Опорная точка

Зуко никогда еще не был так голоден. Самое страшное, что он больше даже не может этого чувствовать — его желудок перестал посылать стреляющие боли через кишечник, перестал булькать и рычать, требуя пищи. Он может чувствовать слабость в конечностях, и его покорение огня слабеет с каждым днем. Он думал, что был голоден, когда пропустил три приема пищи подряд после того, как Азула заперла его в шкафу, когда ему было одиннадцать. Никто не понял, что он пропал до ужина, а затем отец приказал запереть его в его покоях без еды в наказание за то, что он не проявил инициативу, чтобы освободиться — и неважно, что дверь вообще нельзя было открыть, кроме как снаружи, и огненные взрывы Зуко еще не были достаточно сильны, чтобы сломать ее. Он не спал той ночью, крутясь и ворочаясь в постели, когда его желудок яростно урчал, проклиная Азулу и обещая себе, что его больше никогда так не поймают. На следующее утро дядя встретил его на тренировочных площадках с миской окаю*, и Зуко был так голоден, что даже не беспокоился о том, что ел пищу, предназначенную для младенцев и больных. Тогда он думал, что был голоден. Теперь он знал, что это было простое неудобство. Когда его бросили в северо-западных горах Царства Земли, была ранняя весна, его ожог был свежим и мучительным, и Зуко абсолютно ничего не знал о выживании в дикой природе. Но отчаяние способствует быстрому обучению, и к середине лета он уже охотится и может добыть достаточно пищи, чтобы, хотя бы поддерживать свой огонь, если не что иное. Теперь, однако… Теперь ужасно холодно, и кажется, что дождь идет уже много лет. Зуко промок и продрог, и уже две недели у него не было удачной охоты. Все, что он может добыть, прогнило от сырости. Иногда дождь похож на твердые маленькие шарики, которые жалят его кожу, а по утрам лес блестит ледяным покровом. Зима — это надвигающийся ужас, но на данный момент, если что-то не изменится, Зуко не проживет достаточно долго, чтобы увидеть первый снег. Здесь для него ничего нет. Он должен двигаться дальше, пока еще может двигаться. Ходьба — это агония. Если он пытается мыслить в масштабах расстояния, в масштабах миль, ему хочется свернуться калачиком на мерзлой земле и ждать смерти, поэтому вместо этого он думает о переходе от одного дерева к другому, о том, чтобы просто ставить одну ногу перед другой. Усталость давит на него, и его конечности дрожат. Каким-то образом ему удается выбраться из леса и оказаться лицом к лицу с морем. Зуко забавляется идеей просто войти в воду и идти, пока она не накроет его с головой, и позволить Ла делать с ним все, что тот захочет, когда он замечает корабль. Слишком далеко, чтобы на корабле могли увидеть его, и его внутренний огонь настолько подавлен холодом, что едва тлеет внутри, так что он не сможет подать кораблю сигнал. Но он может последовать за ним и посмотреть, куда тот направится. Может быть, он сможет выпросить или украсть немного еды, чтобы сдержать голод. Корабль (броненосец Народа Огня, что наполнило его в равной степени ужасом и надеждой) плывет всего в нескольких милях к северу и причаливает у огромного форта. «Крепость Похай», — шепчет часть его разума, что осталась от наследного принца. Склад снабжения и гарнизон для войск, дислоцированных в Царстве Земли. Если где-то и должна была быть еда, то только там. И теперь, чтобы попасть внутрь… Дорога, телега, запряженная комодо-носорогом, и Зуко молча прячется за ящиком, когда проносится мимо трех массивных стен, которые ему никогда бы не удалось преодолеть в том состоянии, в котором он сейчас находится. Как только телега останавливается, ему удается выскользнуть и скрыться в тени так, чтобы его никто не увидел, и прокрасться, пока он не находит кладовую. Там полно униформ и другой одежды, и Зуко обещает себе, что, как только найдет немного еды, он вернется за какой-нибудь одеждой, которая действительно могла бы согреть его, вместо рваной шелковой туники и штанов, в которых его высадили. Он хватает мешок, чтобы сложить все, что ему удастся найти. В следующей кладовой находится оружие, и Зуко берет себе совершенно новый хозяйственный нож и набор для ухода за лезвием, так как дядин кинжал потускнел за месяцы использования. Он смотрит на пару широких мечей дао, но сейчас еда важнее, и он идет дальше. Наконец он находит сухой паек. Ему требуется вся сдержанность, что у него есть, чтобы не схватить ближайшую коробку и не набить рот, но он и так провел здесь слишком много времени, и ему нужно уйти, пока его не поймали. Он запихивает в свой мешок пайков на три дня, зная, что в его состоянии этого ему хватит по крайней мере на неделю, и возвращается по своим следам туда, где нашел одежду. Но кто-то другой находит его первым. Стрелы вонзаются в стену позади него через рукава его туники, пришпилив его руки и даже не поцарапав кожу. Зуко от неожиданности роняет мешок и пытается освободиться, но риск потерять его единственную одежду, когда зима обрушится на него, как бегущий комодо-носорог, — это не то, чего он хочет. Еще больше стрел вонзается в стену вдоль его боков и ног, пока Зуко вообще не может двигаться. Его сердце бешено колотится, и он чувствует, как натягивается шрам, когда его глаза расширяются, наблюдая, как пятеро лучников приближаются к нему. Зуко задается вопросом, вернут ли они его отцу, бросят ли его гнить в столичную тюрьму или убьют на месте за то, что он опозорил Хозяина Огня и королевскую семью своей слабостью, или его выбросят обратно в пустошь, чтобы он умер от голода или замерз до смерти. Он не сомневается, что Хозяин Огня хочет его смерти, он просто настолько бесполезен и жалок, что даже не стоит пытаться убить его своими руками или отдать такой приказ. Он смотрит на пять стрел с широкими наконечниками, направленных на него, и крошечная часть его самого думает: «Наконец-то». Но они не стреляют. Стрелы медленно опускаются, указывая на пол, когда лучники, кажется, действительно смотрят на него. Один лучник, женщина, на самом деле перекидывает лук через голову и плечо, чтобы освободить руки. У нее жесткое выражение лица, когда она делает знаки и жесты, которые ничего не значат для Зуко, но, по-видимому, имеют значение для ее товарищей. Один из других лучников, молодой человек, чуть не роняет свой собственный лук, торопясь ответить с недоверчивым выражением лица. Женщина указывает рукой на Зуко с явным выражением «ну, посмотри на него!», стискивая зубы и глядя на молодого человека, который смотрит прямо на нее. Лучник, стоящий в центре, буквально в середине разговора, поднимает обе руки, чтобы остановить их. Этот человек, очевидно, является лидером, так как и женщина, и парень сразу же затихают. Лидер бросает тяжелый взгляд на молодого человека, его руки яростно двигаются, когда он делает знаки, затем он поворачивается к остальным лучникам и еще немного двигает руками. Женщина выглядит удовлетворенной, и двое других лучников кивают. Они достают веревку, эффективно отцепляют Зуко от стены и связывают, как курицу комодо в день летнего солнцестояния, прежде чем он успевает по-настоящему осознать, что происходит. Лучники ведут его в комнату в высокой центральной башне крепости, пустую, если не считать стола. Зуко вынужден сидеть с одной стороны стола, по бокам — пара лучников, в то время как лидер сидит напротив него с женщиной справа от него. Молодого человека выпроваживают из комнаты, и он возвращается через несколько минут с бумагой и письменным набором, который он ставит перед лидером, прежде чем угрюмо занять свое место рядом с ним. Лидер пишет что-то на листе бумаги и пододвигает его через стол, чтобы Зуко прочитал. И, судя по выражению его лица, командир не ожидает, что Зуко умеет читать. Конечно, Зуко не видел зеркала около шести месяцев, так что, наверное, это может быть разумным предположением. «Меня зовут Тошиаки, командир отряда лучников Юянь. Кто ты такой и как ты попал в крепость?» Зуко должен был догадаться. Лучники Юянь — легенды во всем Народе Огня благодаря своим навыкам не только в стрельбе из лука, но и во всех видах искусства скрытности. Он открывает рот, чтобы ответить, но слова застревают у него в горле, когда его шрам горит, а командир Тошиаки сменяется видением отца, протягивающего к нему руку. Он отшатывается, только чтобы отпрянуть, когда один из лучников, стоящих по бокам от него, кладет руку ему на плечо. Темные железные стены, освещенные красными лампами, превращаются в карцер корабля, который вывез его из Страны Огня, а рука на его плече превращается в руку одного из моряков, который вытолкнул его из крошечной камеры, где он провел месячное путешествие. Веревки, связывающие его запястья, превращаются в металлические наручники, которые он носил, когда его вывели из корабля и бросили в дикой местности. У него темнеет в глазах<, а дыхание учащается. Он приходит в себя лежащим на полу, а женщина-лучница и один из других мужчин, который моложе и командира Тошиаки, и того сварливого, обеспокоенно смотрят на него. В голове у него стучит, а во рту пересохло, как в пустыне Ши Вонг. Лучники, похоже, понимают это, так как женщина протягивает ему флягу. Зуко хватает ее и прижимает к груди, делая маленькие глотки и не сводя глаз с лучников на случай, если они попытаются выхватить ее у него. Они отступают, присоединяясь к двум другим лучникам у стены позади командира Тошиаки, который все еще сидит за столом напротив него. Больше ничего не изменилось, за исключением того, что теперь рядом с единственным листом бумаги, на котором писал командир, стоит маленькая миска окаю и еще одна — с яблочным пюре, а также второй набор для письма. Очевидная взятка, но Зуко все равно. Вся вода, которую он выпил за последние пару минут, возвращается к его рту, когда он смотрит на две миски, и его руки дрожат, когда он тянется за окаю. Первый глоток — чистое блаженство, и Зуко приходится жестко контролировать себя, чтобы просто не уткнуться лицом в миску, как животное. Он едва успевает сделать вмятину в каше, прежде чем ему приходится остановиться, но он уже чувствует себя увереннее. Он берет кисть и пишет: «Меня зовут Зуко. Я прокрался на повозке с припасами». Безволосая бровь, которую поднимает командир Тошиаки, красноречива в своем скептицизме, но самый молодой лучник подбирается сзади к своему командиру, читает через его плечо, и когда командир Тошиаки раздраженно поворачивается к нему, кивает и быстро делает знаки. Командир Тошиаки удивленно моргает, затем поворачивается к Зуко с новым интересом. Зуко немедленно отступает назад — опыт научил его, что интерес к нему не всегда хорош. Командир Тошиаки снова пишет. «Сколько тебе лет? Где твоя семья?» «Тринадцать?— пишет Зуко, затем качает головой и вычеркивает это, вспоминая, что его день рождения в начале осени, и сейчас они на пороге зимы. — Четырнадцать. Семьи нет». Это он знает наверняка. Причина, по которой он вообще оказался в такой ситуации, заключается в том, что отец хотел избавиться от него, а его вспышка в военной комнате и проявленная слабость на дуэльной арене дали ему прекрасную возможность. Зуко не знает, был ли он объявлен мертвым или ему просто позволили исчезнуть в безвестности, но в любом случае он не может представить, чтобы кто-то из королевской семьи искал его. Дядя мог бы, но опять же, Зуко ослушался и его тоже, когда заговорил в военной комнате. Может быть, дядя так же зол на него, как и отец. Эта мысль разрывает его еще сильнее, чем осознание того, что отец ненавидел его настолько, что оставил умирать вот так. Азула, несомненно, счастлива, зная, что теперь она наследная принцесса. Командир Тошиаки не выглядит удивленным, просто смирившимся. Самый молодой лучник широко улыбается, в то время как женщина бросает на него сочувственный взгляд. Командир снова пишет. «Ты выглядишь так, будто тебе не помешало бы место, где можно переночевать, и, похоже, у нас есть несколько дыр в системе безопасности, которые нужно заткнуть. Как насчет взаимообмена? Еда, безопасное место для сна, медицинское обслуживание, одежда по погоде и наше образование в обмен на помощь в поиске и устранении дыр в системе безопасности и, в конечном итоге, зачисление в отряд?» Зуко помнит, как дядя пытался научить его пай-шо и однажды сообщил ему с оттенком подавляемого разочарования, что он «никогда не продумывает все до конца». Но сейчас он думает и не видит других вариантов, кроме как принять предложение командира. Либо это, либо тюрьма за кражу, либо его просто выгонят, чтобы он замерз насмерть. И если он будет совершенно честен с самим собой, он всегда восхищался лучниками Юянь, которые исторически не являются покорителями, но все же умудряются быть абсолютно удивительными до такой степени, что любой здравомыслящий покоритель огня дважды подумает, прежде чем выступить против одного из них. Если он сумеет хоть немного поучиться у них, прежде чем они устанут от него и выгонят, ему будет намного лучше. Он даже не трудится снова взять кисть, а просто смотрит командиру Тошиаки в глаза и торжественно кивает. Командир кивает в ответ, и самый молодой лучник широко улыбается, прежде чем указывает на себя самого и делает знак. Зуко почти уверен, что он пытается представиться, но, как бы сильно он ни восхищался лучниками Юянь, когда был младше<, он никогда не мог изучить их язык жестов (только солдаты, дислоцированные здесь, в крепости Похай, могут выучить его, и они поклялись никогда не учить ему никого другого). Все, что он может сделать в ответ, это пожать плечами. Это, похоже, не останавливает самого молодого лучника, но командир поднимает руку, чтобы остановить его. Затем он пишет: «Уже поздно, и я хочу, чтобы наш врач осмотрела тебя, прежде чем она уйдет с дежурства. Мы начнем учить тебя нашему языку завтра утром, после того как ты хорошо выспишься. Доешь окаю, а потом мы пойдем». Зуко больше не нуждается в уговорах и медленно опустошает миску, едва удерживаясь от того, чтобы не вылизать ее дочиста. Это занимает целую вечность, и сварливый лучник все время свирепо хмурится на него, но Зуко прожил рядом с Азулой и ее ухмылками почти двенадцать лет, и это совсем не пугает. После ужасного осмотра главным врачом крепости, который был именно таким потому что прошло целых шесть месяцев с тех пор, как кто-либо прикасался к нему (и последнее прикосновение, которое Зуко может вспомнить, — это когда отец поджег его лицо), Зуко вручают стопку одежды и направляют к койке в дальнем углу общежития, где расквартированы лучники Юянь. Молодой лучник, которого назвали Каем, занимает койку прямо рядом с койкой Зуко и сопровождает его в мужскую ванную комнату. Они моются вместе в тишине, и Зуко чувствовал бы себя невероятно неловко из-за этого, если бы не так чертовски устал. Его желудок полон впервые за несколько недель, и все, чего он хочет сейчас, это оттереться, хорошенько отмокнуть и надеть одежду, которая не грязная, рваная и не такая мокрая, чтобы высосать из него тепло. Они с Каем делят офуро**, при этом старший мальчик держится на почтительном расстоянии, пока Зуко почти не засыпает, и Кай не выпроваживает его. Они одеваются, и Зуко не может перестать гладить простую конопляную ткань, толстую и теплую, но такую мягкую. Шелка, в которых его выгнали, очевидно, схватили из его гардероба до того, как его вывезли из дворца, вероятно, благонамеренным слугой, но они очень мало помогали ему согреться и рвались при малейшем прикосновении веток. Конопляную ткань обычно носят простолюдины и солдаты, и не зря — она невероятно прочная, если правильно за ней ухаживать, теплая в холодную погоду и дышащая в жару. Зуко больше никогда не будет носить шелк. Каю практически приходится тащить Зуко обратно по коридору в общежитие, где он со вздохом падает на свою койку. Кто-то накрывает его одеялом, и он крутится на месте, как котогатор, пока не завернется в него, как яичный рулет. Он чувствует, как Кай и другие лучники смеются над ним, даже если он этого не слышит, но ему абсолютно все равно, и он засыпает между одним вдохом и следующим.