вместе заливисто смеются, целуются… Долго, пламенно и с таким большим чувством любви в груди, что хорошо настолько, что умереть хочется.       Умереть, но испытывать это счастье вечно.       И кататься друг с другом вечно.