Фантастика

      Появляется ощущение, словно вокруг весь звук отключили. Антон часто хватает ртом воздух, но полноценно вздохнуть так и не получается, ещё и тело все ощущается словно бетонной плитой прибитое, новые конечности совсем не слушаются. — Как, уволена. Это что шутка? Не может быть! Ничего не понимая, почти шепчет Шаст, но в телефоне тихо, гудки перестали идти, Добровольский сбросил трубку. Антон отбрасывает телефон на кровать, а изнутри уже поднимается волна гигантской обиды и чувства несправедливости: — Полный капец… Все неистраченная нервная энергия, весь накопленный за ночь психоз лезут из него наружу, заставляя метаться по гостиной словно по клетке. Ярость в глазах, желчь в горле и литр адреналина в крови... Почти пятнадцать лет он отдал этому журналу! Пятнадцать лет! Да это же он придумал ему название - «Мужской журнал», хотя еще и не был, тогда, главным редактором… Антон нарезает круг за кругом по комнате и не устает поливать этого старого маразматика последними словами: — Ты хоть понимаешь, кого ты уволил, а? Оксана, наконец, выходит из ванны с полотенцем на шее и ошарашено смотрит на шастовскую бессмысленную беготню: — Шаст, что случилось? Притормозив, орёт он: — Что-о-о? — Наконец-то он нашел объект для извержения слов и эмоций: — Что случилось? Она меня еще спрашивает, что случилось. А ты угадай с трех раз! — Ну, Антон! — Что, Антон?! Меня уволили! Ясно тебе? Меня, Антона Шастуна, взяли и уволили! — Сунув руки в карманы штанов, снова начинает метаться по комнате. Оксана пытается следовать за ним: — Шаст, подожди. Как? — Чего ждать?! Меня, как кота помойного вышвырнули! Как уборщицу последнюю… — Разводит Антон руками как конферансье в комплименте: — Вы уволены он мне заявляет… Марксист – ленинист недоделанный! В этот момент Антон понимает как уже не совсем по-мужски дрожит его голос от обиды и замолкает. Фролова тоже останавливается: — Ну, Антон! — Что, Антон?! — Рубящим жестом прикладывает ладонь к горлу: — Я уже тридцать пять лет как Антон! — А я тебя предупреждала, между прочим. — И что, памятник теперь поставить во дворе? В полный рост на лошади? Предупреждала, не предупреждала, какая на хрен теперь разница! Что ты меня предупреждала! Вот, что ты меня предупреждала! А? — Я тебе говорила, что твоя идея с подменой номера мне не нравится с самого начала. Антон возмущенно вскидывает руки вверх: — Ах, вот оно что... То есть эта идея тебе ни фига не нравилась, а все твои идеи были просто фонтан?! Оксана сразу тушуется: — Что ты имеешь в виду? — Все! С самого начала! Нарядиться бабой и отправиться в редакцию! — цедит сквозь зубы Шаст: — Слушай, Фролова, не прикидывайся овцой безмозглой! — Снова начинает нарезать круги, теперь вокруг Оксаны, глядящей на него, словно побитая собака.. — У меня ворох ответных претензий! Ворох! Я изначально не хотел идти в это долбанное издательство. Кто меня уговаривал? — Обвиняюще тыкает в нее пальцем — Ты! Кто напялил на меня все эти юбки, колготки, все это гейское шмотье?! Опять ты! — Руками пытается изобразить, с каким отвращением все это ненавистное бабское шмотье ему приходилось одевать и натягивать на себя каждый день… И он это делал. Делал! Как дурак, каждый день носил, поверив ей! — Но Тош, я… — Никнет тут же Оксана. Антон чувствует, что перегибает палку, понимает, что она хотела как лучше, но удержаться уже не может: — Что? Кто мне каждый день зудел: «Иди, борись, иди, борись». Борец хренов, все, доборолся, блин! Фролова обиженно кричит: — Ах, так! Значит, если у нас нет крайнего, мы его назначим? Шастун притормаживает прямо перед ее носом: — Слушай, я пословиц и поговорок тоже знаю много. До хрена! Мы с тобой не на олимпиаде по русскому языку… Так, короче, все! — Машет ей прощально рукой. Оксана, опешив, хлопает ресницами: — Что все? — Все! Собирай свои шмотки, манатки, животное и вали отсюда! — Как, вали? Дернув головой, Шаст отбрасывает назад растрепавшиеся волосы: — Вот так, до свидос! Ему как будто на секунду даже стало легче, но он понял, что выгонять Оксану на улицу — чересчур. — Хотя нет, стоп-машина, уходить должен мужик. — Антон идет в прихожую и сует ноги в кроссовки. Оксана тащится следом: — Шаст, подожди, ты куда? — На Кудыкину гору. — Антон, ну не делай глупости, пожалуйста. Неуклюжее замечание вновь заставляет взорваться: — Чего не делать? — Делая вид, что у него плохо со слухом, тычет Шастун пальцем себе в ухо: — Чего не делать, ты сейчас сказала? Фролова покорно повторяет: — Глупостей. — Слушай, все глупости давным-давно сделаны. Давно! Все! Аривидерчи! — Антон! Не желая больше слушать Оксану, торопится выскочить из квартиры Шаст. Ему бы сейчас продышаться и подумать хорошенько. Все таки взрывной характер Антона в женском теле менее пылким не стал, а как будто, наоборот. Удивительная женская физиология...

***

      Полчаса спустя, подтянув рукава куртки до локтей и закатав штанины до колен, Антон вяло брел по Бауманскому саду, по их с Оксаной любимому месту. Неожиданный звонок быстро отвлекает Шаста от грустных размышлений. Достав телефон из кармана, быстро отвечает на звонок Антон. Звонит, конечно же, Зинченко. Празднует победу, гад: — Ну как настроение? Хандришь? — Чего тебе надо? — Поздравить тебя. Ты у нас теперь знаменитость, в каждом киоске твоя рожа. — Это все? — Нет, не все. Ты знаешь, что такое «обложаться»? В твоем случае – это засветить свой фейс на обложке «Мужского журнала». Как тебе каламбур? Сколько не издевайся, а Антону уже абсолютно наплевать на зинчевские подъебы, или он делает вид что ему наплевать. Хотя броня от этого непрекращающегося словесного поноса по-тихоньку начинает воздвигаться. В трубке опять звучит Серегин глумливый голос: — В чью светлую голову пришла эта гениальная идея? Я бы этому человеку памятник поставил… Алле, чего молчишь? И ты знаешь, я понял, как бороться с женщиной. Надо дать ей гранату, да побольше – она сама себя в клочья разорвет. Как же Антона уже достало слушать эту самодовольную крысу: — Пошел на хуй! — Сбрасывая звонок, засовывает телефон в карман штанов, а потом с силой поддает ногой пустую банку из под пива Антон. До него доносится ломающийся молодой голос: — Эй, девушка, а это не вы тут? Он оборачивается. Неподалеку сидят два пацана с последним номером «МЖ». О! Уже и фанаты появились: — Допустим. Ну, что дальше? — Юнец хмыкает: — Хе, а чего без метлы? — Юморист значит. — Думает про себя Шаст — Ну, держись, юморист, надеюсь, уши не завянут. Сунув руки в карманы, начинает: — Ха-а-а... Слышите, вы, читатели, а ваши мамки знают, что вы тут пиво цедите? — Чего сказала? — Чего слышал! — У тебя еще голос ломается, и прыщи не прошли… — И тут Шаст выплескивает на них все, что у него за сегодня накопилось… Трехэтажным матом. Под рокот работающей газонокосилки. И завершает: — Всосали оба? — Ошарашенная пацанва сидит молча. Наконец-таки Шастун полноценно отвел душу. Зато пацаны эти в другой раз подумают, прежде чем вякать. Забыв, о только что случившейся словесной перепалке, Антон идет дальше, как его карман вновь вибриует от телефонного звонка. Это Фролова: — Алле Шаст, ну я тебя поздравляю. Антон нехотя бурчит: — С чем ты меня поздравляешь? — Ну, как c чем? Я вот держу в руках последний номер «МЖ»… Сунув руку в карман штанов, он неторопливо сворачивает на аллею: — Сходи с ним, знаешь куда? — Но, Шаст, это реально так – отличная обложка, фотографии прекрасные, ну а статья вообще обалденная. Антону, конечно, приятно слышать дифирамбы, но он ей не верит: — Статья моя родная – это в уголовном кодексе. — Шаст, ну перестань цепляться за слова. Ага, его из-за этой отличной обложки как раз и уволили… Марксист хренов собрал революционную тройку и к стенке. А эти Оксанины уговоры только сильнее заводят в минус, вынуждая упрямо взбрыкнуть: — Это я цепляюсь? Это ты ко мне цепляешься. Вообще, какого черта ты мне звонишь? — Как, какого черта? Я хочу тебе помочь. — Спасибо, помогла уже… Антон уже и сам не понимает, что хорошо, а что плохо и как было правильней. Куда ни кинь, везде клин... Новая мысль заставляет простонать в трубку: — Блин, ну почему я тебя не послушал! На хрена я полез в эту типографию!? — Шаст, ну я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь, но... Шастуна вдруг начинает раздирать совесть: — Это подстава Окси, понимаешь. Я никогда, никого в жизни своей не подставил. Как мне теперь прикажешь Алексеевичу в глаза смотреть? Он мне поверил, а я его подставил. Чего он несет… Чему он поверил… Но остановить свое самобичевание уже не получается: — Развел как пионера... Блин, еще этот Арс, мне прокапал весь мозг. — Подожди, а причем здесь Попов? Еще как причем. Ему Зинч, вон, памятник ставить собирается. А рядом - женщину с гранатой. Фыркает в трубку: — А что, ты скажешь, это моя идея? — У Шаста на мобильнике вдруг высвечивается параллельный вызов. Попов! — О, вспомнил энтузиаст… Окси, повиси секунду. — Ладно. — Алло! – Аня, это я. — Почти кричит Арсений. — Чего тебе надо? — А… Я хотел с тобой поговорить. А на хрена? Вон, его уже на улице узнают, даже без метлы. — Удали этот номер телефона! — Аня! — Что, Аня? Это ты мне весь мозг свернул с этими дурацкими снимками! — Я их не считаю дурацкими. — А мне плевать, что ты считаешь. — Аня. — Все, отбой! — Отключает Арса и со вздохом снова присоединяется к Оксане. Та сразу любопытствует:— Шаст, а с кем ты сейчас разговаривал? — Оксан, какая тебе разница, с кем я разговаривал. — Шаст, ну вообще-то с друзьями так не общаются. Весь этот сочувствующий бабий треп встает у Антона колом в горле и он снова фыркает: — Фу-у… А мы больше не друзья! — Да-а-а… Антон, подожди, ты что серьезно? — А нет, мне сейчас самое время прикалываться… Оксан, ты дружила с Антоном Шастуном, с мужиком, понимаешь. А теперь я баба, а бабы дружить не умеют, по определению. Ясно? — Антон, ну подожди, ты не прав. Остановившись посреди аллеи, вдруг вспоминает он вчерашние ее слова, прямо здесь, на этом месте: " Слушай, ну какая ты к чертям мне подружка?". Вот так! Со вздохом резюмирует: — Антон может и не прав, а я права! — Антон, подожди, выслушай меня. Только не бросай трубку. В общем, с тех пор как ты стал женщиной, ты стал глубоко чувствовать, ты стал, что ли, тоньше, гибче. Нет, я в смысле, не хочу сказать, что ты был плохим мужчиной, просто ты стал, что ли, по-другому мыслить, интереснее, если хочешь. Ну а статья, и журнал, и обложка, лишь тому подтверждение… Алле Антон, алле! Ты почему молчишь? Весь этот монолог он переминается с ноги на ногу. Ни к чему все это, поздно: — Оксан, я всегда знал, что ты настоящий друг. А теперь извини, я отключаюсь. — Антон, Антон, подожди! Снова убрав телефон в карман, шагает дальше - хватит соплей и сантиментов.

***

      Спустя полчаса пешей прогулки, Антон уже в редакции. Уперевшись руками в стенки лифтовой кабины, ждет, пока вознесется на четвертый этаж. Когда двери открываются, выходит в холл и, засунув руки в карманы штанов, торопится проскочить сквозь шум, гам и рабочую суету к своему бывшему кабинету… Все вокруг такое родное и в то же время уже чужое. Он отстранился от них…, вернее его отстранили…, вышвырнули. Настроение мерзопакостное - обида гложет и разъедает изнутри. Откуда-то сбоку подбегает Попов, ну как же без него: — Аня! Передернув плечами, Антон идет дальше: — Отойди от меня. — Арсений хватает его руку, стараясь притормозить: — Подожди, ты можешь объяснить? — Ускоряя шаг, пытается освободиться Шастун: — Меня уволили, вот и все объяснения. — Ань, это я знаю. Развернувшись на 180 градусов, и оказавшись лицом к лицу, орет Шаст: — А если знаешь, какого черта лезешь? — Арс в шоке, а Антон срывается дальше… Вот и его бывший кабинет, но шаги сзади говорят, что в одиночестве собрать манатки ему не дадут. Внутрь они с Арсом заходят вместе, и это окончательно выводит Антона из себя - ему нужно выплеснуть на кого-нибудь свою обиду и боль, и он не виноват, что это Арсений: — А уволили меня, между прочим, по твоей милости! — Что значит, по моей милости? — А ты не врубаешься? — Подняв с пола пустую коробку из-под принтера, кладет ее к себе на кресло и откидывает крышку - вот сюда и будет складывать рабочие пожитки. Попов возбужденно протестует: — Я действительно не понимаю, Ань. Блин! Как же он уже достал! — Слушай, Арс, у тебя там что, ключик заводной в спине? Аня, Аня, Аня, Аня! Кто меня уговорил сняться на эту долбанную обложку? — Причитания Шаста срываются на слезливый вопль: — Блин, ты мне всю карьеру обосрал! — В ответ Арсений пышет негодованием: — Я обосрал? — А нет, я! — Так, я никому ничего не обсирал! Выгребая из ящиков, Антон бросает в коробку свои записные книжки, заметки, ручки, всякую прочую дребедень. — Я, всего лишь на всего, поддержал твою идею. В которую до сих пор верю, в отличие от тебя! Пусть верит, сколько влезет. Хоть до морковкиного заговенья. Выпотрошив ящики, Антон переставляет коробку с кресла на стол, буквально ощущая с какой укоризной Арс смотрит на его сборы: — Что ты делаешь? — Пакую чемоданы, сматываю удочки, собираю манатки – нужное подчеркнуть. — Не делай этого! — Он пытается помешать Шастуну и тянет к себе коробку... Ха! Как это не делать? Курс четко указан - пинком под зад на улицу. Антон дергает короб к себе: — Отпусти ящик! — Аня, послушай. — Я тебя уже один раз послушала! Блин, говорил мне Антон - не связывайся с Арсом. — Причем тут Антон? — А притом… Антон бы никогда не поддержал твою бредовую идею. Потому что никогда тебе не доверял! — Его голос срывается на истерический крик: — И правильно делал! Арсений в ответ тоже повышает голос: — Слушай, не сравнивай себя с Антоном! — Шасту от этого становится еще обидней и он орет: — У тебя забыла спросить, с кем мне себя сравнивать! — Попов сбивает тон и старается говорить спокойно: — Аня, ты сейчас не можешь так уйти. — Могу! — У шаста внутри не перестает кипеть, выплескиваясь язвительными уколами: — Хорошо, я уйду вприсядку. Цыганочка с выходом в дверь тебя устроит? — Послушай, я прошу тебя, успокойcя. И послушай меня – здесь, не все против тебя. Не все, понимаешь? Ты нужна редакции, ты мне нужна. Если ты сейчас так уйдешь, у Зинченко сегодня будет праздник, ты понимаешь это или нет? Да они и так там уже пируют! И что-то Шаст не заметил своей нужности за первую неделю работы, сплошные подставы. Его снова замыкает, и он начинаю причитать по новому кругу: — Вот, говорил мне Антон – не связывайся с Арсом, ну что я за коза такая… Попов рявкает, пытаясь до нее докричаться: — Аня, Антона нет, понимаешь, нет его! Словосочетание, наконец, проникает в мозг Шаста, и он опустошенно сникает: — Вот, именно... Антона нет и меня нет. Он берет коробку двумя руками и, протиснувшись мимо Попова, идет на выход. Вслед слышится обреченное: — Аня. — Но Шаст не останавливается, тащится через холл к лифту. Коробка получилась тяжеловатой для нынешнего тельца и он перекладывает ее на бедро, под подмышку, придерживая другой рукой. Хотя уносить-то, в общем-то, нечего… Блин! Как же ему стыдно и неуютно вот так уходить… Побитой собакой… Драной курицей… Слышит в офисной комнате отдыха приглушенный голос Кузнецовой и сразу понимает, что она говорит о нем, точнее, о ней.. Останавливается из любопытства. — Слушай, тут у нас такой цирк. Ты наш номер видела? Да, на обложку посмотри. Знаешь, кто это? Помнишь эту мартышку, про которую я тебе рассказывала?… Да, да, эта выскочка… Антону хочется заткнуть уши, да руки заняты. «Не все против», как же… Поджав губы и покачав головой своим мыслям, идет дальше, уже мимо секретарской стойки к лифту. На экране настенного телевизора кто-то чего-то вещает, собрав толпу сотрудников. Юля окликает его: — Анна, подожди. Там по телеку говорят! Шасту бы ее заботы… Фыркнув, идет дальше, даже не притормаживая: — Да мне по барабану, что говорят по телеку. — Анна, подожди, но это же важно! Делает глубокий вдох-выдох: — Фу-у-ух… Кому важно? Мне уже нет. С коробкой в руках изгибается, удерживая равновесие, и тянется ногой нажать кнопку лифта. Двери сразу открываются, и Шаст, приняв вертикальное положение, заходит внутрь. Слышится приближающийся голос торопящегося Попова: — Аня, подожди! Аня, подожди! Нет! Шаст нажимает кнопку и двери лифта захлопываются. Все Арс, доктор Добровольский сказал в морг, значит в морг.

***

      Антон совершенно не помнит, как доехал до дома. Все время в башке крутились разные мысли – очень хотелось, чтобы им, там, в издательстве, было без него также плохо, как ему без них. Дома, отправив коробку в стенной шкаф в прихожей, с полчаса он бессильно мечется по квартире, растрачивая накопившийся адреналин, потом присаживается на диван в гостиной поближе к телевизору - все-таки любопытно, чего же так народ массово напрягло... Вряд ли только его нынешняя физиономия на обложке. На экране мужик из популярного шоу и в его руках последний номер «Мужского журнала. Надо же, «МЖ» хвалят… Положив ноги на стол, удивленно качает головой: — Ни хрена себе! — Из прихожей раздается скрежетание ключа в замке, а потом и голос Фроловой: — Шаст, ну чего ты на звонки не отвечаешь, а? Зачем? Чтобы выслушивать всякие гадости? Антон бурчит под нос: — Не хочу и не отвечаю. Оксана буквально бежит к нему и садится рядом. Она с восторгом листает притащенный с собой "МЖ": — Слушай, ну ты это видел? — А то! Из-за него его уволили! —Вышвырнули за одни сутки, вопреки трудовому кодексу. — Не видел, а видал. Причем в гробу и соответственных тапках! — Слушай, ну это же успех! Ну, мне сегодня человек сто пятьдесят позвонило, такого вообще не бывало. Ты хоть в курсе, что тираж скупили весь? — Откуда это она знает? А, в общем-то, по фигу... — Я же сказал, мне по барабану. — Шаст, ну как по барабану?! Я тебя не понимаю. Ты добился своего, ну чего ты еще хочешь?! Антон, уже не сдерживаясь, взвивается, скидывая ноги со стола: — Я хочу стать Антоном Шастуном, обратно! Это единственное, чего я хочу, но я чувствую, что этого не будет никогда! Оксана недовольно фыркает: — Вот, я сейчас не понимаю! Вот, сейчас, перед кем ты здесь выеживаешься, а? Вот, я уверена, что минут через пять тебе позвонит Добровольский и предложит снова работу! Антон сидит, забравшись с ногами на диван, и пытается уговорить себя, что прав. Он что пешка туда – сюда его пинать? Утром уволил, вечером принял? А завтра утром опять уволил? Цедит сквозь зубы: — Пусть звонит, я же сказал мне по барабану! — Как, по барабану? Как не сдерживайся, обида прорывается, заставляя сорваться Шаста на крик: — Слушай Оксан, оставь меня в покое, ясно? Мне по фигу на всех этих твоих Зинченко, Добровольских, Шеминовых! — Во-первых, они не мои. — Да мне плевать, чьи они! Я не хочу никого ни видеть, ни слышать. Меня от них тошнит, понятно тебе? Они мне все противны! Все, меня нет, я умер, испарился, растворился! Демонстративно вырубив телефон, бросает его на стол Антон, и идет в спальню – там, по крайней мере, никто доставать не будет. Фролова еще пытается окрикнуть и притормозить: — Шаст! Видимо еще не все сопли размазала по поводу «замечательного номера». Но Антон обрубает ее попытки: — Не кантовать!

***

      Антон валяется на кровати. Минут через десять слышит Оксанин бубнеж с Фионой и звук захлопывающейся входной двери – свалила куда-то… Сев, обводит взглядом стены… Делать совершенно нечего… Не привык он так… Вдруг звонок в дверь и он обрадовано ворчит: — Ну, Фролова, забыла, что ли чего? Еще один звонок и глухое бормотание издалека, из-за двери, похожее на «Аня». Шаркая тапками по полу, идет открывать. На домофоне физиономия Зинченко! Ему то, чего здесь надо? Угрюмо распахивает дверь: — Это что за явление? Сергей сама любезность: — Я войду? Вот уж хрен! Перегораживает Шаст ему рукой проход: — Стоп-машина. Зинченко делает удивленные глаза: — Ты что ж меня, даже на порог не пустишь? Посылает в ответ Шаст самую язвительную улыбку: — Знаешь… Антон, когда купил эту квартиру, он ее освятил. — И что? — Боюсь, если ты войдешь, сгоришь. Серый добродушно хихикает: — Хе-хе-хе… Антону всегда импонировало его чувство юмора. Ладно, хватит зубы сушить. Тем более, с этим уродом: — Чего приперся? Зинченко придает своей физиономии торжественности: — Алексеич просит вернуться. Оксанины предсказания сбываются, но это не сбивает Шастовского отрицательного настроя: — Серьезно? А больше, он ничего не просит? Серый на редкость терпелив, даже странно: — Он просит передать, что извиняется. Чтобы ты не держала на него зла. Что он погорячился. Широко раскрыв удивленные глаза, Антон кивает на каждую просьбу: — А-а-а... Просил передать... Уколоть тоже не забывает: — А ты у нас теперь, курьер, да? — Зинченко обиженно сопит, но опять сдерживается: — Аня, Алексеич ждет. — Чего? У моря погоды? — Тебя! Он сказал, что если ты вернешься, то в конце твоего гонорара появится еще один ноль. Упрямо стискивает зубы: — Не появится. — Почему? Да хоть три нуля. — Пририсовал нолик и можно унижать сколько хочешь? — Потому, что я никуда не вернусь. — Аня, Алексеич очень сильно расстроится. Антон тянется к ручке двери - аудиенция окончена: — А ты его настрой! Ты же у нас настройщик знатный. Он пытается закрыть дверь, но Сергей ловко выставляет ногу. Шаст фыркает: — Ногу убери. — Анна, я бы на твоем месте… У Шаста есть повод сказать грубость и отказываться от него он не собирается: — Ты никогда не будешь на моем месте. Усек, лузер? Лицо Зинченко перекашивается. Как же Шасту приятно такое ему говорить… Хотя, очевидно, что Серый своего теперь не упустит и кресло займет… Обидно… Дверь по-прежнему мешает закрыть просунутая конечность и Шаст переключается на ее изгнание: — Ногу убери, еще раз говорю, я сейчас собаку спущу, она у меня незнакомых кобелей на дух не переваривает. Порвет, как Тузик грелку. Он кивает на Фиону, которая уныло смотрит на непонятливого гостя, а потом заваливается на бок. Тем не менее Зинченко шустро убирает ногу: — Стало быть, не вернешься? — Стало быть, нет. Захлопнув входную дверь, Антон идет в гостиную. Просит он его! Марксист недоделанный…